Чикатило. Явление зверя Волков Сергей
Чикатило развернулся, не спеша пошел в сторону платформы, бросив на прощание еще один взгляд на Витвицкого и Овсянникову. Психолог вздрогнул, как от укола, обернулся, но не заметил никого, достойного внимания.
Следственный эксперимент закончился. Милиционеры надели на Шеина наручники, посадили его в желтый милицейский «бобик». За лесом раздался гудок, и секундой позже накатил грохот проходящей электрички, постепенно затих, зашипели открывающиеся двери.
Витвицкий поежился, посмотрел на автомобиль, но взгляд его все время возвращался к куче листьев. Овсянникова достала сигареты, зажигалку, попыталась прикурить, но зажигалка не работала. Девушка вопросительно посмотрела на Витвицкого. Тот развел руками, извинительно улыбнулся.
– Простите, не курю.
Овсянникова с досадой сунула сигарету в карман, вздохнула:
– Ладно, здоровее буду. Что думаете по поводу Шеина?
– Товарищ старший лейтенант, когда поедем? – крикнул водитель.
– Подожди пять минут! – ответила Овсянникова.
Витвицкий молчал, ковырял носком ботинка опавшие листья. Девушка внимательно смотрела на него, ждала, вертя в руках бесполезную зажигалку. Невидимая за деревьями электричка снова дала гудок, тронулась и загремела, набирая ход. Наконец капитан собрался с мыслями:
– Этот человек… Шеин этот… У меня нет ни малейшего сомнения, что он действительно был тут, на этом вот месте. Но я не представляю, чтобы он мог изнасиловать и убить… Ребенка, вы понимаете? Я психолог, я изучал типы личностей… Хладнокровно втыкать нож… Глаза выкалывать… Нет, невозможно!
Овсянникова грустно улыбнулась, но тут же согнала с лица улыбку.
– Вы, Виталий Иннокентьевич, видимо, мало работали с живыми преступниками, – с грустью в голосе сказала она. – Попадаются такие экземпляры… Один родную бабку задушил шнуром от утюга за пенсию – выпить хотел, а денег не хватало. Так он нам на следствии в глаза песни пел, что любил ее с детства, рассказывал, как они кроликов вместе кормили…
Витвицкий недоуменно вскинул взгляд на Овсянникову.
– Позвольте, Ирина, но вы же сами говорили… про интернат и про то, что он…
– Я теперь уже ничего не понимаю, – вздохнула старший лейтенант. – Вы правильно сказали – он тут был. Он указал, где тело, показал, как они шли от станции. Удочка еще эта проклятая…
– А нож? – воскликнул Витвицкий. – У нас еще нет заключения экспертизы, что нож Шеина был орудием преступления. И от станции тут только одна тропинка, больше идти негде.
– Нож, которым убивал, он мог выкинуть… Но главное – признательные показания! Он же сознается во всем! Сам охотно все рассказывает! – Овсянникова тоже повысила голос.
– Вот это меня и настораживает больше всего, – неожиданно тихо проговорил психолог.
Подошел милиционер, со страдальческим лицом обратился к Овсянниковой:
– Товарищ старший лейтенант, ну поехали, а? Пока сдадим, пока оформим…
– Вася, не гунди, – раздраженно сказала Овсянникова, посмотрела на Витвицкого в надежде на продолжение разговора, но, наткнувшись на его задумчивый взгляд, поняла, что московский коллега углубился в свои мысли, и махнула рукой. – Ладно, едем.
Милиционер радостно побежал к машине, указывая на бегу водителю, чтобы тот садился и заводил. Овсянникова и Витвицкий двинулись следом.
Часть II
По улице двигалась похоронная процессия. Хоронили Игоря Годовикова, убитого в лесополосе у станции. Впереди шел человек с траурной повязкой на рукаве. В руках он нес фотографию улыбчивого мальчишки в черной рамке. Следом медленно ехал бортовой грузовик, декорированный еловыми ветками, в кузове его стоял закрытый гроб, вокруг сидели безутешные родственники. За грузовиком шли несколько десятков человек родных и близких.
В кузове убивалась, давясь рыданиями, несчастная мать, ее пытались успокоить, но куда там… Рядом сидел с окаменевшим лицом, глядя невидящими глазами куда-то в пространство, потрясенный отец.
Люди на улице, случайные прохожие, останавливались, снимали головные уборы, тихо переговаривались. На лицах людей читались грусть и испуг.
Похоронная процессия медленно прошествовала мимо ворот объединения «РОСТОВНЕРУД», возле которых стояли и курили несколько сотрудников разных возрастов – пожилые люди и молодежь. Чуть в стороне от них стоял и смотрел вслед удаляющейся процессии Чикатило, трудившийся в этой конторе на скромной должности снабженца.
Случайные свидетели траурного шествия стали расходиться, остались лишь курильщики у ворот «РОСТОВНЕРУДА».
Водитель средних лет, с обветренным лицом и колючими глазами, затянулся и спросил:
– В закрытом гробу хоронят. Знаете, почему, бля?
Не дожидаясь ответа, он сплюнул и ответил на свой же вопрос:
– Они пацану глаза выкололи, суки. Прикиньте, мужики, пацану, совсем сопливому еще…
Пожилой, седенький бухгалтер со вздохом пробормотал:
– Мне жена утром сказала: «Слава богу, что у нас дети выросли». Мол, если бы были маленькими, тоже могли бы попасться этим сектантам.
– Почему вы решили, что это обязательно сектанты, Федор Дмитрич? – удивился стоящий рядом молодой инженер.
– А кто еще? Нормальный человек на такое не пойдет. Изнасиловать, выколоть глаза… Это ужас!
Инженер нахмурился:
– А немцы? Немцы во время войны и не такое творили!
Водитель докурил, щелчком вогнал окурок в урну и вмешался:
– Не немцы, а фашисты, бля! Чуешь разницу? И то война была, понимать надо. У нас вот бабы говорят в диспетчерской, шо они специально малых убивают.
– Почему? – не понял инженер.
Чикатило, внимательно прислушивавшийся к разговору, подошел ближе.
– У детишек все органы внутренние здоровые, понятно вам? – объяснял водитель. – Вот они эти органы и вырезают, бля, а потом за границу везут в специальных таких чемоданчиках со льдом. Там, говорят, за одну только почку сто тысяч долларов платят, бля.
– И куда потом те органы? – тихо спросил бухгалтер.
– А то непонятно? Пересаживают тем, у кого денежки водятся. Ну, банкирам там, актерам известным, президентам всяким, бля, – уверенно ответил мужчина.
– Это что же, целая преступная группа, получается? – не то спросил, не то утвердился в мысли инженер.
– А ты как думал? – повернулся к нему водитель, доставая новую сигарету. – Группа, факт. Только не преступная уже, а вражеская, понял? Иностранцы, диверсанты, суки. Прячутся где-то и подкарауливают ребятню возле лесополосы, бля. Особенно тех, кто без родителей. Конфеткой там поманят или щенка станут предлагать.
Водитель заметил подошедшего Чикатило, протянул руку.
– О, Романыч! Здорово! А ты шо думаешь?
Тот пожал протянутую руку, спросил на всякий случай:
– Про шо?
– Да про убийства малых в лесополосах. Вон пацана повезли, видал? – кивнул мужчина вслед похоронной процессии. – В закрытом гробу.
Все заинтересованно посмотрели на подошедшего. Чикатило проводил глазами уже далеко уехавший грузовик и идущих за ним родственников, вдруг стал словно меньше ростом, пожал плечами.
– Не знаю… Может, и диверсанты… Партизаны какие-то…
– Но вот, допустим, я ребенок – зачем я пойду с чужим человеком в лес? – кипятился тем временем инженер.
– Романыч, ты вроде ж в школе работал, как там, разве детей не учат, что с кем попало ходить не нужно? – снова спросил у Чикатило водитель.
– Конечно, учат, – на этот раз уверенно ответил тот, но тут же добавил: – А если человек добрый?
– Кстати! – вдруг, будто припомнив, повысил голос бухгалтер. – Мне же зять утром только рассказал, у них есть подозреваемый!
– У кого – у них? – спросил инженер.
– Зять в милиции работает, – начал объяснять бухгалтер. – Интернат для дуриков знаете? Ну так вот, парень, обычный, учился в этом интернате – и вдруг признался, что это он мальца за станцией ножом запырял.
Чикатило с интересом слушал, подавшись вперед и буквально впившись глазами в старичка-бухгалтера.
– Погоди, Дмитрич, у тебя ж зять водила, мы вместе на курсах были, – перебил говорившего водитель.
Бухгалтер кивнул.
– Так он теперь в милиции водителем и работает. На «бобике». Он этого парня с интерната возил на место, ну, где убийство.
– Зачем? – заинтересованно спросил Чикатило.
– На следственный эксперимент, – важно пояснил старичок. – Чтобы тот показал, где и как убивал. В милиции всегда следственные эксперименты проводят.
– Ну и шо, показал? – снова спросил Чикатило.
– А как же. Все указал – где тело лежало, куда удочки сломанные сунул… – бухгалтер для достоверности даже сделал какие-то движения руками.
– От же ж сука, бля! Тварь паскудная! – взорвался водитель. – Удочки он указал… Ребенка ножом! Ну как можно?! Своими бы руками удавил пидораса! – он повернулся к Чикатило, ища поддержку: – Верно я говорю, Романыч?
– Конечно, – уверенно кивнул тот. – Детей трогать нельзя. Они – наше будущее. И удочки жалко… У меня такие в детстве были. Ладно, мужики, я пошел, работа ждет.
Чикатило пошел к проходной. Разговор у ворот продолжился уже без него.
Вечером того же дня в кабинете, выделенном в ростовском УВД для московской группы, собрались Кесаев, Горюнов и остальные варяги, как их называли в управлении. Обсуждали сложившуюся ситуацию и планы на будущее.
– Итак, товарищи… – Кесаев прохаживался по кабинету мягкой походкой хищника. – Уже можно подводить какие-то итоги нашей работы, но итоги эти, мягко говоря, невыразительные.
– Что вы имеете в виду, Тимур Русланович? – не понял Горюнов. – По-моему, мы очень здорово продвинулись, в первую очередь благодаря местным товарищам. Эти два друга-с-перепуга, Шеин и Жарков, поют как соловьи, один заливистее второго…
– Товарищ майор! – внезапно рассердился следователь. – Смените-ка тон. Мы тут не анекдоты в курилке травим!
Наступила тишина. Кесаев в упор посмотрел на Горюнова, тот не выдержал, неловко улыбнулся, отвел глаза.
– Тимур Русланович, а в чем вы сомневаетесь? – подал голос один из московских оперов.
– Не знаю… – после долгой паузы ответил мужчина. – Но интуиция подсказывает, что тут все ой как непросто. Поэтому от намеченного плана действий мы пока отказываться не будем.
Он снова прошелся по кабинету – от окна к двери и обратно – и спросил у другого опера:
– Игорь, что там по запрошенным делам?
– Они в архиве, товарищ полковник. Начальник архива сказал, что у них свободных людей нет и мы должны выделить человека для работы.
Кесаев кивнул.
– Понятно. Будет им человек.
Усталые Витвицкий и Овсянникова шли по коридору, негромко переговариваясь.
– Я бы кофе сейчас выпила. Большую чашку… – сказала Овсянникова, украдкой бросив взгляд на своего спутника.
Витвицкий молчал, по-прежнему пребывая в себе, в своих мыслях. Девушка поняла это, переключилась на деловой тон:
– Что мы будем делать дальше?
– А вы что думаете? – откликнулся Витвицкий.
– Если честно, у меня теперь нет сомнений, я уже говорила, – устало сказала девушка. – Я только хочу понять – зачем? Этот Шеин, он же не злой, он просто глупый и сильный. Может на танцах подраться или калитку сломать, но чтобы ребенка ножом, да еще вот так…
– Я изложу свои соображения в аналитической записке, – твердо сказал Витвицкий. – Здесь масса нестыковок.
– Да какие нестыковки, господи! Он же сам признался… – воскликнула Овсянникова.
Распахнулась дверь, в коридор выглянул заместитель Ковалева Липягин. Он явно услышал голос старшего лейтенанта.
– Овсянникова! Ира! Зайди к шефу, он тебе пару ласковых хотел сказать.
Дверь закрылась. Овсянникова остановилась, повернулась к психологу:
– Ну вот, уже доложили… Кофе так и так накрылся бы… Ладно, пойду на ковер получать втык от начальства.
– За что?! – удивился Витвицкий.
– У нас инициатива наказуема, – грустно улыбнулась Овсянникова. – Впрочем, наверное, как и везде.
– Это какой-то пещерный бюрократизм, – возмутился Витвицкий. – Офицер, особенно в уголовном розыске, это самостоятельная мыслящая единица!
– Что-то я сомневаюсь, – усмехнулась Овсянникова. – Ладно, спасибо вам за поддержку, Виталий. Всего доброго.
Она ушла. Мужчина остался один, двинулся дальше и неожиданно столкнулся с вышедшим из-за угла Кесаевым.
– Здравствуйте, товарищ полковник…
Кесаев, окинув подчиненного хмурым взглядом, подхватил его под локоть и буквально потащил за собой.
– Ну-ка, пойдем, разговор есть…
Втолкнув Витвицкого в кабинет, Кесаев плотно закрыл за собой дверь.
– Товарищ полковник… – начал было Витвицкий, но Кесаев резко оборвал его:
– Сядь!
Тот послушно сел за стол.
– Скажи мне, капитан, с какой целью мы сюда приехали? Ну?! – загремел Кесаев, давая выход накопившемуся раздражению.
Витвицкий под напором Кесаева стушевался, опустил голову.
– Не слышу!
Витвицкий вскинулся, встал, как на уроке, заговорил, заметно волнуясь:
– Товарищ полковник, прекратите тыкать! Я бы попросил вас обращаться ко мне на «вы»! Это первое!
– Ух ты. А есть и второе? – в голосе следователя слышалась насмешка.
– Я понимаю вашу иронию, но есть! – голос Витвицкого зазвенел. – И третье, и четвертое. Следственный эксперимент…
– Прошел неудачно?
Витвицкий на мгновение сбился с мысли.
– Нет, почему… Подозреваемый указал место… – внезапно он буквально закричал, перебив сам себя. – Но я считаю, что это все неправильно!
Кесаев зло рассмеялся.
– Ах, вот как. Вы считаете…
– Да, я считаю! – запальчиво воскликнул капитан. – И я докажу…
– Молчать! – рявкнул вдруг Кесаев так, что мужчина буквально рухнул на стул. Он явно не ожидал столь грозного окрика.
– Вот что, капитан, – продолжил Кесаев на этот раз тихим, усталым голосом. – От нашей группы нужен человек, чтобы работать в архиве по старым делам. Я назначаю этим человеком тебя.
– В архив? Но… – растерялся Витвицкий. – Почему я? Почему… я не специалист…
– Капитан Витвицкий, вам ясен приказ? – официальным тоном спросил Кесаев.
Витвицкий несколько мгновений с тоской и неприязнью смотрел на начальника, потом понуро кивнул.
– Опять не слышу, – Кесаев не отступал. – Капитан Витвицкий?
– Так точно, товарищ полковник… – обреченно пробормотал тот.
– Еще одна самодеятельная выходка навроде этого вашего следственного эксперимента, и вы отправитесь в Москву с формулировкой «профнепригоден», – добил подчиненного Кесаев. – А пока шагом марш в архив! Свободны.
Витвицкий поднялся, сгорбившись, словно провинившийся ученик, и шаркающей походкой двинулся к дверям. На половине пути он вскинул голову, собираясь все же что-то сказать, но, наткнувшись на стальной взгляд следователя, передумал и вышел из кабинета…
Замок открылся с тихим щелчком. У Чикатило всегда все было смазано, он никогда не допускал небрежности в мелочах. Смазанный замок, остро заточенный карандаш, мягко закрывающиеся дверки у шкафов, хорошо оточенный нож – все должно быть идеально, все в рабочем состоянии.
