Бойцовский клуб Паланик Чак

Отель, ресторанная еда. Куда бы ни поехал, я завожу знакомства с соседями, от Логана до Крисси-Филд, от Крисси-Филд до Уиллоу-Ран.

Я координатор кампании по отзыву, объясняю случайному другу, сидящему рядом со мной, но хочу сделать карьеру судомойки.

Просыпаешься в аэропорту О’Хара. Опять.

После этого Тайлер повсюду вставлял пенис, обычно крупным планом. Или пульсирующую кровью четырехэтажную вагину размером с Большой каньон, в которой слышно эхо. Золушка танцевала со своим Прекрасным принцем, а люди смотрели на это. Никто не жаловался. Зрители ели и пили, однако что-то неуловимо менялось. Им становилось дурно, или они начинали плакать, сами не зная почему. Застукать Тайлера могла разве что колибри.

Просыпаешься в аэропорту Джона Кеннеди.

Я таю и разбухаю в момент приземления, когда одно колесо шасси врезается в посадочную полосу, а самолет кренится набок и не может решить, выправиться ему или опрокинуться. В это мгновение ничто не имеет значения. Взгляни на звезды – и ты пропал. Ничто. Ни багаж. Ни дурной запах изо рта. За иллюминаторами темно, газотурбинные двигатели работают на реверсе. Под их рев кабина наклоняется под неправильным углом – и тебе уже никогда не придется заполнять очередное расходное заявление. Собирать чеки на покупки дороже двадцати пяти долларов. Стричься.

Удар, второе колесо касается полосы. Стаккато сотен пряжек расстегиваемых ремней безопасности, и одноразовый друг, рядом с которым ты едва не погиб, говорит: надеюсь, вы успеете на пересадку. Да, я тоже надеюсь.

Мгновение исчезает. Жизнь продолжается.

И каким-то чудом, по случайности, мы с Тайлером встретились.

Было время отпуска.

Просыпаешься в аэропорту Лос-Анджелеса.

Снова.

С Тайлером я познакомился на нудистском пляже. Был конец лета, и я спал. Тайлер был голый и потный, измазанный песком, мокрые свалявшиеся волосы падали ему на лицо. Тайлер давно болтался поблизости. Вытаскивал из прибоя плавник и волок на пляж. Он уже установил на мокром песке полукруг из бревен, на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Там было четыре бревна, и, проснувшись, я смотрел, как Тайлер тащит пятое. Он выкопал ямку под одним концом бревна, поднял другой конец. Бревно скользнуло в ямку и встало немного криво.

Просыпаешься на пляже.

Мы были там единственными людьми.

Тайлер начертил палкой на песке прямую линию в нескольких футах от бревен и принялся выпрямлять бревно, утаптывая песок у основания. Я был единственным зрителем.

– Знаешь, сколько сейчас времени? – крикнул Тайлер.

Я всегда ношу часы.

– Знаешь, сколько сейчас времени?

Где, спросил я.

– Прямо здесь, – ответил Тайлер. – И прямо сейчас.

Было шесть минут пятого.

Вскоре Тайлер уселся, скрестив ноги, в тени стоявших бревен. Посидел несколько минут, потом встал, искупался, натянул футболку и пошел прочь. Я должен был спросить, чем занимался Тайлер, пока я спал. Если бы я проснулся в другом месте и в другое время, был бы я другим человеком? Я спросил, не художник ли Тайлер. Он пожал плечами и показал, что пять стоявших бревен были толще у основания. Кивнул на линию, которую провел в песке, и объяснил, как использовал ее, чтобы измерить тень каждого бревна.

Иногда, проснувшись, ты вынужден спросить, где находишься.

Тайлер создал тень гигантской руки. Сейчас большой палец был слишком коротким, а прочие – длинными, как у вампира, но он заявил, что ровно в четыре тридцать рука была совершенна. Гигантская теневая рука была совершенна в течение одной минуты – и одну совершенную минуту Тайлер сидел на ладони созданного им совершенства.

Просыпаешься – и понимаешь, что ты нигде.

Одной минуты достаточно, сказал Тайлер, ради этого приходится потрудиться, однако минута совершенства того стоит. Мгновение – вот чего обычно ждешь от совершенства.

Просыпаешься – и этого достаточно.

Его звали Тайлер Дердан, он был киномехаником из профсоюза, а также официантом в отеле. Тайлер Дердан оставил мне свой телефонный номер.

Так мы познакомились.

4

Сегодня вечером здесь собрались все обычные мозговые паразиты. У «Выше и дальше» всегда большая аудитория. Это Питер. Это Альдо. Это Марси.

Привет.

Знакомьтесь, это Марла Сингер, сегодня она с нами в первый раз.

Привет, Марла.

В «Выше и дальше» мы начинаем с Новостей. Эта группа вовсе не посвящена паразитическим мозговым паразитам. Здесь никогда не услышишь слова «паразит». Всем становится только лучше. Ах, этот новый препарат. Все только что благополучно перенесли кризис. Однако повсюду – болезненный прищур пятидневной головной боли. Женщина вытирает невольные слезы. У всех есть бейджи, и люди, с кем ты встречаешься каждый четверг на протяжении года, подходят к тебе, протянув руку и не отрывая взгляда от твоего бейджа.

Вряд ли мы знакомы.

Никто никогда не произносит слова «паразит». Только «агент».

Они не говорят про «исцеление». Лишь про «лечение».

В ходе Новостей кто-нибудь рассказывает, как агент распространился на его позвоночник, и внезапно он утратил контроль над левой рукой. Кто-то повествует, как агент иссушил выстилку его головного мозга, и теперь мозг отстает от черепа, что вызывает судороги.

Во время моего последнего визита женщина по имени Хлоя озвучила единственную хорошую новость, которая у нее имелась. Она уперлась в деревянные подлокотники своего кресла, поднялась и заявила, что больше не боится смерти.

Сегодня, после знакомства и Новостей, незнакомая девушка, на бейдже которой написано «Гленда», заявляет, что она сестра Хлои и что в два часа ночи прошлого вторника Хлоя наконец скончалась.

Что за сладость. Два года Хлоя рыдала в моих объятиях во время обнимашек – а теперь она мертва, лежит в земле, в урне, в мавзолее, в колумбарии. Это свидетельство того, что сегодня ты еще думаешь и передвигаешь ноги – а завтра становишься холодным удобрением, буфетом для червей. Таково удивительное чудо смерти, и каким бы оно было сладким, если бы не эта.

Марла.

О, Марла вновь смотрит на меня, вычленив из всех мозговых паразитов.

Лжец.

Притворщик.

Марла – притворщица. И ты тоже притворщик. Все вокруг, морщащиеся, и дергающиеся, и падающие на пол, кашляя, с потемневшей ширинкой, – все это одно большое представление.

Внезапно направленная медитация перестает работать. За каждой из семи дворцовых дверей – зеленой дверью, оранжевой – Марла. Синяя дверь – за ней стоит Марла. Лгунья. Когда медитация приводит нас в пещеру, мое тотемное животное – Марла. Курит сигарету, закатывает глаза. Обманщица. Черные волосы, пухлые французские губы. Притворщица. Губы темные, как итальянский кожаный диван. Тебе не скрыться.

Хлоя была настоящей. Напоминала скелет Джони Митчелл, который заставили улыбаться во время вечеринки, любезничая со всеми присутствующими. Представьте знаменитый скелет Хлои, размером с насекомое, бегущий по склепам и галереям ее внутренностей в два часа ночи. Пульс – сирена над головой, объявляет: приготовиться к смерти через десять, девять, восемь секунд. Смерть наступит через семь, шесть…

Ночью Хлоя бежала сквозь лабиринт собственных слипающихся вен и взрывала сосуды, разбрызгивавшие горячую лимфу. Нервы – как растяжки в тканях. Абсцессы набухали вокруг жаркими белыми жемчужинами.

Объявление: приготовьтесь очистить кишечник через десять, девять, восемь, семь…

Приготовьтесь катапультировать душу через десять, девять, восемь…

Хлоя шлепает по лодыжку в почечной жидкости из своих отказавших почек.

Смерть наступит через пять.

Пять, четыре.

Четыре.

Паразитическая жизнь малюет граффити на сердце.

Четыре, три.

Три, два.

Хлоя проворно карабкается по свернувшейся выстилке собственного горла.

Смерть наступит через три, через две.

Лунный свет проникает в открытый рот.

Приготовьтесь к последнему вдоху.

Испражниться.

Сейчас.

Душе покинуть тело.

Сейчас.

Смерть наступит.

Сейчас.

О, как это должно быть сладко – вспоминать теплое смятение Хлои в моих объятиях, когда она лежит где-то мертвая.

Но нет, за мной наблюдает Марла.

Во время направленной медитации я раскидываю руки, чтобы принять своего внутреннего ребенка, и этот ребенок – Марла с сигаретой. Никакого белого шара целительного света. Никаких чакр. Представьте, что ваши чакры раскрываются, как цветы, и в середине каждой – замедленный взрыв сладкого света.

Лгунья.

Мои чакры закрыты.

Когда медитация завершается, присутствующие потягиваются, крутят головой и помогают друг другу подняться. Готовятся к терапевтическому физическому контакту. Ради обнимашек я приближаюсь к Марле. Она смотрит мне в лицо, а я гляжу на остальных в ожидании сигнала.

А вот и он: давайте все обнимем того, кто рядом.

Мои руки смыкаются вокруг Марлы.

Выберите кого-то особенного, сегодня.

Руки Марлы прижаты к поясу.

Расскажите ему, что вы чувствуете.

У Марлы нет рака яичек. Нет туберкулеза. Она не умирает. Ладно, по мнению всяких умников, мы все умираем, но Марла умирает не так, как Хлоя.

А вот и сигнал: поделитесь друг с другом.

Ну что, Марла, как тебе яйца?

Раскройтесь полностью.

Вот что, Марла: выметайся. Выметайся. Выметайся.

Давай, поплачь, если хочешь.

Марла смотрит на меня. У нее карие глаза. Мочки ушей сморщились вокруг дырочек, в которых нет серег. Обветренные губы подернулись мертвой кожей.

Давай, поплачь!

– Ты тоже не умираешь, – произносит Марла.

Вокруг нас пары стоят и всхлипывают, прислонившись друг к другу.

– Если выдашь меня, я выдам тебя, – говорит она.

Тогда поделим группы, предлагаю я. Марла может забрать костные болезни, мозговых паразитов и туберкулез. Я оставлю себе рак яичек, паразитов крови и органический мозговой синдром.

– А что насчет рака восходящей ободочной кишки? – спрашивает Марла.

Девочка выполнила домашнее задание.

Ободочную кишку разделим. Она получит первое и третье воскресенье каждого месяца.

– Нет, – возражает Марла.

Она хочет все. Рак, паразитов. Глаза Марлы сужаются. Она и не мечтала, что ей будет так хорошо. Марла чувствует себя живой. Состояние ее кожи улучшилось. За всю жизнь она ни разу не видела покойника. Жизнь не имела смысла, потому что ее не с чем было сопоставить. А теперь у нее есть умирание, и смерть, и утрата, и скорбь. Рыдания и содрогания, ужас и сожаление. Теперь, зная, что ждет всех нас, Марла наслаждается каждым мгновением жизни.

Нет, она не уступит ни одной группы.

– Не собираюсь возвращаться к прежним ощущениям, – заявляет Марла. – Я работала в похоронном бюро, чтобы чувствовать себя хорошо, радоваться тому, что дышу. Какая разница, все равно по специальности я работу не нашла.

Тогда возвращайся в свое похоронное бюро, говорю я.

– Похороны – ничто по сравнению с этим, – объясняет Марла. – Похороны – абстрактная церемония. А здесь – реальный опыт смерти.

Пары вокруг нас утирают слезы, хлюпают носами, хлопают друг друга по спине и расслабляются.

Мы не можем ходить оба, говорю я.

– Тогда не ходи.

Мне это нужно.

– Тогда посещай похороны.

Все разомкнули объятия и берутся за руки для заключительной молитвы. Я выпускаю Марлу.

– Сколько ты сюда ходишь?

Заключительная молитва. Два года. Человек в молитвенном кружке берет меня за руку. Другой за руку Марлу. Обычно к началу молитвы я едва перевожу дух. Благослови нас. Благослови нас в нашем гневе и страхе.

– Два года? – шепчет она, наклонив голову.

Благослови и поддержи нас. Любой, кто мог обратить на меня внимание, за эти два года либо умер, либо выздоровел – и навсегда покинул группу. Помоги нам, помоги.

– Ладно, – кивает Марла, – можешь забирать рак яичек.

Большой Боб, Сырная Лепешка, обливающий меня слезами. Спасибо. Приведи нас к нашей судьбе. Приведи нас к покою.

– Не стоит благодарности.

Так я встретил Марлу.

5

Охранник-оперативник все объяснил мне.

Носильщики могут не обратить внимания на тикающий чемодан. Этот охранник называл носильщиков кидалами. Современные бомбы не тикают. Однако, если чемодан вибрирует, носильщики – кидалы – должны вызвать полицию.

Я начал жить с Тайлером, потому что большинство авиакомпаний ввели это правило насчет вибрирующего багажа.

На обратный рейс из Даллеса я положил все в сумку. Когда много путешествуешь, быстро учишься паковать одно и то же в каждую поездку. Шесть белых рубашек. Двое черных брюк. Необходимый для выживания минимум.

Компактный будильник.

Беспроводная электробритва.

Зубная щетка.

Шесть трусов.

Шесть пар черных носков.

Если верить охраннику-оперативнику, при вылете из Даллеса мой багаж вибрировал, и полиция сняла его с рейса. В той сумке было все. Средства для контактных линз. Красный галстук с синими полосками. Синий галстук с красными полосками. Это должностные полоски, не клубные. И один чисто красный галстук.

Список всех этих вещей раньше висел на двери моей спальни, у меня дома.

Дом представлял собой кондоминиум на пятнадцатом этаже небоскреба, нечто вроде картотеки для вдов и молодых специалистов. Рекламная брошюра обещала фут бетонного пола, потолка и стены между мной и соседней стереосистемой или телевизором. Фут бетона и кондиционер, окна открывать нельзя, поэтому даже с кленовым настилом и регуляторами освещенности все семнадцать сотен воздухонепроницаемых квадратных футов пахли твоей последней готовкой или последним посещением сортира.

И не забудьте разделочные столешницы и низковольтные светильники.

Однако фут бетона – это важно, когда у соседки садятся батарейки в слуховом аппарате, и ей приходится смотреть телеигру со звуком на полную мощь. Или вулканический взрыв горящего газа и мусора, бывших гостиной и личными вещами, выбивает панорамные окна и вырывается пылающим факелом наружу, превращая вашу – и только вашу – квартиру в выпотрошенную, обугленную бетонную дыру в скальной стене здания.

Такое случается.

Все, включая ваш комплект зеленых стеклянных тарелок ручной работы, с крошечными пузырьками, неровностями и песчинками, доказывающими, что их изготовили честные, простые, трудолюбивые аборигены какой-то местности, разлетается вдребезги. Представьте, как длинные шторы выпархивают наружу и сгорают дотла на жарком ветру.

В пятнадцати этажах над городом все это горит, бьется и осыпается на проезжающие мимо машины.

Пока я, погрузившись в сон, лечу на запад на 0.83 Махах, или 455 милях в час, истинной воздушной скорости, ФБР обезвреживает мой багаж на освобожденной полосе в Даллесе. В девяти случаях из десяти, объясняет охранник-оперативник, вибрация вызвана электробритвой. Это была моя беспроводная электробритва. В десятом случае – вибратор.

Это мне рассказал охранник-оперативник. В пункте назначения, откуда я без багажа отправился домой на такси – и обнаружил на земле обрывки своих фланелевых простыней.

Представьте, говорит охранник, каково это – сообщать пассажирке по прибытии, что из-за вибратора ее багаж остался на Восточном побережье. А иногда и пассажиру. Политика авиакомпании не позволяет строить предположения о владельце вибратора. Избегайте определенности.

Некий вибратор.

А не ваш.

Никогда не говорите, что вибратор случайно включился.

Вибратор активировался и создал аварийную ситуацию, для решения которой потребовалось снять с рейса ваш багаж.

Когда я проснулся для пересадки в Стейплтоне, шел дождь.

Когда я проснулся в своем аэропорту, шел дождь.

По громкой связи нам предложили осмотреть сиденья на предмет забытых личных вещей. Затем по громкой связи назвали мое имя. Не могу ли я встретиться с представителем авиакомпании, который ждет меня у выхода?

Я перевел часы на три часа назад – и все равно было уже за полночь.

У выхода меня ждал представитель авиакомпании вместе с охранником-оперативником, чтобы сообщить: ха, из-за вашей электробритвы ваш багаж остался в Даллесе. Охранник назвал носильщиков кидалами. Потом обозвал мошенниками. Желая продемонстрировать, что могло быть хуже, он сказал: но это хотя бы не вибратор. А потом, может, потому, что мы оба были парнями и был уже час ночи, а может, чтобы развеселить меня, охранник поведал: на рабочем сленге стюардесс называют воздушными официантками. Или воздушными шлюшками. Охранник был одет как пилот: белая рубашка с маленькими эполетами и синий галстук. Мой багаж досмотрели и доставят на следующий день, сообщил он.

Охранник уточнил мое имя, адрес и номер телефона, а потом спросил, в чем разница между презервативом и кабиной.

– В презерватив влезает только один член, – объяснил он.

Последние десять баксов я потратил на такси до дома.

Местная полиция тоже задавала много вопросов.

Мою электробритву, которая не являлась бомбой, по-прежнему отделяло от меня три часовых пояса.

Нечто, что было бомбой – большой бомбой, – взорвало мои изящные кофейные столики «Ньоронда» в форме лаймово-зеленой инь и оранжевого ян, которые вместе образовывали круг. Теперь они превратились в щепки.

Мой мягкий уголок «Хапаранда» с оранжевыми чехлами (дизайн Эрики Пеккари) стал грудой мусора.

Не я один пал жертвой гнездового инстинкта. Я знаю людей, которые раньше сидели в сортире с порнушкой, а теперь – с каталогом «ИКЕА».

У всех нас одинаковые кресла «Йоханнесхов» с обивкой «Стринне» в зеленую полоску. Мое пролетело пятнадцать этажей, пылая, и приземлилось в фонтан.

У всех нас одинаковые абажуры «Рислампа-Хар», сделанные из проволоки и экологически чистой небеленой бумаги. Мои пошли на конфетти.

Все это время, что я провел в сортире.

Столовые приборы «Алле». Нержавеющая сталь. Можно мыть в посудомоечной машине.

Настенные часы «Вильд» из оцинкованной стали. Без них я бы не выжил.

Стеллажи «Клипск».

Шляпные картонки «Хемлиг».

Всем этим была засыпана улица рядом с моим небоскребом.

Комплект пододеяльников «Моммала». Дизайн Томаса Харила, доступны в следующих расцветках: орхидея, фуксия, кобальт, черное дерево, гагат, яичная скорлупа или вереск.

Я покупал эти вещи всю жизнь.

Легкий в уходе текстурированный лак на журнальных столиках «Каликс».

Мои вложенные столы «Стег».

Вы покупаете мебель. Говорите себе: это последний диван, какой мне понадобится в жизни, и несколько лет испытываете удовлетворение оттого, что при любом раскладе вопрос с диваном решен. Затем приобретаете набор тарелок. Вскоре – великолепную кровать. Шторы. Коврик. А потом становитесь пленником своего уютного гнездышка, и вещи, которыми раньше владели вы, теперь владеют вами.

Так было, пока я не вернулся домой из аэропорта.

Привратник возник из тени и сообщил: произошел несчастный случай. Приезжала полиция, задавала много вопросов.

Полиция считает, может, это был газ. Запал на плите потух, или конфорка была открыта, газ сочился из нее и поднимался к потолку, пока не заполнил квартиру. Площадь квартиры с высокими потолками составляла семнадцать сотен квадратных футов, и на протяжении многих дней газ сочился и сочился, пока не заполнил все комнаты от пола до потолка. В компрессоре в основании холодильника проскочила искра. Детонация. Панорамные окна в алюминиевых рамах вылетели, диваны, лампы, тарелки и постельное белье полыхнули, а вместе с ними школьные ежегодники, дипломы и телефон. Все это солнечной вспышкой вырвалось наружу с пятнадцатого этажа.

Нет, только не мой холодильник. Я заставил полки разными горчицами – молотыми и в стиле английского паба. Там было четырнадцать сортов обезжиренной салатной заправки и семнадцать видов каперсов.

Знаю, знаю, куча приправ и никакой нормальной еды.

Привратник высморкался, и что-то смачно шлепнулось в его носовой платок, словно мяч в перчатку кэтчера.

Вы можете подняться на пятнадцатый этаж, сказал он, но в квартиру заходить нельзя. Полиция запретила. Она интересовалась, не имелось ли у меня бывшей подружки, которая могла учинить такое, или не нажил ли я себе врагов, имевших доступ к динамиту.

– Нет смысла подниматься, – добавил привратник. – Осталась лишь бетонная коробка.

Полиция не исключала поджог. Никто не ощутил запаха газа. Привратник вскинул бровь. Парень коротал время, заигрывая с горничными и нянями из больших квартир на верхнем этаже, сидевшими в холле в ожидании транспорта после работы. Я прожил здесь три года – а привратник по-прежнему каждый вечер читал свой журнал «Эллери Куин», пока я жонглировал сумками и свертками, чтобы открыть парадную дверь и войти.

Привратник сказал что-то насчет людей, которые уезжают надолго и оставляют горящую свечу, длинную-предлинную, в луже бензина. Обычно так поступают люди с финансовыми проблемами. Желающие с ними разобраться.

Я попросил разрешения воспользоваться телефоном в холле.

– Многие молодые люди стараются произвести впечатление и покупают слишком много вещей, – заметил привратник.

Я набрал номер Тайлера.

На Пейпер-стрит, в доме, который снимал Тайлер, зазвонил телефон.

О Тайлер, прошу, избавь меня.

Телефон звонил.

Привратник навалился на мое плечо и сказал:

– Многие молодые люди понятия не имеют, чего хотят на самом деле.

О Тайлер, прошу, спаси меня.

Телефон звонил.

– Эти молодые люди думают, будто хотят весь мир.

Избавь меня от шведской мебели.

Избавь от высокоинтеллектуального искусства.

Телефон зазвонил снова, и Тайлер ответил.

– Если не знаешь, чего хочешь, получишь много того, чего не желаешь, – заявил привратник.

Пусть я никогда не буду полноценным.

Никогда не буду удовлетворенным.

Никогда не буду совершенным.

Избавь меня, Тайлер, от совершенства и полноценности.

Мы с Тайлером договорились встретиться в баре.

Привратник спросил, по какому телефону со мной сможет связаться полиция. На улице по-прежнему шел дождь. Моя «ауди» стояла на парковке, и из ее лобового стекла торчал галогеновый торшер «Дакапо».

Мы с Тайлером встретились и выпили много пива, и Тайлер сказал: да, я могу пожить у него, но мне придется сделать ему одолжение.

На следующий день прибудет мой багаж с необходимым минимумом: шесть рубашек, шесть трусов.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Что происходит, когда две параллельные друг другу жизни сталкиваются в одной плоскости? Жизнь научил...
Я могла ему отказать. Но не стала этого делать. Потому что устала: от бесконечных финансовых кризисо...
Наступил день, которого так боялись Светлые, о котором столетиями мечтали Темные. Великая Мать Змей ...
Горячий бонус к взрывоопасному роману «Гризли».Я обещала.Гризли и Погремушка.Яр и Рокси.Камнев и… Ка...
Уехав из родного имения в столицу, Настя думала, что сумеет освободить отца, заточенного в крепость ...
Цветы – это не только приятный подарок или хобби. За каждой подаренной розой или лилией стоит целая ...