Кентийский принц Ярыгин Николай

© Николай Ярыгин, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Посвящается моим близким – Артему, Кристине и Мишель Левицким.

Глава первая

Прочитав послание, я осторожно сложил его и снова спрятал в шкатулку.

Вот и думаю я, чей же это сын, мой или Алекса, а с другой стороны, я – это Алекс, Алекс – это я, и нечего ломать голову, воспитывать его буду лично сам и передам все, что знаю. Мне лишь бы поскорей закончить со всеми этими заварушками. Правда, если Юсуф объединит степь и нападет, это будет долгая и кровавая война. Я еще не знал, что все самостоятельные и состоятельные роды отказались на большом сходе участвовать в этой авантюре.

Присоединились к Юсуфу только малочисленные и бедные племена степняков в надежде пограбить. У самого хана было две с половиной тысячи воинов. Как известно, хан Юсуф ину Доршон был из очень славного, но сильно обедневшего и крайне поредевшего рода. Когда-то его родное племя онгуров только воинов могло выставить до десяти тысяч. Но при его прадеде род практически уничтожила эпидемия, болезнь косила людей, как серп траву. Никто не знает, откуда пришло поветрие и отчего оно произошло.

Род вымирал долгих-долгих три года, это тянулось и тянулось. Постепенно их оттеснили с хороших и близких пастбищ, и пришлось племени переместиться на самый юг степи, где песка было намного больше, чем травы. Но все рано или поздно заканчивается, закончилась и черная полоса в жизни онгуров. Женщины рожали мальчиков, и те со временем превращались в мужчин. