Девушка, которая должна умереть Лагеркранц Давид

Глава 1

15 августа

Писательница Ингела Дюва первой осмелилась приблизиться к дереву и поняла, что человек мертв. Это произошло около половины двенадцатого пополудни. Тело распространяло невыносимый запах, вокруг него роились мухи и другие насекомые.

Ингела лукавила, когда говорила позже, что открывшееся ей зрелище было по-своему трогательным и даже внушало почтение. Как видно, малыша хорошо пронесло в последние часы жизни, и он сидел в луже рвоты и кала. Желудок Ингелы чуть не вывернуло наизнанку от омерзения и ужаса, потому что в голову сама собой закралась мысль о собственной смерти.

То же касалось и полиции. Сандра Линдваль и Самир Эман, прибывшие на место происшествия спустя четверть часа после звонка Ингелы, не нашли оснований для возбуждения уголовного дела.

Они сфотографировали труп и обыскали парк до самого спуска к Цинкенс-вег, где лежала наполовину выпитая бутылка с чем-то похожим на мелкий гравий на дне. Полицейские тщательно осмотрели голову и грудь покойного и, не обнаружив следов насилия, после короткого совещания с начальством, решили не устанавливать оцепление.

В ожидании медиков прошлись по карманам окончательно потерявшего форму некогда голубого пуховика. Там обнаружилось много вощеной бумаги, в какую заворачивают сосиски в уличных кафе, несколько монет, двадцатикроновая купюра, кассовый чек из магазина канцтоваров на Хорнсгатан – и ни малейшего намека на личность покойного.

Утешало, что недостатка в особых приметах не было, поэтому опознание не представлялось делом безнадежным, но и здесь полицию ждало разочарование. Труп вскрыли в отделении судмедэкспертизы в Сольне, отпечатки пальцев и рентгеновские снимки зубов пробили по базам – ни единого совпадения. Наконец данные передали в Национальный центр судебной экспертизы, где доктору Фредрике Нюман первой пришло в голову проверить телефонные номера, записанные на бумажке, найденной в кармане брюк мертвеца. Один из них принадлежал журналисту Микаэлю Блумквисту, и это насторожило доктора Нюман, но не более того.

Лишь спустя несколько часов, уже вечером, после громкой ссоры с дочерью-подростком, Фредрика Нюман снова вспомнила о безымянном покойнике из парка. Только за последний год она вскрыла три неопознанных тела, и каждый случай повергал ее в состояние глубокой депрессии.

Доктору Нюман было сорок девять лет. Она в одиночку растила двоих детей, мучилась болями в спине, бессонницей и осознанием бессмысленности жизни.

В тот вечер, сама не зная зачем, она позвонила Микаэлю Блумквисту.

Когда мобильник завибрировал, Микаэль, в льняных брюках и мятой джинсовой рубашке, прогуливался по Хорнсгатан в направлении Шлюза и Гамла Стана. Увидев незнакомый номер, он отклонил вызов. Побродил еще немного по окрестным переулкам, устроился за столиком улиного кафе на Эстерлонггатан и заказал «Гиннесс».

Времени было семь вечера, но жара все еще держалась. Со стороны Шеппсхольмена слышались смех и аплодисменты. Глядя в голубое небо и чувствуя на лице освежающий морской ветерок, Микаэль почти поверил, что жизнь не такая уж глупая шутка. И все-таки убедить себя в этом до конца ему не удалось, даже после двух кружек пива. Блумквист расплатился и решил было вернуться домой, к работе, детективам или какому-нибудь телесериалу, как вдруг передумал – и, сам не заметив как, очутился на пути к Фискаргатан, где в доме номер 9 жила Лисбет Саландер.

Собственно, Микаэль не особенно надеялся застать ее дома. После смерти своего старого опекуна Хольгера Пальмгрена Лисбет отправилась путешествовать по Европе и далеко не всегда отвечала на звонки и эсэмэски. Тем не менее он решил попытать счастья и пошел по поднимающейся от площади лестнице. Стена дома напротив была покрыта граффити. У Микаэля не было времени его разглядывать, но сюрреалистическая картинка поневоле привлекла внимание. Особенно бросился в глаза маленький веселый человечек в брюках в шотландскую клетку, стоявший босиком на крыше зеленого вагона метро.

Блумквист набрал код на двери и вошел в подъезд. В лифте посмотрелся в зеркало. Все такая же бледная кожа, запавшие глаза – непохоже, чтобы это солнечное лето что-нибудь изменило в его жизни. Весь июль Микаэль только и думал, что о крахе фондового рынка. Та еще история, и кризис был вызван не только неоправданным взвинчиванием ставок, но и хакерскими атаками, и намеренной дезинформацией. Едва ли не каждый более-менее заметный журналист так или иначе отметился в этом деле. Но даже если Блумквисту и удалось что-то нарыть – к примеру, выяснить, какая из фабрик троллей[2] в России распространяла самую опасную ложь, – что-то подсказывало ему, что мир выстоял бы и без его, Блумквиста, вмешательства. Наверное, сейчас, как никогда, имело смысл взять отпуск, заняться спортом и… Эрикой, которая, похоже, решилась-таки на развод с Грегером.

Наконец лифт остановился. Открыв стеклянную дверь, укрепленную стальными прутьями, Блумквист вышел на лестничную площадку. Теперь он почти не сомневался, что напрягался напрасно. Лисбет, конечно, не было дома. Она уехала, наплевав на его чувства.

Но в следующий момент его охватило нешуточное беспокойство. Дверь в ее квартиру стояла нараспашку. Микаэлю вдруг вспомнились все ужасы этого лета и похищение Лисбет «гангстершей» Бенито и ее приспешниками, чудом не окончившееся плачевно[3]. Блумквист решительно шагнул через порог. В нос ударил запах краски и моющих средств.

– Привет! Эй…

Дальше он не пошел, потому что за спиной послышались тяжелые шаги. Кто-то, пыхтя, поднимался по лестнице. Обернувшись, Микаэль увидел двух крепких мужчин в голубых комбинезонах. Они втаскивали наверх какой-то тяжелый предмет и выглядели до такой степени озабоченными и серьезными, что Блумквист насторожился.

– Что это вы делаете? – спросил он.

– А вы как думаете? – отозвался один.

Что обо всем этом можно было подумать, в самом деле? Два грузчика пытались втащить в квартиру шикарный голубой диван. Но Лисбет, насколько Блумквист ее знал, не интересовалась дизайнерской мебелью. Вообще, обустройство жилья было последним, что занимало ее в жизни. Не успел Микаэль высказать свои соображения на этот счет, как из квартиры послышался голос. Лисбет – как показалось Блумквисту в первый момент. И он уже обрадовался, когда вдруг понял, что выдал желаемое за действительное. Даже отдаленно этот незнакомый женский голос не имел с Лисбет ничего общего.

– О, какой гость… Чему обязана такой честью?

На пороге квартиры стояла высокая чернокожая женщина чуть за сорок, в джинсах, элегантной серой блузе и с волосами, заплетенными в мелкие косички. Встретив насмешливый взгляд живых раскосых глаз, Блумквист смутился. Неужели они знакомы?

– Нет, нет… – пробормотал он. – Я всего лишь… ошибся этажом.

– Или не знали, что молодая дама продала квартиру?

Этого он не знал. Женщина улыбалась, отчего новость поразила его вдвойне неприятно. Блумквист даже испытал что-то вроде облегчения, когда дама отвернулась от него и стала следить, чтобы грузчики не поцарапали дверную раму.

В любом случае, чтобы переварить сказанное, требовалось время. И по меньшей мере еще одна кружка «Гиннесса».

Тут Блумквист заметил, что над почтовой щелью появилась новая табличка – «Линдер». Что за Линдер, черт ее возьми?

Он достал мобильник.

Как же, вот она… Кади Линдер, психолог. Микаэль судорожно вспоминал; собственно, его занимала скорее Лисбет, чем эта Кади. Она снова возникла в дверях, едва он успел собраться с мыслями. И теперь глядела скорее настороженно.

Глаза женщины блестели. От нее пахло духами. Она была стройной, с тонкими запястьями и четко обозначенными под блузой ключицами.

– Ну, теперь вы должны мне все рассказать. Так вы и в самом деле заблудились? – спросила она.

По ее улыбке Микаэль понял, что женщина видит его насквозь. Ему нужно было исчезнуть, и как можно скорее. Ничто не заставило бы Блумквиста открыть, что Лисбет жила здесь под вымышленным именем – вне зависимости от того, что уже было известно этой Кади.

– Тем не менее вы раздразнили мое любопытство.

Он рассмеялся, пытаясь обратить все в шутку.

– Неужели вы явились сюда не для того, чтобы следить за мной? – продолжала она. – Ну… если учесть, что квартиры здесь совсем не дешевые…

– Не беспокойтесь, – отозвался Блумквист. – Чтобы заинтересовать меня, вам нужно по меньшей мере подсунуть кому-нибудь в постель лошадиный труп.

– Не помню, чтобы когда-нибудь делала нечто подобное. – Она наморщила лоб. – Хотя…

– Ну вот и прекрасно! – воскликнул Микаэль с напускной легкостью. – В таком случае, всего хорошего.

Он медлил, потому что рассчитывал дождаться грузчиков, с тем чтобы задать им пару вопросов. Но Кади Линдер продолжала стоять, нервно теребя блузку и поправляя косички. И Блумквист вдруг понял, что вся ее самоуверенность – маска, за которой скрывается нечто совершенно противоположное.

– Вы ее знали? – спросил он.

– Кого?

– Девушку, которая здесь жила?

Она замотала головой.

– Н-нет… Не знаю даже, как ее зовут. Тем не менее она мне нравится.

– То есть? – не понял Блумквист.

– За эту квартиру шла настоящая война, несмотря на весь хаос на бирже. И у меня не было бы никаких шансов, но… «молодая дама» пожелала, чтобы здесь жила я, так сказал адвокат.

– Забавно.

– Еще бы…

– Вы, наверное, сделали что-нибудь такое, что понравилось «молодой даме»? – предположил Блумквист.

– У меня бывали разногласия с правительством, о которых я не стеснялась заявлять в прессе.

– Да, такое вполне могло ей понравиться.

– Думаю, здесь другое… Может, войдете? Угощу вас пивом по случаю новоселья… – Она снова замялась. – И вообще… я читала ваш репортаж о близнецах… Очень, очень захватывающе…

– Спасибо, – ответил Блумквист. – Приятно слышать, но мне надо идти.

Она кивнула, выдавила из себя что-то вроде «пока» и «всего хорошего». Остальное Микаэль помнил плохо. Он вышел из подъезда в летний вечер, не заметив ни воздушного шара, стоявшего в небе прямо над его головой, ни двух новых камер слежения над дверью.

И только на Урведерсгренд, почти у перекрестка с Гётгатан, замедлил шаг и почувствовал страшный упадок сил. Она съехала – всего-то… Собственно, он должен был приветствовать это решение, принятое Лисбет из соображений собственной безопасности. Но вместо этого у Блумквиста возникло чувство, будто ему только что влепили пощечину. Глупо, конечно…

Саландер – это Саландер, стоит ли обижаться? Могла бы намекнуть по крайней мере… Он хотел послать ей эсэмэску и достал было мобильник, но передумал. Пусть делает, что считает нужным.

На Хорнсгатан самые юные уже начали традиционный полуночный забег. Блумквист смотрел на родителей по обе стороны дороги. Их воодушевление оставалось за гранью его понимания. Не говоря о трудностях, которые оно создавало для пешеходов.

На Бельмансгатан мысли снова вышли из-под контроля, и Микаэль вспомнил последнюю встречу с Лисбет. Это было в ресторане «Кварнен», вечером после похорон Хольгера. Разговор за столом не клеился, это было понятно. Но одна фраза Лисбет запала Блумквисту в память.

– Что ты теперь намереваешься делать? – спросил он.

– Теперь я буду кошкой, – ответила Лисбет. – Надоело быть крысой.

Вот так.

Напрасно Блумквист пытался вытянуть у нее хоть какое-нибудь объяснение. Лисбет была в черном костюме – ни дать ни взять озлобленный мальчишка, которого заставили вырядиться на свадьбу. И случилось-то все в начале июля, а кажется, так давно…

Блумквисту не хотелось больше об этом думать. Дома он сел на диван и не успел налить себе «Пилснер Урквел», как зазвонил мобильник.

Это была патологоанатом Фредрика Нюман.

Глава 2

15 августа

Лисбет Саландер сидела перед включенным ноутбуком в номере отеля на Манежной площади в Москве и наблюдала, как Микаэль Блумквист выходил из подъезда дома на Фискаргатан. Лисбет смутил его растерянный вид. Она испытала даже нечто вроде угрызений совести. Оторвала взгляд от монитора и посмотрела за окно, на переливающийся всеми цветами радуги стеклянный купол.

Город, к которому Лисбет первые дни оставалась равнодушна, затягивал все больше. Уже хотелось, наплевав на все, напиться и удариться во все тяжкие. Глупые мечты, не более. Лисбет должна была держать себя в руках.

Бльшую часть времени она проводила за ноутбуком, иногда ночами напролет не смыкала глаз. И выглядела при этом на удивление подтянутой – со свежей стрижкой и без пирсинга, в белой рубашке и черном костюме, который носила с похорон Хольгера. И это не было знаком траура; просто Лисбет успела привыкнуть к одежде, которая, помимо прочего, позволяла ей более-менее вписаться в обстановку отеля.

Лисбет сменила тактику. Решила идти в наступление, вместо того чтобы, загнанной в угол, ждать нападения. Для этого она и приехала в Москву, и установила камеры у входа в подъезд своего дома на Фискаргатан. Но все оказалось сложней, чем она рассчитывала. Враги шли по пятам. Сделав шаг, приходилось часами заметать следы. Лисбет жила, как сбежавший из заключения преступник. Ничто не давалось легко, лишь после нескольких месяцев работы ей удалось хоть как-то приблизиться к цели. Но даже этот успех мог в любой момент обернуться иллюзией. Потому что никогда не было уверенности, что враг не идет на шаг впереди.

Вот и сегодня, проведя разведку и подготовившись к следующей операции, Лисбет не могла избавиться от ощущения, что за ней следят. Ночами вслушивалась в доносившиеся из коридора шаги. Некто – очевидно, мужчина, хромой или подволакивавший ногу – часто останавливался возле ее двери.

Лисбет еще раз прокрутила запись. Посмотрела на обиженное лицо Блумквиста, допила виски и перевела взгляд за окно. Темные тучи проносились над зданием Государственной думы в сторону Красной площади и Кремля. Собирался дождь, и, похоже, сильный. Лисбет встала. Самое время было принять душ или даже залечь в ванну.

Она ограничилась тем, что сменила рубашку. Выбрала черную, более подходящую ситуации. Из потайного отделения в дорожной сумке достала «Беретту», которую купила из-под полы уже на следующий день после приезда в Москву. Убрала оружие в кобуру с внутренней стороны пиджака и оглядела комнату.

Ей не нравился этот до неприличия дорогой отель. И не только из-за обилия надутых толстосумов, слишком напоминавших об отце. Здесь даже двери имели глаза, а стены – уши. Понимая, что каждое ее слово может быть незамедлительно передано гангстерам или сотрудникам спецслужб, Лисбет не расслаблялась ни на минуту.

Она прошла в ванную и плеснула себе в лицо холодной водой. Помогло не особенно. Бессонница сдавливала виски, глаза слипались. Лисбет прислушалась – в коридоре все тихо. Значит, можно идти.

Ее номер располагался на двадцатом этаже. Возле лифтов стоял мужчина лет сорока пяти, с коротко стриженными волосами, в джинсах и кожаной куртке, из-под которой выглядывала черная рубашка. Стильный, и Лисбет точно где-то видела его раньше. Что-то было не так с его глазами, которые не только имели разный цвет, но и блестели по-разному. Хотя Лисбет это совершенно не заботило.

Опустив глаза в пол, она спустилась с ним в фойе и вышла на площадь, со светившимся в сумерках стеклянным куполом с расчерченной на квадраты вращающейся картой мира. Чуть поодаль горел огнями торговый центр с пятью подземными этажами. Стеклянный купол венчала бронзовая статуя Святого Георгия, покровителя Москвы. В этом городе он был повсюду. И Лисбет инстинктивно завела руку за спину, словно хотела защитить своего дракона от его занесенного меча.

Движение отдалось болью в плече. Время от времени давала о себе знать старая огнестрельная рана. Она да шрам от ножа на бедре стали для Лисбет постоянным напоминанием о тех, кто причинил боль. Кроме того, она думала о матери и всем том, что той пришлось пережить. И при этом оставалась настороже, опасаясь попасться в объектив камеры наблюдения. Поэтому Лисбет передвигалась нервно, стреляя по сторонам глазами. Она направлялась в сторону Тверского бульвара – с его деревьями, арками и причудливо украшенными парадными подъездами, – пока не остановилась возле ресторана «Версаль»[4].

Здание выглядело как дворец XVII века. Колонны, золоченый орнамент, хрусталь – полный набор барочных побрякушек. При одном только взгляде на все это Лисбет захотелось бежать, и как можно дальше. Между тем здесь намечалось торжество. Приготовления, по крайней мере, шли полным ходом. Из гостей пока подоспела одна красивая молодая особа – вне сомнения, девушка по вызову. Персонал так и метался по залу, наводя последние штрихи. Приблизившись, Лисбет увидела и хозяина праздника – Владимира Кузнецова.

Он стоял у входа, в белом смокинге и лакированных туфлях. Седой, бородатый, с круглым животом и тонкими ногами, Кузнецов походил на рождественского гнома. При том что стариком он, конечно, не был – чуть за пятьдесят, не больше. И имел свою историю успеха – историю проколовшегося вора, у которого вдруг открылись выдающиеся кулинарные способности, особенно по части медвежьих стейков под грибным соусом.

На самом деле Кузнецов представлял сеть троллинговых фабрик, распространявших ложные слухи, нередко с антисемитским подтекстом. Он не только сеял хаос и влиял на политические выборы. Руки этого «гнома» были запятнаны кровью. Он стоял за массовыми убийствами, угрожал крупному бизнесу. Лисбет напряглась, коснулась кобуры «Беретты» под пиджаком и огляделась.

Кузнецов нервно дернул бороду. Это был его вечер. В зале играл струнный квартет, который, насколько было известно Лисбет, позже должен был сменить джаз-банд «Русский свинг». Из-под струящегося черного балдахина вытекала красная ковровая дорожка, по сторонам которой тянулось веревочное оцепление и стояли вооруженные до зубов телохранители в серых костюмах и с наушниками. Никого из гостей пока не было. Похоже, затевалась какая-то игра.

Никто не хотел входить первым. Зато на улице не было недостатка в любопытных и желающих поглазеть. Очевидно, прошел слух, что в ресторане соберутся «звезды» бизнеса. Что ж, тем лучше. Значит, легче будет проникнуть в зал. Но тут пошел дождь, сначала моросящий, а потом сильный. Вдали над домами блеснула молния, прокатился гром, и народ начал расходиться. Лишь немногие, самые стойкие, остались и раскрыли зонты. Они были вознаграждены. Вскоре прибыли первые лимузины и гости. Кузнецов раскланивался. Дама возле него что-то отмечала в черной записной книжке. Постепенно зал заполнялся мужчинами среднего возраста и юными дамами. Причем численный перевес был явно на стороне последних.

Лисбет вслушивалась в доносящийся изнутри шум, смешанный с музыкой струнного оркестра. То там, то здесь мелькали знакомые лица. Она замечала, как менялось лицо Кузнецова в зависимости от статуса гостя. Каждый получал ту улыбку, которой заслуживал по мнению хозяина праздника. Перед самыми начительными Кузнецов даже упражнялся в остроумии, при этом смеялся только он.

«Гном» вилял хвостом, как заправский придворный лизоблюд, пока Лисбет, промокшая и замерзшая, любовалась спектаклем. Она увлеклась. Один из охранников заметил девушку и кивнул коллеге. Это было некстати, совсем некстати. Лисбет притворилась, что уходит, но вместо этого укрылась под ближайшей аркой. Руки ее дрожали, и вряд ли от холода.

Она напряглась до предела. Достала мобильный и еще раз все проверила. Один неверный шаг – и все пропало. Лисбет прокрутила в голове весь сценарий, потом еще и еще раз. Но время шло, и ничего не происходило. Лил дождь. Похоже, все приглашенные уже собрались в ресторане. Наконец ушел и Кузнецов, и Лисбет осторожно приблизилась и заглянула в зал. Праздник начался. Мужчины быстро расслабились, теперь они были заняты только девушками.

Саландер уже решила вернуться в отель, когда к ресторану причалил еще один лимузин. Одна из дам у входа устремилась за Кузнецовым, который появился весь взъерошенный, с блестевшими на лбу каплями пота и бокалом шампанского в руке. Должно быть, прибыла важная птица. Лисбет поняла это по глупому виду Кузнецова, поведению охраны и витающему в воздухе общему беспокойству.

Она отступила в свое укрытие, но из лимузина никто не выходил. Кузнецов то поправлял «бабочку», то утирал пот или нервно приглаживал волосы. Он втянул живот, осушил бокал, и Лисбет перестала дрожать. Она прочитала во взгляде Кузнецова нечто хорошо знакомое, что придало ей уверенности начать хакерскую атаку.

Запустив программные коды, Лисбет сунула мобильник в карман и снова сосредоточилась на наблюдении. Ни напряжение в позах охранников, вот-вот готовых выхватить оружие, ни красная дорожка за их спинами, ни пузырящиеся лужи на асфальте – ничто не должно было выпасть из поля ее зрения ни на долю секунды.

Наконец из лимузина показался водитель, сложил зонтик и открыл заднюю дверь. Медленно, почти кататонически[5], Лисбет сделала несколько шагов в сторону улицы и остановилась, нащупывая под пиджаком пистолет.

Глава 3

15 августа

Ничто не раздражало Микаэля так, как его мобильник. Собственно, давно было пора обзавестись секретным номером, и Блумквист не делал этого только потому, что, как журналист, не хотел закрываться от общества. Но никчемные разговоры становились все невыносимее, звонившие – грубей и нетерпеливей, их советы – все безумней. Наконец Микаэль перестал отвечать на вызовы с незнакомых номеров. Просто игнорировал жужжание мобильника в кармане, пока тот не умолкал. А если по какой-то причине и брал трубку – как получилось и на этот раз, – инстинктивно морщился, предчувствуя недоброе.

– Микаэль. – Он дернул дверцу холодильника и достал бутылку пива.

– Простите… – ответил смущенный женский голос. – Мне перезвонить позже?

– Нет, нет, всё в порядке, – успокоил даму Блумквист. – Я слушаю вас.

– Меня зовут Фредрика Нюман, я врач Центра судебной экспертизы в Сольне.

Микаэль похолодел.

– Что случилось?

– Собственно, ничего необычного… Вряд ли это покажется вам интересным, но у нас труп…

– Женщина? – перебил собеседницу Блумквист.

– Нет, нет, мужчина, с большой долей вероятности. Звучит странно, тем не менее… Это мужчина, лет шестидесяти или чуть моложе, и то, через что он прошел… это ужасно. Я никогда не видела ничего подобного.

– Гм… а если ближе к делу?

– Простите, так неудобно вас беспокоить… Видите ли, он бездомный, это очевидно. Необыкновенно жалкий, даже для этой среды. Мне и в голову не пришло бы заподозрить в нем вашего знакомого, если бы…

– Так при чем здесь я? – Микаэль чувствовал, что начинает терять терпение.

– У него в кармане бумажка с вашим номером.

– Ну, мало ли у кого есть такая бумажка, – оборвал ее Блумквист и тут же застыдился своей бестактности.

– Понимаю вас, – продолжала женщина. – Но здесь особый случай – по крайней мере, для меня лично…

– То есть?

– Я вдруг поняла, что даже последние из нас имеют право на уважение после смерти.

– Само собой, – согласился Микаэль.

– Именно, – продолжала женщина. – И Швеция всегда была в этом отношении цивилизованной страной. Но неопознанных трупов год от года все больше, и я уже не знаю, что делать. И теперь вот еще один человек, еще одна жизнь, выброшенная на помойку…

– Все так. – Микаэль окончательно растерялся и, плохо понимая, что делает, подошел к столу с компьютером.

– Это так тяжело, понимаете… Но нам вечно чего-то не хватает… ресурсов, времени… А скорее всего, желания… Вот и теперь я не вижу в этом случае никакой перспективы.

– Почему вы так говорите?

– Потому что не обнаружила в наших базах и намека на этого мертвеца. Потому что, судя по всему, он не имел никакого веса… Он – ноль, никто, понимаете?

– Печально, – вздохнул Микаэль, листая файлы, которые в течение нескольких лет собирал для Лисбет.

– Надеюсь, что я все-таки ошибаюсь… Я только что отправила пробы на анализ. Быть может, скоро мы узнаем об этом человеке больше. Но сейчас я дома, и мне вдруг захотелось ускорить процесс… Вы живете на Бельмансгатан, ведь так? Это совсем не далеко от того места, где его нашли. Просто мне подумалось… вы ведь могли встречаться, даже разговаривать по телефону…

– Где его нашли?

– В Тантолундене. Если вы его видели… его невозможно забыть. Кожа смуглая… очень смуглая и грязная, с глубокими морщинами. Лицо, которое знало и палящее солнце, и жестокие зимние морозы… Редкая борода… На теле следы обморожений, на нескольких пальцах на руках и ногах не хватает фаланг. Мускульные связки хранят следы крайнего напряжения. Он похож на выходца из Юго-Восточной Азии и, наверное, когда-то выглядел совсем не плохо. Черты лица правильные, я бы даже сказала, благородные, это видно, несмотря ни на что… Из-за больной печени кожа имеет желтоватый оттенок. На щеках черные пятна – участки мертвой ткани. Вы, конечно, знаете, что на этой стадии определить возраст можно разве приблизительно. Около шестидесяти, как я уже сказала. И еще… организм долго находился в состоянии крайнего обезвоживания. Он довольно невысок, максимум полтора метра…

– Ни о чем не говорит, – перебил собеседницу Микаэль. – Не помню, чтобы когда-нибудь встречал такого.

Он искал сообщения от Лисбет и не находил ни одного. Похоже, на этот раз она решила обойтись без него, и эта неизвестность беспокоила Блумквиста больше всего. Он будто чувствовал, что Лисбет в большой опасности.

– Но я не закончила, – продолжала Фредрика Нюман. – Я не сказала о самом интересном – о его куртке.

– Что же в ней такого интересного?

– Она такая объемная и теплая… в такую-то жару, вы меня понимаете?

– То есть, по-вашему, он должен был броситься мне в глаза…

Блумквист выключил компьютер, выглянул в окно на Риддарфьерден и вот уже в который раз подумал о том, что Лисбет поступила мудро, сбежав отсюда.

– Тем не менее не бросился, – печально подытожила она.

– Нет… – Микаэль задумался. – Можете переслать мне снимки?

– Но… – Фредрика, в свою очередь, замялась. – Не знаю, насколько это этично…

– Отчего он умер, как вы думаете?

Блумквист все еще не мог сосредоточиться на разговоре. Мыслями он был с Лисбет, по крайней мере, отчасти.

– Первое, что приходит в голову, – алкогольное отравление; во всяком случае, он вонял спиртом, и не исключено, что успел принять что-нибудь еще… Я сделала скриниг-анализ, который охватывает больше восьмисот веществ… В ближайшие несколько дней получу результаты из лаборатории, тогда буду знать больше. Но есть и другие причины – больные органы, увеличенное сердце…

Микаэль сел на диван, глотнул из бутылки «Пилснера».

– Вы меня слышите? – раздался в трубке голос медэксперта.

Очевидно, журналист молчал слишком долго.

– Да, конечно… Извините, задумался.

– О чем?

О Лисбет, конечно.

– О том, что, это, наверное, к лучшему, что у него оказался мой номер.

– То есть? – удивилась женщина.

– Похоже, вашему бездомному было что рассказать, и этим он может заинтересовать полицию… Знаете, правоохранительные органы не в восторге от сотрудничества со мной… такое впечатление, что они меня боятся.

Фредрика Нюман хихикнула:

– Еще бы.

– …или иногда я их раздражаю.

«Иногда я сам себя раздражаю», – мысленно добавил Блумквист.

– Будем надеяться, что они все-таки заинтересуются.

– Будем.

Микаэль хотел завершить этот разговор как можно скорее и остаться наедине со своими проблемами, но у Фредрики Нюман, похоже, были на этот счет другие планы.

– Он из тех, кого стараются забыть как можно скорее, – продолжала она. – Вычеркнуть, сделать вид, что ничего не было, так?

– Именно.

– Только не для меня. У меня возникло такое чувство…

– Какое?

– Будто его тело хочет нам что-то сказать.

– Тело? Каким образом?

– Он прошел огонь и воду, прежде я не видела ничего подобного.

Она повторялась.

– Крутой парень, – усмехнулся Блумквист.

– Возможно, но я не об этом. Он был потаскан и невообразимо грязен. Он жутко вонял, и тем не менее… В нем чувствовалось благородство, понимаете? Нечто такое, что заставляло уважать его, несмотря ни на что… Он сражался, боролся…

– Старый солдат?

– Не знаю. Следов боевых ранений я, по крайней мере, не нашла.

– Тогда что? Выходец из какого-нибудь дикого племени?

– Вряд ли. Он лечился у стоматолога и, судя по всему, умел читать и писать. На левом запястье татуировка в виде колеса Сансары… Знаете, такой буддистский символ?

– Ясно.

– Что вам ясно?

– Что этот бродяга чем-то зацепил вас. Думаю, мне стоит проверить голосовую почту. Что, если он все-таки пытался со мной связаться?

– Спасибо, – отозвалась Фредрика Нюман.

Наверное, она говорила что-то еще. Блумквист не слушал, целиком уйдя в свои мысли. Когда она завершила разговор, он в задумчивости сидел на диване. С улицы доносились аплодисменты и крики ликования. Микаэль провел рукой по волосам. Прошло верных три месяца с тех пор, как он в последний раз был в парикмахерской. В конце концов, так нельзя. Пора заняться собой. Хватит работать на износ. Он должен жить и наслаждаться жизнью, как другие, и даже время от времени отвечать на звонки. К черту репортажи…

Блумквист вошел в ванную, но ее вид не улучшил ему настроения. На сушилке висело белье. Раковина пестрела пятнами засохшей зубной пасты. Он подумал о теплой куртке мертвого бродяги. В самый разгар лета это выглядело по меньшей мере странно, но сосредоточиться как следует все равно не получалось. Слишком много мыслей теснилось в голове. Микаэль взял полотенце и вытер зеркало. Потом сложил белье, достал мобильник и открыл голосовую почту.

Тридцать семь пропущенных вызовов – это невероятно. Кем надо себя возомнить, чтобы допустить такое? Пристыженный Микаэль стал открывать сообщения одно за другим. Но боже мой, что это были за люди? Одни обращались к нему с предложениями и советами и выглядели более-менее дружелюбно. Но большинство вопили как разъяренные монстры – «Что-то ты там недоговариваешь насчет мигрантов!» «Ты темнишь с мусульманами, признайся!» «Ты покрываешь евреев-финансистов»…

Микаэль будто с головой окунулся в вонючую болотную жижу. Несколько раз хотел все бросить, но продолжал слушать дальше, пока не наткнулся на нечто такое, что заметно выбивалось из общего потока агрессии и недовольства. Блумквист даже растерялся от неожиданности.

– Hello, hello, – произнес голос на ломаном английском. – Come in, over[6].