Хладные легионы Морган Ричард

Глава сорок четвертая

Он долго бредет по пустынной болотной равнине, усеянной живыми головами двендских жертв, навстречу резкому ветру. Мужчины, женщины, дети и даже собаки – все вокруг прикреплены к пням и до некоторой степени живы, хотя, наверное, единицы сохранили рассудок. Их десятки тысяч. Их голоса сплетаются на уровне его колен в подобие болотного тумана; они бормочут и плачут, а иногда его ушей достигают вопли. Иной раз можно разобрать смысл.

Он пытается не прислушиваться.

– …мамочка, мне это не нравится, мне это не нравится, мамочка, пусть это прекратится, мне это не нравится, пусть это…

Ей лет пять-шесть. Длинные грязные пряди волос прилипли к лицу, как крысиные хвосты. Голос – тонкий, безнадежный стон. Если мать, которую она зовет, где-то рядом, она давно перестала отвечать дочери чем-то, кроме криков или бессвязного бормотания.

Он упрямо шагает вперед, ожидая, когда ее голос затихнет, как остальные. Он ничего не может сделать. Он ничего не может сделать ни для кого из этих людей. Болото простирается до самого горизонта во всех направлениях. Под ногами всюду вода. И пока есть вода, корни будут питаться, а пока корни питаются, нанизанные на них живые существа продолжат существовать.

Ситлоу ему так сказал.

«А разве это хуже, – спросил его Ситлоу в Эннишмине, – чем клетки у Восточных ворот Трелейна, где ваши преступники агонизируют несколько дней, чтобы другим неповадно было?»

Кажется, он искренне не понимал, чему Рингил ужаснулся.

Теперь Ситлоу где-то там. Рингил время от времени слышит доносящийся со стороны горизонта вой, и он не отстает.

Он дрожит от холода и обрывков воспоминаний. Сосредотачивается на шагах, старается не упасть. Смотрит на горизонт впереди. Раненый глаз и лицо, кажется, зажили, но он понятия не имеет, как они выглядят. Он помнит, что прикасался к ране неопределенное время назад, но забыл, что ощутили его пальцы. А теперь, когда рука невольно тянется к лицу, что-то не дает ей подняться.

Он безоружен, он замерз.

Но холод вынуждает его идти вперед.

Уже не в первый раз он останавливается в изнеможении. Падает на колени в неглубокую грязную лужу и хлюпающую болотную траву.

Пора.

Месть Рисгиллен снова надвигается. В прошлый раз он кричал в свинцовое небо, и ничего хорошего из этого не вышло. Теперь он тупо смотрит на ближайшие головы, расфокусировав взгляд, чтобы не видеть их глаз.

Ситлоу сужает круги, не переставая выть. Рингил его еще не видит, но…

Он падает на бок, рыдая словно дитя. Видит, как появляются вокруг стоячие камни, будто высокие часовые на фоне серого неба.

Сворачивается калачиком и ждет своего прежнего любовника.

ррррррРингиллллллллл…

Он вздрагивает от этого звука. Но поздно, слишком поздно. Расплывчатая, бледная фигура сигает внутрь через зазор между камнями, и Ситлоу – или то, что от него осталось, – кидается на Рингила как бешеный пес. Рингил слабо отбивается, бьет, пинает, кричит сорванным голосом. Мельком видит лицо двенды – омерзительное, разрубленное пополам, челюсти разинуты, одного глаза нет. Ситлоу рычит, впивается Рингилу в ноги, рвет сухожилия. Откусывает пальцы сустав за суставом, а потом – то, что остается от изуродованных рук, которыми Рингил беспомощно размахивает. Кровь хлещет из обрубков с торчащими костями, но Рингил уже знает, что не может потерять сознание, еще рано. Он сжимается в комочек, окровавленный, скрюченный – как зародыш, вырванный из утробы раньше времени.

Ситлоу скачет вокруг то на двух конечностях, то на четырех, щелкает челюстями и рычит. Двенда утратил способность к членораздельной речи, он – оживленная оболочка, пустой сосуд чужеродной ярости, голода и ненависти.

В конце концов, когда Гилу больше нечем сопротивляться, нечем кричать, Ситлоу кидается и начинает рвать пах и живот жертвы. Утыкается бесформенной башкой во внутренности Рингила и обгладывает его грудную клетку изнутри, рвет мясо, фыркая.

Лишь потом тянется окровавленной мордой к горлу.

Рвет его, словно обезумев, пока не раздается милосердный хруст.

Боль гаснет, как пламя потушенной лампы, серое небо над головой охватывает чернота.

Но после смерти нет передышки. Рингил просыпается, падая сквозь плотную серую шерсть, цветом напоминающую небо.

Падает, размахивая руками, и возрождается – опять! – на болотах.

Все начинается заново.

Он вздрагивает. Дрожа, хватается за ужасные раны, которых больше нет, и всхлипывает. Все силы, какие есть, уходят на то, чтобы просто развернуться из позы зародыша.

Слышит далекий звук: будто за много миль отсюда стеклянная фея падает с лестницы.

Это знакомо…

Он перестает всхлипывать и прислушивается.

Вот опять – беспорядочный, мелодичный перезвон. Приближается.

Аккорды мандолины с длинной шейкой.

Рингил с трудом поднимается на четвереньки, сердце у него чуть не выскакивает из груди от звуков музыки. Он неуклюже мечется в болотной грязи, пытаясь разыскать ее источник.

«Есть!»

Звук движется между головами, закрепленными на пнях, он все ближе. Стройная фигура в широкополой шляпе медленно и осторожно шагает по болотной грязи, высоко подняв мандолину, словно щит. Из инструмента каскадом льются звуки, и, по мере того как фигура приближается, стихают плач и стоны двендских жертв. Рингил с трудом садится, сгорбившись, и смотрит, как они все закрывают глаза и их рты перестают шевелиться, словно фигура, проходя мимо, утешительно кладет каждой голове руку на лоб.

Музыкант все ближе, песня мандолины дотягивается до Рингила – он чувствует, как слезы струятся из глаз. Мужчина останавливается перед ним, перестает играть. Приседает, чтобы оказаться вровень с Рингилом.

Хьил Обездоленный.

Глаза под полями шляпы стали старше, и, кажется, на загорелом лице появилось больше морщин, а в щетине – седина. Но озорство никуда не делось, юный князь-оборванец по-прежнему жив. Хьил по-прежнему в каком-то смысле молод.

– Рингил, какого хрена ты тут делаешь?

Из глубин, о существовании которых он забыл, Рингил выволакивает подобие безрадостной улыбки. Но его голос – хриплая тень самого себя.

– Кажется, плачу по счетам.

– Ты… – Хьил извлекает единственную ноту из грифа мандолины, и она несется над болотом. – Боги милостивые, Гил. Гил! Ты разве не… Ты что же, ничего не понял? Неужели я и впрямь так плохо тебя обучил?

Рингил дрожит на ветру, чувствуя себя жалким.

– Ну, похоже. По крайней мере, на данный момент.

– Гил… – Он кладет мандолину на колени, протягивает руку и касается лица Рингила. Тот вздрагивает – он ничего не может с собой поделать. – Ты здесь не один. Ты не бессилен. Разве я тебе об этом не говорил? Ты не обязан тут находиться.

– Скажи это Ситлоу, – говорит Рингил, и от воспоминаний его тошнит, а взгляд невольно перебегает на горизонт. – Он скоро вернется.

– Ну и что? – Хьил встает. – Я же тебе сказал, Гил; хладные легионы окружают тебя – и они в твоем полном распоряжении.

– Да не вижу я никаких гребаных легионов, Хьил, – Рингил снова вздрагивает. – Вижу только…

Он умолкает, устремив взгляд на бесконечные ряды живых голов – тысячи, мимо которых проковылял, десятки тысяч, что тянутся до самого горизонта…

– Нет, – говорит он, оцепенев.

– Да, Гил. Да. А теперь вставай!

Хьил протягивает длинную руку – Рингил хватается и с его помощью встает. Они стоят рядом, близко. Ветер холодит лицо, но обездоленный князь в какой-то степени заслоняет его от стихии. Он мрачно улыбается Гилу. Обнимает его за плечи свободной рукой.

– Теперь-то ты понимаешь?

– Нет… – он качает головой, словно в трансе. – Нет.

– Ты прошел через Темные Врата, Гил. Дело сделано. Олдрейны не знают, Квелгриш и Даковаш замели следы, но дело сделано, и за все уплачено.

На краю поля зрения мелькают тени. Он уже их видел, стоящими на пристани, рядом с предыдущей версией Хьила. Видел, как они мчались в его сторону, словно отражения облаков на водной ряби. Видел, как они возникли из уличного мрака в Хинерионе.

– На болотах, – говорит первый голос, мальчишеский. – Соль на ветру.

Он чувствует, как в горле что-то начинает пульсировать. Озирается, глядя на несчастных, принесенных в жертву, плачущих и покинутых. Их десятки тысяч.

– Лучше беги, – говорит второй голос, но Рингил осознает с внезапной теплотой и уверенностью, что предупреждение не для него. Он чувствует, как в руках прибывает сила, будто они превращаются в кузнечные инструменты, и холод теперь его сторонится, страшась печного жара внутри. Он смотрит на Хьила, и в тени от полей шляпы видит, что князь-бродяга опять напряженно улыбается.

Кажется, где-то вдали воет Ситлоу.

На лице Рингила появляется оскал, будто в ответ.

– По-вашему, я похож на гребаного раба? – спрашивает третий голос.

Лицо Рингила искажает гримаса. На щеке дергается мышца. Он делает глубокий вдох, потом выдыхает, и над равниной плачущих, кричащих душ словно поднимается свежий ветер. Когда он снова начинает говорить, голос еще звучит как хриплый шепот, но теперь в нем слышится уродливый скрежет пробудившейся воли.

– Где мой меч?

Хьил подчиняет болото своей воле, извлекая из мандолины длинный скрипучий аккорд: земля будто уходит из-под ног и открывается разлом, по обе стороны которого встают контрфорсы из белого известняка, а бледная тропа убегает вперед. Хьил это делает небрежно, без всяких церемоний, как человек, отдергивающий занавеску, чтобы впустить утренний свет.

– Сюда, – говорит он, жестом приглашая Рингила идти первым.

Тропинка петляет по дну ущелья со стенами из бледного камня, по которым вьются струйки воды, впитываясь в мох вдоль трещин и питая заросли травы у подножия. Прохладный воздух пахнет влагой, но это не так уж неприятно, а земля под ногами Рингила сухая и скрипит при каждом шаге. У него появилась цель. Хьил держится за его спиной, как мрачный эскорт, и стены ущелья постепенно раздаются. Некий цикл был каким-то образом разорван внутри Рингила и снаружи, и теперь он уходит прочь, оставив осколки позади.

Тропа проступает во мраке у подножия длинного светящегося утеса, который простирается налево и направо, так далеко, что краев не видать. Рингил заметил на последних ярдах пути по дну расселины, что потрескавшиеся глыбы известняка с обеих сторон испещрены убористыми строчками иероглифов, знаков некоего алфавита, который он не может читать, но чьи очертания кажутся до боли знакомыми. Он запрокидывает голову и видит, что каждый дюйм огромной скалы покрыт теми же угловатыми каракулями, вырезанными чьей-то неутомимой рукой.

Хьил стоит у его плеча, пока он смотрит вверх.

– Икинри’ска, – просто говорит Обездоленный. – От начала и до конца. Сохраненная Творцами – теми, кто ее впервые записал, – для всех и каждого, кто сможет найти сюда дорогу и сохранить волю к учебе. Ступай туда.

Он кивает вперед. Тропинка ведет от утеса к широкому и холодному на вид горному озеру. Легкий ветерок пробегает по посеребренной поверхности и камышам, окаймляющим берег, но в остальном вода кажется мертвой. Гил колеблется. Это очень похоже на одно из мест, куда завел его Ситлоу, прежде чем дела пошли плохо. Он тщетно ищет способ пересечь водоем.

– И как же мне это сделать?

Хьил указывает мимо него, на воду.

– Ты хотел вернуть свой меч. Позови его.

– Позвать?!

– Да.

Вперив взгляд в князя-оборванца, Рингил понимает, что тот говорит серьезно. Он пожимает плечами.

– Ну ладно.

Он спускается к воде. Крошечные волны плещутся о грязь у его сапог. Он озадаченно смотрит на озеро.

– Позови его! – кричит Хьил. Он так и остался у начала расщелины в скале. Выглядит стройным и темным силуэтом на фоне огромного светящегося массива резной икинри’ска.

Рингил снова пожимает плечами, чувствуя себя глупо.

– Друг Воронов!

– Громче!

Гил театрально вскидывает руки. Его голос разносится по всему озеру.

– Я пришел за Другом Воронов!

В дюжине ярдов от берега вода вскипает и взрывается. Появляется мокрая перепончатая рука, которая сжимает меч, держа его за лезвие. Рингил смотрит на нее, потом оглядывается на Хьила. Князь-бродяга взмахивает рукой.

– Давай иди же. Ты хочешь его вернуть? Иди и возьми.

Он входит в воду, на удивление быстро погружается в нее по пояс. Грязь на дне засасывает сапоги, с каждым шагом подымается густой коричневатый туман. Добравшись до меча, он смотрит вниз и видит лежащую под водой акийа, которая выглядит кошмарной пародией на одалиску на гаремной кушетке. Ее длинные, покрытые плавниками конечности лениво извиваются, удерживая тело на месте, груди колышутся над крупным торсом с гладкими мышцами. В бескостной нижней части лица открывается и закрывается огромная пасть миноги, пробуя на вкус мутный водоворот, который породил Рингил, идя по дну. Он видит, как в глотке поднимаются, а потом снова опускаются плотные ряды шипов. С верхней части лица, чьи кости расположены нечеловеческим образом, на него тупо смотрят глаза размером с кулак, не более живые, чем у какой-нибудь затонувшей статуи.

После всего, через что он прошел, это как увидеть старого любимого друга. Он наклонился бы погладить существо, если бы не знал наверняка, что оно откусит ему кисть.

Поэтому взамен он тянется обеими руками к мечу и забирает его. Акийа отпускает клинок, переворачивается, показывает Рингилу крепкий мускулистый бок, а потом снова ныряет, ненадолго обвивается вокруг его ног и исчезает в вихре плавников, окатив его ливнем брызг.

Он бредет обратно к берегу, мокрый, прижимая к себе Друга Воронов обеими руками, будто забыл, для чего нужен меч.

Но он не забыл.

И Хьил ушел.

Остался только высоченный утес икинри’ска.

Глава сорок пятая

В храме Афа’мараг Рисгиллен склонилась над мальчиком и успокаивающим жестом положила руку ему на лоб. От ее прикосновения из его взгляда ушла паника. Она наклонилась ближе и зашептала ему на ухо старые, очень старые ритуальные слова.

Она знала, что он не поймет – проклятый век, когда никто уже ничего не понимает, и за что они сражаются? Но это было лучшее, что она могла сделать. Чтить ритуалы, чтить кровь, чтить живое прошлое. Она не знала другого способа жить. Может, по крайней мере, что-то в мальчишке, какая-то тонкая нить наследия, сохранившаяся за долгие годы, отыщет путь к былым смыслам и поймет, какую услугу он оказывает, какой чести она его удостоила.

– Кровь от крови моей, узы мои, – прошептала она. – Узнай, чего ты стоишь, и дай нам силу общих предков, кою ты хранишь.

Она провела заостренным когтем большого пальца по его руке, вскрыв артерию от изгиба локтя до запястья. Он тихо и безнадежно всхлипнул, когда хлынула кровь. Она утешила его и перешла к другой руке. Нашла артерию, вспорола плоть и выпустила кровь.

– Кровь от крови моей, узы мои. Узнай, чего ты стоишь, и немедля открой нам путь.

Вторая кровеносная жила излила свое содержимое. Мальчик слегка пошевелился на алтаре, захныкал, истекая кровью, но Рисгиллен прижала руку к его груди, делясь спокойствием. Кровь растекалась, змеилась струйками по истертому камню, на котором он лежал. Двенда критическим взглядом следила за узорами, которые она образовывала, сравнивала со старыми пятнами, что уже виднелись на камне. Затем посмотрела в конец зала, на собранные там глирштовые изваяния, потянулась к ним, потянулась мимо них тем способом, который нельзя узреть обычным взглядом. Нахмурилась.

– Ну?

Атальмайр стоял на галерее, с двумя телохранителями по бокам и идиотом-священником поблизости. Как большинство призывателей бури, он и в лучшие времена отличался нетерпеливостью. Рисгиллен полагала, что это связано с мастерством, которое требовалось для управления Когтями Солнца, сияющими и быстрыми стихийными силами. От такого недолго стать нервным или что-то вроде того.

Она покачала головой и крикнула им:

– Что-то не так.

– Что именно?

– Если бы я знала, это не было бы проблемой, – она снова обратила внимание на умирающего мальчика и рассеянно улыбнулась ему. Погладила по лицу. – Что-то блокирует поток силы. Жертва остается непризнанной.

Атальмайр в раздражении пнул перила галереи.

– Опять эти гребаные Ан Фой вмешались?

– Это было много тысяч лет назад, Атальмайр. Думаю, не будет преувеличением сказать, что в тот раз они усвоили урок. В любом случае это не они, ими и не пахнет. Это что-то…

– …другое.

Шепот в пыльном мраке.

Ее взгляд снова метнулся к глирштовым статуям и месту, вокруг которого они стояли. Она нахмурилась. Из ниоткуда налетел легкий ветерок, на миг всколыхнув пыль и мелкий мусор: они взлетели по низкой спирали и упали. Двенда озадаченно уставилась на пыль. Это было не ее рук дело, и она не думала, что какая-то из призванных сил могла…

– Минуточку.

Атальмайр хмыкнул и повернулся к Менкараку, который нес ерунду по-тетаннски. Рисгиллен понятия не имела, о чем они говорят, и ей было наплевать. Хватит того, что пришлось овладеть изуродованными останками древнего языка, на котором говорили на севере, она не собиралась изучать еще и эту бессодержательную трескотню. Пусть Атальмайр распоряжается здешним расходным материалом, пусть он призывает Когти Солнца на этот выжженный ад пустыни, принимает почести и правит оставшимся, если пожелает. Ее место – на Севере, где она воплотит в жизнь мечту брата о возвращении.

Она опустила одну руку в лужу крови на алтаре рядом с мальчиком, а другую оставила на его дрожащей груди. Попыталась нащупать то, что мешало жертвоприношению.

– Спешка здесь не поможет, – крикнула она Атальмайру, прерывая его разговор со священником. – Кровь этого родича не подействовала, как и кровь трех предыдущих. Если мы не выясним почему, рискуем разрушить все, над чем ты трудился.

Атальмайр поднял руку, призывая Менкарака замолчать, и оперся о перила галереи.

– Если еще немного промедлим, моя госпожа, дворец атакует Афа’мараг, и мы потеряем врата.

– Они этого не сделают, пока не истекут обещанные Рингилу три дня, – Рисгиллен поморщилась и опять потянулась к алтарю. У нее не получалось разобраться в беспорядочных отголосках, которые кровавое жертвоприношение породило в Серых Краях. Тысячи лет занимаясь предсказаниями, она никогда не видела ничего подобного. – И даже тогда, возможно, они не станут действовать. Император осторожен в отношениях с Цитаделью, ему приходится соблюдать баланс государственных интересов.

– Наши источники говорят, он поверил в слова Драконьей Погибели.

Рисгиллен раздраженно покачала головой.

– А наши источники говорят, что он не будет рисковать полноценной войной с Цитаделью, пока не изучит все другие пути. Значит, время есть. В худшем случае мы успеем покинуть Афа’мараг, отступить и найти другое место.

– Это будет катастрофа.

