Тропа ведьм. Слезы навий Геярова Ная

– Соли, круп, какие есть, мясо вяленое. Воды во фляги, огниво.

– Все будет, – кивнул хозяин и скрылся из виду.

– Странный, – вслед ему протянул раскинувшийся на стуле домовой и широко зевнул.

– И не только он, – согласно кивнул Тимир. – Не нравится мне это всеобщее человеколюбие и умение со всеми ладить. Задерживаться не будем, передохнем на природе.

– Тем более что не привыкать. С мертвяками-то куда спокойнее, чем в Мирном, – Ника усмехалась, щуря глаза, играющие в глубине зрачка мутной синевой.

– И то верно, – столь же открытой ухмылкой ответил ей Тимир.

– А я чего, я только за! – Ника потянулась. – Слишком какое-то слащавое счастье вокруг. Прямо тошно. Чувствуется, вот должен быть подвох. Как будто в пряничном домике.

Аглая выдохнула. Как же Ника стала не похожа на саму себя. И эти странные ухмылки, бледное чужое лицо. Смотрит на Аглаю изучающе, будто и не знала до того. Мутно от ее взгляда. Страшно.

– Выйду я. Морит меня что-то здесь. Глядишь, так и лягу на лавке, – выдавила, пряча взгляд от новой Ники.

Тихон взглянул участливо, он и сам осоловело хлопал глазами. Хорошо, что домовые не спят, иначе уж дрых бы. А вот хорь сопел прямо на столе, рядом со сковородой, блаженно вытянув лапы. Да и Тимир посматривал разморенно, хотел было возразить, но махнул рукой:

– Далеко не отходи.

Аглая кивнула и направилась к выходу.

Воздух на улице хоть и теплый, но свежий. Откуда-то несло запахом свежескошенной травы. Удивительный, страшный, но такой прекрасный мир. Леса, наполненные живностью и чистыми реками. Не испорченные цивилизацией люди.

На скамейке напротив лавки сидела кучка подростков – пара девушек и три парня, толкались и смеялись. Светом им служила лучина в окне и луна в небе. Им далеко до Аглаиного мира. Им нравится простое общение, игры на гармони, танцы в деревенском клубе. Им хорошо.

Коренастый паренек ухватил одну из девчат за талию и громко поцеловал в щеку, та стыдливо махнула на него рукой.

– Отстань, Игнатка, прилипала, – звонкий смех.

Аглая сжала пальцы, болезненно вонзившиеся ногтями в ладонь. Игнатка. Совсем не похожий на ее Игната. Озорной, веселый, местный. Привыкший к своему странному миру. Аглая не привыкла, не хотела привыкать. Не ее это мир. Она шарахалась от каждого звука, страшилась уханья сов и воя волков. Ей чудились мертвые глаза в темноте и жуткие рожи бесов. Она все чаще думала о Стасе, которого видела Ника. А если и Игнат… Аглая с трудом подавила судорожный выдох, и почудилось, что на улице стало холоднее, а молодежь на скамейке слишком весела. До раздражения. До бешенства.

Аглая соскочила со ступеней и пошла вдоль улицы, подальше от веселых криков и гомона.

Они не виноваты, но она просто не могла их слышать. Больно. На душе. Когтями кошки дерущей. Граем воронов, никак не успокаивающихся и все следующих за ними.

Она ненавидит их. Этот мир и людей. Особенно этих – жителей Мирного. Слишком счастливы и беззаботны. Будто и не творится в их мире ничего ужасающего, заставляющего стыть кровь в жилах. Свет в окнах, дома богатые, люди радостные. Гуляют не страшась. А ведь на улицах не видно стражей, хоть и уверял их в этом слащаво-добродушный хозяин Горьян.

Она остановилась рядом с небольшой харчевней – «Сласти».

Гул веселых голосов из открытой двери, заразительный смех.

Чуть не столкнувшись с Аглаей, выскочила парочка, ойкнула и, смеясь, скрылась в переулке. Аглая отошла в сторону, невесело усмехнулась, смотря в дверь, за которой слышалось одуряющее веселье, стук кружек с хмельным и игра гармониста, растягивающего меха. Неужели она завидует? Просто по-человечески завидует людям, у которых все хорошо? Она пнула попавший под ногу камень, тот докатился до порога и, стукнув, так и остался у ступени. Аглая отвернулась и направилась прочь. Завидует.

– Аглая? – Вопрос пронесся ознобом по коже, заставил ее остановиться и замереть. Она боялась оглянуться, чтобы убедиться, что ошиблась. Это не его голос.

Топот приближающихся шагов. Аглая зажмурилась. Не может быть. Ей кажется. Она слишком много думает о нем, вот и чудится.

– Аглая! – Дыхнуло в лицо смесью трав и небольшой долей спиртного.

Она распахнула глаза. Не чудится!

– Игнат! – И кинулась ему на грудь. Не в силах сдержать дрожь, прижалась, обняла. Всхлипнула.

– Ну, чего ты? – Он прижимал ее к себе, гладил по волосам и целовал в них. – Хорошая моя! Все замечательно, все хорошо, ну-у, ты чего плачешь?

Аглая вытирала накатившиеся слезы и повторяла, никак не в силах остановиться:

– Жив! Жив! – Как же страшно отпустить, разжать объятия.

Он глухо засмеялся.

– Конечно, жив! – Он все же немного отстранился, взяв ее за руки, заглянул в лицо.

Слезы счастья бежали по ее щекам.

– Я… я… – пыталась связать сбивчивую речь. – Думала, ты, как Стас…

– Стас? – Игнат на секунду нахмурился, серая тень промелькнула по лицу, но тут же пропала, и он снова улыбнулся. – Идем, идем со мной. – И потянул к харчевне. Аглая не сопротивлялась, шла следом, крепко схватив его за руку. Она готова была идти, куда он захочет, только вот так, не расплетая крепко сжатых пальцев. Чувствуя его рядом с собой. От счастья кружилась голова, дрожали ноги.

– Это Аглая! Моя будущая жена! – громко провозгласил Игнат, подходя к столику, за которым сидели, бурно что-то обсуждая, пара мужчин и девушка-блондинка, которую Аглая не сразу узнала.

– Алька!

У той округлились глаза. Блондинка вскочила, тряхнув локонами. В ярких лазурных глазах блеснула радость.

– Ритка?

– Аглая! Садись. – Подставила стул, и сразу же к присевшей Аглае придвинулась чаша, полная вина. Рука Игната подняла ее и поднесла к губам девушки. Она послушно выпила. В голове стало легко и хорошо. Кто-то рассказывал веселые байки о том, как он встретился с нежитью и одолел. Рита задорно смеялась.

– Алька, я тебе столько всего расскажу! Ты даже не представляешь, как здесь хорошо! А я замуж скоро выхожу. Увидишь моего жениха – закачаешься! – Голос звонкий, и глаза ярко-синие, так и блестят. Тонкие пальцы, ухоженные, белые, скользят по бокалу. Аглая бросила взгляд на свои руки. Раны и ссадины, ногти неровные, и стало неудобно перед этой холеной женщиной.

Аглая перевела взгляд на Ритку.

Как же она изменилась. А ведь была скромная, слова лишнего не скажет, в глаза смотреть боится. А сейчас… Сама только что сказала о будущем замужестве, но как видно, это не мешает ей заигрывать с другими. Она томно поглядывала на одного из мужчин, перекидывала ногу на ногу, неприлично выставляя их напоказ в обтягивающих брюках, заправленных в высокие черные сапоги. Серая блуза с глубоким вырезом, позволяющая увидеть ровно столько, чтобы желать. Поверх нее меховая безрукавка. На щеках румянец, на запястьях тонкие кожаные браслеты, выгодно выделяющие и без того белую кожу. Какая же она красивая! Аглая никогда бы не подумала, что Ритка может так выглядеть! А та смеялась, запрокидывая голову, тряся локонами. Подмигивала Аглае и улыбалась какой-то завораживающей улыбкой.

Еще одна чаша ткнулась в губы, Аглая послушно выпила. И стало совсем хорошо. Харчевня с деревянными столами, за которыми веселые люди. Хмельное, пузырящееся в пузатых кружках, проливающееся пеной на столы.

И уже не было в мыслях ни прошлого, в котором они шли через дебри, ни Обители, где их, возможно, ждало возвращение. Возможно! А нужно ли оно ей? Игнат – вот он, рядом. Шепчет успокоительно:

– Ты со мной! Все замечательно, хорошая моя!

– Как же ты был мне нужен! – тыкалась в его грудь Аглая. Он целовал ее лицо, и было совсем не стыдно, что вокруг незнакомые люди. Снова хмельное лилось. И горячие пальцы сжимали ее ладони, губы прикасались в нежном поцелуе.

– Идем!

Аглая не помнила, встала ли она сама, или он взял ее на руки. Харчевня крутанулась перед глазами. Скосились деревянные столы. И тут же все пропало.

Ночь. Темные дома с тусклыми оконцами горящих в них лучин.

Кто-то, проходя мимо, задел Аглаю:

– Извините.

Она не увидела прохожего.

– Идем! – горячий шепот Игната.

Высокие перила, комната. На мягкую кровать она опустилась сама. Перед глазами мелькнули стыдливо прикрывающие лунный диск занавеси.

– Ты со мной! – тяжелым, прерывающимся от желания голосом. Она выгнулась навстречу. Руки торопливо скользнули под одежду, срывая ее с тела Аглаи. Ладонь сжала грудь. Аглая тихо застонала, запустила пальцы в густые темные волосы.

– Аля!

Его рука опустилась ниже, начала гладить живот, и снова вниз.

Аглая испустила судорожный выдох.

Щека коснулась щеки, губы искали ответ и находили его, язык проникал так глубоко, что становилось трудно дышать.

– Как же ты был мне нужен, Игнат, – проваливаясь в надвигающуюся волну наслаждения.

– Я с тобой! – дрожащий от желания голос.

Хмель отпускал тяжело. В голове продолжали бродить опьяняющие разум пузырьки, отчего клонило ко сну. Но стоило прикрыть глаза, как мир начинал вертеться дикой каруселью.

«И чего я так напилась?»

Аглая куталась в простыню, спиной опираясь на сидевшего позади Игната. Он одной рукой прижимал ее к себе, другой гладил растрепанные волосы.

– Тебе было хорошо?

– Хорошо! – эхом по маленькой комнатке.

И тут же набатом в голове боль. На душе заскребли кошки, как будто сотворила нечто постыдное. А что она сделала? Уж не маленькая вроде. Да и с собственным парнем. Но все равно скребет. Он жив! Но почему он не пошел искать ее? Что случилось со Стасом? Они же были вместе. Хватит! Она не будет о том думать, не станет омрачать радость встречи. А с чего она решила, что его ответы омрачат ее радость?

Ну вот, как рукой сняло то желанное удовольствие, что владело ею еще минуту назад. Тревога, да такая, что сердце сжалось. А ведь ей и правда очень не хватало его в лесу, когда было ох как страшно. И в Древе перед бесами как же она хотела, чтобы он был там и защитил. А теперь он здесь, живой. А радость пропала вместе с вопросом: «Тебе хорошо?» Нет! Ей плохо, ей все время, с тех пор как они попали сюда, плохо. А его не было. Он был здесь – счастливый и довольный. И по всему видно, даже здесь пользовался успехом! И ей отчего-то разом стало одиноко рядом с ним. И сердце защемило.

Хмель отпускает.

А ведь ее уже друзья потеряли… Друзья? Теперь она друзьями считает бородатого домового, пушистого хоря, темного жреца и даже Нику, так не похожую на саму себя. Вот только сил оттолкнуть Игната, одеться и уйти нет. Да и желания тоже. Куда она пойдет? К Обители? И снова они будут ночевать в лесу у коряг, в сырости. Смотреть в глаза смерти и нежити, может, и кому похуже. По их следу будут идти соглядатаи, а они будут шарахаться и бояться.

У Игната все по-другому – радость и беззаботность даже в этом страшном мире. Буквально вечером она завидовала жителям Мирного, а теперь у нее есть возможность и самой так жить.

Она взяла руку Игната, поднесла к губам, поцеловала. Он ловко повернул Аглаю к себе лицом. Она обняла его, тесно прижимаясь к горячему телу, скользнула губами по шее, отпустила прикрывающую ее наготу простыню, та легко слетела на кровать. Игнат сильнее притянул Аглаю к себе. Губы скользнули к ее губам. Рука прошлась по изогнутому телу. Аглая тихо выдохнула и, прижавшись к Игнату, ответила на его поцелуй…

Староста поселка не спал. Стоял недалеко от лавки Горьяна. Чужаки были внутри. Староста видел, как один, высокий парень с косой до пояса (где это видано – парень с косой?), ходил по лавке из угла в угол. Нервничал. Староста и сам нервничал. С тех пор как в его дом пришла мельникова дочь, ему разве что и оставалось нервничать. Не верить ей он не мог, та за просто так говорить не будет. У нее глаз зоркий. Девка-ведьма у них в Мирном. А ведь они предупреждены были.

А сейчас и сам начальник Китаровой стражи к ним приехал. Неспроста! Чуял, что ведьма здесь пройдет. Да и как иначе, другого поселения между Севером и Востоком нет. Староста паренька-стража к ним отправил. Да тот до сих пор не вернулся. Потому и стоит здесь староста. О нраве нового военачальника наслышан от прохожих из далеких селений. Как поговаривали, деревеньку, откуда ведьма путь начала, под корень выжгли. А Древ! Там вроде бесы на след вышли, а взять не смогли, так и тех, кто из соглядатаев жив остался, прямо в Древе обратно в ад отправили, а хозяйку, что на постой ведьму пустила, повесили. А ведь он ее знавал. Хорошей бабой была Данка. И умной. Ох, как нехорошо выходило. Не оплошать бы. Мирное давно под хладовским крылышком темным обитает, оттого к ним и нечисть не забредает. И чего это хлопец не возвращается? Уж привел бы соглядатаев да начальничка. Им-то, наверное, лучше знать, что с ведьмой делать. И уж солнце зашло, темень, все небо тучами затянуто, ни звездочки. Староста поплотнее запахнул армяк.

Влагой тянет, к дождю.

Однако ни хлопцев, ни соглядатаев все не было. Старосту начинало трясти от прохлады и волнения, а улица была пуста. Он шмыгнул носом, достал огниво и самокрутку, та дрожала в руках и никак не желала распыхиваться.

– Бросай курить, староста. – Голос словно из-под земли, глухой, шепелявый, женский. Самокрутка выпала из непослушных пальцев.

Староста поднял глаза на говорившую и приглушенно вскрикнул.

– Нехорошо, – погрозила она. Длинный лохматый балахон тянулся по земле, скрывая ту, которую окружала живая темная сила.

– Бог с тобой, – едва слышно залепетал староста. – Откуда ж ты взялась, поглощенная жрица? Разве ж не было договора?..

– Не со мной ты тот договор заключал… – прошелестел голос, она дотронулась до изгороди, у которой стоял староста, и та почернела, треснули жерди от верха до самой земли.

– А как же стражи соглядатаев за околицей? – Голос задрожал, осип разом от ужаса.

– Были, да все вышли! – жутко, с тихим смехом провещала нежить. – И думаю, с вас станется. Все, староста, закончились светлые дни Мирного. – Ухмыльнулась перекошенным ртом и направилась к дому, а вслед за ней почернели цветы на клумбе и, скрипнув, обрушилась вывеска Горьяновой лавки. Староста глухо застонал и осел на землю. И за что им такое? За какие грехи? Поглощенной жрицы только и не хватало! Уж он-то знает, чем чревата встреча с такой. Сама нежить и тебя нежитью сделает. Душу вытянет. Во тьму отправит. А тело… В отличие от жрицы в уме твоем навряд ли хоть искорка сознания останется.

Давно нежить по окраинам Мирного не бродила.

Староста вскочил и бросился к собственному дому. В хату родную вбежал не разуваясь. Быстро побросал в суму пару рубах, штаны, вывел из стойла рыжего коня. А всего через несколько минут одинокий всадник покидал Мирное, не видя, как за ним из-за ближайших деревьев следят пристальные синие глаза.

– Побежали крысы с корабля, – усмехнулась Нейла вслед старосте и села обратно на пригорок, стругая острым ножиком тонкую палку и изредка поглядывая на распластавшиеся рядом трупы бесов-соглядатаев и худого паренька, стража поселка Мирное.

Тимир нервно ходил вокруг стола, скрипели под сапогами доски. Из-за прилавка настороженно поглядывал на него Горьян, суетливо переставляя с полки на полку вещи. Ника упрямо сжимала губы. Тихон чесал затылок.

– И куда могла запропаститься?

Тимир зло глянул на домового. Хорь под его взглядом юркнул к Нике, та шикнула, зверек запищал, Тихон покачал головой и взял хоря на руки, успокоительно почесал его за ухом.

– И где ее искать? – Тимир негодовал. – Сказал же, не уходить далеко!

– Так, может, она сейчас вернется? – пролепетал Тихон, поправляя края сумы, стоящей в ожидании на столе.

– Вернется? Только пусть вернется! – прорычал Тимир. И вдруг замолчал, остановился. За дверью хлопнула обрушившаяся вывеска. И тут же послышался треск крыши. Тимир уставился на потолок. Шаги, от которых посыпалась с деревянных балок труха. Глаза Тимира распахнулись, потемнели. Замерла у стола внезапно побледневшая Ника.

Шаги остановились над столом. Туда же уставились взгляды. С минуту все созерцали увиденное с молчаливым потрясением, а после… Тихон взвизгнул совсем по-женски и кинулся за лавку. Испуганно заверещал хорь, пытаясь забиться к домовому под одеяние. Хозяин, обхватив голову руками, бросился в подсобку.

А на потолке медленно разрасталось черное пятно, трещали балки и осыпались прахом, пока не образовалась дыра, из которой высунулась тощая костлявая рука и погрозила пальцем.

– Поглощенный! – чуть слышно прошептал Тимир, остолбенев. А из пятна уже появилась вторая когтистая рука.

– Поглощенная! – глухо поправила Ника и начала пятиться к стене.

– Тихон! Ты же домовой! – прошипела она, когда отсупать далее стало некуда.

Старик выглянул из-за лавки. На секунду в глазах появилось недоумение, а потом он подпрыгнул и кинулся к двери.

– Вот тебе и защитник очага! – вслед ему буркнула Ника и смолкла, так как Тихон открыл дверь нараспашку и бросился к Тимиру. – Гони ее в дверь! – крикнул, заскочив на спину будущего жреца. Тот не сразу пришел в себя, тогда из-под полы Тихона выскочил хорь и впился Тимиру в ухо. Тот закричал, одним прыжком оказался у полки с надписью «Дворовое», схватил вилы и оглянулся как раз в тот момент, когда из дыры на пол вытянулась высокая черная тень в балахоне. Тонкое, почти прозрачное лицо поглощенной жрицы ухмылялось и скалилось. Она обвела всех в комнате взглядом черных вращающихся глаз, остановилась на Нике.

– Ты? – жутко прошелестел голос из-под земли.

– Не пугай! – сложив руки на груди, выплюнула Ника. – Пуганые.

Поглощенная зло сверкнула глазами, баночки на полках покрылись тонкими трещинами и лопнули, высыпая содержимое.

– Мне сказали, за ведьмой идем. А тут… Сколько брожу, мечтаю в глаза твои посмотреть.

– Так смотри! Когда еще удастся… – сквозь зубы выговорила Ника. – Только тебе это уже не поможет.

Жрица сощурила глаза. И вдруг засмеялась:

– Так ты ж пуста!

Лицо Ники стало напряженно-бледным. Поглощенная потянула к ней руку. С пальцев сорвались нити тьмы, выпрыснулась чернота из-под балахона. Пол под ногами затрещал.

– Не твой дом, не тебе и властвовать! – голос Тихона рявкнул на все жилище. И нити извились, оборачиваясь к домовому, на которого перевела пустой взгляд сумеречных глаз поглощенная жрица.

– А это кто у нас здесь? – всмотрелась. – Домовой, а с ним… – глянула на хоря, показывающего ей дрожащий кулак.

– Брысь! – Вилы ткнули ее в бок. От удивления поглощенная подпрыгнула на месте: – Юнец! – и насторожилась.

На всю комнату поплыли слова Тихона:

– Мой дом защити, непрошеного гостя выведи. Мой дом…

– Не твой! – рыкнула жрица, доски покрылись чернотой, заскрипели, лопнув, вылетели рамы вместе со стеклами.

– Мой дом! – выл Тихон. – Мой дом…

И что-то щелкнуло у самого порога.

– Мой дом! – донеслось злое в ответ. – Кто хозяйничает в нем? Во-о-он!

Старик ростом с Тихона в шапке-ушанке и пестром кафтане стоял у самой двери, длинная рыжая борода тряслась от негодования.

Поглощенная жрица застыла. Зашевелились почерневшие доски. Затрещала крыша. Вилы тыкались в бок. Она бы ответила, но на нее смотрели два домовых, и спорить с ними здесь… Она бы могла… За спиной потянуло холодом, это Ника, так глупо признанная Нейлой за ведьму, пыталась скинуть преображение. Чужое тело сковывало ее, не позволяя использовать остатки силы. Жрица вскользь усмехнулась: куда опустошенной призвать что-то там против нее, поглощенной, – источника настоящей силы. Вот ее-то она и заберет с собой, покидая сей нерадушный дом. А там уж они разберутся с глазу на глаз. И она знает, кто выйдет победителем из той схватки. И как же будет приятно, зная, что это ее вина в том, что поглощенная так и не смогла стать настоящей живой жрицей. А ведь она должна была быть светлой. Она должна была молиться богам и приносить пользу живым.

Ненависть клокотала, вырываясь клубящейся тьмой.

– Со мной пойдешь!

Глаза Ники расширились.

Жрица потянулась к ней нитями тьмы. И дрогнула.

Сила ударила в спину. Огромная, черная, поглощающая ее собственную. Заставляющая не повиноваться ей. Она обернулась. Чужая тьма спуталась с ее тенью на полу, вбирая в себя.

– Жрец! – сумеречная заскрежетала зубами. – Темный! Живой! Не просто темный… – Она завизжала.

– Во-он! – двуголосый крик домовых заставил дом содрогнуться. Поглощенная рухнула на колени, подчиненная чужой воле.

– Во-он!

Хорь на плече Тихона злорадно щерился, хлопая лапами, словно в ладоши.

Чувствуя, как отрывается от нее собственная сила и уходит к жрецу, поглощенная, воя и выламывая себе кости, все же вскочила на ноги. С ненавистью зыркнула на всех и, подхватив подол балахона, огромными скачками кинулась из дома.

В шаге от порога оглянулась на бледную Нику:

– Мы еще встретимся, Верховная! – И бросилась к выходу.

В этот самый момент дверь открылась и вошла Аглая.

«Я всего на полчасика. Я вернусь. Мне нужно сказать, что я ухожу…»

Игнат смотрел с тоской.

«Кто они? Друзья? Родственники? Ты никому ничего не должна обьяснять!»

Аглая отвернулась, начала одеваться. Он схватил ее за руку, целуя пальцы. Она отпрянула, вырывая ладонь. Слишком резко и порывисто. Он так и застыл, смотря на нее. Аглая и сама не могла обьяснить, отчего ей вдруг захотелось уйти. Стыдно перед теми, кто ждал ее в лавке? Нет. На душе нехорошо. Тягостно. И после того, как прошла первая радость, начала глодать душевная тяжесть. А еще маленькими искорками – недоверие. Она все же спросила о том, что ее волнует. Но ответ ее не успокоил. А может, все же стыдно? Она представила, как посмотрит на нее Тихон, покачает седой головой. Ника усмехнется молча, последнее время это у нее в привычке. А Тимир… Сердце сжалось. Вот оно. Ей отчего-то стыдно именно перед Тимиром. Но она ничего ему не обещала, ничего не должна. Он ей никто. Но он осуждающе посмотрит серыми пронзительными глазами, в которых черными воронками закружит тьма.

– Я пойду. – И вышла не оглядываясь.

– Вовремя пришла!

Аглая изменилась в лице. Женщина, устремившаяся к ней, была страшна. Испещренная глубокими бороздами кожа свисала с уродливого лица. Огромные полоумные, провалившиеся вовнутрь белесые глаза с бешенством смотрели на остолбеневшую на входе девушку. Поглощенная нервно засмеялась скрипящим голосом, растянула кривой рот и протянула к Аглае костлявую руку, выглядывающую из изодранного рукава балахона.

Хорек среагировал первым. Увидев Аглаю, зарычал и кинулся на нежить. Остервенело вцепился в протянутую руку. Поглощенная жрица взвигнула, махнула рукавом, стряхивая зверька, он раскачивался тряпочкой, рычал, но не отпускал. От Тимира к ней метнулась тьма. Поглощенная схватила хоря за хвост, оторвала от руки вместе с куском ткани и плоти и швырнула во тьму улицы, тот взвыл от боли. По руке жрицы заструилась темная густая кровь. Она устремила ненавидящий взгляд на Аглаю.

Слова жуткие, рвущие потусторонним визгом ушные перепонки, вылетели из перекошенного рта жрицы. Вокруг Аглаи все померкло. Воздух стал густым, болезненно сжались легкие, не давая дышать. От стоявшей в шаге поглощенной пахнуло смрадом. Аглая пошатнулась, кроме серой вонючей мглы она больше ничего не видела. Повинуясь неведомой силе, сделала шаг и протянула руку навстречу жрице.

Ничего нет. Ни мира, ни ее, никого вокруг.

Только мгла. А в ней глаза, пылающие ненавистью и злобой.

Аглая сделала еще шаг. В мозгу сверкнула иглой яркая боль.

Жуткий заговор поглощенной въедался в сознание, вытягивал его, подчиняя себе. Аглая сжала голову руками.

– Не смей! – голос Тимира рявкнул совсем близко.

И нежить взвыла.

Болью стукнуло в виски Аглаи и тут же отпустило. Но тело продолжало дрожать.

– Тимир! – голос едва слышный, глухой. – Не надо!

Тьма взвилась смерчем, вышвыривая из дома обоих домовых. Пронзительно закричала у стены вжатая в нишу Ника. Поглощенная завопила и кинулась в открытую дверь, расплываясь на бегу в черную вязкую тень.

Аглая пыталась хоть что-то увидеть сквозь мрак. Дрожа всем телом, шагнула вперед на подкашивающихся ногах.

– Остановись, Тимир! Ты не совладаешь! Остановись!

– Аглая! – Не голос, шепот тьмы, свист потустороннего вихря.

– Остановись! Хватит! Она ушла!

Руки нащупали тело Тимира. Аглая обняла его и содрогнулась, чувствуя, как глаза разом застлали накатившиеся слезы. Тимир – холодный, не дышащий, стоял посреди комнаты, а вокруг бесновалась и кружила тьма.

– Тимир! – вдохом в лицо. Ощущая, как окатило все тело жаром, а в голове вспыхнул свет, словно яркое солнце, разгоняющее тьму. И тьма застыла. Постояла минуту стеной, отрезая Аглаю, обнимающую Тимира, от мира и осыпаясь прахом.

Аглая вместе с телом Тимира рухнула на пол.

Тихон ворвался в дом тяжело дыша, второй домовой вошел хромая, сокрушенно обвел лавку взглядом и, крутанувшись, пропал.

Аглая заставила себя открыть глаза и поднять голову. Она лежала, вцепившись в плечи Тимира, на сером лице его расплылись темные круги.

– Он умер? – сдерживая зубную дробь, подошла Ника.

– Живая! Вернулась! – кинулся к Аглае домовой, рядом выл, сидя с поджатой лапой, забравшийся в дом через разбитое окно хорь.

Аглая приподнялась, не в состоянии отвести взгляда от лица Тимира. Сколько они прошли вместе? Немало. Он не был добрым, злым не был. Черная морда волка – таким он вставал в памяти – в полной страхов ночи в лесу, когда вдруг изменилась Ника. Стала чужой и далекой, а Тимир после того будто старался быть рядом с Аглаей. Следил за каждым шагом. Она это чувствовала и не знала – то ли боялась, то ли остерегалась. Помнила, как участливо покачивала головой Тала: «А не дойдет, поглотит его сила».

Аглая в страхе вглядывалась в посеревшее лицо. Поглотила? Что станет дальше? Станет жрецом поглощенным? Нежитью?

Выл, склонившись над Тимиром, хорь.

– Что с ним? – Тихон стоял, вцепившись в плечо Аглаи.

– Сила, слишком много, – ответила Ника.

Аглая испуганно глянула на Нику:

– Поглотила сила?

Ника положила руку на лоб, наклонилась низко и облегченно выдохнула:

– Не до конца. Но не жилец.

Аглаю затрясло. Слезы, катившиеся по щекам, застыли от боли, от напряжения.

Ника посмотрела на нее, поморщилась:

– У тебя же бабка знахаркой была. Вот и помоги ему.

– Я?.. Я не умею!

Ника схватила Аглаю за рубаху, тряхнула так, что затрещала ткань:

– Ты умеешь! Ты все умеешь… Ты бесов в Древе уничтожила! В твоих руках Клинок ведьм нечисть в прах обратил. В тебе сила. Ты… только что свет призвала, чтобы тьму изгнать, – она замолкла, тяжело выдохнув. – Выбросы силы такой неспроста… Ведьма как есть.

Аглая смотрела на нее широко распахнутыми глазами. Ника покачала головой, криво усмехнулась:

– Вот точно знаю, не приведет меня к добру моя доброта, – и закрыла глаза. Руки легли на грудь Тимира. Губы зашептали. Аглая во все глаза смотрела на ту, что была когда-то Никой. А она пребражалась, лицо чуть вытянулось, волосы, успевшие непостижимым образом отрасти за время похода почти до лопаток, свернулись кудрями.

Тихон в благоговении стоял, прижимая к себе округлившего глазенки хоря.

– …Свят, свят, – внезапно схватила Ника руку Аглаи. – Где кинжал?..

– В суме, – прошептала Аглая.

Ника, не разлепляя век, кивнула Тихону, тот опрометью кинулся к суме Аглаи, сброшенной в пылу боя в угол. Вытащил из него кинжал с причудливой ручкой, протянул Аглае.

– Режь, – кивнула Ника на запястье Аглаи. Та взяла в руки кинжал. Блеснуло тонкое лезвие. – Режь прямо на грудь!

И Аглая резанула по ладони, закусив от боли губы. Тонкая струйка, клинок блеснул, свет его спутался с кровью и потек вниз на грудь Тимира. Капли пропитали рубаху, проникли под кожу. По телу Тимира пошла судорога. Он затрясся.

Шепот Ники, но такой, от которого пошел гул по раскуроченной лавке. Внезапно рванул порыв ветра, стукнула о косяк дверь, и тут же все успокоилось. Тимир замер, вытянувшись.

– …Свят!

Ника открыла глаза:

– Теперь только время. Должно быть не слишком долго.

Ставшая неузнаваемо бледной, дрожа всем телом, поднялась и, шатаясь, отошла к стене. И уже там, припав к ней спиной, сползла на пол. Оттуда прошептала:

– Чему там тебя Тала учила, травки какие давать, силы восстанавливающие, помнишь?

Аглая рванула подол рубахи, отрывая кусок, перебинтовала себе ладонь.

Тихон вскочил:

– Хозяин!

– Черт я лысый теперь, а не хозяин! – донесся вой из подсобки.

– Да ладно, восстановим! А то прошлым летом не восстановили, когда охотники из соседнего села здесь посиделку, а после пострелялку и поджигалку устроили! – показался из угла второй домовой и подковылял к Аглае. – Чего вам, гости дорогие?

– Травы. Всю, какая есть!

Домовой усмехнулся:

– Легче, какая осталась. – Направился к покосившимся полкам выискивать разбитые баночки, собирая разбросанную траву. – Вот, пожалуй, и вот… – начал протягивать Тихону. Тот подавал Аглае. Она нюхала. Хорь стоял рядом, совал нос в каждую травинку.

– Нет, нет… – Хорь согласно кивал. Вдруг схватил одну и запищал. Аглая взяла, нюхнула. – Точно, эта. И еще нужно…