Финансист Истон Биби

9

– Помнишь эту серию в «Сексе в большом городе»? Ну, где ты ему просто не нравишься? – Выпустив струю дыма, я стряхнула пепел в направлении переполненной пепельницы по соседству.

Джульет прищурила свои подведенные глаза и нахмурила нарисованные брови. Вся ее косметичка состояла из черного карандаша для подводки. Если бы не ее трихотилломания – необоримая потребность выдирать свои ресницы и брови, – она бы, наверное, вообще не красилась. Джульет вообще перестала трахаться. Полагаю, так бывает, если ты рожаешь ребенка, когда ты сама еще ребенок. Несмотря на то что она залетела в пятнадцать от местного торговца наркотиками, Джульет сумела вовремя закончить школу и поступить в Колледж бизнеса при Университете Джорджии. Конечно, она гораздо лучше вписалась бы в Университет Штата Джорджия, где все ходили в черном, заигрывали с веганством и курили одну за одной, но я не сердилась на ее выбор. В УД парни были гораздо круче, а бары – лучше, особенно тот, в котором она подрабатывала.

Бар и гриль «Фаззи» был дырой, не выдающейся особо ничем, кроме того что это было место смерти всяких деревянных вещей. Стены тут были обшиты деревянными панелями. Полы покрыты самым обшарпанным в мире деревом. И все столы, стулья и прочие поверхности тоже были из чего-то коричневого и занозистого.

Но черт меня побери, если все это не притягивало самых роскошных уродов.

Десятидолларовые кувшины дешевого пива привлекали сюда татуированных рабочих парней, которым было начхать на местных студентов. Они приходили ради дешевой выпивки. Завсегдатаи любили Джульет, что вообще-то было удивительно, учитывая, какой стервой она была, и никого не волновало, что она время от времени наливает своей несовершеннолетней подружке с лиловыми волосами стаканчик-другой бесплатно.

Так что это был рай, замаскированный под внутренности старого гроба.

Джульет протянула мне стакан колы с изрядным количеством виски в нем и выхватила у меня сигарету.

– Ты права, – сказала она, затягиваясь, пока я делала первый глоток. – Ты просто ему не нравишься.

– Тьфу ты, – ругнулась я, отбирая у нее сигарету. – Я так и знала, что ты это скажешь.

– Слушай, ну я что вижу, то и говорю, – пожала она плечами, совершенно игнорируя нетерпеливые взгляды других посетителей. – Ты была у него дома уже раз пять, а он даже в спальню тебя не позвал. Это же ненормально.

– Вот скажи, ненормально, да? – всплеснула я руками. – Да я бы уже давно его послала, если бы у нас не было этих чертовых билетов в Цирк дю Солей. А теперь мне нужно тянуть все это дерьмо еще три недели.

Мужик за соседним столом кашлянул, отчего тоненькие брови Джульет взлетели на лоб.

Оглянувшись через плечо, она прокричала, перекрикивая шум, идущий от собравшейся у телевизора в другом конце бара кучки хоккейных фанатов:

– Одну минутку, сэр! – После чего, понизив голос, шепнула мне: – Вот козел!

– Объясни-ка мне еще раз, почему у тебя всегда больше чаевых, чем у меня.

К нам подошел парень с улыбкой на сто мегаватт и каштановым ирокезом и встал позади Джульет. На нем были белая рубашка и темно-серый жилет, но эта формальность компенсировалась татуировками, видневшимися у горла и из-под закатанных рукавов.

И они делали его в сто раз круче.

– Это называется сиськи, Зак.

– Ах да. – Он улыбнулся мне, хотя говорил с Джульет. – А я-то думал, это твоя лучезарная личность.

Джульет закатила глаза, а я прыснула.

– Би, это наш новый бармен, Зак. Зак считает, что у него есть чувство юмора.

Я пожала плечами, глядя на Зака.

– Ну, так оно и есть.

Джульет протиснулась мимо него и отправилась обслуживать очередных посетителей, делая вид, что ничуть не впечатлена мощным облаком излучаемой Заком харизмы.

Опершись руками о барную стойку, Зак наклонился ко мне и спросил:

– Она всегда такая стеснительная?

Я захихикала. Черт возьми, я правда захихикала.

– Она… Она просто сука, мужик. Я не могу это скрывать. Однажды она спихнула меня под машину на проезжую часть.

– Эй! – крикнула Джульет с расстояния пяти метров, где она принимала заказы у целого стола байкеров. – Я тут же снова вытащила тебя на тротуар! Не надо драматизировать!

Я закатила глаза и повернулась к новому бармену.

– У нас сложные отношения.

Зак рассмеялся.

– Похоже, у вас в отношениях в последнее время немало проблем.

Я сделала глоток, чтобы скрыть свой ужас.

– Ты все слышал, да?

Зак кивнул. Один из хоккейных фанатов протянул в нашу сторону руку с двумя поднятыми пальцами. Зак вытащил с полки над головой две стеклянные кружки и начал наполнять их пивом.

Глядя на меня через плечо, он сказал:

– Это не мое дело, но у меня есть одна теория, если тебе интересно.

– Теория насчет парня, с которым я встречаюсь?

Зак поставил полную кружку и принялся наливать вторую.

– Нет. Просто теория насчет парней в общем.

– Мужик, мне нужна любая помощь. Валяй.

Широко улыбнувшись, Зак отнес пиво и вернулся на свое место передо мной.

– Готова? Я сейчас поделюсь с тобой серьезной научной теорией, блин.

Я с энтузиазмом закивала.

Оглядевшись по сторонам, Зак наклонился ко мне.

– Члены… они как голден-ретриверы.

Я недоуменно нахмурилась.

– Вот это и есть твоя теория?

– Ага, – ухмыльнулся Зак, скрещивая руки на груди. – Подумай. Они возбуждаются, когда видят то, что хотят. Они хреново выражают свои мысли. Но, если ты им нравишься, они будут таскаться за тобой, пока ты наконец не плюнешь и не поиграешь с ними.

Я фыркнула, отчего мой нос заполнился колючими пузырьками.

– И чем это должно мне помочь?

– Ну, теперь, когда ты знаешь, как работают члены, тебе надо только смотреть. Если ты нравишься парню, он найдет причины быть поближе к тебе.

– На случай, если я решу погладить его голден-ретривера?

– Именно, – просиял Зак. На его левой щеке была ямочка, которую я раньше не замечала. – Ты же не можешь их гладить, если тебя нет рядом, да? Так что они захотят, чтобы ты была как можно ближе.

Я отметила, что в этот самый момент именно Зак был близко от меня. Очень близко.

Мою шею и щеки захлестнуло щекотным теплом, и я опустила глаза. Уставившись на его толстые мужские пальцы, лежащие на барной стойке между нами, я прочитала выбитые у него на костяшках слова «РАБОТА» и «ИГРА».

– Значит… – Сглотнув, я заставила себя встретить его взгляд цвета виски. – А что, если этот парень находит способ оказаться ко мне поближе, но потом, когда мы вместе, все, что он хочет, это смотреть кино, пока я не засну на его диване?

– Ха! Очень просто, – воскликнул Зак. – Он – гей.

– Господи! – заверещала я, хлопая по занозистой стойке обеими руками. – Гей! Почему я сама про это не подумала? Все это время я думала, что он – серийный убийца!

– Эй! – гаркнула Джульет из дальнего угла бара. – Геи тоже могут быть серийными убийцами, балда!

10

Как-то, когда Кен еще был просто Пижамой, я напилась на одной из вечеринок у Джейсона – как обычно – и спросила у него, почему он не отмечает праздники и дни рождения. И у нас состоялся примерно такой разговор.

– Я не верю во все эти покупки барахла вслепую только потому, что на календаре какое-то очередное число. Типа Дня Валентина. Кто сказал, что мы все должны хором покупать все это дерьмо с сердечками только потому, что наступило 14 февраля? Эту фигню придумали торговцы. Это массовая промывка мозгов.

Я закатила глаза.

– А что думает об этом твоя девушка?

Кен равнодушно пожал плечами.

– У меня никогда ее не было.

Я подняла один палец.

– Так, поправь, если я ошибаюсь. Ты не куришь, не пьешь, не играешь и не веришь в праздники, в религию и, очевидно, в обычаи. Теперь еще скажи мне, что ты и шоколада не ешь.

– Ну, вообще-то… – покосился на меня Кен краешком глаза.

– Господи! – заверещала я. – Не может быть! Да ты и взаправду враг всякого веселья! А как насчет кофеина!

– Не-а.

– А секс?

Едва я расслышала собственный вопрос, как у меня расширились глаза. Я уже собралась извиниться, но Кен обернулся ко мне с ухмылкой, говорящей, что он ничуть не обижен.

– Я – фанат секса.

– А-а, так значит, фанат, – ухмыльнулась я в ответ, приподнимая бровь.

Салютуя ему своей полупустой бутылкой пива, я сказала.

– Ну что ж, тогда за секс и ругань, две вещи, которые нас объединяют.

Кен улыбнулся и приподнял свой витаминный напиток.

– Ура. – Его пластиковый сосуд с унылым звуком чокнулся с моей бутылкой.

Пока я ехала в тратторию «Густо» на ужин с Кеном по поводу 14 февраля, я снова и снова прокручивала в голове этот старинный разговор и убеждала себя не питать особых надежд. Я говорила себе, что мы встречаемся всего несколько недель и у нас не было ничего, кроме неловких поцелуев на его диване, и то однажды. Я снова и снова проигрывала в голове его ясное утверждение, что он не отмечает праздники, не соблюдает обычаи и даже не ест шоколада. И я старалась максимально снизить свои ожидания от этого вечера.

Ужин прошел хорошо. Еда была превосходной. Я, как всегда, обожралась и проклинала себя за это. И, хотя Кен никак не отметил, что это был Валентинов день, он, по крайней мере, оплатил счет, что, как я знала, было ему неприятно.

В общем, все шло лучше, чем я ожидала, – до тех пор, пока я не вручила Кену подарок.

Я сама сделала открытку, помня, что он говорил насчет торговых корпораций. Спереди я нарисовала кельтский узел, который любила рисовать, а если всмотреться, то там среди сложных завитушек можно было разглядеть буквы К, Е и Н. Даже не помню, что я написала на самой открытке, возможно, что-то ехидное. Потом я вложила ее в конверт и прилепила его клейкой лентой к красиво завернутому диску «All-American Rejects». Мне не хотелось делать дорогой подарок, просто небольшой сувенир, и, поскольку на прошлой неделе мы в машине подпевали одной из песен оттуда, я решила, что это будет прекрасный подарок.

Подарок…

Который Кен…

Отказался…

На хрен…

Открыть.

– Ты не должна была этого делать, – сказал он почти сердито, глядя на мой подарок.

– Но почему? – возразила я, снова сунув подарок ему.

«Потому что я тебе не нравлюсь? Потому что со мной можно встречаться, но я недостаточно хороша, чтобы позвать меня наверх в спальню или нарушить свои дурацкие правила? Потому что ты серийный убийца и не хочешь иметь ничего с моими отпечатками пальцев?»

– Потому что, если я что-то захочу, я куплю себе сам.

– Нет, не купишь.

– Может, я это и не хочу.

– Хочешь.

Кен смотрел, как я дуюсь, так же, как измученные родители смотрят на истерику своего двухлетки. Вся его сущность вопрошала: «Ну можно не сейчас?» и «Ты уже закончила?»

Но я не закончила. Я была чертова Брук Бредли, избалованный единственный ребенок родителей, которые, сами того не желая, научили ее, что «нет» означает только то, что я пока не причинила им достаточного неудобства. Кен мог ничего не хотеть, но я-то точно знала, что он хочет.

– Послушай, – огрызнулась я, как только официант ушел с кредиткой Кена. – Или ты откроешь это сам, или это сделаю я, но мы не уйдем отсюда, пока ты не увидишь этот свой чертов подарок.

Кен вздохнул и опустил плечи, признавая поражение, но не сделал ни одного движения в сторону подарка.

– Ладно, – прошипела я. Резче, чем нужно, оторвав конверт от упаковки, я разорвала его и вытащила самодельную открытку. – О, только взгляни на это! – воскликнула я с самым наисладчайшим южным акцентом, хлопая глазами, как диснеевская принцесса. – Разве это не самое прелестное, что ты когда-нибудь видел? – Ахнув, я прижала руку к сердцу. – Боже мой, кажется, тут даже написано твое имя. – Я хлопнула открыткой по столу возле тарелки Кена. – Но это еще не все! – Я сорвала с диска серебряную упаковку и повернула его к Кену лицевой стороной. – «All-American Rejects». О, я их просто обожаю! Какой прекрасный подарок, Кен! – Положив диск рядом с открыткой, я вышла из роли и скорчилась на своем месте. При взгляде на него в моих венах начинал струиться напалм, и я воображала тысячу и один способ покалечить Кена, используя все доступные столовые приборы.

– Ну, мы уже можем идти? – спросил Кен, явно не впечатленный моим представлением.

Натянув на себя личину стервы на отдыхе, я схватила сумку и подарок Кену.

– Отличная мысль.

В дополнение к празднику, созданному американскими компаниями по выпуску открыток, Валентинов день был еще и днем рождения Джейсона. Он устраивал у себя праздник по этому поводу, и мы обещали туда прийти.

– Ты к Джейсону-то пойдешь? – спросил Кен откуда-то сзади, пока я мчалась по темной парковке к своему «Мустангу».

Я уловила в его голосе нотки раскаяния. Ну, или, может, это было опасение, потому что я вела себя как полная психопатка.

– Да, – ответила я без выражения, когда Кен нажал на своих ключах кнопку, чтобы открыть машину.

Фары его «Эклипса» мигнули в нескольких метрах от нас, и, прежде чем я успела подумать, я припустилась бегом. Я подскочила к его машине, распахнула пассажирскую дверцу и швырнула диск и открытку внутрь. Захлопнув дверь, я повернулась и, печатая шаг, пошла к своему «Мустангу».

«Вот, засранец, теперь это все твое. Подавись».

Кен наблюдал за мной с выражением полной скуки на прекрасном лице.

Я оказалась на шоссе прежде, чем Кен успел завести мотор. Даже при том, что я километров на тридцать превышала скорость, поездка через Атланту, казалось, заняла целую вечность. Я провела это время, перебирая про себя все мелочи своего Валентинного свидания, после чего перешла к психоанализу наших отношений. И успела прийти к целым двум выводам.

Первое, Кен – упрямый, ригидный, ограниченный козел.

И второе, я была права – я ему не нравлюсь.

Тормознув на парковке возле дома Джейсона, я поднялась по лестнице на четвертый этаж, не дожидаясь прибытия Кена. При том, как он ездил, я должна была опередить его на добрых десять минут.

Джейсон открыл дверь примерно на пятнадцатом ударе, источая запах крепкого спиртного и улыбаясь от уха до уха.

– Как дел-л-ла, малыш-ш-ш-шка? – промямлил он.

Я подняла руки и обняла его за шею.

– С днем рожд… ах! – заверещала я, когда Джейсон подхватил меня на руки и закружил.

Пинком закрыв дверь и едва не уронив меня в процессе, Джейсон повернулся и понес меня в гостиную, где кучками сидело еще больше народу, чем обычно. Все пили и орали, перекрикивая жутко громкую электронную танцевальную музыку, орущую из супернавороченной системы Джейсона.

– Смотрите, что я нашел, засранцы, – объявил Джейсон, не обращаясь ни к кому конкретно.

Поставив меня на ноги, он, спотыкаясь, направился к дивану и схватил по пути с кофейного столика полупустой стакан виски. Рухнув на диван, Джейсон расплескал вокруг янтарную жидкость.

Я нырнула на свободное место рядом с ним и, сжав руками высокий стакан, не дала Джейсону вылить на себя остатки виски.

– Эй, именинник, полегче. Сбавь обороты. Ты же еще даже свечки задуть не успел, – улыбнулась я Джейсону, но он не ответил мне тем же.

– А какой, на хрен, смыс-с-сл? – пробурчал он. Взгляд его остекленевших сонных глаз блуждал в поисках моего лица, но остановился где-то на плече. – Всем пофиг.

– Эй, ну что ты такое говоришь? – сказала я, ободряюще кладя руку ему на плечо. – Погляди, сколько народу пришло к тебе на праздник. Никому не пофиг. Ты чего вообще?

Я никогда раньше не слышала, чтобы Джейсон говорил что-то негативное. Я вообще никогда раньше не слышала, чтобы он обсуждал свои чувства. Обычно я видела его весело-пьяным, потом мутно-пьяным, потом пьяным-в-отключке, но никогда не грустно-пьяным.

Ну, и не трезвым, если уж так.

Джейсон попытался сделать очередной глоток, но ткнул стаканом себе в подбородок.

«Господи».

Я взяла у Джейсона стакан – виски там было больше, чем я могла выпить за час – и аккуратно поставила его на кофейный столик. Озираясь в поисках помощи, я встретилась взглядом с единственным трезвым человеком в этой квартире.

Кен стоял в кухне и разговаривал с Алленом, но смотрел при этом на меня.

Встретив мой отчаянный взгляд, Кен пересек гостиную, ответил на мой жалобный взгляд своим вечно-спокойным аквамариновым взором и положил руку на плечо Джейсона.

– Эй, мужик? Ты в порядке?

Голова Джейсона резко упала на грудь, из открытого рта потекла струйка слюны.

– Черт. – Кен поглядел на меня. Из-под внешней невозмутимости проглядывало искреннее беспокойство. – Давай-ка его положим. Может, лучше на бок, на случай, если сблюет.

– Да, конечно. – Я стояла рядом и смотрела, как Кен осторожно укладывает печальное, безжизненное тело Джейсона на диван. – Я принесу таз! – Я побежала в ванную и тут же вернулась с белым пластиковым тазиком.

В отличие от чертова валентинского подарка, Кен взял у меня тазик без всяких колебаний и поставил его на пол под головой Джейсона.

Я оглянулась, надеясь встретить в чьем-нибудь взгляде сожаление насчет состояния нашего именинника, но на нас не смотрело ни единой пары глаз. Все смеялись, орали, пили и плясали, как будто ничего не случилось. Никто даже не заметил, что тот, кого все они должны были поздравлять, напился до бессознательного состояния.

Может, Джейсон все-таки был прав насчет их всех.

Я не могла просто стоять там и смотреть, как он спит, но мне казалось неправильным развлекаться, когда было неясно, получил ли мой друг алкогольное отравление.

Однако я могла закурить. Я всегда могла закурить.

Я полезла в сумку, но обнаружила, что оставила сигареты в машине.

– Эй, я сейчас быстренько сбегаю в машину.

Меня страшно взбесило, что я почувствовала себя обязанной сообщить Кену, что собираюсь сделать, и еще больше взбесило то, что он почувствовал себя обязанным пойти со мной. Мы даже парой не были – за ужином он совершенно ясно дал мне это понять, – но он все равно пошел со мной, захватив по пути свое черное пальто с вешалки в прихожей.

Мы спустились вниз, не обменявшись ни словом. Я обошла здание и раздраженно заметила, что бордовый «Эклипс» Кена стоит возле моего «Мустанга». Кен встал между ними и смотрел, как я открываю машину и достаю свое курево.

– Черт, как тут холодно, – пожаловалась я, вытряхивая сигарету из картонной пачки.

– Тебе лучше бросить курить, – заметил Кен, приподнимая бровь. Его руки были сложены на груди, а плечи приподняты до ушей.

Я знала, что ему тоже холодно; он просто был слишком упрям, чтобы признать это.

Я сунула сигарету в рот и закатила глаза, прикуривая. Теплый, грязный дым наполнил мои легкие, и я сразу расслабилась. Делая длинный восхитительный выдох, я ответила ему, как всегда отвечала всем врачам, своим родителям, своим начальникам – практически всем ответственным взрослым в своей жизни, когда они приставали ко мне, чтобы я бросила свое любимое занятие.

– Я брошу, когда забеременею.

Вторая бровь Кена присоединилась к первой.

– А когда ты забеременеешь?

«Выдохни, козел».