– О, не драматизируй, – Рисгиллен приложила ухо к груди мальчика, прислушалась к затихающему биению его сердца. Опять нахмурилась. – Это может стоить нам года или двух. Твой ручной священник – не единственный, кем можно управлять. Цитадель кишит полезными идиотами вроде него. Но вот что я тебе скажу наверняка, Атальмайр: если ты притащишь сюда Когти Солнца без соблюдения правильных ритуалов, рискуешь навлечь на себя гнев Источника. А это может отбросить нас на тысячу лет назад.

– Кое-кто из нас готов рискнуть, – проворчал Атальмайр.

– Да. – Она снова повернулась к балкону, глядя на другого двенду с нескрываемым презрением. – И это само по себе демонстрирует, как низко мы пали. Теперь заткнись и дай мне…

Внезапная вспышка, яркая и быстрая, как молния, – она обрушивается на Рисгиллен будто бы изнутри головы – ветер воет над болотной равниной, вырывая с корнем образцы, швыряя их туда-сюда, закрывая недремлющие очи. Что-то их собирает…

И с этим «чем-то» она соприкасалась ранее.

Рисгиллен выдернула руку из кровавой лужи и резко обернулась. Маленький беспокойный пылевой вихрь вернулся и теперь покачивался в пространстве между статуями. Он делался все выше, поднимая пыль и сухие паучьи трупики на высоту колен, потом талии, груди и…

Атальмайр, несмотря на нетерпение, был бдительным, как любой олдрейнский аристократ. Его взгляд метнулся к пылевому вихрю, затем снова к ней. Он махнул рукой.

– Это что еще за хрень?

– Что-то приближается, – прошептала Рисгиллен.

Мальчик внезапно забился у нее под рукой. Ее ладонь соскользнула – он попытался сесть. Его глаза широко распахнулись, и в них стояло осознание того, что двенда с ним сделала. Губы зашевелились, пытаясь произнести слова протеста, мольбы, проклятия.

Что-то завыло. Что-то взревело. Что-то рассекло воздух напополам.

– Что-то приближается! – Теперь она вопила прямо в лицо шквала, который рвался сквозь дыру, проделанную вихрем. – Давай своих людей сю…

Ее крик оборвался.

В центре вздымающейся пылевой спирали возникла фигура в черном. Со сталью Черного Бедствия в руке.

«Нет, это невозможно! – закричала Рисгиллен мысленно. – Этого не может быть. Он, клинок, мы же его утопили, его нет, он не мог…»

Фигура подняла голову. Улыбнулась ей. Подняла меч.

– Рисгиллен! Твой брат зовет тебя!!!

Двенду пробрал озноб. Собственный клинок висел у нее на спине, скованный нитями синего света и ее волей. Она выхватила оружие и ринулась через зал к противнику. Смутно осознала, что телохранители Атальмайра спрыгнули с галереи и присоединились к ней. Их было всего двое, но этого должно хватить. Свирепая ярость пульсировала в ее груди, от чего все пальцы увенчались когтями и в раздавшемся рту появились клыки.

Если Рингил это и заметил, то виду не подал. Он вышел ей навстречу, ухмыляясь, из круга глирштовых статуй и бури, которую каким-то образом вызвал в самом центре, ступая размеренно, глядя холодными глазами и воплощая собой исключительно желание убивать.

Она зарычала и швырнула плавящее заклятие через пространство между ними.

Что-то, что она едва могла видеть, обернувшееся вокруг него, как большая серая шаль, потянулось навстречу – и отбросило заклятие в сторону. Рисгиллен даже не была уверена, что Рингил осознал произошедшее. Но она услышала раздавшийся при этом низкий стон.

«Хладные легионы».

Волна ненависти Рисгиллен будто ударилась и разбилась об увиденное. От потрясения и отрицания закружилась голова.

«Ни один смертный после Иллрака не мог…»

Она подавила дрожь. На новые попытки колдовства нет времени, но люди Атальмайра были у нее за спиной, вооруженные и мрачные. И у нее была ярость, за которую она и ухватилась покрепче. Провыла имя Ситлоу, единожды, ради семьи и ради чести.

А потом кинулась в атаку, и ее клинок, взметнувшись, нарисовал в воздухе дугу синего пламени.

Рингил столкнулся с ней с оглушительным звоном стали и взрывом синих искр. Друг Воронов отбил удар двенды, и Рисгиллен отшатнулась. Он крякнул от усилий, которые для этого потребовались. Рисгиллен, шипя, метнулась назад с проворством гадюки. Кириатская сталь опять блокировала ее атаку, и ощущение было такое, что меч это сделал сам, без участия Рингила. Рисгиллен зарычала и отступила. Что-то привлекло его внимание, он развернулся и успел парировать удар двенды в шлеме, который надвигался сбоку – выбил из его рук клинок, и тот со звоном покатился по каменному полу. Двенда не сдался, бросился вперед, и Рингил свирепо пнул его в колено. Противник упал, вскинув руку…

Друг Воронов опустился, сверкая.

Клинок рассек запястье, как серп рассекает пшеничный стебель. Двендская кровь забрызгала все вокруг, и в прохладном воздухе храма пахнуло чем-то пряным и чужеродным…

– Нет!!!

Это кричала Рисгиллен. У Рингила не было времени смотреть на нее, боевое чутье подсказывало, что третий двенда близко, и он даже не успевал прикончить покалеченного противника. Гил резко обернулся, необъяснимым образом споткнулся и встретил нападавшего лицом к лицу. Клинки взлетели, столкнулись, он рванулся вперед, ударил врага плечом – и тот отлетел, чуть не упав. Рисгиллен накинулась сбоку и рубанула, целясь в ноги. Он подпрыгнул на фут выше лезвия, приземлился и полоснул ее по незащищенной спине. Друг Воронов зацепил плечо противницы. От потрясения она пронзительно вскрикнула, отшатнулась и упала. Рингил кинулся следом, но третий двенда прыгнул наперерез и помешал, ткнул мечом и задел ребра. Рингил снова споткнулся, отпрянул и отбил меч двенды.

Пол у него под ногами…

Враг замахнулся, атакуя. Рингил встретил удар и парировал, клинки сцепились, и противники напряглись. Рисгиллен с трудом поднялась и начала огибать Рингила, пытаясь взять его в клещи.

…дрожал.

Взгляд Рингила метнулся к колоннам, поддерживающим галерею. Там ползало что-то серое, корчилось, извивалось и…

Он стряхнул с себя третьего двенду, отступил, блокировал неуклюжую атаку Рисгиллен сбоку. Сила текла через него, будто он сжевал восьмушку чистейшего кринзанца, проглотил и втер остаток в десны. Сила в равной степени сделала его бесчувственным и воспламенила, яростно бушевала внутри – она, эта суть, которую он притащил с собой с бескрайнего поля плачущих жертв там, на холодной болотной равнине…

«Я знаю, что в тебе увидела акийа, Гил. И вижу, кем ты можешь стать, если позволишь себе это».

Мальчик на алтаре сел и протянул скользкие от крови, рассеченные руки в жесте безмолвной мольбы. Их с Рингилом взгляды встретились на долю секунды. Затем мальчик повалился на бок, и храм содрогнулся от очередного толчка. Мальчик скатился с алтаря и упал лицом в пыль.

Будто черная зазубренная молния расколола череп Рингила, ударив изнутри.

«Шли бы они все на хуй».

Он запрокинул голову и завыл.

Хладный легион взметнулся вдоль его тела, проник внутрь и вырвался наружу – это было похоже на погружение в ревущий водоворот. Он потянулся за пределы собственной сути, не понимая, как это делает, возложил руки, которые не были его руками, на храм вокруг себя. Расколол камень и строительный раствор, проник в трещины и начал их раздвигать, вдыхая уничтожение как аромат изысканного вина. Он вырвал колонны, поддерживающие галерею, из-под ног Атальмайра и Менкарака, и они с воплями рухнули на пол. Он катапультировал окровавленный алтарь вверх и назад с достаточной силой, чтобы расколотить его о заднюю стену. Он вырвал из потолка каменные блоки, как дантист вырывает гнилые зубы – и уронил их на храмовый пол, где они и разбились на части. Он…