Замок в облаках Гир Керстин

Лукаво улыбаясь,

или

От переводчика

Дорогие друзья!

Перед вами книга, которая прекрасно подойдёт для чтения на каникулах, книга не слишком серьёзная, лёгкая, хрустящая и сладкая, как безе.

Но не в этом её соль, простите за невольный каламбур. Не в этом её обаяние.

Главная героиня книги Фанни Функе смотрит на окружающий её мир и, прежде всего, на себя с известной долей иронии. Что в общем непросто, если тебе семнадцать лет, если ты впервые уехала из родительского дома (и не без веской причины), если ты можешь рассчитывать только на себя и тем более если у тебя такой характер, что с тобой регулярно что-нибудь случается. То колготки сползают, то сбегают дети гостиничных постояльцев, порученные твоим заботам, то у милой пожилой дамы пропадает кольцо в твоё дежурство, то молодой человек, который тебе ужасно нравится, ведёт себя совершенно невразумительно.

У Фанни есть одна счастливая черта: она не принимает слишком уж всерьёз ни все эти ежедневные маленькие катастрофы (и большие, настоящие катастрофы – тоже, заметим в скобках), ни себя саму. Именно поэтому она в состоянии справиться с любыми проблемами, каковы бы они ни были. Её чувство юмора и стоящий за ним здравый смысл – её точка опоры и спасательный круг.

«Замок в облаках» – это история о Золушке, перенесённая в наши дни. Но, на мой взгляд, главное в ней не то, что скромная и трудолюбивая героиня в очередной раз получает по заслугам, а её лёгкое отношение к жизни и эта лукавая улыбка героини: не следует принимать свои горести всерьёз – и всё в конечном итоге сложится как надо. Вспомним Мюнхгаузена из замечательного фильма Марка Захарова: «Умное лицо – это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!»

Приятного вам чтения!

Татьяна Лаврова,переводчик этой книги

Посвящается Соне

Совершенно обессилевшая, я снова стояла по колено в снегу. Из бального зала доносились чудесные звуки скрипок. На шее висел чужой бриллиант весом в тридцать пять карат, а на руках лежал ребёнок без чувств. Тоже чужой.

К тому же в суматохе, как Золушка, я потеряла туфельку.

Говорят, что в чрезвычайных ситуациях в организме вырабатывается столько адреналина, что не чувствуешь ни холода, ни боли, но на самом деле это не так. Боль от раны в плече пульсировала, словно живое существо. Кровь, капавшая из пулевого отверстия, стекала по руке, окрашивая снег алым, а голая нога стыла на морозе. От напряжения – ребёнок был тяжёлый – мои руки и плечи болели, но я не осмеливалась перехватить девочку поудобнее, чтобы она не проснулась: её плач выдал бы наше местонахождение преследователям.

Говорят также, что в минуты опасности голова начинает мыслить с необычайной ясностью. Про себя я так не могла сказать: я уже совершенно перестала понимать, кому можно доверять, а кто желает мне зла. Единственная ясная мысль, мелькавшая в моей пустой башке, заключалась в том, что если к пистолету присобачить глушитель, выстрела, оказывается, действительно не слышно.

А ещё – что на свете явно существуют более подходящие моменты для поцелуев.

Я понятия не имела, был ли юноша, поцеловавший меня, моим другом или врагом. Тем не менее его поцелуй прибавил мне сил.

– Я мечтал об этом с тех пор, как впервые увидел тебя… – прошептал он.

1

Мой первый рабочий день в качестве няни грозил обернуться катастрофой.

– Несомненно, ты самая плохая няня на свете, Фанни Функе, – заявил Дон, когда я пронеслась мимо него, голося: – Мальчики! Это уже не смешно! Пожалуйста, вернитесь!

– «Пожалуйста, вернитесь! Иначе меня с треском уволят»! – передразнил меня Дон.

Скорее всего, всё к тому и шло. А ведь я отвлеклась всего на минутку! В своё оправдание я могла сказать лишь одно: потерять из виду детей, одетых в белые куртки, белые лыжные штаны и белые шапки, гораздо проще, чем кажется. И вообще, следовало бы принять закон, запрещающий одевать детей таким образом. Я понимала, что далеко они уйти не могли: сверкающая снежная пелена вверх по склону оставалась нетронутой. Однако здесь, с западной стороны отеля, укромных мест, где могли спрятаться маленькие хитрюги, к сожалению, хватало. Сугробы причудливой формы, отдельно растущие деревья, поленницы дров и выступы строений представлялись идеальными укрытиями.

Солнце слепило глаза, и я сощурилась. К вечеру и на рождественские праздники синоптики обещали снегопад, но сейчас небо всё ещё было ярко-голубым, а снег сверкал ярче мансардных окошек и башенок, крытых медью. Внизу, в долине, со вчерашнего утра лежал густой туман. Именно из-за разницы высот и выгодного расположения над облаками отель и прозвали Замком в облаках.

– Какая тишина! Даже странно, правда? – Дон Буркхардт-младший не преминул напомнить мне, что сейчас не лучший момент любоваться альпийскими красотами. – Может быть, бедные малыши уже замёрзли…

Дон сидел на больших санях – на них ко входу в подвал доставляли дрова – болтал ногами и лизал мороженое в вафельном стаканчике, которое он, похоже, добыл на кухне. Дрова, лежавшие на санях, он, недолго думая, выкинул в снег прямо перед табличкой:

Добро пожаловать в «Шато Жанвье»!

