Убийство у синего моря Хольст Кристоффер

Глава четвертая

Портраш, Северная Ирландия

Когда Элла проснулась, снаружи светило солнце.

Ночной кошмар напомнил о себе. Всю ночь она лежала и ворочалась с боку на бок, но сон лишь временами слегка касался ее, словно крылья бабочки. Ей так и не удалось успокоиться. Что неудивительно. Ведь она впервые ночевала в доме своих ушедших из жизни родителей. В чужом, поскрипывающем, пахнущем сыростью доме.

А тут еще этот человек.

Да, Элла вспомнила про него, стоило ей открыть глаза и прищуриться от яркого света. Мужчина, которого она видела ночью на улице. Незнакомец в черном дождевом плаще и с зонтом в руке. Он ничего не делал, просто стоял, окруженный тьмой, в круге фонарного света. Но Элла могла поклясться, что он глядел в ее сторону. Его взгляд был прикован к окну, за которым лежали и спали они с Патриком.

Но зачем? Зачем кому-то понадобилось заглядывать в чужие окна? Может, это был взломщик?

Заметив мужчину, Элла тут же бросилась к Патрику и разбудила его. Муж по своему обыкновению спал словно тюлень (но сексуальный тюлень), поэтому Элла долго трясла его, пока он не проснулся. «Там снаружи стоит какой-то человек!» — прошептала она ему. Но в ответ Патрик лишь пробормотал что-то неразборчивое и снова провалился в сон. А когда Элла вернулась к окну, незнакомца уже и след простыл. Словно его, как мокрую палую листву, унесло с тротуара ветром. Элла снова легла в постель, но прошло довольно много времени, прежде чем ей удалось достаточно расслабиться, чтобы уснуть.

– Доброе утро.

Патрик внезапно возник в дверном проеме, и Элла резко села на постели.

– Доброе утро, – сказала она. – Вижу, ты нашел душ.

– Да. Но у нас с ним вышла небольшая битва.

– То есть?

– В смысле между душем и мной. Ты знала, что водонагреватель включается через распределительный щиток, который находится прямо под душевым краном? По-моему, вода и электричество – не слишком удачное сочетание, но, кажется, здешний народ явно не загоняется на эту тему.

Элла фыркнула:

– Да уж. Добро пожаловать в Великобританию.

Патрик запускает пальцы в волосы, на его правой руке напрягаются мускулы. Элла разглядывает своего свежеиспеченного супруга, стоящего перед ней в одном лишь белом тонком полотенце, обернутом вокруг широкой талии, и ей неожиданно приходит в голову, как же это все удивительно, что она наконец-то повстречала Патрика. Все мужчины, с которыми Элла прежде встречалась, просто мальчишки рядом с ним. Худощавые, бледные, холеные молокососы. Модельные стрижки и модные футболки. Типичные городские парни.

Если погуглить имя Эллы в интернете, то можно обнаружить множество фотографий, где она позирует на красной ковровой дорожке. Подобных снимков за уже почти двенадцатилетнюю карьеру актрисы у нее накопилось достаточно. Мужчины – точнее, парни – рядом с ней меняются, но все они похожи друг на друга как две капли воды.

А теперь она вдруг неожиданно для себя самой оказалась замужем за медведем гризли. Уроженец Вестероса, чья внешность годится разве что для рекламы бензопил и снюса, и все же при виде него у нее каждый раз перехватывает дыхание. Висящий на его светлой волосатой груди золотой крест поблескивает в лучах солнца. Патрик проводит рукой по черной щетине на лице и подходит к постели.

– Как спалось?

– Неплохо.

Это ложь, и он это прекрасно знает, но еще он знает, что Элле редко удается нормально поспать. Выспаться для нее недостижимая мечта.

– Ну что, пойдем завтракать? Или ты хочешь, чтобы я составил тебе компанию в постели?

И он угрожающе сдвигает брови. Элла смеется. На короткое мгновение мелькает мысль, что довольно странно заниматься любовью в старой постели своих умерших родителей. Что это как-то неправильно. Не по-людски. Но ведь это же всего-навсего самая обычная кровать, к которой она, по идее, не имеет никакого отношения. Широкая постель, залитая лучами солнца где-то в чужой стране. Да и по правде говоря, ей трудно противиться Патрику, когда он стоит сейчас перед ней, только что из душа. К тому же они молодожены. Они же не будут ими вечно.

– Ты уже поставил кофе? – спрашивает она.

Он качает головой.

– Тогда, думаю, завтрак может немного подождать…

Он улыбается и, размотав полотенце, дает ему соскользнуть на пол.

Над влажным песком с криками носятся чайки. Элла и Патрик бредут по пляжу, каждый с бутылкой воды в руке. Поскольку сейчас октябрь и обычный будний день, туристов в городе не так уж и много. Если уж на то пошло, Портраш словно вымер. Но солнышко все равно пригревает, и это здорово.

– Как насчет того, чтобы сегодня вечером заглянуть в рыбный ресторанчик? – спрашивает Патрик. – Вон в тот, в конце пляжа?

– Звучит заманчиво. Как думаешь, там надо заранее бронировать столик?

– Нет, достаточно просто прийти туда. Городок не производит впечатление многолюдного.

– Это мягко сказано.

Они взяли друг друга за руки и гуляли еще полчаса, пока набежавшие тучи не похитили солнце и дождь вновь не забарабанил по крышам домов.

Вторую половину дня они провели дома. Начать уборку решили с верхнего этажа, постепенно спускаясь ниже. Прихватив с собой карманные фонарики и стеариновые свечи, Элла с Патриком поднялись на узкий тесный чердак, где громоздились штабеля коробок и ящиков, скопившиеся здесь за две людские жизни. Патрик сварил кофе и включил на мобильном джазовую музыку из интернета. Обстановка, несмотря на паутину и пыльный воздух, получилась довольно уютная.

Элла открывает одну из коробок и видит саму себя. Ее школьные фотографии в рамках. Они с Патриком смеются, когда она показывает ему снимки семилетней румяной девочки с косичками и без двух передних зубов. Порывшись в коробке, Элла обнаруживает еще больше фотографий и фотоальбомов. Она отставляет коробку в сторону, решив на досуге получше изучить ее содержимое. Не в стиле Эллы ударяться в ностальгию. Тем более сейчас. Кто знает, вдруг ей не удастся совладать с теми чувствами, которые нахлынут на нее, если она начнет перелистывать эти фотоальбомы.

Ближе к семи часам снаружи совсем темнеет. Здешний вечерний холод удивил их, и, покидая дом, Элла с Патриком надевают под осенние куртки теплые вязаные свитера, несмотря на то что до рыбного ресторанчика идти всего ничего, каких-то пару сотен метров.

Элла не может удержаться и постоянно оглядывается по сторонам, примечая по пути каждую мелочь. Гляди-ка, какой старый почтовый ящик – интересно, мама когда-нибудь опускала в него письма? А вот заколоченная лавка зеленщика – покупал ли папа там когда-нибудь еду?

Портраш – странный городок. Хотя, возможно, куда уместнее было бы назвать его деревней. Он – некрасивый, но своеобразный шарм в нем все же присутствует. Его нельзя назвать оживленным, но и совершенно вымершим он тоже не выглядит. Зачастую места, где отдыхающие проводят свои отпуска, действительно производят такое впечатление. Словно их построили случайно, фон для тех, кто проезжает мимо. Что происходит, когда туристы покидают такое местечко? Неужто весь городок обрушивается, словно декорации в нарисованном мультике про Дональда Дака и Гуффи? Это знали только мама и папа Эллы. Потому что они жили здесь в течение нескольких лет.

В ресторанчике они садятся за столик возле высокого окна. Внутри довольно уютно, и немногочисленные посетители тихо позвякивают столовыми приборами. Темно-синее море за окном похоже на написанную маслом картину. Официантка зажигает на их столике свечу, и каждый заказывает себе по тарелке морепродуктов, здешнего фирменного блюда. Патрик берет светлое пиво, а Элла в конце концов решается на бокал шабли. Впрочем, то, что ей приносят, мало похоже на шабли. Едва ли это хороший ресторан, ей приходилось бывать в похожих прибрежных забегаловках в Соединенных Штатах – в меню там рекламировали шампанское по четыре доллара за бокал. Но стоит Элле поднести бокал к губам, как она понимает, что это белое вино, прохладное и бодрящее, а ей только этого и надо.

Патрик все же пошутил по поводу спартанской атмосферы Портраша, когда они вчера сюда приехали. Все в порядке, Элла? Ингалятор не нужен? Но Элла лишь пихнула его в бок и рассмеялась. У себя дома в Швеции у них была чудесная дорогостоящая жизнь. В основном благодаря деньгам Эллы. Не то чтобы Патрик мало получал, работая столяром, просто зарплата актрисы позволяла Элле вести такой образ жизни – просторные четырехкомнатные апартаменты на Банергатан в Остермальме, все эти уик-энды, ужины по четвергам в «Рише» и дорогие элитные вина. Но Элла много и усердно трудилась, чтобы хорошо зарабатывать. У нее были коллеги, которые получали всего одну роль за полгода и потом неплохо жили на эти деньги. Сама она последние пять лет сочетала партии в мюзиклах по воскресным вечерам с ролями в детективных сериалах по будням. Прибавьте к этому съемку в рекламе, участие в роли ведущей на корпоративах и массу закадровой озвучки. Но целью были не деньги. Ей просто нравилось работать. Нравилось всегда быть чем-то занятой. Нравилось постоянное ощущение легкой спешки. Всегда в движении, никогда не останавливаться. Оттого ей немного не по себе теперь при виде темного безмолвного моря снаружи.

– Как удобно, что они могут ловить своих моллюсков и ракообразных прямо здесь, – говорит Патрик с улыбкой, когда им подают горячее.

– Действительно, – кивает Элла. – Очень вкусно.

– Как… тебе? – немного помолчав, осторожно спрашивает он.

Элла обсасывает клешню рака.

– Чересчур соленое?

Патрик хмыкает.

– Я имею в виду, как тебе здесь. В Портраше. Нравится? Прибираться в этом доме. Это, наверное, кажется тебе странным?

Элла пожимает плечами.

– На самом деле… На самом деле я не знаю, каково мне. Честно.

Потому что уборка в доме своих умерших родителей – это особая штука, не похожая ни на что. И ладно, если бы дом принадлежал только папе Эллы, которого скоро уже пять лет как нет на белом свете. Элла никогда не была особенно близка с отцом. То ли дело мама.

Ее мать родилась в Северной Ирландии в начале пятидесятых, здесь, в Портраше, в семье ирландки и шведа. Родителей матери Элла никогда не видела – только слышала о них. Они погибли при лобовом столкновении на мокрой от дождя дороге неподалеку отсюда, когда ее матери было не больше восемнадцати. А в девятнадцать мама покинула свою родину и перебралась в Швецию с молодым шведом, с которым познакомилась в местном пабе. Но не этому мужчине было суждено стать отцом Эллы. Папа появился восемь лет спустя, к тому времени мама как раз успела обвыкнуться в Стокгольме и начала учиться на медсестру. Когда второй парень, чьего имени мама никогда не называла, бросил ее ради какой-то уроженки Скона, она была разбита и сломлена горем. Но хуже всего, что все ее друзья, по сути, были его друзьями, и после этого разрыва она осталась совсем одна.

Но потом появился папа Роджер. И между девушкой из Северной Ирландии и парнем из Стокгольма вспыхнули чувства. Они прожили вместе почти сорок лет и последние десять из них провели в Портраше. Именно тогда Элла съехала от них и стала жить самостоятельно.

Элла никогда не понимала, как сильно ее мама скучала по Северной Ирландии. Она лишь думала, что это немного странно, что они переехали – только и всего. Но родители у Эллы были людьми своеобразными. И именно поэтому она прибиралась сейчас в их доме с горько-сладким ощущением в груди. Потому что, несмотря на скорбь, эта уборка знаменовала окончание болезненных отношений длиною в жизнь. Которые останутся теперь только в прошлом и от которых никогда не удастся избавиться.

Когда к Элле приходит понимание этого, она делает большой глоток шабли. Патрик смотрит на нее.

– Глупый вопрос, да?

Элла поднимает на него взгляд.

– Что, прости?

Она уже забыла, что за вопрос он ей задал.

– Я спросил, как тебе здесь. Нелегко, наверное, да?

Он накрывает ее руку своей, гладит костяшки ее пальцев. Она ловит его взгляд и чувствует невероятную благодарность за то, что он здесь, с ней.

Стая чаек вопит за окном, мечется между серым свинцом неба и бледной полоской берега. Совсем скоро сюда придет ночь. И внезапно силуэт ночного визитера снова всплывает в голове у Эллы. Стоящий в желтом круге фонарного света мужчина в дождевике. Задрав голову, он смотрит на их окна.

Элла делает глубокий вдох и серьезно смотрит на Патрика.

– Я хочу только, чтобы все это как можно скорее закончилось.

Глава пятая

Стокгольм

Винный бар Закке называется «Mon Dieu!» и находится всего в двух шагах от квартиры парней на Мариаторгет. Это очень уютная забегаловка с четырьмя маленькими столиками, барной стойкой и стенами, увешанными винными бутылками, пробками и старыми этикетками.

Несколько лет назад у Закке случился жизненный кризис. По мне, так подобные кризисы случаются у него каждую неделю (о боже, дай Юнатану сил и терпения!), но несколько лет назад все действительно было очень серьезно. После чересчур длинной карьеры арт-директора в различных изданиях, среди которых был и «Шанс», он захотел заняться чем-нибудь новым. Еда и вина всегда интересовали Закке, поэтому в один прекрасный день он уволился с работы и решил посвятить себя изучению профессии сомелье.

Я-то всегда думала, что сомелье – это всего лишь алкоголик по-французски, но для Закке открылся совершенно новый мир. Дубовые бочки, типы почв, годовая норма выпадения осадков, сорта винограда, вкусовые композиции… о боже, до чего же многообразен мир вин! Но ни я, ни Юнатан не жаловались, потому что всегда именно нам выпадало счастье попробовать то, что Закке удавалось найти на аукционах или полках винных магазинов. Наконец, после всей этой зубрежки и многочисленных сплевываний, он получил-таки свой вожделенный диплом и год назад открыл «Mon Dieu!». Но заходить в бар регулярно начали только тогда, когда газета «Дагенс Нюхетер» опубликовала на своих страницах хвалебный отзыв о нем. В разделе, посвященном ресторанам и барам Стокгольма.

– Чего желаете? – спрашивает Закке с улыбкой. Он стоит за барной стойкой и протирает полотенцем бокал. Я сижу напротив, уперев локти в мраморную столешницу. Мокрые волосы свисают на глаза, и я, должно быть, выгляжу сейчас как та японская девушка, угодившая в колодец в триллере «Звонок».

– Что угодно, Закке.

– Ты же знаешь, что такой ответ меня не устроит. У нас есть просто сказочный «Антр-де-Мер», который…

– Ничего такого, чего бы я не смогла выговорить.

– Ты прямо как ребенок.

– Просто дай мне чего-нибудь покрепче. В большом-пребольшом бокале размером с аквариум. И с соломинкой.

– Тогда, может быть, тебе лучше пойти в «Чокнутую Лошадь»?

– Ладно, давай шардоне. Из Нового Света. Он должен быть маслянистым на вкус.

Закке фыркает.

– Ага, но почему бы тебе не попробовать чего-нибудь новенького?

Он отходит к холодильнику и достает из него бутылку, на этикетке которой прямо так и написано: «Силла». Закке объясняет, что это из долины Напа в Соединенных Штатах, попутно добавляя еще уйму всяких других подробностей, которые он мог бы и не трудиться озвучивать, потому что я уже пила это вино раньше и все про него знаю. Если уж на то пошло, то я пью его каждый раз, когда здесь бываю. Он наливает мне немного на пробу, я нюхаю и глотаю.

Вау. Ощущения такие, словно предо мной отворились Врата Небесные. Кругом поют ангелы, Ченнинг Татум без одежд приветствует меня и сверху сыплется дождь из жареной картошки фри. Это самое вкусное, что только есть на свете.

– Достаточно маслянистое? – осведомляется Закке. – Или мне стоит дополнительно растопить пачку сливочного?

Я улыбаюсь:

– Это волшебно.

Он наполняет мой бокал до краев, после чего сам ставит локти на барную стойку и устремляет на меня взгляд:

– Ну и… как прошло свидание?

Я качаю головой:

– Не напоминай.

– То есть неважно?

– Мы были в кино, а потом пошли есть клецки. Одна застряла у меня в глотке, и мне пришлось плеваться и харкать прямо у него на глазах.

– Ну, каждый может подавиться едой. В этом нет ничего постыдного.

– Я серьезно, Закке. Это было так… унизительно.

– Силла, ты просто подавилась. Если он испугался девушки, у которой азиатская еда попала не в то горло, то, возможно, ваши отношения не многого стоят, а?

– В том-то все и дело. Отношения. У нас их попросту нет, мы же едва с ним видимся. Мы не делаем… ничего.

Я делаю еще глоток и вздыхаю. И сразу чувствую себя немного дурой. Не слишком-то весело пребывать в отчаянии. И не так уж это привлекательно. К тому же речь сейчас не о том, чтобы просто иметь кого-то под боком, только бы не быть одной. Я могу спокойно прожить без парня, в чем я успела убедиться за последний год, когда мой бывший испарился из моей жизни. Я умею готовить себе еду, спокойно спать одна по ночам в постели и развлекаться с Закке и Юнатаном.

Так что дело не в парне как таковом. Дело в Адаме. В те короткие мгновения, когда нам удавалось увидеться с ним осенью, он делал мою жизнь лучше. Всего за несколько секунд. Достаточно посмотреть, как он двигается, улыбается или пьет вино из бокала (словно встречается с напитком взглядом), как у меня в животе сразу начинает сладко ныть – сразу хочется улыбаться и смеяться в ответ.

– Ты не должна комплексовать по этому поводу, Силла, – замечает Закке. – Это же такой пустяк.

– Мы встречаемся с ним три месяца. Если бы сейчас на дворе был девятнадцатый век, я была бы беременна уже пятым ребенком.

– Ты хочешь иметь пятерых детей?

– Нет, речь не об этом…

Я чешу подбородок и обнаруживаю, что мой бокал пуст.

– Закке, у тебя еще есть шардоне?

Он качает головой. Я каменею.

– Что? Неужели закончился?

– Я просто пошутил. Не бойся, у меня его предостаточно. Просто было прикольно увидеть твой взгляд.

В девять часов вечера я покидаю бар Закке и выхожу на площадь Мариаторгет. Бар закрывается через час, так что Закке еще на какое-то время задержится, а Юнатан сегодня вечером тоже занят на работе. Какой бы ни была уютной их квартира, я не испытываю ни малейшего желания идти туда, когда там никого нет.

Над площадью задувает осенний ветер, шелестит опавшей листвой на тронутых заморозком булыжниках мостовой. Я поплотнее запахиваюсь в куртку и решаюсь ненадолго присесть на скамейку. Посражаться с холодом, чтобы потом, когда я все же надумаю идти домой, квартира Закке и Юнатана показалась мне раем. Юнатан прихватил Анету Франклин с собой, иначе я могла бы взять ее на прогулку по Сёдермальму.

Скамейка подо мной просто ледяная, так и задницу отморозить недолго. Я разглядываю дома на площади, заглядывая в освещенные окна квартир. Всюду кипит обычная жизнь. Родители жарят блинчики и тефтели для своих детишек. Пожилые пары пьют чай и смотрят детективные сериалы по телику. Подростки дуются на то, что им не разрешили пойти в выходные на вечеринку. Возможно, где-то есть и одиночки. Прямо сейчас они разогревают в духовке пиццу, потом откроют банку с пивом и усядутся смотреть очередную серию по кабельному телевидению, которое составит им компанию на весь оставшийся вечер.

Внезапно в моем кармане тренькает телефон. Я достаю мобильный, его корпус уже успел стать холодным, несмотря на то что я всего несколько минут на улице. На долю секунды в моей груди вспыхивает надежда, но тут же гаснет, едва я вижу, от кого сообщение.

Привет, Силла! Надеюсь, у тебя все хорошо. Что ты делаешь в выходные? Как насчет того, чтобы навестить нас с Сусси в Эльвшё? Мы могли бы приготовить медальоны филе миньон, которые ты так любила в детстве. Если, конечно, сейчас можно есть свинину, а то я слышал об эпидемии среди свиней в Германии. Болезнетворные бактерии. Две женщины умерли. Ты часто ешь свинину? Лучше воздержись. Очень прошу. Приезжай на выходные!

Обнимаю, папа.

Я улыбаюсь в темноте. Мой замечательный папа. Беспокойный папа. Возможно, вечер в Эльвшё – это действительно неплохо. Прошло уже довольно времени с тех пор, как я навещала их в последний раз. Папу и Сусси, женщину, которую отец встретил несколько лет спустя после того, как не стало мамы. Им неплохо живется вместе. Вдвоем они совершают вылазки на природу, любят встречать рассветы зимой, обожают готовить еду и решать судоку и всегда ставят диск Хулио Иглесиаса, когда к ним приходишь в гости.

Именно этого я и хочу. Без большой романтики и театральных жестов. Просто приятная жизнь с кем-то, с кем можно вместе готовить еду и смеяться. И слушать Хулио Иглесиаса.

Спустя какое-то время я встаю со скамейки и отправляюсь в квартиру моих парней на четвертом этаже. Умываюсь (потому что Закке любит указывать мне по утрам, что неумытая я выгляжу на десять лет старше), раскладываю диван и стелю постель.

И со спокойной душой засыпаю.

Глава шестая

– Силла! Дорогая!

Я чуть не поперхнулась кофе, когда Антония Фьорелли ворвалась в двери «Урбан Делис». Всякий раз при виде нее я вспоминаю о своей плохой осанке и выпрямляю спину. На ее плечи наброшена лисица (или это норка?), а ярко-алые от помады губы светятся, как сигнальные огни.

По идее, Антония Фьорелли – мой новый шеф. Она исполнительный продюсер подкаста «Кровавый след» и, кроме того, совладелица компании «Лавли Медиа», которая этот самый подкаст и придумала. Антония и ее сестра Паула основали компанию несколько лет назад, и их путь к успеху был прямым, как штык. Обе девушки прославились как знатоки современного образа жизни и в настоящий момент владеют настоящей медиа-империей, в которой они сами решают, какие подкасты стоит продюсировать, а какие нет. Один из крупнейших проектов – их собственный. Называется «Паула&Антония – по голой коже». Впрочем, «Кровавому следу» много рекламы не требуется, он и без того привлекает к себе слушателей. По-видимому, интерес людей к криминалу не знает границ.

Антония заключает меня в прохладные объятия и дарит поцелуй в щечку – настолько легкий, что он даже не касается моей кожи. После чего усаживается напротив с сумкой от Луи Виттона на коленях.

– Как чудесно видеть тебя, Силла! Наша новая журналистка!

– Ох. Взаимно.

Антония очень милая, но есть в ней что-то такое, что меня чуть-чуть пугает. Она убийственно красива и, несмотря на то что при общении с подчиненными Антония отличается неизменным профессионализмом и благожелательностью, меня тревожит, что едва мы с ней расстанемся, как она начнет поливать меня грязью. Она та еще штучка.

– Как обстоят дела? Готов материал про Элизабет Шорт?

– Йес, я переслала вчера файл ведущему программы. Жуткое дело, вот что скажу.

– Просто ужасное!

Антония качает головой, но не может скрыть своей улыбки. Они с сестрой обе большие любительницы известных криминальных историй. Именно эта любовь привела их к тому, что они решили основать подкаст о нераскрытых преступлениях. Кроме того, я где-то читала, что они с сестрой только что заключили контракт на издание детективной трилогии с авансом в несколько миллионов крон.

– А еще какое-нибудь задание для меня найдется? – с надеждой спрашиваю я.

– А то как же! Я сначала подумала про Джонбенет Рэмси.

Она вытягивает свои длинные наманикюренные пальчики в жесте ведущего шоу.

– Одно из самых загадочных убийств Америки. Кто прикончил малышку Джонбенет – мама, папа, старший брат или совершенно посторонний психопат, проникший в дом через подвальное окошко? О, это настоящая мистерия! Но…

– Но?

– Но потом я обнаружила, что Симон и Симона как раз занялись этим делом. Эти чертовы…

Я разочарованно киваю. Симон и Симона – пара на Ютубе, ставшая в последние годы известной по всей стране. Кроме своего ютуб-канала, они также ведут популярный блог и подкаст, в котором рассказывают о всяких таинственных и сверхъестественных вещах. В основном речь идет о местных поместьях и усадьбах, но время от времени встречаются и нераскрытые убийства.

Антония удрученно качает головой. Соперничество между сестрами Фьорелли и парой Симон/Симона – велико. Они сражаются за одну аудиторию слушателей.

– Но я нашла другое дело, – говорит Антония. – Получше этого. Ты как, в игре?

Мой рот расползается до ушей.

– Ты спрашиваешь, в игре ли я? Да эти нераскрытые убийства помогают мне оплачивать аренду жилья!

Антония лукаво улыбается и открывает сумочку от Луи Виттона (чьи размеры запросто позволяют спрятать в ней ирландского волкодава – вместе с его хозяином). Она достает красную папку с логотипом «Кровавого следа» и, вынув из нее листок бумаги, щелчком пальца отправляет его на мою половину. Я склоняюсь над ним. С распечатки на меня смотрит молодая женщина с белокурыми вьющимися волосами. Изображение немного расплывчатое – кажется, фотография сделана на какой-то домашней вечеринке. Я различаю за спиной женщины книжные полки с рядами виниловых пластинок. Снимок явно сделан не в 2000-е годы.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Лайла Дамм. Ничего внутри не ёкает?

Я качаю головой:

– К сожалению, нет…

– На этом снимке Лайле Дамм двадцать семь лет. Легендарная женщина, активно участвовавшая в увеселительной жизни Стокгольма в конце восьмидесятых. Она была… как же это называется… светской львицей?

– То есть она знаменитость, да?

– Едва ли ее имя было известно широкой публике, но в своих кругах она была весьма популярна. Актриса, но больших ролей почти не имела. Так, статистка в нескольких фильмах, небольшие роли в телевизионных сериалах. Но не карьера сделала ее популярной, а то, какой она была. Лайла дружила со всеми, и все, кто хоть что-то значил в Стокгольме 80-х, знали ее. То есть до 1988 года. Когда она пропала.

– Ой, – вырывается у меня.

– Ага. Бесследно. То есть действительно – совершенно бесследно. В последний раз ее видели на Кунгсгатан осенним вечером 1988 года.

– Думаешь, ее убили?

– Нет. Конечно, существует масса теорий, но, по сути, это не относится к разряду нераскрытых убийств. Скорее это нераскрытая тайна. Потому что после этого вечера ее никто больше не видел. Ни живой, ни мертвой.

Какое-то время спустя я стою в самом центре хаоса на Свеавэген. Время близится к двенадцати и пятничное обеденное столпотворение в самом разгаре. Люди выбегают из дверей «Урбан Дели» с бумажными пакетами с дорогими салатами, спеша обратно к своим офисным компьютерам.