Хладные легионы Морган Ричард
– До того ты не мог играть?
– О, подобие таланта у меня было. Оно придавало мне этакий цыганский шарм. Тот, кто вырос среди путешествующей труппы и кому предстояло стать ее вожаком, обязан кое-чему научиться. Но звезд с неба я не хватал. Я не смог бы, цитируя поэта, «жестокосердному слез ржавые ворота отворить».
Рингил поморщился – это неприятно напомнило строчку из раннего Скимила Шенда.
– А теперь? Теперь ты можешь заставить людей плакать, играя на мандолине?
Еще одна болезненная и слабая улыбка.
– Теперь я могу разбить мужчине сердце своей музыкой, если захочу. Вытащить из него душу и послать на перекресток. С женщинами сложней, но, если постараться, тоже получится. Конечно, если надо повеселить слушателей, толку от этого дара немного. Как я уже сказал, у твари есть чувство юмора.
– Это не то, чего ты хотел?
– По мне все так видно? – В голосе Хьила впервые послышались нотки подлинной горечи.
– Но чего ты хотел?
Однако Рингил уже знал ответ. Он посмотрел на Друга Воронов, лежащего рядом в ножнах вместе с ремнями перевязи, которая удерживала оружие на спине. Он знал, не глядя, что Хьил смотрит туда же.
– Целый род в изгнании, – пробормотал обездоленный князь. – Какой юноша не мечтал бы вернуть своей семье славу былых времен? Какой юноша не желает ощутить в крепко сжатом кулаке холод стальной власти? Нечто острое и могущественное. То, за что можно держаться.
– Ты об этом просил?
– Ага, об этом. О мече силы, чтобы возглавить последователей и отвоевать новое королевство. – Он иронично взмахнул рукой, указывая вокруг. – Чтобы отстроить эти руины и воздвигнуть новые башни на горизонте болот. Вместо этого я получил улучшенные способности по части струнных инструментов и неплохой певческий голос. Смешно, да?
Рингил посмотрел ему в глаза и не отвел взгляд. Хьил теперь не скрывал своей нужды; она испятнала его худое лицо, как желтоватые отблески костра.
– Иди сюда, – тихо сказал ему Рингил. – Я дам тебе то, за что можно держаться.
В тесном парусиновом шатре Хьила они льнут друг к другу, исполняя танец, старый как мир. Древний голод обретает силу, и сорванные впопыхах одежды летят прочь. Сапоги они оставили снаружи, бросили как попало в спешке, пока, спотыкаясь, не могли оторвать друг от друга ищущие руки и рты. То, что в шатре так мало места, кажется, лишь подливает масла в огонь страсти. Оба теперь стоят на коленях, неуклюже прижимаясь друг к другу, и Рингил тянется сзади, скользит одной рукой под расстегнутую рубашку другого мужчины, царапает плоский, мускулистый живот и грудь. Хьил поворачивает голову и, отыскав рот Рингила, впивается в него. Рука музыканта ощупывает приспущенные штаны Рингила, находит твердеющий стержень его члена – и похотливый смешок, оскал, переходит в жадный поцелуй, а рука в это время сдавливает и тянет. Рингил охает и выгибает спину от избытка ощущений, а потом снова падает вперед и сильно кусает Хьила в плечо. Его собственная рука опускается ниже, ведя свои поиски.
После болота, Задворок и призраков Серых Краев, после блужданий в помраченном состоянии он наконец приходит в себя. Будто утренний свет проникает в комнату, и на простынях шевелится, просыпаясь, кто-то отдохнувший.
Как будто жизнь начинается заново.
Их тела переплетаются, руки неутомимо трудятся, рты кусают и сосут, и вот наконец штаны полностью сорваны, рубашка Хьила улетела в сторону, гульфик Гила небрежно расстегнут, и он плюет на правую полусогнутую ладонь, а левой рукой давит Хьилу на спину, вынуждая нагнуться. Смазывает себя слюной, проникает между тугими ягодицами и…
Пальцы его левой руки нащупывают вдоль лопаток музыканта шрамы.
Он замирает – Хьил испускает сдавленный стон разочарования, – потом снова проводит кончиками пальцев по выступающей ткани рубцов, исследуя отголоски некоего черного прозрения.
Каждый шрам толщиной в палец начинается у внутреннего края лопатки и ползет по спине Хьила вниз, длинный, как предплечье ребенка… Рингил вспоминает эти следы: он их уже видел, и Хьил молчаливо избежал ответа на вопрос, который в тот раз почти сорвался с его губ, но так и не облекся в слова. Но теперь…
Осознание маячит рядом, но все равно за пределами досягаемости.
Хьил извивается от нетерпения, его голос от отчаянной страсти делается хриплым:
– Не надо… это не… не останавливайся!
Рингил, не замечая, тянет пальцы ко второй лопатке и идентичной отметине, вырезанной там…
Из спины музыканта будто вырвали ангельские крылья. Но…
Рингил вспоминает и чувствует, как съеживается от этого воспоминания. Руки твари – те две, что упираются ему в спину, прямо под лопатками, давя и цепляя как крючки.
Шипящий голос.
Мне так не хочется рвать тебя на части. Ты подаешь большие надежды.
И тут Хьил поворачивается и видит лицо Рингила. Страсть испаряется, исчезает, как мелодия мандолины во тьме. На лице музыканта появляется кривая улыбка, и только из-за нее Рингилу хочется заплакать и крепко его обнять.
– Подарки на перекрестках обходятся недешево, – тихо говорит Хьил. – Все должны платить. У большинства из нас раны со временем исцеляются… в какой-то степени.
Рингил качает головой. Плотно сжимает губы – не в силах говорить. Он выталкивает слова из себя одно за другим.
– Я не заплатил.
Хьил тянется к нему с нежностью, которая кажется особенно странной после их жесткого, нетерпеливого начала. Касается щеки Рингила, проводит пальцем вдоль шрама на челюсти.
– Может, все-таки заплатил, – говорит он. – Или сделаешь это позже.
Рингил сам пытается улыбнуться.
– Что еще у меня можно отнять?
Но Хьил быстро проводит пальцами по его губам, словно преграждая путь словам, и утаскивает обратно, в тень на полу шатра.
На этот раз – медленнее.
Рингил использует трюки, которые уже знает по другим, еще не случившимся совокуплениям с обездоленным князем; он помнит, что Хьилу нравится, и знает, что, если зубами и языком воспользоваться вот так, музыкант будет извиваться, словно разрубленная змея, а если не знающие преград пальцы сделают этак, он весь одеревенеет, едва дыша…
Теперь он понимает, что по меньшей мере отчасти притягательность Хьила при первой встрече брала свое начало в похожей осведомленности, только наоборот. И, понимая это, открывается другому мужчине куда сильнее, чем мог бы, предлагая врата для своего соблазнения с самозабвенностью, которая, впрочем, наполовину представляет собой хитроумное вложение в собственные будущие удовольствия.
Вторая ее половина заключается в понимании того, что это не продлится долго.
Когда наконец он входит в Хила сзади, это происходит почти нежно, и все равно оба кончают через считаные секунды. Стонут сквозь зубы, и колдун брыкается под ним, как необъезженный пони. Пульсирующий член Хьила в его руке внезапно делается липким.
Когда спазмы ослабевают, Рингил обеими руками крепко обнимает торс музыканта и прижимается к нему, вдавив лицо в шрамы на спине Хьила. Закрывает глаза, чтобы на краткий миг полностью отрешиться от всего.
Пока есть за что держаться.
Глава двадцать четвертая
Список получился не длинный:
Андал Карш
Махмаль Шанта
Илмар Каптал
Нетена Грал
Шаб Ньянар
Джаш Орени
Кларн Шенданак
– Знаешь, кое-кто мог бы подумать, что в Империи, охватывающей весь известный мир, гораздо больше богатых ублюдков, – кислым тоном выразил Джирал свое мнение, когда они закончили. Он склонился над столом, сверля взглядом пергамент и написанные на нем имена, озаренные светом лампы. – Я ведь точно раздал впятеро больше монарших хартий, хотя взошел на престол всего два года назад.
– Речь о тех, кто не просто богат, а готов рискнуть своим богатством, – напомнила ему Арчет, откинувшись на спинку кресла, все еще с пером в руке. – Такое сочетание в наши дни встречается редко.
– Ну… – Император неопределенно взмахнул рукой. – Война.
– Да, повелитель. Война.
При дворе это стало чем-то вроде универсального оправдания, ловкого уклонения от ответственности за неудачи, которые варьировали от падения доходов от урожая до всплеска бандитизма в восточной провинции и даже ремонта брусчатки в самых бедных городских кварталах. «Война, мой повелитель».
Иногда это даже было правдой.
Но лишь иногда. Война и рискованные стычки с Лигой после ее завершения, возможно, выкосили ряды ихельтетских аристократов, наиболее склонных к авантюрам, но нынешний урон проистекал из чисток и назначений, которые устроил Джирал после воцарения. Одержимость императора личной преданностью, которую он ставил превыше всего, превратила подобострастную осторожность в словах и делах в необходимое условие для выживания.
«А теперь, повелитель, последствия твоих же действий укусили тебя за задницу».
Поглядывая на него, она размышляла: понимает или нет? Все равно ли ему? Джирал неглуп, но с самого восшествия на престол не демонстрировал желания применить свой интеллект – разумеется, если дело не касалось параноидального самосохранения и глубокого погружения в разнообразные удовольствия.
«Ну да, разве его можно винить, Арчиди? В юном возрасте пережил пять покушений, а после совершеннолетия – еще семь. Три брата и сестра в ссылке, и все, не моргнув глазом, перерезали бы ему глотку, если бы точно знали, что это позволит им взойти на трон. Добавь бесчисленных сводных братьев и сестер, которые прячутся где-то за кулисами и лелеют схожие дешевые амбиции.
Ты бы на его месте ради чего жила?»
Сквозь богато украшенные окна со всех сторон открывался вид на город – мириады мерцающих огней до горизонта. В комнату влетел прохладный ветерок и потревожил бумаги на столе. По настоянию Джирала, они удалились на вершину Башни Сабала, которая располагалась в противоположной от Садов королевы-супруги части дворца и до появления Палаты разоблаченных секретов представляла собой нечто вроде святая святых династии Химранов.
Арчет сомневалась, что Анашарал их тут не подслушает, но ничего не сказала Джиралу – его настроение и без таких замечаний делалось все паскуднее. Они отправились в башню. Тем временем вечер захватил Ихельтет с решимостью наступающей армии и погрузил сердце Империи в озаренный огнями мрак.
– Как насчет Менита Танда? – предложила она. – Он сколотил неплохое состояние с той поры, как вновь открылись каналы работорговли с Лигой.
Джирал нахмурился.
– Да, и он не проявляет желания делиться доходами. Дважды выступал против меня в совете по реквизициям. И еще я слышал, что у Тланмара были некоторые проблемы с получением от него пошлин в этом сезоне.
– Да, но это налоги. А в нашем деле речь идет о выгоде.
– Это если поверить железному демону на слово. Но что, если нас заведут в тупик? Хм, Арчет? Никакого Ан-Кирилнара, стоящего над водами за Хиронскими островами и заполненного чудесами. Или он там найдется, но будет таким же заброшенным и разграбленным, как и Ан-Наранаш?
– Тогда… – произнесла Арчет с осторожностью, точно собирала острые осколки стекла. – …Танд, как и все прочие, испытают разочарование. Мы узнаем правду. И это ничего не будет стоить имперской казне.
Она выждала, наблюдая, как до Джирала доходит смысл сказанного, и его мрачная гримаса постепенно исчезает. Она сама до сих пор не постигла всю гениальность придуманной Анашаралом схемы.
«Составьте список богатых граждан, – сказал им Кормчий с легкомысленным апломбом, – которые и понесут расходы по этому предприятию. Причем выберите тех, кто склонен к риску и не упустит такую возможность. Вашей императорской светлости нужно внести один вклад из бесконечно восполняемого ресурса – закорючку на пергаменте да еще химранскую печать на монаршей хартии, одобряющей эту затею».
Лишь когда список начал вырисовываться, Арчет осознала расклад. Дело в том, что в силу «склонности к риску» эти мужчины – и одна женщина, Нетена Грал, – оказались именно теми придворными, кто менее всех тяготел к вступлению в хор Джираловских лизоблюдов, потому их отсутствия во дворце никто и не заметит, если они оставят его и окунутся в дела более частного характера; то есть, в случае кое-кого – Шенданака, вне всяких сомнений, и наверняка Каптала – покинут город, чтобы сопровождать экспедицию хоть до середины пути.
Джирал им платочком вслед помашет, стоя в воротах.
На самом деле она видела единственную сложность…
– Потрясающая бережливость, да. – Джирал обошел вокруг стола и упал в кресло напротив нее. Закинул ногу на край стола в задумчивости. От его тяжести стол сдвинулся на дюйм в сторону Арчет. – С другой стороны, если экспедиция возвратится, нагруженная богатствами и чудесами, Танд не станет от этого более управляемым. Он вернется самодовольный, как маджак, вылезающий из окна гарема на рассвете. Уже не говоря о том, что он усилит влияние во всех местах, где это важно.
«Ну, ты всегда успеешь приказать его арестовать, подвергнуть пыткам и скормить обитателям бассейна, мой повелитель».
– Предприятие будет заверено вашей печатью, повелитель. Ваша мудрость его одобрит и воплотит в жизнь.
Джирал посмотрел на нее поверх закинутого на стол сапога.
– Подхалимский тон, Арчет? Я, знаешь ли, не в настроении.
– Это не входило в мои намерения, повелитель. Я просто…
– Ладно, ладно. Избавь меня от придворного раболепства, у тебя все равно не получается. Простых извинений вполне хватит.
– Я… – Жажда кринзанца терзала ее и мучила как зубная боль. Она закрыла глаза. – Прошу прощения, повелитель.
– Хорошо. – Настроение Джирала переменилось в мгновение ока. Он с грохотом уронил сапог на пол, перегнулся через стол и быстро постучал пальцем по списку. – Продолжай. Танд – запиши его. Будет весело наблюдать, как он пытается сотрудничать с Шенданаком. Ты же в курсе, они друг друга не выносят.
– Я… не знала этого, сир.
– Да-да. Тебе стоит чаще появляться при дворе, Арчет, тогда ты станешь лучше понимать текущие дела.
– Да, повелитель. – Она окунула перо в чернильницу и записала новое имя.
– Хорошо. – Император, не переставая наблюдать, как она пишет, снова сел в кресло и откинулся на спинку. – Теперь у нас есть еще одна проблема. Махмаль Шанта.
«Не прекращай писать».
Арчет знала: Джирал наблюдает за ее лицом, а не за пером. Он нарочно произнес это имя, чтобы увидеть ее реакцию.
Она дописала последнюю завитушку и отложила перо. Спросила с опаской:
– Повелитель?
– Мы должны доверять этим людям, Арчет. – Он ткнул в нее пальцем. – Но, между нами говоря, акции дражайшего Шанты на рынке доверия здорово упали в цене.
Она поколебалась.
– Ваш отец доверял ему.
– Да уж, Шанта и мой отец были дружны, как два педрилы в ванне Трелейнской академии. Но за последнюю пару лет мы убедились, что верность моему любимому покойному отцу и верность мне – две большие разницы. Ты знаешь слухи, не притворяйся, что это не так. – Он задумался на мгновение. – Хм, может, и не знаешь. Просто подумай об этом. Примени свой полугениальный ум, доставшийся от Черного народа. Неужели ты думаешь, что я повысил Санга, не спросив мнения Шанты, потому что мне нравится этот подобострастный говнюк?
– Это не мое дело, повелитель…
– О, заткнись. Санг достиг высоты, на которой сейчас находится, по одной причине: он мне верен. А в такие времена нет ничего, что я ценил бы выше преданности.
Арчет ничего не сказала. Ждала, когда он доберется до ядовитой сути происходящего, и знала, что это неминуемо.
Джирал глядел на нее пару секунд в молчании, потом вздохнул.
– Ладно. Рано или поздно это вскроется, так что лучше ты узнаешь от меня. Бентан Санаг несколько раз назвал Шанту в своем признании. Тайные встречи старших судостроителей. Изменнические мнения о политике. Инакомыслие.
«Махмаль, ты тупой ублюдочный…»
– Это признание под пыткой, повелитель.
– Да, я в курсе твоего мнения по этому вопросу, Арчет. Но своим пыточным мастерам, так уж вышло, доверяю. Они лучшие в Империи, и я плачу им, чтобы они докапывались до правды, а не утоляли жажду крови. Имя Шанты всплыло. Слишком много раз, чтобы это была ложь.
– Только его имя?
– Разумеется, нет. Там были и другие кораблестроители, ты понимаешь? Все до одного – идиоты из прибрежных семейств. Они уже шестьсот лет имеют зуб на конные племена, с тех пор как мои предки спустились с равнин и сделали их своими вассалами. Санаг говорит, все семейства в этом участвуют – по меньшей мере с момента восшествия на трон.
– Значит, Санг тоже.
– Нет, я тебе уже говорил: Санг мне верен.
– Санаг сделал для него особое исключение, когда изливал пыточным мастерам душу, да?
– Послушай…
– Кстати, что это было – опять сдирание кожи с подошв? – Арчет внезапно поняла, что не может остановиться. – Я слыхала, сейчас такая мода в инквизиторских школах. Они усовершенствовали проволочную плетку, да, повелитель? Или все вернулось к прикладыванию раскаленного железа к животу?
Она все же замолчала. Тяжело дыша, чувствуя, как колотится сердце и нарастает гул в голове. Дерзко глядя на императора в полумраке, ощущая, какая полная тишина опустилась вслед сказанному. Какое-то время они оба словно дрейфовали в тишине, как два моряка с кораблей, потерпевших крушение во время грандиозного шторма, который едва утих или кружит неподалеку.
Джирал вздрогнул. На мгновение ей показалось, что в его глазах вспыхивает ярость, но гневная гримаса превратилась в страдальческую, и взгляд бесцельно скользнул по книгам и бумагам, заполняющим комнату на вершине башни. Он встал, прошелся между столами, подошел к окну и выглянул наружу, вернулся обратно. Снова встретился с ней взглядом.
– О, Арчет, не смотри на меня так. Я не чудовище. Я же избавил Санага от страданий ради тебя, верно?
Она пропустила это мимо ушей, сосредоточившись на попытках успокоить колотящееся сердце. Сцепила пальцы над пергаментом, словно неким тайным образом оберегая записанные на нем имена.
– Мой повелитель, – сказала ровным, спокойным голосом. – Большую часть пути – если не весь – экспедиция преодолеет по морю. А Махмаль Шанта, каковы бы ни были его дипломатические неудачи, самый выдающийся морской инженер в Империи. Это само по себе могло бы стать причиной включить его в список. Но еще учтите, что он не из тех, кто доверяет важные дела подчиненным. Он лично наблюдает за каждым килем, заложенным на верфях его семьи, и с войны выходит на каждом корабле в первое плавание.
– Меня беспокоит не его верность судостроению.
– Да, повелитель, – она сделала паузу. Пусть он сам все поймет.
Джирал облокотился на спинку своего кресла. Он еще не был готов присесть.
– Ладно, я не дурак. С экспедицией он покинет город и будет вынужден прекратить заниматься каверзами, какие задумал.
– Дело не только в этом, повелитель. Я знаю Шанту. Он будет настаивать на том, чтобы сопровождать нас, но это не все. Он захочет проложить маршрут и разобраться с припасами, когда мы будем огибать мыс Джерджис. Захочет проверить навигационные карты и записи капитанов, побывавших в северном океане и на Хиронских островах. Он будет настаивать на том, чтобы спроектировать и построить для нас корабли.
– Да, – император ухмыльнулся. – Верфи его семейства славно подзаработают.
Она пожала плечами.
– А если мы не пожелаем строиться с нуля, он захочет поместить суда, которые мы купим, в сухие доки и переоборудовать их от носа до кормы. Так или иначе, это займет все его помыслы на много месяцев. Он привлечет к делу тех членов гильдии, кого считает друзьями. Сейчас позднее лето, повелитель. Мы не можем отправиться в путь, пока не сменится год, придется ждать весны. Если вовлечь в это дело Шанту, он будет занят всю осень и зиму, а потом уедет бог знает на сколько месяцев.
– И избежит кары за измену.
Она собралась с духом.
– Как скажете. Но северный океан даже в лучшие времена не называли безопасным местом. Кто знает, что там может случиться?
Слова растаяли в тишине. Снаружи мерцал ночной город. Джирал склонил голову набок и вскинул бровь, внимательно глядя на Арчет.
– Ты… имеешь в виду то, о чем я думаю?
– Я лишь хочу сказать, что существует не единственный способ устранения политических противников, повелитель. Иной раз можно скармливать их океану и не в пределах собственного дворца.
В окно башни влетел легкий ветерок. Замерцали огни ламп, по стенам запрыгали тени.
– Интересно, – Джирал оторвался от спинки кресла, выпрямился. – Я, разумеется, ни на секунду не поверю, что ты это сделаешь.
– Я, как и мой народ, хранила и буду хранить верность Блистающему Трону и расширению Ихельтетской империи, несущей цивилизацию. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это доказать.
– Надо же, как благородно. – Однако Арчет видела, что за легкомысленным тоном скрывается какое-то другое чувство. В его голосе будто прозвучала одна фальшивая нота. – Возможно, мы придумаем, как с этим разобраться без того, чтобы тебе пришлось убивать своих друзей.
Она склонила голову. Попыталась не перестать дышать. Джирал еще пару секунд за ней наблюдал, потом обошел кресло и снова сел.
– Что ж, ладно. Пока Шанта – твоя проблема. Держи его в узде, а я прослежу, чтобы никто не занялся его делом.
– Спасибо, повелитель.
Он опять закинул ногу в сапоге на край массивного деревянного стола. Арчет почувствовала, как тот поскрипывает и сдвигается. Император ткнул в нее пальцем:
– Но если до меня дойдут новые нездоровые слухи о Гильдии Кораблестроителей, я не собираюсь ждать следующей весны, чтобы проверить, хватит ли тебе духу столкнуть его за борт во имя преданности мне. Он встретится с нашими многорукими друзьями из Ханлиага, как и все прочие. Я понятно выражаюсь?
– Кристально ясно, повелитель.
Джирал хмыкнул.
– Везучий он, твой Шанта. Ты уж позаботься, чтобы старик это понял.
– Я поговорю с ним завтра, мой господин. Хочу начать, не откладывая на потом. Весна придет к нам достаточно скоро.
– Да. – Император еще глубже погрузился в объятия кресла. Казалось, он смотрел сквозь Арчет в какое-то другое место. – Будем надеяться, что мы все переживем зиму и больше ничего в этом убогом городе не пойдет кувырком.
Глава двадцать пятая
Когда он снова проснулся, увидел бледный пергаментный свет, пробивающийся сквозь палатку над головой, и ощутил слабый порыв ветра, всколыхнувший парусину.
Хьил исчез.
«Каждый, с кем ты трахаешься, исчезает утром».
Но мысль пришла и упорхнула, глубоких чувств на этот раз в ней не было. Окружающее пространство казалось холодным и материальным, совсем не похожим на Серые Края. Рингил отодвинул гору одеял в сторону, уловил на простынях едкий запах другого мужчины и исчезающий след тепла. Он поискал в тесном шатре свою одежду и заметил Друга Воронов – меч кто-то осторожно положил в сторонку, туда, где парусиновая стена смыкалась с землей.
Лезвие на ширину ладони выглядывало из ножен, будто кто-то хотел обнажить клинок, но передумал.
Снаружи раздались голоса. Кажется, бродяги сворачивали лагерь.
Рингил отыскал исподнее и штаны, извернулся и натянул их на себя. Откинул клапан палатки и выглянул наружу. Аристократы странствующего двора бродили туда-сюда, кто-то разжег огонь и подкидывал в него дрова. Запах жареного бекона и бобов прошелся по лицу густой волной. Он выпрямился и моргнул от яркого дневного света.
– Доброе утро, – бодрый, чуть высокомерный тон. Женщина, чье лицо было смутно знакомо с прошлой ночи, улыбнулась, проходя мимо него к костру. – Хочешь позавтракать?
Рингил последовал за ней, заправляя рубашку в штаны и не утруждая себя сапогами. У костра подняли глаза от тарелок и приветливо кивнули еще несколько знакомцев. Он помнил это по прошлой встрече с людьми Хьила, помнил свое потрясение: никаких шепотков, прикрывая рот рукой, никакого скандализированного тона или обвиняющих взглядов – никакого подлинного интереса, не считая общего любопытства к новичку в их рядах. Им было наплевать. Они жили слишком полной жизнью, чтобы выносить суждения о других. Эта инаковость была магией, в каком-то смысле столь же поразительной, как и икинри’ска.
Рингил сел возле костра, и ему вручили полную тарелку. Он погрузил хлеб в бобовую кашу, откусил, прожевал и лишь в этот момент осознал, насколько проголодался.
– Славно, что мы вышли, да?
Это был мужчина справа – Кортин, вспомнил Рингил, тот, кто вчера ушел последним вместе со своей женщиной.
– Прости?
– Вышли с Задворок. Славно, что мир опять сделался плотным, ага?
Рингил прожевал и проглотил, кивнул.
– Я так к этому и не привык. Все эти голоса, зовущие тебя прочь… – Кортин отложил тарелку и лег на спину, от сытости преисполнившись желанием пофилософствовать. – Конечно, в компании легче, я бы сам не сунулся. В одиночку, как говорится, туда ходят только принцы и дураки. Не обижайся – я так понимаю, судя по мечу, ты из первых.
– Мне его подарили, – сказал Рингил, откусывая кусок от ломтя хлеба с беконом.
– А-а, – и поспешно: – Да, но все равно. Ты из благородных, я прав? Банда Черного Паруса не поднялась бы по фьорду ради кого попало.
Кто-то по другую сторону костра закашлялся. Женщина, которая передала Рингилу еду, бросила на Кортина взгляд, приказывающий заткнуться.
Рингил еще пару секунд спокойно жевал. Потом проглотил и аккуратно вытер уголки рта.
– Банда Черного Паруса, значит?
– Ага. Хьил сейчас с ними разговаривает…
Кортин замолчал, наконец заметив, как на него смотрят остальные. У костра воцарилась неловкая тишина.
Рингил улыбнулся, отставил тарелку и энергично почистил пальцы от жира такими движениями, словно затачивал нож.
– Ну, – сказал он, – лучше я пойду и встречусь с ними сам. Не хочется заставлять их ждать.
В словах было куда меньше пустой бравады, чем он изначально опасался. Этим утром Рингил не только проснулся в мире, который словно умылся холодной водой – он и сам, как выяснилось, преисполнился обновленной силы, желания сделать следующий шаг без понукания. Надев сапоги и плащ, вновь пристегнув к спине Друга Воронов, он позволил ритму сердцебиения и весу смертоносной стали нести себя вперед. Та самая женщина, что подала завтрак, жестом указала дорогу. Он спустился с разрушенной площади через россыпь рухнувших стен и колонн, туда, где круто уходящая вниз тропинка вилась вдоль мыса, которого накануне ночью не было. Подул свежий океанский ветер, взъерошил высокую траву, засвистел меж скал и скользнул по серебристо-серой поверхности фьорда внизу. От яркого блеска Рингил прищурился. Рассмотрел там причал, а в пятидесяти ярдах от берега – каравеллу под черными парусами.
«Что ж, ладно».
Он спускался все ниже и ниже, ощущая странное спокойствие. Пейзаж выглядел довольно похожим на те части полуострова Джерджис, которые Рингил знал, и хотя он никоим образом не обманывал себя мыслями о том, что оказался почти дома, знакомое окружение подбадривало, как знание стиля боя противника перед дуэлью. Приблизившись к причалу, он увидел стоящих там людей и пришвартованную рыбачью плоскодонку. Машинально подсчитал, поддавшись боевому чутью: шестеро, с Хьилом – семеро. Они, кажется, его заметили и теперь наблюдали, как он спускается.
Даже на таком расстоянии ощущалось что-то странное в их одежде и в том, как прямо и твердо они держались.
Хьил поспешил наверх и встретил его на тропинке в нескольких ярдах от побелевших со временем досок причала. Невеселая улыбка, протянутая рука.
– Ты проснулся.
– Очень даже, – он посмотрел за спину молодому колдуну, не взяв предложенной руки. – Твои друзья?
Это оказались мертвецы – крупные мужчины, с головы до ног завернутые в саваны так, что не было видно ни дюйма плоти. Короткие свободные концы свивальников весело развевались на ветру. Будто где-то перекопали маленькое кладбище и украсили его восставших обитателей пестрыми серыми и кремовыми вымпелами.
Хьил откашлялся.
– Они… агенты. Я имел с ними дела в прошлом. Им можно доверять.
– Ну, если ты так говоришь.
Князь-в-изгнании схватил его за руку.
– Они отвезут, куда тебе нужно, Гил. Поверь мне, я с ними уже один раз плавал. Бояться нечего.
– Пытаешься от меня избавиться? – Рингил изобразил слабую улыбку. – Неужели прошлой ночью все было так плохо?
Хватка Хьила стала крепче.
– Я бы оставил тебя с нами, если бы мог. Ты должен это понимать. Но обнажились силы, над которыми у меня нет власти.
– Обнажились, да. Прямо как мой меч сегодня утром – я имею в виду тот, который из стали. Тебе понравилось то, что ты увидел?
Хьил отпустил его руку. Шагнул назад.
– Я тебе не враг.
– Но ведешь себя не очень по-дружески.
– Гил, ты не понял. Что-то привело тебя сюда. Я это вижу, оно дышит через тебя. Хладные легионы окружают тебя. В клинке, который ты носишь, таится мощь – она выгравирована на его поверхности, он закален в ней. Я не могу прочесть то, что там написано, но…
– Я гость желанный в доме воронов и иных пожирателей падали, вослед за воинами грядущих, – процитировал Рингил глухим голосом. – Я друг черных воронов и волков. Моя суть: неси меня, убивай мной и умри со мной там, где кончается путь. Нет во мне медовых слов о грядущей долгой жизни. Есть во мне железное обещание: никогда не быть рабом.
Если верить Арчет, перевод был грубый и неуклюжий, и теперь он прозвучал еще более неуклюже, ведь Рингил говорил на архаичном болотном наомском, чтобы Хьил все понял. Но все равно, произнеся эти слова, он почувствовал легкий озноб.
Судя по лицу Хьила, князь-колдун ощутил то же самое.
– Это посвящение кому-то?
– Это его имя, – скучным голосом ответил Рингил.
