44 главы о 4 мужчинах Истон Биби
На что я отвечаю: «Как же, как же».
В письменном виде это не так выразительно, правда?)
Когда я встречала его у Джейсона, Кен всегда уютно сидел на диване в своей пижаме и смотрел спорт или что там еще с ребятами. И как-то так всегда получалось, что моя ищущая приключений и внимания задница всегда оказывалась там же – там, где были парни.
И у нас с Кеном неизменно завязывался разговор. Он никогда не бросался на меня. Он никогда не был пьяным. Он просто смотрел мне в глаза, улыбался в нужных местах и разговаривал со мной как с интеллигентным человеком. Мы могли обсуждать музеи, в которых бывали, музыку, которая нам нравилась, кино, которое посмотрели. Кен одно время работал менеджером в кинотеатре и видел все фильмы, вышедшие с 1995 года.
Когда-нибудь Кен собирался съездить в Египет. А я выбрала в колледже курс египетской истории. Мне ужасно хотелось побывать в Европе. А этот поганец был там уже дважды. Но зато он не бывал в Цирке Дю Солей, который я обожала и который приезжал в Атланту ежегодно.
Я бы хотела сказать, что это была любовь с первого взгляда. Но, если честно, в то время я вообще не думала про Кена в этом смысле.
Дневник, ты же меня знаешь. Симпатичный-парень-в-пижаме-без-единой-заметной-татуировки-и-тюремного-привода был не моего типа – ну, по крайней мере, до вечеринки у Джейсона по поводу розыгрыша Суперкубка.
Ганс только что бросил меня, и я была страшно подавлена. Все, чего мне хотелось тем вечером, это посидеть с другими людьми на диване и как следует напиться. Этот Суперкубок у Джейсона был прекрасным способом отвлечься.
Едва я успела взять себе пива и присесть с краю, как увидела, что кто-то входит в комнату. Время замерло, воображаемая машина-ветродуй взревела, возрождаясь к жизни, а у меня в голове заиграли первые ноты «Fly» Sugar Ray. Этот загадочный персонаж был высоким и стройным, у него были коротко стриженные светло-каштановые волосы, торчащие спереди, и он был в черном с ног до головы – черная рубашка с закатанными рукавами, черные брюки и узкий черный галстук. Мое сердце остановилось. Как будто вошел сам Марк МакГрат. (В 2003 году это еще было круто, клянусь!)
Таинственный незнакомец приветствовал Джейсона безупречной секси-улыбкой и кивком и исчез из виду.
Черт возьми, кто это?
Не то чтоб это имело значение. Я все равно собиралась с ним потрахаться. Я собиралась поразить его. Я точно знала, что до конца вечера он будет шептать у меня на груди. Я собиралась…
Не успела я отправиться на поиски этого двойника МакГрата (и чего-то прекрасно-твердого вместе с ним), как он снова возник передо мной… переодевшись в спортивные штаны и белую майку.
Не. Может. Быть.
И тут я внезапно поняла, каким образом Кларк Кент мог надурить всех этих людей.
Я-то всегда думала: «Что, Супермен, серьезно? Пара очков и галстук? Да вы оскорбляете человечество такой маскировкой. Вы что, думаете, мы тут совсем идиоты?»
Но вот он передо мной. Кен, тихий, аккуратный интроверт в пижаме, с которым я вела долгие, стимулирующие интеллект платонические беседы два раза в месяц, сумел воспламенить мое либидо, всего лишь сменив одежду и нанеся каплю геля для волос.
Я жутко смутилась. Кен был почти так же далек от привлекающего меня типа, как любое существо с вагиной. Ни тату, ни пирсинга, ни тюремного срока или хоть чего-то такого. Он же даже не пил! Он просто сидел каждые выходные на диване в своих спортивных штанах и пил лимонад! Но, черт, как он был хорош. А это высокое, стройное, сильное тело только подтверждало, что он не просто так носил спортивные штаны.
Может, он спортсмен? Так ли это плохо? Крутой, ответственный взрослый, который может позаботиться о себе, с приличной работой и способностью вести интересные разговоры об искусстве и путешествиях?
С учетом того, что я все еще продолжала разбирать свое барахло после того, как меня выгнал из дому якобы рок-звезда, который не мог к концу месяца собрать три с половиной сотни баксов, чтобы заплатить свою половину квартплаты, потому что просаживал их на нюхало и девок там, в «Игривом Пони», парень типа Кена выглядел просто фансексостически.
Я вообще не заговорила с Кеном в тот вечер. Он сидел и смотрел игру, а я сидела и смотрела на него, рассеянно отбиваясь от надоевших приставаний братцев Александер.
Эйтан и Девон Александер были парой симпатичных, наглых, харизматичных сволочей, которые соревновались друг с другом во всем. Эйтану только что исполнилось восемнадцать, но он мог дать своему старшему брату сто очков вперед в категориях «Самая Смешная История Вечера», «Парень, Трахнувший Самую Крутую Девушку Вечера» и «Самый Высокий Брат», но никогда не выигрывал в категории «Нассать в Самом Дурацком Месте После Пьянки». Этот титул навеки принадлежал Девону, более низкому и сердитому из братьев Александер. Однажды он умудрился помочиться на собственных родителей, спящих в кровати.
Ходили слухи, что, когда они проснулись и начали орать, чтоб он прекратил, Девон только поднял руку и заорал в ответ: «Заткнитесь ко всем чертям! Я знаю, что делаю!»
Люблю эту историю.
В защиту братьев Александер могу только сказать, что у меня самой была репутация девушки, которая, напившись, тащит мальчиков в ванную, чтобы показать им свой пирсинг во всех частях тела. Так что я уверена, что в своем депрессивном состоянии я выглядела, словно созревший фрукт.
Другим воспоминанием об этом вечере, кроме появления Кена и его крышесносной смены гардероба, остался Джейсон, ни с того ни с сего спрашивающий у Кена, как его фамилия. Мне еще показалось, что это странный вопрос, чтобы задавать его просто так, и я помню, что стала внимательно прислушиваться к ответу, одновременно задавая себе вопрос, почему это так меня интересует.
Может быть, потому, что я знала – то, что должно было сейчас сойти с губ Кена, не важно, каким нелепым или непроизносимым оно бы ни было, в один прекрасный день станет и моей фамилией.
Дни шли один за другим, и почему-то я все никак не могла избавиться от мыслей о преображении Марка МакКена. Мне хотелось снова увидеть его. Хотелось проверить, смогу ли я синтезировать этого черного неотразимого типа с его платоническим разговорчивым альтер эго. В моей голове это до сих пор были два разных человека.
И тут, спустя две недели, мироздание исполнило мою мечту.
По дороге в колледж я услышала по радио рекламу, сообщающую, что в Атланту приезжает Цирк Дю Солей и билеты поступают в продажу на следующей неделе. Мгновенно вспомнив о разговоре с Кеном месяц назад, я ухватилась за эту возможность и позвонила Джейсону.
Прежде чем он успел спросить: «Как дела?», я заверещала в трубку: «Пожалуйста, пожалуйста, позвони своему приятелю Кену и скажи ему, что он ведет меня в Цирк Дю Солей! Пожа-пожа-пожалуйста!»
На следующий же день, как раз когда я шла на лекцию по истории Египта, у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомым.
Господи! Наверное, это Кен!
Это должен был быть он. На улице было слишком светло, чтобы это оказался Скелетон. Обычно его пьяные звонки раздавались где-то между полуночью и четырьмя утра. А этот человек звонил мне в два часа дня, что внушало достаточно надежды, чтобы ответить. Я глубоко вздохнула, по привычке подсознательно готовясь услышать взрыв ругательств, и нажала маленькую зеленую кнопку на своей «Нокиа». Едва услышав прикольное приветствие Кена, я счастливо выдохнула.
– Я тут услышал, что должен отвести тебя в цирк?
Кен предложил купить билеты, но под словом «купить» он имел в виду: «Я куплю эти билеты, а ты потом вернешь мне свою часть».
Ему повезло, что я выросла в доме, где не было совершенно никакой модели мужского финансового обеспечения. Моя мама готовила, убирала, вела хозяйство, зарабатывала деньги и заботилась обо всех. Мой отец был непрерывно курящим, глотающим таблетки, вечно безработным бывшим гитаристом самодеятельной группы, воплощением белого мужчины. Типичный вечер у нас дома был таким: мама приходила с полноценной работы, готовила вкусный ужин – ко времени которого отец как раз умудрялся вылезти из кровати – и потом призывала меня помочь убраться и вымыть посуду. В это время отец сидел в гостиной, пил, курил и подпитывал свою депрессию и тревожное расстройство, припадая к потоку тоски и отчаяния (новостей CNN) до того момента, пока не начинало светать.
Вот ей-ей, Кен должен был бы послать им открытку с благодарностью.
Повесив трубку и впорхнув в класс истории искусств, я начала медленно осознавать, что только что назначила свидание с парнем, который мне нравился, и произошло это через месяц. Для одинокой студентки колледжа это было все равно что десять лет. К тому времени я могла бы забеременеть от сенатора. Сделать татуировку в виде солонки и перечницы, влюбившись в официанта в «Макдоналдсе». Оказаться в тюрьме за то, что «случайно» подмешала родителям мышьяку в косяк.
К счастью, как раз в эти выходные у Джейсона собиралась очередная тусовка.
Кен выглядел просто очаровательно. Он был не в черном, который мне так нравился, но его голубая рубашка была в цвет глаз, а темно-серые брюки были сшиты из какой-то мягкой ткани и драпировались на бедрах. Это был не панк, не эмо, не рокер, не байкер. Это был взрослый мужик с хорошим вкусом (и очень красивым телом), пришедший на вечеринку после работы. И он мне, на удивление, нравился.
Мы проболтали всю ночь. Было так странно общаться с кем-то, кому я назначила «свидание», но до кого пока ни разу не дотронулась. Так что я до него дотрагивалась – и часто.
Если я выходила покурить, то тащила Кена за руку в холодный мартовский вечер. Если мне хотелось еще пива, я волокла его за мизинец к маленькому холодильнику в углу Джейсонова подвала. Я вцеплялась ему в локоть и шептала на ухо любую фигню про кого-нибудь из окружающих. И он позволял мне все это, глядя на меня и улыбаясь, и наклонялся ко мне, чтобы рассказать какую-нибудь забавную историю о людях, которых я не знала.
Это был завораживающий расклад. Я была очевидной альфой, но Кен был сам по себе и держался со спокойной уверенностью. Я так и представляла его в отглаженной рубашке и галстуке, сидящим в офисе за своим столом и увольняющим людей направо и налево.
«Бум. Вы уволены».
«Бум. Заберите свои вещи».
Этот человек был боссом. И он позволял мне командовать собой.
Когда пришло время уходить, это не я вытащила Кена к своей машине (хотя это выглядело именно так). Это он позволил мне тащить его. А когда я кинулась на него и обхватила руками за шею в преувеличенном прощальном объятии, сила, с которой он обнял меня в ответ, захватила мое дыхание. Я рассчитывала чмокнуть его в щеку и отбыть прочь в легкой и ненавязчивой чмок-увидимся-пока-пока манере, но вместо этого обнаружила себя плотно прижатой к его телу, словно ничего не подозревающая щепка, налетевшая на электронный забор.
Я даже не помню, касалась ли я ногами земли. Только помню, как мощные руки Кена сжимали мое тело в том, что казалось полноценным объятием.
Этот жар был практически осязаем. Когда я уже совсем собралась запустить руки ему в волосы, обхватить его ногами за талию и ворваться в его прекрасный, точеный рот языком, Кен отпустил меня и повернулся, чтобы уйти.
НЕТ!
Прежде чем он успел отойти на расстояние вытянутой руки, я поймала его за локоть и изо всех сил дернула к себе. Дернула так, словно я была Патриком Суэйзи, а он – Дженнифер Грей. Когда я успешно развернула его лицом к себе, то ухватилась за лацканы его коричневой кожаной куртки – и, вместо того чтобы поднять его над собой под мелодию Билла Медли, набросилась на него с внезапно агрессивным поцелуем со сжатыми губами. Это был худший поцелуй, который можно увидеть по телевизору, так десяти- (ну или двадцати-) летние девочки целуют свою руку, представляя, что это Райан Гослинг.
ПОЧЕМУ мой рот был закрыт? ЗАЧЕМ я вообще стала изображать этот дурацкий поворот за руки из «Грязных танцев»?
Мне до сих пор хочется сдохнуть, когда я вспоминаю этот наш нелепый первый поцелуй.
К счастью, Кен, очевидно, не до конца был напуган моим энтузиазмом, потому что на следующий день он заехал в Мейси, чтобы пригласить меня на обед (который в те годы состоял из смузи и трех сигарет «Кэмел лайт»). Это был лучший. Сюрприз. На свете.
К несчастью, я была в таком восторге, увидев его, что повторила свой, уже становящийся фирменным, чересчур рьяный трюк с объятиями. В результате чего Джамал, с которым мы работали за одной кассой, – надушенный бодибилдер, водящий «Хонду Сивик», переделанную специально для него, – отозвал меня в сторону и шепотом прочитал лекцию на тему «необходимости сбавить обороты».
Ланч был прекрасен и кончился слишком быстро. Когда Кен пошел провожать меня обратно, я волочила ноги и усилием воли давила в себе желание повиснуть на нем, как мартышка на пальме. Возможно, почувствовав, что я вот-вот свяжу его и засуну в рот кляп, Кен кинул мне кость, спросив, что я делаю завтра.
«Эээ… Рожаю тебе детей?»
После того как мы быстро договорились поужинать, наше обеденное свидание закончилось точно так же, как началось, – я, размазанная по груди Кена, и Джамал, в осуждении качающий головой.
На следующий день ровно в шесть я запарковала старый «Мустанг» в переднем ряду парковки перед старым местным кинотеатром, вотчиной Кена. Едва я потянула на себя тяжелую входную дверь, время остановилось, и в воздухе зазвучала серенада о солнечном свете и супружеской постели, которую слышала только я.
Он существует.
Марк МакКен стоял в холле, как чертов Пегас в узком галстуке, отдавая распоряжения кучке прыщавых служащих. И он выглядел точно так же великолепно, как на вечеринке у Джейсона, – светло-каштановые волосы уложены муссом, руки небрежно засунуты в карманы тех самых памятных черных брюк, под закатанными рукавами черной рубашки просматриваются накачанные бицепсы, и этот чертов узкий черный галстук. Я, можно сказать, неделями мечтала привязать этим галстуком руки Кена к изголовью своей кровати.
Пообщавшись с Кеном несколько последних дней, я начала было сомневаться, что это затянутое в черное эго вообще существует. Может, оно было просто вывертом моего воображения, порожденным комбинацией расставания и пивных пузырей?
Но вот он стоял передо мной, и от него дух захватывало.
Когда Кен подошел наконец ко входной двери с моим застывшим в ней телом (что заняло у него примерно час), он наклонился, обхватил меня руками за талию и притянул к себе в одном из уже знакомых мне электризующих объятий. Не выпуская меня, он толкнул дверь и вывел меня в прохладный мартовский вечер.
Когда мы оказались на парковке, Марк МакКен отпустил меня – нет! – и спросил, где бы я хотела поужинать.
Я очень, очень хотела казаться расслабленной и небрежной, но после потрясения, только что перенесенного моим мозгом, я была совершенно подавлена своей гипервозбудимой половиной, и у меня вырвалось: «Ой, я обожаааю итальянскую кухню, и тут есть одно местечко, совсем недалеко отсюда, куда я давно хотела пойти, и если мы поедем по двадцатой, то не попадем в пробку, и, кажется, как раз по понедельникам у них там акция: одно берешь – одно бесплатно».
И тут же съежилась, стесняясь, что слишком быстро продемонстрировала всю свою избалованную сущность единственного ребенка в семье.
Кен же просто ответил мне с сияющей улыбкой: «Правда? Итальянская кухня моя любимая».
Мы, конечно же, поехали в ресторан, о котором я верещала, и уж не знаю, было ли дело в еде или в компании, но это и до сих пор наш любимый ресторан.
Во время ужина я вдруг поняла, что у нас с Кеном сходятся не только вкусы в еде. У нас все сходится. Нам нравится та же самая музыка. Мы даже были на одних и тех же концертах. Мы любим одинаковые фильмы. Кен был атеистом, и ему было совершенно наплевать на политику, так что мои межкультурные политические и религиозные взгляды, сформированные вырастившими меня хиппи и Опрой Уинфри, вообще его не напрягали.
Единственное, в чем мы различались, это наша потребность контроля. Кен совершенно не принимал никаких решений. Он позволил мне управлять как беседой, так и своим телом так, как мне хотелось – воспоминания детства, эпизоды из сериалов, выйти покурить, вернуться и заказать десерт.
Как раз когда я начала было скорбеть о том, что лучший ужин в моей жизни подходит к концу, Кен спросил, не хочу ли я зайти к нему домой.
По моему опыту, когда парень предлагает зайти «к нему домой», он имеет в виду подвал в доме своей мамы, пристройку или гараж. То место – подвал, пристройка или гараж, где он живет бесплатно, потому что все еще не может позволить себе оплачивать даже собственные сигареты.
Так что можешь себе представить мое потрясение, когда я подъехала вслед за красненькой спортивной машинкой Кена к просторному белому двухэтажному дому в традиционном стиле, совершенно очаровательному и окруженному десятком цветущих кустов азалии. Мы говорим тут о ставнях на окнах, поливалках в саду, крытой террасе, идущей вокруг всего дома, с гамаком и качелями в дальнем углу. Это место было из тех, о которых можно только мечтать – по крайней мере, девочке, которая выросла в постоянных переездах и перешептывании родителей со словами «банкротство» и «жуткий укус клеща» посреди ночи.
Со странным для самой себя раздражением я ходила за Кеном по всему имению, перебирая в мозгу вежливые способы спросить, кому все это принадлежит. Это не был дом одинокого холостяка. Это был, черт побери, мой дом, и я должна была знать, кто тут живет!
Вся обстановка была такой же очаровательной и безупречной. Входная дверь открывалась в гостиную, направо шла лестница. Прямо виднелся вход в кухню. А слева гостиная была выкрашена в уютный серо-зеленоватый цвет. Выложенный камнем камин занимал почти всю дальнюю левую стену, центральный диван, обтянутый замшей бежевого цвета, казался уютной пухлой зефириной, окруженной современной мебелью кофейного цвета и никелевыми светильниками. На стенах висели эклектичная подборка картин (подлинников) и несколько чернильных набросков Эйфелевой башни.
Нет, серьезно. Кто тут, на фиг, живет?
Все это было слишком аскетично обставлено, чтобы быть домом его родителей. Все это выглядело, как шоу-рум дорогого мебельного магазина, и тут не было ни одной семейной фотографии или других сувениров. Это совершенно явно был чей-то первый дом, и я хотела, чтобы этим кем-то была Я!
Когда мне наконец удалось проглотить свою завистливую ярость и сделать Кену комплимент по поводу обстановки, он просто ответил: «Спасибо. Это папа помог мне с лепниной на потолке».
Ага!
– О, он живет тут с тобой?
– Нет, но моя сестра снимает у меня комнату. Мы договорились, что она заплатит больше, если я уступлю ей большую спальню и место в гараже.
Так тут все же живет женщина. Это объясняет Эйфелеву башню.
– Это она помогала тебе с обстановкой?
– Нет. Я сам все красил и обставлял. Она переехала только несколько месяцев назад.
– Правда? Ты все это сделал сам? Это прекрасно! А откуда эти рисунки?
– А, эти? Я привез их из Парижа. Там на каждом углу стоят художники, которые целыми днями рисуют Эйфелеву башню. У них потрясающие работы, и стоят они совсем недорого.
То есть он был не только крутой, умный, стройный и с постоянной работой. У него еще был собственный дом, который он сам обставил и украсил картинами, купленными в Париже. Как будто знал, что я вот-вот появлюсь. Но мои грезы быстро разлетелись, едва только я осознала, что, если я в один прекрасный день перееду сюда, нам с Кеном придется тесниться на узкой кровати в одной из маленьких спален, потому что его противная сестрица успела захапать себе большую.
Стараясь прощупать почву, я осторожно спросила:
– Не могу поверить, ты владеешь собственным домом и не спишь в большой спальне.
– О, это не важно. Я только что закончил дополнительную комнату и сплю в ней.
Вот оно. Бум. Подвал, пристройка или гараж. Я знала, черт побери!
Только я начала разбираться в жилищном раскладе Кена, как из кухни появилась крошечная азиатка. Она казалась примерно моего возраста, может, немного моложе, и была не выше полутора метров. Когда она заметила, что Кен не один, она смущенно отвела глаза и быстро поднялась по лестнице.
Так, ну а серьезно – кто тут живет??
Заметив мой ужас, Кен пояснил:
– Это Робин. Она работает в театре, и ей негде было жить, так что я сдаю ей одну из дополнительных спален.
Этот поганец был хозяйственным. Похоже, эти сучки выплачивают за него ипотеку. И помогают по хозяйству. Кен таки был начальником.
И он позволяет мне таскать его туда-сюда, как тряпичную куклу, и отдавать распоряжения. В этом не было смысла. Почему кто-то, контролирующий все стороны своей жизни, так охотно подчиняется? Я была всего лишь двадцатилетней студенткой, работающей в Мейси и живущей с родителями. Кен же был двадцатитрехлетним мужчиной, у которого было множество галстуков и дом такого размера, что в него помещалась небольшая армия служанок на контракте.
Ясно, что Кен мог никому не подчиняться, тем не менее когда мы были вместе, то казалось, что у него нет собственного мнения. Музыка, рестораны – куда бы мы ни шли, что бы ни делали, он слушался меня. Почему?
О господи!
Кен хотел, чтобы я причинила ему боль.
Это было единственным объяснением. Кен был мазохистом. Он уловил мои яркие вибрации упертой плохой девчонки, услышал про мои пирсинги и решил, что я соглашусь лить ему на яйца расплавленный воск.
Нет, Дневник, ты пойми меня правильно. Я не была чужда БДСМ, и моооожет быть, у меня и был полный шкаф кожаных и бондажных причиндалов, но разве не меня вечно приковывали к кровати наручниками? В смысле, я не была госпожой.
Или была?
С того момента, как я впервые увидела Марка МакКена на вечеринке Суперкубка у Джейсона, я испытывала непреодолимое желание связать его и слегка выпороть.
И мне действительно нравилось, когда все было по-моему. И каждый раз, когда я начинала командовать им или физически тащить его куда-то, он всегда отвечал мне довольной улыбкой и ни капли не сопротивлялся.
Господи Исусе. Кен хотел, чтобы я причиняла ему боль.
И я, в общем, тоже хотела этого.
30
Миссия выполнена!
Тайный дневник Биби
21 февраля
Дорогой Дневник.
Я только что описала в СуперТайном Дневнике, Который Кен Не Должен Увидеть Никогда Ни За Что (СТДККНДУНЗЧ) историю нашей первой с ним встречи. Там все, для разнообразия, было правдой, и я надеюсь, это слегка польстит его эго. Надо добавить, впрочем, что эго Кена не нуждается в исповеди о том, что я действительно думаю про наш первый сексуальный опыт, так что я перебираюсь сюда, в твои безопасные объятия, милый тайный Дневник, чтобы продолжить.
У нас с Кеном какое-то время не было секса.
Ладно, ладно, я знаю, что ты подумал.
«Биби? И чтоб не как шлюха? У нее что, был в это время мононуклеоз?»
Но это правда, клянусь!
Я просто приезжала к нему домой, когда у меня не было занятий, и мы сидели на этом его замшевом диване-облаке, глядя «Горца» или какую-нибудь такую фигню, пока не засыпали. Он никогда даже не намекал на секс, а я по какой-то причине не проявляла инициативы.
Думаю, я все еще не могла понять, что же я к нему чувствую. Кен не был ни опасным, ни бунтарем, если не считать потенциального мазохизма. Он не играл со мной в игры. Он был… джентльменом. И я думаю, что от всего этого у меня просто пересыхало в вагине. Хотя моим глазам нравилось то, что они видели, а умом я понимала, что Кен – хороший, надежный вариант, мое дикое сердце все продолжало искать какой-нибудь тлеющий уголь безобразия.
Не способствовало и то, что Кен был эмоционален, примерно как помидор. Этот человек не узнал бы живого чувства, даже если бы оно вцепилось ему в ногу. Скелетон, Динь-Дон, Благослови Его Господи – все эти парни чувствовали… примерно тысячу разных эмоций в час. Они переходили от взглядов в глаза и предложений руки и сердца к визгу и швырянию вещей по всему подвалу, пристройке или гаражу только потому, что кто-то приготовил на обед макароны в виде ракушек, а они специально просили сварить спиральки!
Так что это была обоюдоострая сабля. Я очень ценила, что с Кеном не нужно постоянно стучать по дереву и ходить на цыпочках, оглядываясь через плечо, но через пару недель стало совершенно ясно, что в ближайшее время я не дождусь ни цветов, ни сердечек.
Не знаю уж, благодаря или вопреки этому, но чем больше я узнавала Кеннета Истона, тем больше он мне нравился – как человек. Его интровертность и выдержка находились в полной гармонии с моими экстравертностью и чувствительностью. Он был чертовски красив, и нам нравилось одно и то же.
«Да ты что? Тебе тоже нравится этот альбом? Не может быть – это моя любимая песня!»
«Твоя любимая пицца – с ветчиной и оливками от «Папа Джонс»? И моя тоже!»
«Ой, ты тоже любишь совать зефирки в микроволновку, втыкая в них зубочистки, и потом смотреть, какая вспухнет раньше? И Я ТОЖЕ!!!!»
У меня заняло три недели, чтобы привыкнуть к отсутствию у Кена татуировок и эмоциональных скачков, но когда я наконец поняла, как по-дурацки я себя с ним веду, то решила, что настало время сделать то, что я делаю лучше всего, – раздвинуть ноги.
Наш первый раз не был плох, но все произошло в миссионерской позиции, а я обычно так себя не веду. Но у меня была миссия (в хорошем смысле), и я не должна была отвлекаться. Моей первой целью было выяснить, действительно ли Кен мазохист, и если да, то до какой степени. Вторая цель не была очевидна до того, как мы занялись прелюдией. Тогда стало ясно, что мне нужно укрепить его уверенность.
Когда мы только начали, Кен прикасался ко мне так опасливо, точно я была самой нервной козой в детском живом уголке, и одно неверное движение могло стоить ему откушенного пальца.
Дневник, это было нелепо. Мы встречались уже больше месяца. Я на девяносто пять процентов была уверена, что он не гей и не женат. Никто из нас не был пьян. Эрекция более-чем-уважительных размеров прижималась к моему обнаженному бедру. Так чего же он ждет?
Сперва я решила, что просто я раньше никогда не имела дела с джентльменом.
«Может быть, он просто не хочет нарушать моих границ? – думала я. – Может быть, существует какой-то тайный знак согласия, который я ему не подаю, потому что не знаю о его существовании, ведь я никогда раньше не имела дела с хорошими парнями?»
Но потом я вспомнила, что привезла с собой все вещи для ночевки. Если и существует какой-то универсальный знак «я согласна трахаться», то это именно он.
В общем, какой бы ни была причина, но мой спокойный, выдержанный, невозмутимый Кен вел себя, будто клоун, пытающийся вырваться из невидимой телефонной будки, так что я решила помочь бедняге. Перекатив его на себя, я двигала бедрами до тех пор, пока головка его впечатляющего члена не оказалась у входа в мое нетерпеливое, трясущееся тело. И тогда я зацеловала его вусмерть.
«Смотри, зараза, я согласна. Давай уже».
Но он все еще не мог расслабиться. Его тело оставалось напряженным, а дыхание – тихим и ровным, как будто он на чем-то концентрировался. Я же не могла сконцентрироваться ни на чем другом, пока он неохотно скользил по моей влажной плоти туда и обратно на всю длину своего естества.
Постепенно он все же ускорился. Еще и еще раз, с каждым движением Кен касался моего входа, и я приглашающе подымала бедра навстречу ему, но он снова отвергал мое приглашение. Смущенная и расстроенная, я заглянула ему в лицо, пытаясь понять, в чем дело.
Он что, боится трахаться со мной без презерватива?
(И правильно делает.)
Или у него какая-то детская травма? А может, судороги?
Хотя этот человек, нависающий надо мной, выглядел напряженным, в его голубых глазах я заметила знакомую ухмылку и промельк озорства. И тут я поняла – этот поганец играл со мной! Он собирался заставить меня саму сделать все, как и всегда.
Вся власть была у Кеннета Истона, и он пользовался ею, чтобы передать контроль мне. И уж насколько я не любила, когда мной манипулируют, я не могла отрицать, как увлекательно быть кукловодом этой странной, загадочной куклы Кена в человеческий рост.
Подчиняясь его железной воле, я протянула руку и обхватила гладкий член, который был твердым и готовым. Направив его в себя, я ахнула от ощущения, как он расправил и наполнил меня. Это не было больно. Это было правильно, как будто кусочек пазла встал на нужное место. Я притянула Кена к себе, ощущая свою полноту, а он ждал.
Я не знаю, чувствовал ли он то, что чувствовала я, или же просто упрямо отказывался от ведущей роли, но, когда мы начали двигаться, стало ясно, что Кен все же чувствовал много чего. Наконец избавившись от всех своих ограничений, Кен закинул мои бедра себе за спину и обрушился на меня всем, чем обладал. Его рот впился в мой. Его руки были на моих волосах, бедрах, заднице. Он был яростным, свободным и ярким, и я отчаянно хотела вознаградить его.
Единственная проблема была в том, что никакой мужчина никакими силами не может заставить меня кончить в миссионерской позиции. Ну, просто я так устроена.
И, чтобы не подвергать риску новообретенную уверенность Кена в своих силах, я решила где-то на третьей минуте изобразить шумный оргазм, ну, просто чтобы дать ему небольшое положительное подкрепление.
Потому что вот такая я самоотверженная, Дневник.
Когда моя вторая цель была достигнута (поддержка уверенности – есть!), я вернулась к цели номер один – выяснить, хочет ли этот красавчик, чтобы я все же сделала ему больно. Притворяясь, что я все еще нахожусь в помутнении рассудка от оргазма, который он мне устроил, я изо всех сил впилась ногтями Кену в плечо. И почувствовала, что вместо того, чтобы втянуть от боли воздух или напрячься в ответ, что было бы естественной реакцией, тугие мускулы Кена стали под моими руками мягкими, как пластилин.
Что за черт?
Я только что полоснула его десятью маленькими, но острыми лезвиями! Он должен был подскочить и заехать мне в нос, а не растекаться лужей удовольствия, словно я воткнула в него шприц героина.
Ну что же, выходит, мои подозрения были верными. Кену нравится боль.
Теперь пришло время разобраться насколько.
Не ослабляя нажатия ни на йоту, я продолжила медленно вести ногтями вниз по еще неповрежденной части плеча Кена.
Это было почти как средневековая пытка, Дневник, и Кену… это… нравилось.
Прежде чем мои угольно-серые когти дошли до талии, Кен прижал мое тело к себе и тихо содрогнулся.
Черт возьми.
Ну что ж, значит, в моих руках оказался подлинный мазохист. (В буквальном смысле. У меня под ногтями остались частички его ДНК.)
Ну, можно узнать о своем бойфренде что-то и похуже, верно?
Это была всего лишь маленькая странность. И если мой опыт что-то значит, то я могу иметь дело со странностями, особенно если потом увижу Кена в расслабленном сиянии после оргазма.
С заметно подкрепленным эго и с отметинами на спине, Кен стал другим человеком. Мы провели несколько часов, обнимаясь, болтая и смеясь, а когда мы перешли ко второму раунду (в котором я уверенно заняла позицию сверху), это было в тысячу раз лучше (по крайней мере, для меня).
Я не успела оглянуться, как в маленькое окошко над изголовьем кровати Кена уже засветило утреннее солнце. Пока я любовалась розовыми и оранжевыми всполохами света, падающими на белые простыни и скользящими по нашим переплетенным телам, я вдруг поняла, что, оказывается, можно не только привязаться к кому-то нормальному и ответственному, но и сделать это с легкостью.
Спустя пару недель неизбежно зашел разговор о наших числах. Я слегка приврала и сказала восемь. Я только слегка приврала, потому что на самом деле спала с девятью – до него.
Даже не знаю, почему я не сказала девять. Наверное, оттого, что когда девять, то ты оказываешься в положении раз, два – и ты уже среди этих жутких двузначных чисел. Плюс я хотела показаться хотя бы немного добродетельнее, чем была на самом деле.
Сказала девушка с пирсингом в сосках и клиторе.
А у Кена, спросишь ты? Три – в смысле, я и еще две.
К моим двадцати годам количество членов, побывавших во мне, могло бы составить бейсбольную команду. В то время как Кен, будучи на три года старше, мог бы спокойно разместить всех своих партнерш на заднем сиденье «Тойоты Камри».
И вот тут-то, малыш, я и сделала свое большое, толстое ошибочное предположение. Видишь ли, я должна была принять тревогу и малое количество партнерш Кена за то, чем оно и было, – за доказательство того, что он был неопытным любовником, которому нужно ласковое руководство. Но знаешь, что я напридумывала себе вместо этого, только для того, чтобы не чувствовать себя старой, использованной, потасканной давалкой? Я сказала себе, что Кен наверняка занимался сексом многие тысячи раз. В конце концов, к тому времени, когда у меня появился третий партнер, я успела побывать со Скелетоном и Динь-Доном, этими придурочными уродами. Я давноооо выросла из секса в машине и вышла на настоящий, серьезный, студенческий уровень.
Так что Кеново исчезающе малое количество могло ничего не значить. И уж точно это не значит, что я была шлюхой. Нет, определенно не значит. Кен запросто мог оказаться таким же опытным, как и я, если не больше!
Подумаешь, числа-шмисла!
На самом деле же великолепный, интровертный (и определенно склонный к мазохизму) Кен мог перечесть свой сексуальный опыт до Биби по пальцам, причем не снимая носков, а я начала устраивать ему Обратные Колеса и Двухголовых Крабов. Да я уверена, что в первые месяцы со мной бедняга чувствовал себя пилотом, отправленным в экспедицию на Уран в хлипкой ракете и дырявом комбинезоне.
Бедолага. Ничего удивительного в том, что он настаивал, чтобы я задавала тон.
Интересно, кроме секса в машине, какой еще предосудительный подростковый сексуальный опыт прошел мимо Кена? Тихий секс под одеялом в одной комнате с еще тремя приятелями, притворяясь, что все вместе смотрят кино? Секс среди бела дня в соседском бассейне? Секс в туалете на работе, с вывешенной в окно табличкой для потенциальных покупателей: «Вернусь через 10 минут»? Секс в домике на дереве? (Не в моем, ясное дело. Хиппи не строят своим детям домик на дереве. Они ходят по двору босиком, рисуя мелком на дорожках мандалы, и едят недопеченные брауни прямо с противня. Что, надо заметить, тоже является отличным занятием для пятилетнего ребенка.)
Господи, кажется, я как-то переоценивала значение этих подростковых забав. В смысле, на свете есть вещи много хуже, чем то, что ты никогда не выковыривал чьих-то лобковых волос из своих брекетов.
Если уж честно, думаю, Кен должен мне открытку с благодарностью за то, что я избавила его от всей этой ерунды, и чтобы к ней прилагались возобновляемые купоны на завтрак в ресторане без детей и куннилингус – но только не одновременно.
Или лучше одновременно? Мммм… Да, точно – одновременно лучше.
31
Дурацкое стоп-слово
Тайный дневник Биби
28 февраля
С тех пор как я впервые запустила свои когти в тугую, мускулистую плоть Кена, прошло одиннадцать лет, и все время это действие все так же доставляет удовольствие нам обоим. Хочу сказать, я не против того, чтобы сделать ему больно. До встречи с Кеном я даже не подозревала, как приятно вцепиться в мужскую ключицу и почувствовать, как его спина выгибается в экстазе под твоей рукой. Крутануть его сосок и услышать, как его довольное урчание отзывается у тебя на губах. Дернуть его за волосы и ощутить, как его руки в восторге сжимают твою талию.
Ну и то, что ему нравится испытывать боль, делает его чуть круче. Кен может казаться тихим обитателем офисного пространства, с розовыми и мягкими, как пузечко новорожденного щенка, руками, но под этой застегнутой на все пуговицы интеллектуальной внешностью скрывается человек, который может выдержать бой. Ну, и если немного боли помогает ему слететь с катушек, так я только рада помочь.
Но только тут до меня дошло, что немного боли – это всего лишь верхушка айсберга.
Прошлым вечером я, как водится, хлебнула сколько-то пино гриджио перед тем, как отправиться с Кеном в койку, ну и, должно быть, слегка недооценила свои усилия, с которыми проделала коронное движение ногтями по его спине. Но фокус удался. В ту же секунду, как я вонзила в него свои кинжальчики, Кен со всей силы вонзился в меня и кончил за те десять секунд, что потребовались мне на то, чтобы провести когтями по его спине от плеч до задницы. Хотя мне и показалось, что я была грубее, чем обычно, Кен рухнул на меня и только что не мурлыкал от удовольствия, когда все кончилось, так что я решила, что все прошло хорошо.
Но потом, когда мы с Кеном умывались в ванной, под резким направленным светом реальности я увидела, что натворила.
Боже мой.
Мне показалось, что я попала в какой-то фильм ужасов, когда ты просыпаешься и вдруг понимаешь, что только что, будучи захваченным марсианами или еще какой-то фигней, разорвал собственного любовника. Спина Кена была похожа на картину Джейсона Поллока. По всему телу проходили красные и розовые вспухшие полосы, похожие на восемь дополнительных позвоночников.
Как только я увидела, какой ужас натворила, я начала целовать, причитать и изучать каждый сантиметр его кожи от плеча до копчика, а он просто продолжал умываться, глядя на меня в зеркало с вопросительно приподнятой бровью, как будто не имел ни малейшего представления, о чем я там убиваюсь.
Я схватила его за руку и повернула лицом к себе, так, чтобы он смог посмотреть на себя в зеркало через плечо и оценить, что происходит у него на спине.
– Посмотри, что я наделала! Господи, Кен, извини, пожалуйста! Я не представляла, что могу так тебя поцарапать!
Поглядев на себя в зеркало, Кен, вместо того чтобы немедленно увезти детей к своей маме и выписать мне ордер на запрет приближения, равнодушно фыркнул:
– Пшшш. Ты не можешь причинить мне сильную боль, – повернулся и начал чистить зубы.
Что, простите?
Ну, вообще-то в глубине души я знала, что Кен, говоря это, имел в виду себя самого, свой мазохизм и аномально высокий болевой порог, но все, что в тот момент могли услышать мои самолюбивые уши единственного ребенка, прозвучало как звонкая пощечина.
– Ах так? Я даже больно тебе сделать не могу, да? Ладно же, сволочь, вызов принят! Лучше озаботься тем, чтобы придумать себе стоп-слово, потому что я… собираюсь… порвать тебя… на куски.
Постскриптум. Кен придумал себе стоп-слово. Это слово «пухлик».
Я: Кен, господи, ну почему – пухлик?
Кен: Не знаю, просто мне нравится это слово.
Я: Нет такого слова.
Кен: Нет, есть. Эту штуку англичане едят к чаю.
Читать бесплатно другие книги:
