Настоящий полковник Ильин Андрей

— Опять верно. Брать на мушку командиров, чтобы деморализовать личный состав атакующего подразделения.

— По-настоящему брать на мушку? Или…

— По-настоящему.

— Но это преступление.

— Ты же на боевые ходил. И тоже не в белых перчатках.

— То боевые. Там свои законы. Здесь — свои. Уголовные.

— Боишься?

— Испытываю вполне понятные опасения. Ведь, как я понимаю, дело идет не об оказывающем сопротивление противнике? Идет о высокопоставленных гражданских чиновниках и бизнесменах. Ликвидация которых чревата серьезным уголовным расследованием…

— Я не предлагаю тебе заниматься уголовщиной. Я предлагаю тебе спланировать операцию, найти исполнителей и координировать их работу.

— Можно вопрос?

— Задавай.

— Почему этим делом должен заниматься я? Именно я?

— Хотя бы потому, что ты это дело начал. По своей личной инициативе. Раз ты его начал, значит, тебе его и завершать. Ты дольше других сидишь в теме. Лучше других в ней ориентируешься. Зачем допускать к известной тебе информации кого-то еще? Это неразумно. Опасно. И противоречит нашим принципам. И есть еще одна причина. Касающаяся тебя лично.

— Меня?

— Тебя! С недавних пор у тебя появились враги. В городе, куда ты ездил в командировку. И что-то там с ними не поделил.

— Откуда известно?

— Из источников, близких к МВД. В министерство пришел запрос об уточнении полномочий группы откомандированных в горотдел милиции работников Военной прокуратуры. Под тебя копают. Активно копают. И докопают. Если их не остановить.

— Что мне надлежит делать?

— Готовить сценарии акций. Искать не имеющих отношения к военной разведке исполнителей. Мне кажется, одного я вам могу подсказать.

— Кто он?

— Полковник. Полковник в отставке Зубанов.

— Зубанов?

— Да. Он спец. Знает местные условия. Знает назначенные к ликвидации объекты. Имеет с ними личные счеты, что облегчает вербовку. И, что немаловажно, обязан тебе. Жизнью обязан. Потому что ты вытащил его у черта из пасти. Он идеальный кандидат.

— Он может не согласиться.

— Согласится. Ему деваться некуда. От нас деваться некуда. И вообще некуда. Он один. Ему к какой-нибудь силе прибиваться надо, чтобы выжить.

— Может не подействовать.

— Не подействует — припугни. Например, следствием по делу об убийстве двух заключенных. И возможностью выдачи его МВД. Объясни, что между тюрьмой и нами ему лучше выбрать нас. Хотя бы потому, что за тех, кого он убил, меньше вышки в зоне не дают. Даже если суд проявил снисходительность. Еще вопросы есть?

— Нет.

— Тогда иди. Подготовь свои соображения по предложенной операции. И доложи мне… Завтра доложи. До девятнадцати вечера…

* * *

Пациент лежал на казенной, с инвентарным номером, металлической кровати. На слежавшемся, в бурых пятнах матрасе. Застеленном серым постельным бельем, проштампованным синими квадратами печатей ХОЗУ.

Пациент лежал, растянутый гирями, и смотрел сквозь металлическую решетку спинки на противоположную, совершенно пустую стену.

Интересно, зачем он здесь?

А не там? Где был. И, по идее, должен был остаться. Навсегда.

Почему он лежит здесь, на простынях ХОЗУ в/ч 21175?

Что это за в/ч 21175?

Госпиталь? Судя по всему, госпиталь. Судя по казенной обстановке и штампам на простыне. Но не госпиталь, если вспомнить питание и обхождение обслуживающего персонала. Если вспомнить о еде и обхождении, это дом отдыха высшего класса. В который он не покупал путевку.

А раз не покупал путевку и не попадал сюда добровольно, то, вполне возможно, это не госпиталь и не дом отдыха, а…

Пациент нажал кнопку вызова медсестры.

— Вам что-то требуется? — через минуту спросила она.

— Позвонить. Домой.

— Это невозможно.

— Почему?

— У нас телефоны не работают.

— А вы протяните провод с нижнего этажа.

— Там тоже не работают. Все не работают. Говорят, какая-то авария.

— Странно. А я слышал звонок.

— Вам показалось.

— Может быть. Тогда я попрошу у вас ручку, бумагу и конверт.

— Зачем?

— Письмо написать.

— Вы не можете. У вас рука сломана.

— Зато у вас не сломана. Я вам продиктую.

— Хорошо. Я разнесу лекарства и приду. Через полчаса.

Через полчаса сестра не пришла.

Пациент снова нажал кнопку вызова. Через мгновенье пришла медсестра. Не та медсестра. Другая.

— Что вы хотите?

— Написать письмо. Так как знаю, что у вас телефоны сломаны.

— У нас?.. Ах, ну да. Сломаны.

— Ну вот. Остается писать письма.

— Но…

— Я знаю, что не могу, потому что у меня сломана рука, но я буду вам диктовать, а вы — писать. Согласны?

— Ну да Конечно! — согласилась медсестра. — Только через час. Когда я освобожусь.

— Нет, сейчас!

— Обязательно сейчас?

— Обязательно! Потому что я не могу позвонить, а мне надо срочно сообщить о случившемся жене и родственникам.

— Ну хорошо, сейчас за бумагой и ручкой схожу.

И больше не вернулась.

Значит, такие здесь порядки. Говорить, что сломался телефон. И исчезать. Когда просят помочь написать письмо.

Пациент вдавил кнопку вызова.

Через минуту зашла… вернее, зашел. Медбрат. С шеей, в обхват равной талии медсестер.

— Чего тебе? — спросил он.

— А ты кто?

— Я? Я медбрат.

— А сестрички где?

— Сестрички? Они это… по нужде пошли.

— По какой?

— Что по какой?

— По какой нужде?

— По долгой. Чего тебе надо?

— В таком случае судно.

— Чего?!

— Судно поднеси. И подержи. Я тоже по нужде. Долгой.

— Я?

— Ну да, ты. Ты ведь медбрат. Или не медбрат?

— Медбрат.

— Тогда неси судно. Или ручку, бумагу и конверт.

— Зачем бумагу?

— Письмо написать.

— Письмо…

— Или судно. Выбирай.

— Ладно. Сейчас.

— Если ты тоже… вдруг по нужде, то я буду требовать начальство. И пока оно не явится, перестану есть. Медбрат принес бумагу и ручку.

— Пиши.

Расправил на тумбочке лист, приготовил ручку.

— Милая моя жена. Драгоценная моя птичка-невеличка. Трясогузка любимая… Написал?

— Медленнее. Я не успеваю.

— Трясогузка любимая. Цветок лазоревый в безводной степи, иссушенной солнцем. Антилопа, спустившаяся с…

И так две с половиной страницы.

— Все, что ли?

— Все.

— Ну тогда я пошел.

— Погоди. Адрес.

Пациент продиктовал взятый наобум адрес. Медбрат надписал его на конверте.

— Ну я пошел…

— А обратный адрес?

— Обратный…

— Да, вот этот, где я лежу. Иначе как я получу ответ?

— Этот… Этот я потом впишу.

— Почему потом?

— Я индекса не помню.

— Не надо индекса. Без него дойдет. Ну давай, пиши. Какая улица?

— Я не помню.

— Давай кого-нибудь позовем. Кто знает. Или ты не хочешь давать мне адрес? Почему ты не хочешь давать мне адрес? Все вы не хотите?

— Я? Нет. Я хочу…

— Тогда давай узнаем адрес. Давай! Раз ты хочешь. Давай старшую сестру позовем или дворника. Они скажут.

— Ладно. Узнаю. И отправлю.

— Нет, так не пойдет. Я хочу знать, что письмо имеет обратный адрес. Иначе зачем я его писал?

— Хорошо. Ладно. Я сейчас…

Так, все понятно. Почему телефоны поломались. Почему медсестры и медбратья исчезают.

Не дом отдыха это. И не госпиталь. Вернее, госпиталь тоже. Но и тюрьма. В первую очередь тюрьма. Не такая явная, как были раньше, но все равно тюрьма. С хорошим питанием и милыми медсестрами.

Его вытащили из одной тюрьмы, чтобы посадить в другую.

Кто посадил?

Тот, кто освободил!

Зачем посадил?

Затем, что он нужен. Зачем-то нужен.

Зачем нужен? Зачем освобождают из тюрем, пересаживая в другие?

Из-за информации. Изымая опасного свидетеля. Или…

Другие «или» в голову не приходили. Чтобы узнать другие «или», надо было узнать, кто его похитил.

Кто были те бравые ребята, которые вытащили его с того света? Кто-то из местной братии? Федоров? Или кто-то еще?

Кто?!

Пациент нажал на кнопку вызова и держал ее, пока к нему сбежались все, кто был в коридоре.

— Я хочу видеть ваше начальство!

— Главврача?

— Нет. Не главврача. Того, кто меня на эту койку уложил.

— Вас сюда главврач уложил…

— Хорошо. Передайте вашему главврачу, что, если он не объявится до завтрашнего дня, я прекращу курс лечения. С ними прекращу. Категорически прекращу!..

* * *

— Как здоровье? — радостно улыбаясь, спросил человек в белом, накинутом поверх гражданской одежды халате. Спросил генерал Федоров.

Генерал Федоров!

Значит, все-таки он, Федоров!.. Что, наверное, гораздо лучше, чем если не Федоров. А может быть… Может быть, гораздо хуже…

— Очухался? После всех тех передряг?

— Значит, выходит, ты… Главврач этой больницы?

— Выходит, я. И не только этой.

— Что ты хочешь?

— Узнать о состоянии твоего здоровья. Как оно?

— Раз ложку самостоятельно держать могу, значит, нормальное. Что еще?

— Ты не любезен. Хотя я вытащил тебя из серьезной передряги. По твоей, между прочим, просьбе.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Обращайся, когда надо.

— А оплата?

— Какая оплата?

— По факту. По факту спасения. Сколько за это надо платить?

— Ни копейки.

— Я не про копейки. Я совсем про другую валюту.

— Про биты?

— В том числе.

— Битами, да, битами помочь придется. Если, конечно, ты захочешь.

— А если нет?

— Справимся сами. Общее направление поиска ты нам показал. Дальше только ленивый не разберется. Но если ты найдешь возможным нам помочь — будем благодарны.

Мягко стелил генерал Федоров. Слишком мягко. Если бы он начал торговлю, если бы что-нибудь требовал, было бы спокойней. Но он не требовал. Он ничего не требовал. Кроме информации, которая многого не стоила.

Чего же он добивается? Тем, что ничего не добивается?

Чего?!

В благородный порыв собеседника полковник не верил. В спецслужбах не бывает благородных людей. Бывают умные. Бывают жалостливые. Бывают дураки. Но не бывает благородных. Потому что работа в спецслужбах прямо противоречит проявлению подобного рода человеческих качеств.

Не мог быть генерал Федоров благородным. Или не мог быть генералом ГРУ.

— Я могу понять эти слова как освобождение от всяческих обязательств?

— Можешь.

— То есть я свободен?

— Нет. Пока не свободен. От гипса не свободен. А вот когда его снимут…

— Что будет? Когда снимут? — насторожился Зубанов.

— Надеюсь — радостное известие. Для тебя.

— Какое?

— Поправишься — узнаешь.

Нет, не прост генерал. Ох, не прост! Наобещал с три короба, а главного не сказал.

Наобещал, чтобы удержать нужного ему пациента здесь, в этой палате. Ведь тому, кто свободен, незачем бежать. Вера в счастливое будущее удерживает узника на месте надежней вооруженной охраны.

Может, в этом дело?

Но тогда зачем его здесь удерживать? Чем он может быть полезен генералу Федорову? Чем он хочет обрадовать его после снятия гипса? Чем?

Чем?..

Через месяц гипс сняли. И сразу явился генерал.

— Рад, что ты уже не больной. Что в нормальной форме…

— Чем ты меня хотел обрадовать?

— Действительно, хотел.

— Чем?

— Не терпится?

— Да. Уже целый месяц.

— Тогда начинаю радовать. У тебя появился шанс расквитаться со своими обидчиками.

— С какими?