Любовь на все времена Смолл Бертрис

"Черт, — подумал он, — какой же миленькой она стала. Неужели это из-за меня, а может быть, из-за ребенка, а может быть, из-за того и другого вместе?» Его устроило бы и то и другое.

— О, Эйден, любовь моя, — сказал он, — я преподнесу тебе целый мир, а впереди у нас долгая и прекрасная жизнь, полная наслаждений! — Потом он поцеловал ее, чувствуя, как ее губы раздвинулись, впуская его язык. Каким сладостным было ее неостывшее нетерпение, и он обожал ее за это. Ее веки снова налились тяжестью, и он следил, как она засыпала, и подумал, в который раз за прошедшие несколько месяцев, о том, как ему повезло, что он встретил ее.

Немного севернее Оксфорда лорд и леди Блисс снова пересели в свою карету. Половина пути до дома уже была пройдена, и поэтому последние мили не казались им такими ужасными, пока карета подпрыгивала на пыльных по-летнему дорогах.

Они приехали в Перрок-Ройял и узнали, что на следующей неделе состоится помолвка маленькой Велвет де Мариско. Самая младшая племянница Конна должна была выйти замуж по достижении шестнадцатилетнего возраста за наследника графа Брок-Кэрнского, юного Александра Гордона. Он и его отец Ангус через несколько дней должны были приехать из своего дома Дан-Брока, расположенного в горной местности к западу от Абердина.

Ангус Гордон был старым приятелем Адама де Мариско. Они вдвоем мальчишками побывали во Франции, куда графа отправили изучать науки и одновременно служить некоторое время своей сводной сестре, маленькой королеве Скоттов, которая была замужем за юным болезненным королем Франции. Еще юношами они обсуждали возможность породнить их семьи с помощью брака, и сейчас мечта должна была осуществиться официальной помолвкой пятилетней дочери Адама, Велвет, и пятнадцатилетнего сына Ангуса, Алекса.

Скай не одобряла браков по договоренности. Ее первый брак был именно таким и с самого начала оказался бедствием. Она хотела, чтобы ее дочери были счастливы в браке, вышли замуж по любви. Последнего она добилась для своей старшей дочери Виллоу, которая была замужем за Джеймсом Эдвардсом, привлекательным молодым графом Альсестерским. Она хотела, чтобы такое же счастье выпало и двум другим ее дочерям, Дейдре Бурк и Велвет де Мариско. Тем не менее она не пошла против воли своего мужа и согласилась на этот брак. Однако выдвинула условие, что когда Велвет вырастет и окажется, что договоренность ее родителей не нравится ей, она не обязана будет следовать ей, а может повиноваться велению собственного сердца.

Большой дом был переполнен, но Скай настояла, чтобы Конн и Эйден на время праздника остались на ночь, особенно после того, как узнала о положении Эйден.

— Я так рада за вас, — сказала она, обнимая свою невестку. — Похоже, что в этом году будет много детей. Виллоу родит в следующем месяце, а ваш ребенок родится зимой. Оба моих старших сына родились зимой. Мы попросим мою сестру Эйбхлин приехать из Ирландии, чтобы присмотреть за вами. Конн рассказывал вам об Эйбхлин?

— О врачующей монахине? Да, я хочу встретиться с ней, ведь я никогда не слышала, чтобы женщина была врачом.

— Она совершенно поразительная, — сказала Скай. — У нашего отца было одиннадцать оставшихся в живых детей, и четверых из них наши братья и сестры считают ненормальными. Я, конечно, среди них, потому что осмелилась принять на себя ответственность за всю семью после смерти отца. Мои старшие сестры, кроме Эйбхлин, никогда не простили мне этого. Сама Эйбхлин решила стать монахиней, а потом отказалась от пребывания в монастыре. Она решила ходить по селениям, излечивая больных. Майкл, ставший священником после того, как смог бросить море и перестать пиратствовать, как наш отец, и, конечно, Конн, который решил искать счастья в Англии вместо того, чтобы бороться с англичанами! — Она засмеялась. — Вы попали в ту еще семейку, Эйден.

В Королевском Молверне начали собираться дети Скай. Из Ирландии приехал ее старший сын Эван О'Флахерти, его жена Гвиннет и их дети. Брат Эвана, Мурроу, вернулся домой из дальнего путешествия, остановившись в Девоне, взял свою жену Джоанну, приходившуюся Гвиннет сестрой, и привез ее с детьми. Виллоу, растолстевшая от своей первой беременности, но цветущая от гордости и счастья, приехала со своим мужем. От двора прибыли два сводных брата — Робин Саутвуд, граф Линмутский, и лорд Патрик Бурк. Старшая сестра Патрика, Дейдра, могла бы тоже служить при дворе, но у нее не было желания, и она предпочла оставаться с матерью. Сейчас они все собрались, чтобы присутствовать при помолвке их самой младшей сестры, и мальчишки дразнили Дейдру тем, что ее младшая сестра выйдет замуж задолго до того, как это сделает она сама.

Обычно спокойная Дейдра посмотрела на графа Брок-Кэрнского и его сына и сказала с видом предсказательницы;

— Я не была бы счастлива, выйдя замуж за человека, подобного Александру Гордону. Он слишком энергичен для меня. Мне нужен спокойный, нежный человек.

Эйден обняла свою молодую племянницу.

— Мне кажется, что для такой молоденькой девушки ты слишком рассудительна, — сказала она, разглядывая молодого Александра Гордона.

Это был надменный долговязый мальчик с копной черных волос и янтарно-золотистыми глазами. Он тщательно выговаривал английские слова с размеренной интонацией, но в его речи отчетливо слышался шотландский акцент. Он был образован, посещал университет в Абердине, но никогда раньше не выезжал за пределы Шотландии, хотя его отец действительно говорил что-то о его учебе во Франции, где когда-то учился сам.

На помолвке присутствовали ближайшие родственники, сэр Роберт Смолл и его сестра Сесили. В то время проводить мессу запрещалось, но ни один из слуг в Королевском Молверне, большинство из которых принадлежало к старой церкви, не донес бы на семейство де Мариско или на их священника, которого почитали в округе.

Маленькая будущая невеста была очаровательна в бледно-розовом (Шелковом платье, с венком из роз на золотисто-каштановых волосах. Она была очень горда, что, несмотря на малолетство, смогла написать свое имя на официальном документе рядом с именем своего жениха.

Эйден с некоторым изумлением наблюдала за молодой парой и думала о том, как она рада, что ее отец не устроил ей помолвку в юности. Алекса смущали и проявление к нему добрых чувств, и маленькая девочка, которая когда-нибудь станет его женой. Глядя на нее, он не мог представить ее взрослой, хотя себя самого считал взрослым. Пытаясь выразить дружеские чувства, он предложил маленькой невесте сладости. Она взяла их, пролепетав слова благодарности, а потом, бросив на него из-под ресниц неожиданно взрослый взгляд, поспешила обратно, в безопасность материнских коленей.

Празднование помолвки было коротким и продолжалось всего один день. Единственной дочери Ангуса Гордона предстояло выходить замуж через несколько недель, и он оставил и ее, и жену в Шотландии в это смутное время, чтобы съездить на юг, на помолвку своего наследника. Кроме того, было особенно неосмотрительно оставлять свои владения без хозяина. На следующее утро после помолвки граф Брок-Кэрнский и его сын выехали на север, но сделали это не раньше волнующего завершения предыдущего дня, когда дочь Скай, Виллоу, быстро разрешилась от бремени своим первым ребенком, здоровым, пронзительно кричащим мальчишкой, который из-за необычных обстоятельств своего рождения был немедленно окрещен, а новобрачная пара стала его крестными.

Пока на следующий день они полями ехали к себе домой, Эйден продолжала смеяться над той суматохой, причиной которой явилась молодая Виллоу, и над тем, как ее золовка, обычно сохраняющая контроль над собой, была явно потрясена испытаниями, выпавшими на долю ее дочери.

— Я не могу поверить в это, — сказал Конн, наверное, в сотый раз. — Никогда бы не подумал, что Скай может так волноваться. У нее было много собственных детей.

— Да, но на этот раз рожала ее дочь, — ответила Эйден. — Одно дело страдать от собственной боли, но видеть, как мучается твой ребенок, это совсем другое дело. Мне только предстоит стать матерью, но я уже понимаю такие вещи.

Он потянулся и взял ее за руку, пока их лошади мирно брели рядом.

— Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Я так тебя люблю.

Они проехали по полю, заросшему желтым тысячелистником, и вверх по очень пологому склону холма. Остановившись на минутку на его гребне, они посмотрели на Перрок-Ройял, мирно лежащий в лучах послеполуденного солнца. Ромашковый луг был уже аккуратно скошен и похож на кусок бледно-зеленого бархата, расстеленного перед домом. Сады представляли буйство ярких красок, а на спокойной воде озера безмятежно плавали птицы. С одной стороны озера сохранился небольшой лес, в котором жили олени Перрок-Ройял, и они увидели, как олениха с двумя телятами вышла из леса к озеру на водопой. Конн и его жена не обменялись ни единым словом. В этом не было необходимости. Они просто спокойно смотрели, улыбаясь друг другу, оглядывая свой непотревоженный маленький мирок. Наконец лошади беспокойно зашевелились под ними, и они начали потихоньку спускаться к дому.

Когда они подъехали, вышел конюший, чтобы принять их лошадей, а из дома навстречу спешил Бил.

— Милорд, вас ждут какие-то джентльмены.

— Благодарю тебя, Бил, — сказал Конн и поспешил в дом вместе с Эйден.

В коридоре стояло примерно полдюжины мужчин, одетых в форму личной гвардии королевы.

Конн вышел вперед.

— Добро пожаловать в Перрок-Ройял, джентльмены. Надеюсь, Бил предложил вам освежительное. — Он не узнавал ни одного из них, однако гвардейцы часто уходили в отставку, как сделал и он сам, а служить в личной гвардии королевы считалось большой честью, и туда поступали вновь прибывшие ко двору. — Что я могу сделать для вас?

Начальник группы сделал шаг вперед.

— Вы Конн Сен-Мишель, урожденный О'Малли с острова Иннисфаны, сейчас известный как лорд Блисс?

— Это я, сэр.

— Тогда мой тягостный долг состоит в том, чтобы известить вас, милорд, что именем королевы вы арестованы.

— Что? — Конн был совершенно ошеломлен.

— Мы прибыли, милорд, сопроводить вас в Лондон, где вас заключат в Тауэр до решения ее величества.

— Нет! — Эйден побелела от ужаса. — Нет! — повторила она. — Здесь какая-то ошибка! Какая-то ошибка!

Конн обнял жену.

— Все в порядке, милая. Я не сделал ничего плохого.

Это просто ошибка.

— Они приехали забрать тебя в Тауэр! — закричала она. — Я никогда не увижу тебя! — Тут она залилась слезами. Он крепко обнял ее, тщетно пытаясь утешить.

— Моя жена, — сказал он явно чувствующему себя неловко начальнику стражи, — только недавно забеременела. — Потом он приподнял к себе ее залитое слезами лицо. — Я верю Бесс, Эйден. Теперь возьми себя в руки, любовь моя, и послушай меня. Я еду с этими джентльменами. Ты должна послать в Королевский Молверн за Адамом и сообщить ему, что произошло. Он поймет, что надо делать. Ты поняла меня, Эйден?

— Д… да, — всхлипнула она.

— Бил! — крикнул Конн. Дворецкий появился.

— Да, милорд?

— Принеси мне шпагу, быстро!

Казалось, прошла вечность, пока они стояли в большом зале, ожидая, когда Бил принесет Конну шпагу. Эйден прильнула к мужу, вне себя от страха. Конн крепко прижимал ее к себе, а его сердце нервно билось. Он не мог представить, почему оказался в таком положении. Может быть, его старшие братья снова натворили что-то, но если дело заключалось в этом, почему королева не сказала ничего, когда они были в Лондоне? Королевские посланцы беспокойно переминались с ноги на ногу в ожидании. Они сами не знали ничего, просто получили приказ арестовать этого человека. Кто знает, что он натворил? Это могло быть все что угодно, от серьезного обвинения в измене до какой-то глупости, вроде совращения жены какой-нибудь важной персоны или его дочери. У него была репутация человека, способного на подобные выходки.

— Ваша шпага, милорд. — Бил вручил клинок Конну.

Конн кивнул в знак благодарности, а потом, выпустив Эйден из своих объятий, повернулся к начальнику гвардии и протянул ему оружие.

— Моя шпага, — спокойно сказал он. Капитан взял ее и сказал:

— Могу я получить ваше слово, милорд, что вы не сделаете попытки бежать?

— Я даю его вам, — ответил Конн со спокойствием, скрывавшим его волнение.

— Благодарю вас, милорд, тогда мы готовы ехать.

— Нет, — закричала Эйден, — только не сейчас, сэр! Сегодня поздно. Подождите до утра!

— Миледи, у меня есть приказ доставить вашего мужа в Лондон как можно скорее. У нас осталось еще по меньшей мере шесть часов светлого времени, и мы сможем покрыть много миль по дороге в Лондон до наступления темноты. — Он посмотрел на Конна. — Вы когда-нибудь были в Тауэре, сэр?

— Нет, — сказал Конн.

— Тогда вам лучше захватить с собой кошелек потяжелее, милорд. Условия в камере, которую вы получите, будут зависеть от ваших возможностей. Те, кто не в состоянии платить, обычно оказываются в камерах, которые ниже уровня реки, но те, у кого есть серебро, могут получить пристойное место, еду, а в холодное время даже дрова и вино. В Тауэре за все нужно платить.

Эйден начала успокаиваться и приводить в порядок свои мысли.

— Подождите! — сурово сказала она. — Поскольку вы сами сказали, что сегодня у вас еще много светлого времени, вы можете остаться еще на полчаса, пока мой муж переоденется, а я соберу ему необходимые вещи. Он не может ехать в таком виде и без денег.

— Согласен, миледи, — сказал капитан. — У меня нет возражений, но не тратьте время, пытаясь предотвратить наш отъезд, мадам.

Эйден распрямилась в полный рост и на шаг отступила от мужа. Она, как, к величайшему своему смущению, увидел начальник, была такой же высокой, как и он сам.

— Сэр, у вас есть слово, данное моим мужем, а теперь я даю вам и свое. Мы не задержимся. — Потом она прошла в направлении большого зала. — Заходите, джентльмены, и ждите здесь. Лестница в нашу спальню начинается отсюда.

Оставшись с мужем в спальне, Эйден обратила к Конну побелевшее лицо, но голос ее был спокоен.

— Ты понимаешь, что все это значит?

— Нет, если только мои братья снова не натворили беды. Обычно Бесс возлагает ответственность за них на Скай. Она отсидела положенное ей в Тауэре и вышла оттуда невредимой.

— Скай была в Тауэре? — Эйден была потрясена.

— Да, Дейдра родилась там; Скай и королева многие годы не ладили друг с другом, душечка. Ты понимаешь, они во многом похожи. Две сильные женщины, каждая из них всегда боролась за свое счастье. Вначале, когда Скай впервые приехала в Англию и вышла замуж за Джеффри Саутвуда, она и королева были друзьями. Потом Саутвуд умер вместе с их младшим сыном. Согласно его завещанию, Скай должна была нести всю ответственность сама, но королева не приняла во внимание последнюю волю графа и возложила ответственность за Робина на лорда Дадли. Бесс знала, что Дадли похотливо добивался Скай, и, поскольку сама она не могла выйти за него замуж, она искала способ угодить ему в другом!

Она знала, что Скай не выносит Дадли, и, стало быть, понимала, что моя сестра не будет представлять угрозы ее собственным отношениям с этим человеком. Роберт Дадли изнасиловал Скай, а когда та пожаловалась королеве, Бесс призналась ей, что знала о притязаниях Дадли, но что она закроет на это глаза, чтобы не омрачать ему жизнь. С этого момента отношения между моей сестрой и королевой изменились. Английские торговые суда начали подвергаться разбойным нападениям у берегов Ирландии и в водах между Англией и Ирландией. Королева теряла большую часть доходов. Она возложила на Скай вину за разбойные нападения.

— Разве она и в самом деле имела к этому отношение? — У Эйден широко раскрылись глаза от таких открытий в отношении ее прекрасной золовки.

Конн хмыкнул.

— Королева никогда не смогла доказать этого, — ответил он, но веселое выражение лица, с которым он ответил ей, подсказало Эйден то, что ей хотелось узнать. Конн продолжал:

— Скай снова вышла замуж. На этот раз за Найла Бурка. Однако на этом их отношения с королевой не закончились. Бесс расставила ловушку для Скай, которой моя сестра умело избежала. Разъярившись, королева приказала арестовать ее и посадить в Тауэр на несколько недель. Вот так получилось, что Дейдра родилась там.

Наконец с помощью Адама и лорда Берли Скай выпустили, и они с Найлом вернулись сначала в Девон, а потом на родину Найла, в Ирландию, где родился Патрик. После смерти Найла Скай понадобилась помощь Бесс для сохранения земель Бурков за Патриком, поскольку тому не было еще и года. Королева примирилась с этим при условии, что в интересах Англии Скай согласится на брак по политическим мотивам, что Скай и сделала, но скоро она овдовела снова, а когда они с Адамом поженились во Франции, не получив на это разрешения королевы, Бесс отняла земли у Бурков и отдала их какому-то англичанину. Мир снова был заключен между ними, а потом королева отобрала Велвет у Скай и Адама, потому что ей снова понадобилась их помощь. Конечно, когда она получила ее, она вернула мою племянницу родителям, подарила им Королевский Молверн, а Патрику — земли в Англии и запретила моей сестре появляться и при дворе и в Лондоне. Она использовала это в качестве предлога — поселившись у моря, Скай могла бы стать опасной для нее. Она заставила мою сестру передать обязанности главы семейства О'Малли нашему брату, Майклу, епископу Мид-Коннота, что, по моему мнению, было совершенно неразумно. На самом деле, я думаю, она ревнует Скай так же безудержно, как и тайно восхищается ею. Что касается Скай, ей Бесс нравится, хотя она никогда не признается в этом вслух. — Он успокаивающе улыбнулся жене. — Ты видишь, милая, ничего страшного нет в том, что мне придется сидеть в Тауэре. Много хороших людей попадали туда, включая и королеву, и выходили оттуда невредимыми.

— И многие входили внутрь живыми только для того, чтобы выйти оттуда, лишившись головы, — ответила она.

— Эйден, я не сделал ничего дурного. В чем бы там ни было дело, все быстро прояснится. Теперь помоги мне переодеться и принеси увесистый кошелек. Мне не хочется возвращаться в летний Лондон. По крайней мере в этой чертовой тюрьме я не буду испытывать неудобств.

Эйден засмеялась. Она с облегчением видела его недовольство после той безупречной вежливости, с которой он общался с капитаном королевской гвардии.

— Я соберу чистое белье, мой дорогой, и предупрежу Клуни. Я хочу, чтобы он поехал с тобой. — Уже успокоившись, Эйден быстро занялась делами, собрав для мужа небольшой узел с чистыми чулками и другими предметами личного туалета, щетками для волос и зубов и игральными костями, которые могли бы развлечь его. Потом поспешила разыскать Клуни.

Однако Бил уже предупредил его о тревожных событиях.

Когда Эйден вернулась в большой зал, он был уже в сапогах и ждал своего хозяина. Она отозвала его в сторону.

— Ты знаешь?

— Да, и мне тоже интересно знать, в чем тут дело, миледи. Я пошлю вам весточку, как только смогу. Слугам разрешается входить и выходить из Тауэра по их усмотрению. — Он поколебался минутку, а потом сказал:

— Присмотрите за Мег, прошу вас, но Бога ради, миледи, не говорите ей, что я просил об этом. Если вы сделаете это, мне живым не быть. Эта ваша старуха так сварлива.

Эйден подавила улыбку. Она знала, что Клуни нравится Мег больше, чем она призналась бы в этом, и ей было приятно, что слуга Конна испытывал ответные чувства.

— Ты хороший человек, Клуни, — спокойно сказала она. — Присматривай за милордом и следи, чтобы у него не, было неприятностей.

— Я постараюсь, миледи.

После этого Эйден поспешила в контору поместья и из потаенного места достала кошелек для мужа. Она наполнила его серебром, однако добавила десять золотых монет. Потом, после некоторого раздумья, взяла кошелек поменьше, чтобы дать его Клуни на случай острой необходимости, и когда снова вернулась в зал, дала ему надлежащие приказания.

Конн уже ждал ее, и она отдала ему кошелек, который он положил в камзол. Он стоял в дорожном платье, в высоких, крепких башмаках, расшитом коричневом камзоле, который был застегнут на несколько пуговиц, как и его шелковая рубашка с распахнутым воротом, надетая под камзол. В руках он держал длинный плащ.

— Где твои перчатки для верховой езды? — спросила она. — Ты же не можешь ехать всю дорогу до Лондона без них, Конн.

— Они со мной, Эйден, — сказал он ласково и показал их ей.

— Надолго ли? — прошептала она.

— Не знаю, но что бы там ни было, это не серьезно. Думаю, что ненадолго.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она.

— Я люблю тебя, — сказал он, а потом, притянув ее к себе, страстно поцеловал. Он провел губами по ее губам, как будто запоминая их. — Береги ребенка, — приказал он, а потом, отпустив ее, крупными шагами вышел из зала.

— Конн!

Он остановился и повернулся.

— Оставайся здесь, Эйден, — приказал он. — Я не хочу, чтобы моим последним впечатлением от дома была ты, машущая мне рукой на прощание. Я скорее предпочел бы, чтобы моим первым впечатлением при возвращении домой была ты, поджидающая меня на пороге.

Она кивнула, полностью понимая его.

— Удачи тебе, милорд, — крикнула она, — и пусть Бог вернет тебя в целости домой, ко мне.

Послав ей легкий воздушный поцелуй, он повернулся и торопливо вышел из дома. Проклятие, но он готов был расплакаться и, конечно, не хотел, чтобы она увидела его слезы.

Они сели на лошадей.

— Вы поедете рядом со мной, милорд, — сказал капитан гвардии. — Меня зовут Уильям Стендиш.

Конн кивнул.

— Благодарю вас, капитан Стендиш. Они еще не доехали до конца подъездной аллеи, когда увидели двух человек, галопом скакавших через поля и криками призывая их остановиться.

— Это моя сестра и ее муж, лорд и леди де Мариско, — сказал Конн.

— Клянусь Богом, милорд, — сказал Уилл Стендиш с улыбкой, — новости распространяются в деревне быстрее, чем при дворе.

— Вероятно, один из слуг выехал к ним в ту же секунду, как только мы узнали о цели вашего приезда, — сказал Конн. — У нас дружная семья.

Скай и Адам близко подъехали к Конну и его эскорту, и Скай крикнула:

— Что это означает, Конн? Это правда, что ты арестован? Почему? Мне помнится, ты сказал, что ваша поездка в Лондон была удачной и что она снова милостива к вам.

Капитан Стендиш раскрыл рот, увидев красивую женщину. Он слышал рассказы о Скай О'Малли, но не ожидал, что она может быть так прекрасна, а это было именно так.

— Скай, беру Бога в свидетели, но я не знаю, что происходит. Я понятия не имею, почему меня арестовали, и не надо изводить этого беднягу капитана, потому что он тоже не знает.

— Не знает или не хочет сказать, — огрызнулась она. — Неужели эта женщина никогда не оставит нашу семью в покое? Я еду в Лондон с тобой!

— Нельзя, Скай. Тебе запрещено появляться в Лондоне и при дворе. Адам, урезонь ее! Ты же ее муж! Адам де Мариско громко крякнул.

— Я чрезвычайно ценю твою уверенность в моей способности справиться с твоей сестрой, Конн, но тебя ведь не проведешь! Однако в этом конкретном случае я собираюсь сделать все, что смогу. — Он пристально посмотрел на жену. — Послушай меня, девочка, твой брат прав, беспокоясь о тебе. Королева выслала тебя сюда с глаз долой. Если бы она захотела увидеть тебя по этому делу, она бы потребовала твоего приезда. Она еще может это сделать. Если она поступит так, ты сможешь ехать в Лондон, но сейчас ты останешься дома и будешь присматривать за обеими дочерьми, которым ты нужна гораздо больше, чем Конну. Я провожу Робина и Патрика до места их службы и посмотрю, что смогу узнать.

— Но…

— Никаких «но», Скай! Ты думаешь, что можешь помочь своему брату, оскорбляя королеву?

— Скай, присмотри, пожалуйста, за Эйден. Она очень испугана. Вся ее жизнь прошла так спокойно, и я боюсь и за нее, и за ребенка, — попросил Конн сестру.

— У тебя есть деньги? — требовательно спросила она. — Чтобы выжить в этом чертовом Тауэре, требуется состояние.

Он кивнул, улыбнувшись ей.

"Как они похожи», — подумал капитан Стендиш, видя, как она отвечает улыбкой на улыбку.

— Тогда да поможет тебе Бог, братец, и если эта женщина тронет хотя бы волос на твоей голове, я…

— Скай! — предостерегающе оборвал ее Адам, и она, слегка скривив рот, замолчала и, повернув свою лошадь, ускакала галопом.

— Не волнуйся, Конн. В скачке гнев ее спадет и страхи за тебя улетучатся, прежде чем она доберется до дома. Скай позаботится об Эйден, а я буду в Лондоне к концу недели, приятель. — Он протянул большую руку, и Конн пожал ее такой же большой лапой.

— Спасибо, Адам. Узнай, что разнюхает Робин.

— Обязательно. — Адам заставил лошадь слегка попятиться и обратился к капитану Стендишу:

— Вы позаботитесь о безопасности моего родственника?

— Вам нет нужды опасаться на этот счет, милорд де Мариско, — последовал ответ, — нам приказали доставить лорда Блисса в Тауэр, и этот приказ мы в точности выполним.

Адам кивнул. — Тогда я тоже желаю тебе удачи, — сказал он и, махнув рукой Конну, поехал вслед за женой через поля.

Конн и сопровождавшие его люди ехали в тот вечер до половины одиннадцатого, пока не сгустились сумерки. Стало так темно, что дальше ехать было невозможно. Они нашли приют в амбаре какой-то богатой фермы, хозяйка которой на следующее утро предложила им отведать темного эля, свежего хлеба и вкусного твердого сыра. Непринужденные манеры Конна и его красивое лицо привлекли к нему внимание двух полногрудых фермерских дочек. Собравшись уезжать, он подарил каждой по поцелую и опустил им за корсажи по серебряному пенни.

— Мы ничем не заслужили вашей щедрости, милорд, — сказала одна из девушек.

— Но если вы не слишком спешите, — сказала другая, — мы будем рады взять вас с собой на сеновал.

— Ох, девушки, я и вправду очень сожалею, что не могу принять это доброе предложение, — сказал Конн, — но мы едем по королевскому делу, и оно не может ждать.

Они отъехали, и джентльмены, сопровождавшие Конца, вслух обменивались между собой словами восторга, в то время как Клуни хихикал по-дурацки (о чем Конн тотчас сказал ему) и думал, что все происходит как в былые дни.

— Вы понравились моим людям, — сказал капитан Стендиш, улыбаясь.

— Они молоды, — сухо заметил Конн, — а на молодых легко произвести впечатление.

Они ехали от рассвета до заката, останавливаясь только для того, чтобы дать отдохнуть лошадям, поесть, попить и облегчиться. По приезде в город Конна проводили в Тауэр, где приняли как арестованного. Его серебро помогло ему купить комнату довольно приличных размеров с камином и небольшим окном, выходящим на реку. В комнате не было ничего, кроме охапки заплесневелой соломы и помойного ведра. За несколько монет ему принесли пару тюфяков, стол и два стула. Пришел стражник и сообщил Конну, что его требуют на допрос.

Клуни сказал:

— Я выйду, милорд, чтобы купить кое-что из вещей, которые нам понадобятся.

Конн кивнул слуге и последовал за стражником по коридору и вниз по трем лестничным пролетам в темную комнату без окон. Понадобилось время, чтобы его глаза привыкли к мраку. Однако спустя некоторое время он понял, что на самом деле комната освещена, хоть и не очень ярко. Он также увидел Уильяма Сесила, лорда Берли, и еще одного, незнакомого ему человека, сидящих у стола. Его поставили перед ними.

— Милорд Берли?

— Лорд Блисс.

— Милорд, почему я здесь?

— Хватит, лорд Блисс, не будем жеманничать друг перед другом. Вы попались на измене. Расскажите мне все, и мы посмотрим, чем можно вам помочь.

— Измена? — Челюсть Конна отвисла. — Я ничего не знаю про измену! Несколько дней назад я был арестован без объяснения причин, и меня привезли из моего дома в Лондон. Моя жена вне себя от беспокойства. Она ожидает нашего первенца. Кто обвиняет меня в измене? Против кого? Против чего?

— Достаточно, лорд Блисс, — отеческим тоном сказал лорд Берли. — Разве вы будете отрицать, что исповедуете старую веру?

— Нет, хотя Бог знает, что для меня это не имеет значения.

— А будете ли вы отрицать, что совместно с другими людьми ваших убеждений вы составили заговор, замыслив убить королеву и возвести на трон Марию Шотландскую?

— Что? — в бешенстве закричал Конн. — Убить Бесс?

Нет! Никогда! Заменить ее на эту убогую, обманутую шотландскую шлюху? Нет! Тысячу раз нет!

Лорд Берли на секунду растерялся. Обычно ему доставляли проверенные сведения, хотя он должен был признаться, что именно это дело смутило его. Он никогда не считал Конна человеком, который позволил бы вовлечь себя в измену. Тем не менее нужно сохранять бдительность, а его обычно надежный доносчик утверждал, что Испания снова составила заговор против Елизаветы Тюдор.

Уже не в первый раз Испания и ее посол оказывались замешанными в подобного рода делах. За время правления королевы сменилось пять испанских послов. Первый из них, граф Фариа, доставшийся королеве после правления Марии Тюдор, был женат на Джейн Дормер, английской дворянке. Он покинул Англию в 1559 году, к великому облегчению Елизаветы, которой вовсе не нравился напыщенный граф.

Альварес де Куадра, епископ Аквилы, приехал ему на смену и прослужил своему королю четыре года, прежде чем умер от чумы в Лондоне. Королеве страшно нравилось водить его за нос, что она всегда делала, поскольку епископу недоставало чувства юмора. За ним последовал единственный испанский посол, который нравился королеве.

Диего Гусман де Сильва, епископ Толедский, занимал свой пост шесть лет. Элегантный от природы, утонченно образованный, он нравился всему двору. Ему, в свою очередь, нравилась Елизавета, потому что хоть он и был предан Испании, у него была ясная голова и он был не так фанатичен, как два его предшественника. Но епископ так тосковал по Испании, что попросил отставки у короля Филиппа и получил ее.

При выборе его преемника Испания круто изменила политику и послала в Англию Гуэро де Спеса, неприятного маленького человечка, чьи возмутительные манеры, необдуманные высказывания и явная склонность вносить смуту сделали его крайне непопулярным. Вовлеченный в заговор Ридольфи, он был выслан из Англии в конце декабря 1571 года.

В течение следующих шести лет Испания не присылала послов в Англию, и только в прошлом году приехал Бернадино де Мендоза. Королева была чрезвычайно недовольна им — невежественным, надменным и мстительным человеком. Уже поступали сведения, что он, как и его предшественник, участвовал в заговорах, имеющих целью свержение королевы. Всего несколько месяцев назад Антонио де Гуарас, испанский шпион в Англии с 1570 года, был арестован за его связь с пленной королевой Скоттов.

Сейчас тайными шпионами лорда Берли был раскрыт еще один заговор под условным названием «Избавление», и все указывало на активное участие в нем Конна Сен-Мишеля, лорда Блисса. Тем не менее Конн отрицал это. Конечно, он будет отрицать, ворчал про себя Уильям Сесил. Они признавались во всем только под пыткой. Он повернулся к сидевшему рядом человеку.

— Похоже, мистер Нортон, дело обстоит так, что нам придется допросить милорда Блисса несколько более пристрастно.

— Конечно, милорд, — последовал ответ, и человек по имени Нортон улыбнулся, обнажая несколько почерневших обломков зубов.

Нортон! Это имя ударом взорвалось в голове Конна, и его затошнило. Нортон, человек, за которым шла дурная слава пыточных дел мастера. Нортон, который так владел искусством пытки, что мог довести человека до безумия, даже не ломая ему костей. Что, Бога ради, происходит? Как он оказался втянутым в дело, столь серьезное? Чувствуя, что начинает паниковать, он глубоко вздохнул и заговорил:

— Милорд, вы обвиняете меня в участии в заговоре с целью убийства королевы и возведения на престол Марии Шотландской, и тем не менее вы не представляете мне ни малейших доказательств моей виновности. Был ли я обвинен? Кем? Пусть они выскажут это мне в лицо, милорд! Неужели это английское правосудие?

Лорд Берли снова пребывал в замешательстве. Ему нравился молодой лорд Блисс. Он и представить не мог его заговорщиком или фанатиком. Все это достаточно неприятно, а когда королева узнает об этом, она будет очень расстроена, тем не менее донос поступил, а безопасность Елизаветы Тюдор превыше всего. Уже поймано трое людей, выданных одним из двойных шпионов лорда Берли, и каждый из них указал на Конна Сен-Мишеля, лорда Блисса, как на главаря этого заговора. Он стряхнул с себя оцепенение.

— Вас обвинили трое людей, участвующих в этом заговоре, — сказал лорд Берли. — Скажите, милорд, если вы невиновны, как утверждаете, почему эти трое впутывают вас в заговор? Нет, пусть господин Нортон чуточку допросит вас, а потом мы посмотрим, что вы нам скажете.

Прежде чем Конн смог оказать сопротивление, его руки прижали к бокам и протащили через комнату, где он увидел большое колесо на стойке, которое сейчас опустили, чтобы Конна можно было подтянуть на него. Опытные руки ловко сорвали с него камзол, башмаки грубо стащили с ног, рубашку распахнули до пояса, а потом он был распластан на стойке, которую снова подтянули на высоту примерно шести футов от пола.

Испуганный и тем не менее завороженный, Конн наблюдал, как печально известный господин Нортон проверял внизу веревки и рычаги, которыми управлялось колесо. Почему он не сопротивляется своим тюремщикам, спрашивал он сам себя удивленно, но ответ он знал. Он до сих пор не мог поверить, что все происходящее на самом деле серьезно, а теперь, когда он почувствовал, что веревки, которыми был связан, начали затягиваться, больно растягивая его ноги и руки, он внезапно понял серьезность своего положения.

Подчеркнуто заботливо господин Нортон затянул один из винтовых зажимов, и Конн помимо своей воли вскрикнул, когда острая боль пронзила его плечо, и закричал снова, когда ногу, противоположную этому плечу, стало вырывать из бедренного сустава. Боль разливалась по всему его телу и была такой невыносимо мучительной, что Конн начал обливаться потом. Палач смотрел на него, улыбаясь своей отвратительной улыбкой.

— Вам есть что сказать милорду Берли, лорд Блисс? — заботливо осведомился он. Конн простонал.

— Мне ничего не известно о заговоре, — выдохнул он. — Я не принимал участия ни в каком проклятом заговоре. А-а-а-а! — закричал он, когда его другую ногу вывернули под неестественным углом, и люди, стоявшие внизу под ним, начали сливаться в его глазах. Его голова упала на грудь, и он начал терять сознание.

— Воды! — рявкнул Нортон, и один из тюремщиков забрался по лестнице и плеснул в лицо Конну ведерко противной холодной речной воды.

Он, отплевываясь, вернулся обратно к действительности и к боли, когда веревки затянулись на другой его руке, и снова закричал, но на этот раз это было особенно непристойное ругательство, предназначавшееся Уильяму Сесилу.

— Он не особенно терпелив к боли, милорд, — заметил Нортон. — До сих пор я мягко обращался с ним, и я никогда не видел, чтобы человек так быстро терял сознание из-за моих действий.

— Значит, он испытывает жестокую боль?

— Это немного удивляет меня, но кажется, это так, — ответил палач. — Он крупный парень, милорд, но я думаю, это из-за его тонких костей.

— Можете ли вы сделать ему больно, не ломая костей, господин Нортон? — спросил Уильям Сесил.

— Да, — сказал он и повернулся к своему помощнику:

— Питер, ты занимаешься руками, но помни, что нам не нужны сломанные кости. Я тебя самого подвешу, если ты что-нибудь сломаешь.

Питер кивнул, его глаза засветились при мысли о том, что он настоящим делом поможет своему хозяину в этом важном допросе. Сегодня вечером ему будет что рассказать своей матери, а эта маленькая служаночка из таверны, на которую он старался произвести впечатление, быть может, даже задерет наконец свои юбки перед ним, когда услышит о его новых обязанностях. Двое мужчин согласованно двигались, затягивая и крутя рычаги, присоединенные к конечностям пленника. Сначала это было незаметно, потому что Конн испытывал уже такую мучительную боль, что не почувствовал результата их усилий, но потом новая страшная боль обрушилась на него, лишив его легкие воздуха, заставляя его безуспешно хватать воздух широко раскрытым ртом, когда свирепые щупальца всепоглощающей, ничем не смягчаемой боли быстро пробегали вверх и вниз по всему его телу. Его большое напряженное тело было мокрым от пота, мускулы на шее вздулись, глаза, наполненные мукой, выпучились, и, широко открыв рот, он выл в нечеловеческой, животной муке. В ушах у него звенело, но сквозь затуманенное сознание он услышал почти молящие слова лорда Берли, с которыми тот обращался к нему:

— Милорд, милорд, избавьте себя от дальнейшей пытки! Вам только нужно назвать мне подробности вашего заговора, и боли больше не будет.

С невероятным усилием Конн сумел произнести:

— Я ничего не знаю о заговоре, Берли! Ни о каком заговоре! Вы взяли не того человека! — А потом потерял сознание.

Уильям Сесил был не тем человеком, которого можно было легко провести. Лорд Блисс испытывал страшные мучения, и тем не менее он отрицал участие в «Избавлении». Могло ли быть так, что он действительно говорил правду? А если это так, то кто использовал его имя и зачем?

— Освободите его, господин Нортон, и приведите его в чувство. По-моему, он не лжет.

— Я позволю согласиться с вами, милорд, если вы простите мне мою дерзость, — сказал палач. — Некоторые могут вытерпеть гораздо больше того, что я сделал с этим джентльменом, прежде чем теряют сознание. Этот человек не переносит боли, и поэтому сделанное нами действительно заставило его страдать. Человек не лжет мне, когда я заставляю его мучиться. Я еще не так стар, чтобы плохо делать свое дело.

Колесо опустили, и Питер небрежно облил Конна холодной речной водой. Когда его веки дрогнули, ему в рот насильно влили вина из потрескавшейся глиняной кружки. Оно обожгло ему желудок наподобие раскаленного камня, и половиной выпитого Конна вырвало, но остальное он ухитрился удержать. Туман в его глазах рассеялся, и первым в поле его зрения оказался Уильям Сесил.

— Ублюдок! — сумел прохрипеть Конн.

— Я рад, что вы быстро приходите в себя! — сухо сказал лорд Берли. Он понимал гнев лорда Блисса, однако на первом месте у него была королева и ее безопасность. Он знал ее ребенком. Когда речь шла о личных делах, он заботился о ней так же, как о своих дочерях. Он сделал бы все, чтобы обезопасить ее от любых бед. Сейчас, однако, ему нужно было время, чтобы разгадать эту загадку. Что-то неладно. Существовал заговор против королевы или нет?

— Проводите лорда Блисса назад в его камеру, — приказал он тюремщикам, и когда те подхватили Конна, помогая ему встать, он добавил:

— Мы поговорим еще, милорд.

— Вам лучше кое-что объяснить мне, — прорычал Конн. — Если вы хотите знать, кто должен ответить за это, то мне-то это тоже очень хочется знать.

Лорд Берли кивнул в знак согласия.

— В этом наши помыслы совпадают, милорд.

— Боже правый! — воскликнул Клуни, когда его хозяину помогли войти в камеру. — Что они сделали с вами, милорд? С вами все в порядке? Кладите его аккуратно, вы, придурки!

— Мы обращаемся с ним, как с младенцем, — сказал один из ухмыляющихся стражников, и они не церемонясь швырнули Конна на ближайший тюфяк.

Когда они выходили, топая ногами, Клуни погрозил им кулаком и вполголоса выругался.

— Английские подонки, — пробормотал он, но, к счастью, они не услышали его.

Конн не мог не ухмыльнуться, несмотря на боль.

— Я жив, Клуни, — сказал он, — хотя едва-едва.

— Что, черт возьми, они сделали с вами, милорд?

— Дыба, — последовал угрюмый ответ.

— Дыба? — Лицо Клуни выразило глубокое отчаяние. — За что дыба? Что, черт возьми, вы совершили, милорд?