Его мороженое навело меня на мысль.

– Ау, мальчики! Хотите вкусного мороженого? – позвала я.

Ничто не шелохнулось.

Довольный Дон захихикал:

– Не нужно было пренебрегать своими обязанностями и отвлекаться на того чеха-сезонника, Фанни Функе.

– Собери-ка лучше дрова, а то тебе попадёт, – ответила я.

Хотя для своих девяти лет Дон был маленьким и тщедушным, имел вздёрнутый носик и трогательные карие глаза и поэтому выглядел так, будто и мухи не обидит, втайне я побаивалась его. Из его уст вылетали исключительно взрослые сентенции. Усиливало этот эффект то, что изрекал он их звонким детским голоском с очаровательным швейцарским прононсом, к тому же слегка шепелявя. У него была странная привычка в разговоре называть людей исключительно по имени и фамилии. Иногда он добавлял место жительства, возраст и другие характеристики.

Это звучало примерно так: «Фанни Функе, семнадцати лет, из Ахима под Бременом, у тебя на колготках пошла стрелка».

В этом было нечто угрожающее, как в кино про мафию, когда кто-то шепнёт: «Мы знаем, где ты живёшь!», а потом подложит соответствующему персонажу отрубленную лошадиную голову. И это в лучшем случае.

Дон и его родители были завсегдатаями отеля, и Дон знал в нём каждый уголок. Целыми днями мальчик обычно шатался по отелю, подслушивая разговоры и устраивая окружающим пакости. При этом он вёл себя так, словно являлся единоличным владельцем отеля и всех, кто в нём находился, будь то гости или сотрудники, и от этого становилось неуютно. Я не сомневалась, что он изучил личные дела персонала, тем не менее в том, что он запоминал решительно всё, поистине было что-то дьявольское. Дон предпочитал слоняться там, куда не допускали постояльцев, но из-за того, что он был таким маленьким и славным, ему редко за это попадало.

Тех, кого не очаровывала его мимимишная внешность, напоминавшая оленёнка Бэмби, Дон вводил в замешательство, обращаясь по имени и фамилии. При этом мимоходом упоминал имя своего отца, богача Дона Буркхардта-старшего, и то, что он водил дружбу с одним из братьев Монфор, которым, собственно, и принадлежал отель. Во всяком случае, со мной мальчик поступал именно так. И хотя я прилагала значительные усилия, эти мафиозные методы приносили свои плоды. Не далее как позавчера я застала Дона, когда он вытирал вымазанные в шоколаде пальцы о вышитые бархатные портьеры в маленьком вестибюле на третьем этаже.

Он делал это вдумчиво и тщательно. На мой негодующий вопль «оленёнок» улыбнулся с осознанием собственного превосходства.

– О, недоучка Фанни Функе из Ахима под Бременом, похоже, любит безвкусные занавески!

Я возмутилась ещё больше: все портьеры и подушки на этаже были сшиты из замечательного тёмно-красного бархата, расшитого матово-золотыми птицами и цветочными гирляндами. Если осторожно погладить эту ткань кончиками пальцев, казалось, что портьера гладит тебя в ответ.

Даже неспециалисту было понятно, что они дорогущие, пусть даже за давностью лет бархат слегка выцвел.

– И вообще, разве в твои обязанности не входит поддерживать чистоту и порядок в отеле, горничная-практикантка Фанни Функе с дурацкими веснушками? – спросил Дон. Дело в том, что позавчера меня ещё не определили в няни, тогда я находилась в ведении службы уборки номеров.

– Как ты думаешь, какую сумму мой отец потратит в отеле в этом году? И как ты полагаешь, кто скорее вылетит отсюда – ты или я? На твоём месте я бы порадовался, что портьеры испачканы шоколадом, а не чем-нибудь похуже, и постарался бы побыстрее отчистить пятна прежде, чем фрейлейн Мюллер снова соизволит устроить тебе нагоняй. (Откуда он только брал подобные выражения? Даже моя бабушка таких не употребляла!)

– На твоём месте я бы поскорее убралась отсюда, чтобы не получить метёлкой по попе! – запальчиво воскликнула я, а Дон с торжествующей ухмылкой неторопливо направился прочь. Гостиничной кастелянши фрейлейн Мюллер я боялась больше, чем его. И, оттирая щёткой шоколадное пятно с бархатной портьеры, я действительно ощущала в некотором роде благодарность за то, что отчищать пришлось шоколад, а не что-нибудь похуже.

– Кое-кому из нас сейчас точно влетит, – теперь заявил Дон, в очередной раз лизнув мороженое. – Ты флиртовала с Яромиром Новаком, тридцати восьми лет, с усами, вместо того чтобы смотреть за детьми. Я могу это засвидетельствовать.

– Ничего не флиртовала! – немедленно возразила я. – Я просто быстренько помогла Яромиру распутать ёлочную гирлянду. Это входит в круг моих обязанностей.

В конце концов, в этом отеле я была не только няней. В перечне обязанностей гостиничной практикантки, которые я выполняла, значилось выражение «девочка на побегушках» и «универсальная занятость».

Дон покачал головой:

– Ты улыбнулась, заправила за ухо прядь волос и откинула голову назад. Всё это жесты, призванные привлечь внимание противоположного пола в брачный период.

– Чушь какая! – гневно сказала я. – Яромир для меня слишком стар, а ещё у него в Чехии жена и дети, которых он очень любит. – Даже если бы он был на двадцать лет моложе и не женат, я бы всё равно ни за что не стала с ним флиртовать. Я вообще никогда не флиртую. Меня бросало в дрожь от самого слова «флирт». Фу!.. – И вообще… – Я захлопнула рот.

Дон даже не пытался скрыть злорадство, пока я с возмущением оправдывалась. Это ясно доказывало, что я принимала его слова всерьёз. А ведь именно этого я ни в коем случае не хотела ему демонстрировать.

– Ну так что? Ты видел, куда побежали близнецы? – угрюмо спросила я.

Дон немедленно изменил тактику:

– Я даже знаю, где они спрятались. – Он одарил меня доверчивым взглядом, обаянию которого позавидовал бы диснеевский Бэмби. – Я открою тебе этот секрет, если ты попросишь как следует.

– Пожалуйста, – попросила я, понимая, что это ничего не даст.

– Скажи: «Пожалуйста, дорогой Дон», – потребовал мальчишка.

– Пожалуйста, дорогой Дон, – повторила я скрепя сердце.

Дон снова расхохотался:

– Я открою другой секрет – секрет, почему из тебя никогда не выйдет няня! У тебя просто недостаточно педагогического авторитета. Дети это чувствуют.

– А я открою тебе секрет, почему у тебя нет друзей. У тебя просто недостаточно умения вызывать симпатию! – Слова вырвались у меня прежде, чем я успела осознать, насколько жестокими они были.

Устыдившись, я прикусила губу. Наверное, из меня действительно никогда не выйдет няня. Помимо того, что я потеряла двоих шестилеток, выпустив их из виду всего на секундочку, я ещё и унизила мальчика с глазами Бэмби. При этом место практикантки в отеле мне, вероятно, досталось потому, что я похвасталась своим умением обращаться с детьми. Немаловажную роль сыграло то, что у меня было два младших брата.

– Ой!

Дон подставил мне ногу, и я чуть не грохнулась в снег, но как-то удержалась на ногах и поспешила отойти от него. Тоже мне «милые малютки»! Нет уж, дети – это худшее из зол! Но ничего не поделаешь: двух таких милых малюток мне нужно было найти как можно скорее, а третьего я решила отныне просто игнорировать.

– Ма-альчики! Э-эй! – Я старалась, чтобы мой голос звучал весело и непринуждённо, как будто мы просто играем в прятки. Ни звука. А ведь до этого они тараторили без умолку и по-идиотски рифмовали всё подряд. Как их там звать-то? Ультрамодные имена в английском стиле, что-то вроде… – Джош, Эшли! Куда вы подевались? Вы не хотите доделать снеговика? Я принесла отличную морковку, чтобы сделать ему нос!

Дон снова ехидно захихикал:

– Ты даже не в состоянии запомнить, как их зовут, неудачница Фанни. Засунь себе свою морковку знаешь куда? Ничего у тебя не выйдет!

Я притворилась, что не слышу его. Сдаваться я не собиралась. За последние три месяца я и не с таким справлялась. В конце концов, всё было не так плохо, как казалось на первый взгляд. Мне поручили поиграть с близнецами Бауэр (как их там? Лэреми? Джейсон?) на свежем воздухе, чтобы их родители могли спокойно собрать вещи и расплатиться в отеле. Если вдуматься, именно этим я и занималась. А теперь эти проклятые дети, несомненно, развлекались на полную катушку, потому что им удалось сбежать и спрятаться. На свежем воздухе.

– Известно ли тебе, что такое нарушение обязанностей надзора за несовершеннолетними, будущая экс-практикантка Фанни Функе? – Дон в очередной раз лизнул мороженое. – Надеюсь, у тебя хорошая страховка? На твоём месте я бы молил Бога о том, чтобы близнецы не угодили в какую-нибудь расщелину в леднике. Если сейчас пойдёт снег и всё заметёт, поисковые собаки не смогут даже взять след.

Усилием воли я подавила в себе желание заткнуть уши пальцами. Этот ребёнок являлся не иначе как самим дьяволом. Насколько я знала, поблизости от отеля не было никаких расщелин. Тем не менее мой голос теперь прозвучал вымученно и пронзительно, так что это заметила даже я:

– Вы не хотите погладить на прощание белочку?

– Они на это не купятся. – Дон щелчком запулил стаканчик с недоеденным мороженым в снег. – Так уж и быть, я помогу тебе. Они побежали вон туда. – Он махнул рукой в сторону нового катка, который старик Штукки и Яромир недавно соорудили рядом со старинной каруселью. – Думаю, они спрятались в подвале, где стоят лыжи.

Вместо того чтобы отправиться туда, куда показывал Дон, я решительно зашагала в противоположном направлении. И – удача! Пройдя всего пару метров, я услышала сдавленное хихиканье и увидела, как закачалась ветка огромной Полумесячной ели, которую Яромир и старик Штукки, рискуя жизнью, в ноябре украсили ёлочными гирляндами. Рисковал жизнью, собственно, только Яромир, а Штукки держал лестницу. Полумесячной ель прозвали из-за того, что гирлянды на ней висели в форме полумесяца, причём только на ветках, обращённых к отелю. Я слышала, что эти гирлянды купили лет тридцать назад, но так как деревья имеют обыкновение расти (а ель за это время тоже изрядно увеличилась в размерах), то гирлянд теперь хватало лишь на половину ели. Поэтому по вечерам её половина сверкала и переливалась огнями, подмигивая окнам отеля. Ветви же, обращённые к долине, сливались с ночным небом: на них не было ни огонька. Полумесячная ель знаменовала собой границу между ухоженным ландшафтом вокруг отеля и дикой природой. Хотя сейчас разницы между тем и другим не было. Всё скрывало толстое снежное покрывало.

Под елью было очень удобно прятаться, если ты метр двадцать ростом. Её переплетённые ветви доставали до самой земли. Вероятно, под ними находилась мягкая и сухая подстилка из мха и еловых иголок, потому что туда не проникал снег. Чтобы не спугнуть детей, я направилась не прямо к ели, а решила пойти в обход.

– Хитрюги близнецы Бауэр – большие мастера прятаться, – сказала я, повысив голос. – Эх, как же жалко, что я не могу найти их и показать сюрприз, который я им приготовила! И этот сюрприз имеет отношение к белочкам… и ещё кое к чему…

Под ёлкой зашушукались. Я не смогла сдержать усмешку. Но радость моя длилась недолго.

– Не дайте себя провести, Джейден и Эш Бауэр из Лимбурга-на-Лане! – крикнул Дон прямо у меня за спиной. Он таки слез с насиженного места на санях и отправился портить мне жизнь дальше. – Нет у неё для вас никакого сюрприза. И белки тоже нет. Она просто хочет поймать вас, испортить вам всё удовольствие и сдать родителям, и вам придётся ехать домой! Бегите!

– У Джейдена и Эша хватит мозгов не обращать внимания на то, что там лопочет глупый Дон, – с надеждой возразила я.

Но дети уже вылезли из-под ёлки и с криками и смехом понеслись через парковку.

Дон одобрительно зааплодировал. Мне оставалось только броситься следом. К сожалению, мои подопечные со всех ног помчались прочь от отеля в сторону шоссе. Они перемахнули через кучу грязного снега и льда на краю парковки, пересекли подъездную дорожку и на другой её стороне снова перелезли через снежную стену.

– Стойте! Там очень опасно! – заорала я, карабкаясь за ними.

Там действительно было опасно. Хотя по шоссе ездили редко, – оно было проложено только до отеля, – чёрный асфальтовый серпантин петлял по горе, круто спускаясь в долину. Поросший же елями склон, по которому шоссе змеилось туда-сюда, был практически отвесным, и именно по нему безудержно хохотавшие дети и собрались спускаться. Словно обезьянки, они ловко хватались за нависавшие над их головами ветки, спускаясь всё ниже и ниже.

Ледяной наст на склоне, многократно подтаивавший и снова замерзавший, похоже, выдерживал близнецов, но не меня. При каждом шаге я с треском проваливалась по колено или глубже, как будто я пыталась пройти по запечённой карамельной корочке на огромной миске с крем-брюле.

– Стойте! – в ужасе закричала я. – Пожалуйста, стойте!

– Стойте, стойте, успокойтесь, руки мойте, ноги мойте! – весело загорланили в ответ близнецы.

Дон был прав: никакого авторитета у меня не было и в помине. Тем временем дети уже добрались до следующего витка шоссе и снова перелезли через его край, готовясь продолжить путь вниз по склону.

– Немедленно остановитесь! – Я торопливо вытащила ногу из особенно глубокой дыры в снегу и попыталась шагать шире. – Здесь водятся… медведи!

– Мишки – врушки и воришки, мишки – глупые трусишки… Ой!..

Один из близнецов не удержался на ногах и поскользнулся, съехал вниз и со всего маху врезался в ближайшее дерево, заливаясь при этом хохотом. Его братцу всё это так понравилось, что он сел на снег и последовал его примеру, заскользив вниз.

– Не делайте этого! – в ужасе закричала я, в красках представив себе, как дети, набирая скорость, летят вниз по склону, пока не сломают себе шеи, налетев на дерево, либо пока не попадут под машину в том месте, где шоссе становится более оживлённым.

Мне казалось, что я уже слышу рёв мотора, поэтому, собрав волю в кулак, я прибавила скорость. Вдруг я сама потеряла равновесие и шлёпнулась животом на снег, немедленно превратившись в человеческий аналог санок для бобслея. Я была тяжёлая, а моё зимнее пальто было сшито из гладкой ткани, поэтому я покатилась вниз по снежному склону, не в силах затормозить. Я судорожно растопырила руки, вопя во всё горло: «Не-е-е-е-е-е-ет!..» Ничего, кроме этого, мне в голову не пришло. Я пулей пронеслась мимо близнецов, перелетела через сугроб на очередной виток шоссе и упала прямо на середину дороги. Всё это произошло за считаные секунды, так что передо мной даже не успела пронестись моя молодая и, прямо скажем, довольно бесцельная жизнь.

За мной через снежный бортик по краю шоссе перелетели дети. Надо сказать, из нас получилась живописная куча-мала. Близнецы по-прежнему заливались хохотом, из чего я заключила, что они не ушиблись. Что касается меня, я не была так уж уверена, что падение обошлось без повреждений. Однако, прежде чем успела проверить, осталась ли в живых, я услышала пронзительный визг тормозов, а сразу после этого – взволнованный голос:

– Вы что, совсем с ума сошли?! Я же вас чуть не задавил!

Отодвинув в сторону ногу одного из близнецов, я попыталась поднять голову. В метре от нас находился бампер тёмно-зелёной легковушки с цюрихским номером. Дверца машины была широко распахнута. Её водитель, юноша чуть старше меня, возвышался теперь прямо над нами. Он был до смерти напуган (и я его отлично понимала).

От пережитого потрясения меня затрясло так, что зубы начали выбивать дробь. Ещё бы чуть-чуть – и всё!

– Кому-то нужна помощь? – спросил юноша.

Кряхтя, я поднялась на ноги, обнаружив при этом, что мои руки-ноги в порядке. Посадка оказалась жёсткой, но благодаря пальто на пуховой подкладке и толстым перчаткам я ничего себе не содрала и не сломала.

– Вроде бы нет, – ответила я, одновременно бегло осматривая близнецов.

Крови нигде не было видно, вывихнутых суставов – тоже. Глаза мальчишек сияли, на щеках красовался румянец. Типичные счастливые дети!

– Ещё раз! – завопили типичные счастливые дети. – Было так здорово!

На всякий случай я покрепче ухватила их за капюшоны курток, которые, слава богу, как ни странно, остались белоснежными.

– То, что вы устроили, было крайне глупо и опасно, – отчеканил юноша. – Вы могли погибнуть!

– Что верно, то верно! Вы совершенно правы, – выдавила я, продолжая стучать зубами. – Мне правда очень жаль. Понимаете, если на этом склоне поскользнёшься, то практически невозможно остановиться…

– Я тоже был бы виноват, – перебил юноша. Похоже, он меня даже не слушал и говорил скорее сам с собой. Он мрачно уставился в пространство: – Меня бы судили, а все свидетели были бы мертвы, потом приговорили бы к тюремному заключению, отобрали бы водительские права, и мой отец… – Тут он содрогнулся и замолчал.

Я откашлялась:

– Так что, наверное, стоит просто порадоваться тому, что все мы остались живы! – Озноб, кажется, утих, и я неуверенно улыбнулась. Мне хотелось положить ему руку на плечо, чтобы отвлечь от мрачной картины, которую он себе вообразил, но я боялась отпустить детей. – Честное слово, мне страшно жаль, что мы тебя так напугали… Ты не мог бы быть столь любезен и подвезти нас на машине наверх, к отелю? Ты ведь туда ехал, верно?

Конечно, он ехал туда: здесь, наверху, больше ничего не было. Вероятно, он был одним из тех шести дополнительных сотрудников, которых наняли для работы в ресторане на рождественские каникулы.

– Вы – гости из Германии, да?

– Да, ква, тра-ля-ля, тра-та-та, каля-маля, – ответил Эш. (Или это был Джейден?.. Выглядели они совершенно одинаково.)

Юноша кивнул, как будто это всё объясняло, и открыл задние дверцы, чтобы близнецы могли запрыгнуть в машину. На всякий случай я продолжала держать мальчишек за капюшоны и выпустила их только после того, как прочно пристегнула детей ремнями безопасности.

– Кажется, всё! – Я с облегчением захлопнула дверцу, благодарно улыбнувшись юноше. – Блокировка задних дверей – лучшее, что изобрели со времён печатного станка!

– Твои братья часто удирают от тебя, да?

– Ой, нет, это совсем не мои братья. Я не живу в отеле, я прохожу здесь годовую практику и сегодня первый день работаю няней. – Я рассмеялась: – Не лучшее начало, как можно заметить! К детям меня лучше не подпускать. Честно говоря, мне даже в прачечной больше понравилось, хотя в первый же день я обожглась о бельевой каток и сделала подпалину на салфетке с монограммой. – Обычно я не болтаю без умолку с незнакомцами. Наверное, сказался пережитый стресс и восторг от того, что я осталась в живых.

И потом, юноша почему-то необъяснимым образом вызывал у меня доверие. – Только, пожалуйста, не рассказывай никому, что, пока я гуляла с детьми, они чуть не попали под машину, ладно? Иначе меня уволят. – Я сняла перчатку и протянула юноше руку: – Кстати, я Фанни. Фанни Функе. – И чуть не добавила на автомате «недоучка из Ахима под Бременом» (болтовня Дона Буркхардта-младшего, очевидно, пагубно влияла на меня).

– Бен. – Юноша пожал мне руку. Кажется, моё чириканье немного привело его в себя, и он улыбнулся: – Бен Монфор.

– Как забавно! – заявила я. – Фамилия владельцев отеля тоже Монфор. Роман и Рудольф Монфоры. Они братья… О господи боже мой! Я обескураженно вытаращилась на него:

– Пожалуйста, скажи мне, что ты не их родственник!

Бен смущённо развёл руками:

– Мне очень жаль…

2

Мне тоже было очень жаль. Если быть точнее, очень жаль себя. До невозможности жаль! Мало того что вместе с двумя дошкольниками, которых мне поручили развлекать и ублажать, мы вылетели на проезжую часть, судьбе этого показалось мало. Ей непременно нужно было устроить так, чтобы мы чуть не угодили под колёса машины, которую вёл сын владельца отеля, где я работаю!..

Ужасно расстроившись, я обходила машину, собираясь сесть на место рядом с водителем, и лихорадочно вспоминала, что такого я успела наговорить. Я, конечно, преподнесла ему на блюдечке с голубой каёмочкой сразу две причины в пользу моего немедленного увольнения. И эти две причины в белых капюшонах восседали сейчас на заднем сиденье. Не говоря уже об испорченной салфетке с монограммой. Но ведь могло быть и хуже! Например, если бы я сказала: «Монфор – как у владельцев отеля? У Романа и Рудольфа Монфоров, или, как я их называю, Романа Скандалиста и Руди Рохли?»

На сиденье рядом с водительским лежал бумажный пакет с морковью. Я положила его себе на колени.

Вероятно, Бен был сыном Романа Скандалиста, старшего из братьев. Я знала о том, что у него имелся сын от первого брака, живший с матерью в Цюрихе, но представляла себе этого сына маленьким мальчиком, а не почти взрослым юношей. У Руди Рохли не было семьи, он жил один в маленькой квартирке на пятом этаже, под самой крышей отеля. Дениз со стойки регистрации рассказала мне историю, известную уже всему отелю. Ещё в юности Руди при трагических обстоятельствах якобы потерял любовь всей своей жизни и с тех пор вообще не интересовался противоположным полом. При каких именно трагических обстоятельствах это произошло, Дениз, к сожалению, не знала, однако вся эта история хорошо сочеталась с понурой фигурой Рудольфа Монфора и его взглядом, преисполненным печали, как у спаниеля. Однако следовало отдать ему должное: при встрече он приветливо кивал и меланхолично улыбался всем сотрудникам отеля. В том числе и мне.

В противоположность Руди его брат Роман улыбался исключительно гостям отеля. Служащих же он в лучшем случае игнорировал, как будто они были пустым местом, а в худшем – устраивал скандал, зачастую высасывая его из пальца. До сих пор мне везло: я ни разу не удостаивалась его неблагосклонного внимания, но ещё с сентября, с того самого дня, когда поступила в отель, у меня сердце уходило в пятки при мысли, что когда-нибудь гром грянет и над моей головой.

Весьма вероятно, этот момент как раз сейчас и настал. Если Роман Монфор мог в течение четверти часа орать на горничную из-за пятнышка зубной пасты на форменном платье и уволить швейцара из-за того, что его угораздило выкинуть окурок прямиком под дверь чёрного хода, то что он сделает с человеком, из-за которого дети постояльцев чуть не угодили под машину его сына?!

Пока Бен заводил мотор, я искоса разглядывала его. Ну да, семейное сходство налицо: голубые глаза, высокий лоб, массивный нос, волевой подбородок, густые тёмные волосы… Одним словом, юноша явно пошёл в отца. Только он был гораздо моложе. И гораздо симпатичнее. Даже в профиль его лицо внушало доверие.

Несмотря на это обстоятельство (а возможно, в первую очередь именно из-за него), мне следовало быть осторожнее. Боже меня упаси счесть Бена Монфора безвредным только из-за его смазливой физиономии! Ведь нет никакой гарантии, что он тут же не наябедничает на меня своему отцу. В конце концов, народная мудрость гласит: «Яблоко от яблони недалеко падает».

Может быть, мне удастся отвлечь Бена от случившегося, заведя непринуждённую беседу? Я зашуршала пакетом, привлекая к себе внимание:

– Как удачно, что ты захватил с собой пару морковок для снеговиков. Ведь сегодня вечером обещали снегопад!

Юноша улыбнулся в ответ:

– Я везу морковки не для снеговиков, а для Жестика и Жилетика.

Ёлки-палки! Сохранять осторожность и не доверять этому человеку становилось всё сложнее. Он ещё и животных любит!

Жестиком и Жилетиком сокращённо звали двух коней, которые жили в конюшне при отеле. Этих породистых и ласковых норикийских жеребцов по паспортам звали Широкий Жест и Белый Жилет. Летом они с развевающимися белоснежными гривами радостно скакали вокруг отеля. Вместе с пасущимися мохнатыми рыжими коровами с колокольчиками на шее эта парочка оживляла местную альпийскую идиллию. Зимой, якобы в соответствии с их же горячим желанием, коней запрягали в старинные гостиничные сани-розвальни, которые старый Штукки надраивал до блеска, чтобы катать постояльцев. Втайне я надеялась, что в рамках моей практики меня когда-нибудь пошлют работать на конюшню, потому что Широкий Жест и Белый Жилет были самыми ласковыми лошадьми, с которыми мне когда-либо доводилось общаться.

– Они наверняка очень обрадуются, – заметила я. – Старый Штукки недавно посадил их на диету. Он утверждает, что они разжирели, скучая в стойле без дела. – Если это было действительно так, я тоже внесла в это дело свою лепту, регулярно угощая коней бананами, которые они очень любили. И меня они тоже любили. Как только я открывала дверь в конюшню, они начинали радостно ржать и фыркать, и мне было совестно приходить к ним с пустыми руками. – В конце концов, следующие несколько недель им предстоит попотеть: куча народу уже записалась на катание на санях у месье Роше.

– Угу, причём, как правило, катаются-то толстые, а худые предпочитают ходить сами… – вздохнул Бен. – Когда я был маленьким, у меня просто сердце разрывалось, глядя на это безобразие. Мне хотелось самому впрячься в сани. – Бен осторожно вёл машину вверх по горному серпантину, причем настолько осторожно и медленно, что близнецы на заднем сиденье завопили: «Быстрей, быстрей, тормозов не жалей!» – а потом захихикали и зашептались.

– Ты приехал в гости к отцу? – Чуть осмелев, я сменила тему беседы. – Насколько я знаю, его сегодня вообще нет в отеле. – Роман Монфор жил не здесь (это мне тоже поведала Дениз со стойки регистрации), а вместе со своей девушкой снимал квартиру в Сьоне, городке по соседству, откуда до отеля можно было добраться на машине минут за сорок пять. У Романа не имелось чёткого расписания, поэтому мы никогда не знали, когда он в следующий раз осчастливит нас своим присутствием и когда уберётся восвояси. Сегодня, во всяком случае, я его точно не видела. Между прочим, это была ещё одна причина быть благодарной судьбе: ведь я могла угодить под колёса его машины.

– Ничего страшного. Я приехал на все праздники, – ответил Бен.

– Что, прямо в отель? – вырвалось у меня.

– Я буду в отеле круглосуточно. – Он коротко глянул на меня, скосив глаза. – А ты имеешь что-то против?

О господи, конечно же я не имела ничего против! Я только не могла сообразить, где он будет ночевать. Может быть, у своего дяди? Все тридцать пять номеров в Замке в облаках были забронированы на рождественские и новогодние праздники, а в номерах 212 и 213 нам даже пришлось поставить дополнительные кровати. И все койки на этажах, где размещался персонал, тоже были заняты: на праздники владельцы отеля взяли дополнительных сотрудников.

– У тебя в отеле есть комната, где ты обычно останавливаешься? – рискнула спросить я.

Бен рассмеялся:

– Я забронировал герцогский люкс! – А затем саркастически заметил: – Не волнуйся, до сих пор мне всегда удавалось найти уголок, где можно приклонить голову. В конце концов, я приехал сюда не спать, а работать. Мой отец, будь он здесь, не упустил бы случая напомнить мне об этом.

– Работать? – недоверчиво повторила я.

– Да, представь себе, работать. – Похоже, Бен был от этого не в восторге. – Впрочем, как и на всех каникулах. Тем более что это мои последние каникулы перед матурой[1], или, как говорят у вас, в Германии, получением аттестата. Все мои одноклассники отсыпаются и празднуют, а родители пляшут вокруг них, и только мне придётся каждый день вставать в полшестого, не получая за это ни копейки.

– Кому ты это говоришь! – пробормотала я.

Но Бен, похоже, так разозлился, что уже не слышал меня.

– Ты проходишь в отеле годовую практику, а я, в отличие от тебя, пожизненную. В этот раз дядя Рудольф решил, что я буду заменять Дениз на стойке регистрации, но я точно так же мог бы добавлять хлорку в гостиничный бассейн или заправлять постели. И с бельевыми катками я тоже умею обращаться, даже с Толстой Бабёхой.

– Ни фига себе! – потрясённо выдохнула я. Должна сразу пояснить, что Толстая Бабёха – это бельевой каток с валиками диаметром больше полутора метров, как и Старая Берта, стиральная машина, сделанная в прошлом веке, в барабане которой при желании могла бы разместиться небольшая семья, были незыблемыми столпами и святынями гостиничной прачечной. – Похоже, Павел о тебе весьма высокого мнения!

– Так и есть.

Бен гордо улыбнулся, и я не могла ничего с собой поделать: мне было всё равно, чей он там сын, мне он нравился. Мысль о том, что мы будем работать в одном отеле, согревала мне сердце. Если он был другом Павла, то был и моим другом.

Павел, повелитель стиральных машин, сушек для белья, бельевых катков и гладильных аппаратов, размещавшихся в подвале отеля, представлял собой бородатого качка-великана, лысого как коленка. Руки его сплошь покрывали татуировки с черепами, змеями и когтистыми птичьими лапами. Великана можно было легко вообразить в качестве вышибалы в каком-нибудь сомнительном ночном клубе, где собираются сатанисты. Во всяком случае, до тех пор, пока своими глазами не увидишь, с какой любовью он проглаживает воротничок на форменном платье горничной, напевая при этом мелодию Ave Maria. Он обладал чистым и звучным баритоном, и о его кантатах и оперных ариях по отелю ходили легенды. Я могла либо с восхищением внимать ему, либо подпевать (и тут оказалось, что музыкальные абонементы, которые бабушка с дедушкой дарили мне на каждый день рождения, принесли хоть какую-то пользу). К концу моей практики в прачечной мы с ним неплохо разучили дуэт Папагено и Памины из «Волшебной флейты» Моцарта в сопровождении шести стиральных машин в режиме интенсивного отжима. Болгарин Павел, говоривший на ломаном немецком, вместо слов из оперы Моцарта «Любви искал я много дней, даже в лесу мечтал о ней» пел: «Любви оскал на много дней лису чесал, мечтал о ней». Лично мне так нравилось даже больше: в этом угадывалось нечто философское, загадочное.

На последнем повороте дороги Бен нажал на газ, и мы выехали из сумрачного леса. Посреди плоского горного плато нашему взору открылся Замок в облаках. Яркое полуденное солнце освещало его стрельчатые окошки, башенки, каменные карнизы и балюстрады. У меня просто дух захватывало каждый раз, когда я видела его невыразимо прекрасный старинный фасад. Бен рядом со мной тоже тихонько вздохнул. Мне показалось, по той же причине, что и я, а возможно, и по какой-то другой.

Юноша проехал мимо арки, ведущей в подземный гараж, но, вместо того чтобы подрулить к парадному входу по элегантному въезду, остановился на открытой парковке поодаль.

– Я, конечно, могу довезти вас прямо до вертящейся двери… – Он опять искоса взглянул на меня, и уголки его губ поползли вверх и превратились в улыбку.

Я улыбнулась в ответ:

– Очень любезно с твоей стороны, но отсюда мы и сами дойдём. Правда, мальчики?

– Вон стоит этот идиот Дон. – Близнецы показали пальчиками на Дона Буркхардта-младшего, который, скрестив руки на груди, с самодовольным видом возвышался перед Полумесячной елью. Казалось, он чего-то ждал.

Или кого-то. И похоже, что нас.

Я застонала.

– Можете показать ему язык, я вам разрешаю, – сказала я.

Близнецы выполнили моё указание с необычайным усердием, при этом лизнув разок стекло машины Бена.

– У тебя незаурядный педагогический талант! – Бен прищурился, чтобы рассмотреть Дона повнимательнее. – Это, что ли, маленький псих, сынок Буркхардтов?

– Он самый, – кивнула я.

Обнаружив нас, Дон с любопытством направился в нашу сторону.

– Они уже почти три недели живут здесь, пока перестраивается их вилла в Берне. Я всю дорогу задаюсь вопросом: как им удалось освободить своего сыночка от школьных занятий на столько времени? В Германии у них бы это не вышло! – фыркнула я.

Бен пожал плечами:

– Должно быть, старый Буркхардт дал взятку директору. А если одной взятки оказалось бы мало, он, недолго думая, просто купил бы всю школу. Старик славится умением скупать всё, что не прибито гвоздями.

В голосе юноши прозвучала горечь, и мне ужасно захотелось спросить почему, однако дети уже отстегнулись, распахнули двери и устремились наружу. Я немедленно последовала за ними, автоматически ухватив их за белые капюшоны.

– Кстати, Дончик рифмуется со словами «пончик» и «помпончик», – вскользь заметила я.

Я услышала, как Бен расхохотался у меня за спиной:

– Ты и правда прекрасно «понимаешь» детей!

Я всё-таки обернулась. Окошко его машины поехало вниз.

– Зато я прекрасно лажу со Старой Бертой. Не веришь – спроси Павла!

Больше всего на свете мне хотелось крепко пожать Бену руку, однако обе они были заняты белыми капюшонами.

Я понизила голос:

– Большое тебе спасибо! И за то, что ты нас не переехал, и за то, что не собираешься на меня жаловаться.

На секунду Бен посерьёзнел:

– Понятное дело. Практиканты не ябедничают друг на друга.

Я просияла. Я так и знала: тот, кому Павел способен доверить Толстую Бабёху, не может быть плохим человеком!

– Я рада, что ты такой милый, хотя у тебя такой противный… – восторженно начала я и вдруг запнулась. Симпатия симпатией, но, возможно, всё же было слишком рано говорить Бену о том, как я счастлива, что он не похож на своего папочку. – Хотя тот противный спуск ужасно нас напугал, правда. – Фраза получилась до крайности неуклюжей, ну да ладно.

Я отпустила дверцу машины, и она захлопнулась.

– Гляди-ка, неужели Фанни Функе из Ахима под Бременом возит детей, порученных её заботам, в незнакомой машине, с незнакомым субъектом, без детских кресел?

Пока мы любезничали с Беном, Дон успел преодолеть расстояние от входа до парковки. Он посмотрел вслед машине Бена, свернувшей в сторону конюшни, – по всей видимости, юноша хотел скормить лошадям гостинцы как можно скорее.

Дон повернулся ко мне:

– Вопрос в том, понравится ли это господину и госпоже Бауэр из Лимбурга-на-Лане. Кто спросит их об этом: ты или я? Кстати, вот и они сами.

С торжествующей ухмылкой «оленёнок» указал на белоснежный «мерседес» семейства Бауэр, как раз в эту минуту вплывший на гостиничную парковку и остановившийся рядом с нами. Из него, возбуждённо помахивая сумочкой от «Дольче и Габбана», вышла госпожа Бауэр:

– Ку-ку! Вот вы где, мои маленькие зайчатки! Как замечательно всё получилось. Вы хорошо поиграли с вашей милой няней?

– «Милая няня»? Как же! Радуйтесь, что они вообще остались живы… – начал было Дон.

Но госпожа Бауэр не расслышала его, потому что один из близнецов в это время завопил во всё горло:

– Дончик-Дончик, сладкий пончик, толстый розовый помпончик!

А другой в это время потребовал:

– Хочу ещё-о-о раз!

Господин Бауэр тоже выбрался из машины и небрежно сунул мне в ладонь мятую купюру.

– Большое вам спасибо, что присмотрели за нашими маленькими хулиганами.

– Ха-ха-ха! – снова попытался возразить Дон. – Какая чушь! Вам ведь не придёт в голову благодарить акулу за то, что она откусила вам мизинец, вместо того чтобы оттяпать всю ногу!

По счастью, господин Бауэр не обратил на его слова никакого внимания: его неугомонные сыновья обхватили его за ноги – один за левую, другой за правую – и без умолку трещали о классной снежной горке, по которой им так понравилось спускаться.

– Ну что вы! Ваши детишки были мне только в радость, – заверила я Бауэра-старшего.

В данный момент это даже соответствовало действительности. Чуть ли не со слезами радости на глазах я наблюдала за тем, как близнецы – как бишь их звали-то? – вместе с родителями залезли в машину, помахали мне и покатили прочь.