Чикатило зашел в дом, тихонько запер за собой дверь, повесил плащ и шляпу на вешалку и принялся аккуратно разуваться. В этот момент из дверей кухни выглянула жена Фаина.
– Здравствуй, Фенечка, – мягко улыбнулся мужчина. – Ужинать есть?
– Готово все, – улыбнулась в ответ жена. – Сейчас поставлю.
Фаина снова скрылась в кухне. Чикатило надел тапочки и пошел на кухню.
Кухня, как, собственно, и вся квартира, выглядела небогатой, но аккуратной. В этом доме не гнались за дефицитом, но ценили чистоту и порядок.
Пока жена хозяйничала у плиты, Чикатило сел к столу, достал из портфеля свежую газету, развернул и углубился в чтение. Фаина споро накрывала на стол.
В кухню заглянул сын Юрка, вихрастый паренек с озорными глазами.
– Ма, я ушел, – бодро поведал он.
– Куда опять? – без энтузиазма спросила мать.
– Ма, ну шо ты начинаешь? Меня Валька ждет, – и, повернувшись к отцу, будто только что его заметил, добавил: – Привет, пап.
– Ты уроки сделал? – не сдавалась Фаина.
– Да какие уроки, ма… Нам не задали ничего.
– Ага, всем задали, а тебе не задали. Лодырь!
Чикатило отложил в сторону газету. Юрка уже собрался сбежать от неприятного разговора, но отец остановил его:
– Подожди, Юра.
Юрка обреченно вздохнул. Чикатило очень серьезно посмотрел на сына:
– За гаражи в лесополосу не ходите. Здесь по району гуляйте. И если кто посторонний что спрашивать будет или позовет куда, не верьте и не ходите с ним.
– Ты чего, пап? – выпучился Юрка. – Какой посторонний?
– Никакой. Просто запомни, что я сказал. Иди.
Юрка вышел. Чикатило снова взял газету, но поймал на себе вопросительный взгляд жены и пояснил немного виновато:
– Тут опять всякие страсти про убийства рассказывают. Мало ли что.
В архиве пахло пылью. Витвицкий пришел сюда затемно. За окнами едва брезжил рассвет, когда он водрузил на край стола пачку архивных дел, открыл блокнот, положил его рядом, заложив ручкой, и взял из стопки первое дело.
Перед глазами замелькали фотографии, протоколы, рапорты – чья-то прежде времени оборванная жизнь, чья-то недоработка, безликий, ненайденный, избежавший наказания преступник…
Виталий Иннокентьевич штудировал информацию с дотошностью, с какой работал над диссертацией, но в голове параллельно вертелись совсем другие мысли. Из памяти всплыл голос Шеина:
– Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал!
Витвицкий сделал пометку в блокноте, закрыл дело, отложил на другой край стола. Взял новую папку и углубился в чтение, задумчиво покусывая кончик ручки.
– А удочку вы где бросили? – будто со стороны слышал он собственный голос.
– Какую удочку? – звучал в ответ голос Шеина.
– На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.
– А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.
Витвицкий листал документы, делал пометки в блокноте. Изначальная стопка дел уже довольно сильно поредела. Зато на другом краю стола появились две стопки с отсмотренными делами: одна побольше, другая поменьше.
Новая папка, новое дело, новые фотографии с новым истерзанным трупом, новые протоколы, новые заключения… От кровавых подробностей на душе было скверно. Капитан все яростнее покусывал кончик ручки. А в голове снова и снова звучали голоса из недавнего прошлого:
– Я полез посмотреть и оцарапался, – говорил Шеин.
– Что посмотреть? – спрашивала его Ирина.
– Как это чего? Что там в листьях.
Витвицкий с отсутствующим взглядом завис над делом, мысли его ускакали далеко от содержания папки. В голове по кругу, как сломанная пластинка, звучал голос Шеина:
– Удочка… из бамбука. Вона я руку об нее поцарапал… Удочка… тоже из листьев торчала… Я полез посмотреть и оцарапался… Удочка… из листьев торчала… Я полез посмотреть… что там в листьях…
Вот же! Удочка торчала из листьев, Шеин оцарапал руку, когда полез посмотреть, что в листьях лежало. А до того говорил, что оцарапался, когда убивал мальчика. Так убивал или не убивал? И когда напоролся на удочку? А может, вовсе на нее не напарывался?
Витвицкий с таким остервенением закусил кончик ручки, что хрустнул пластик.
– Вы, кажется, не завтракали, Виталий Иннокентьевич, – вывел его из задумчивости голос Ирины.
Мужчина повернулся на голос. За окнами было уже совсем светло. В нескольких шагах от него стояла старший лейтенант с сумкой и улыбалась.
– Здравствуйте, Ирина, – опешил Витвицкий. – Почему вы так решили?
– Надо быть очень голодным, чтобы есть шариковую ручку, – рассмеялась Овсянникова, подошла вплотную и принялась выкладывать на стол термос и свертки с бутербродами.
– Угощайтесь, – пригласила она. – Нам с вами здесь весь день куковать.
– Нам? – не понял Виталий.
– А вы как думали? Я же говорила, инициатива наказуема. Ваше начальство в этом, как я смотрю, с моим солидарно: неугодных – в архив, чтоб под ногами не путались.
Девушка сняла крышку с термоса, налила в нее кофе и протянула Витвицкому.
– Вот кофе. Угощайтесь.
Благодарно кивнув, Витвицкий принял исходящую паром крышку, пригубил. Овсянникова тем временем шарила взглядом по столу, отметив разделенный на три стопки ворох дел, блокнот с пометками. Было видно, что капитан успел основательно потрудиться.
– А я смотрю, вы здесь давно.
– Я плохо спал, – нехотя признался Витвицкий. – Мысли, знаете… Вот и…
Он обвел рукой разложенные на столе дела. Овсянникова взяла стул и села рядом.
– Что-то нашли?
Психолог пожал плечами.
– Пока пытаюсь найти что-то общее. Какую-то закономерность.
– Вы уверены, что она есть?
– Она должна быть. Это единственное, в чем я уверен.
Овсянникова потянулась было за блокнотом, но в последний момент спохватилась, задержала руку и посмотрела на Витвицкого:
– Можно?
Капитан кивнул, уткнув нос в материалы раскрытого дела и вновь погружаясь в свои мысли.
Ирина взяла блокнот, углубилась в записи, перелистывая страничку за страничкой. Дела, кучами разложенные на столе, на глазах превращались из абстрактных стопок в систематизированный материал. Овсянникова бросила уважительный взгляд на коллегу – что-что, а работать с данными он явно умел и, судя по объемам обработанного материала, делал это невероятно быстро. Захочешь, а не догонишь. Но это не повод бездельничать.
Ирина взяла папку из не разобранной еще стопки. Снова поглядела на Витвицкого. Капитан сидел над делом с полной кофе крышкой от термоса в руке и вид имел отсутствующий.
– Пейте кофе, Виталий Иннокентьевич, остынет, – подбодрила девушка.
– Что? – встрепенулся Витвицкий. – А… да… спасибо.
Он рассеянно пригубил кофе и вдруг, словно в голове его переключили какой-то тумблер, резко отставил крышку термоса и поднялся из-за стола.
– Ирина, скажите, а где находится троллейбусное депо, в котором задержали Шеина?
– Двадцать вторая линия, – оторопев от такой перемены, обронила Овсянникова. – Это в Пролетарском районе. А зачем вам?
Витвицкий, казалось, уже не слышал ее, снова заблудившись в своих мыслях.
– Я скоро вернусь, – бросил он, шагая к дверям, но вдруг, будто вспомнив что-то, развернулся и возвратился обратно. Заговорил, возбужденно жестикулируя: – В правой стопке дела, созвучные с нашим. Левая неразобранная. Обращайте внимание на жертвы: многочисленные ножевые, изнасилование либо попытка изнасилования… Это важно.
Старший лейтенант молча кивнула.
Читать бесплатно другие книги:
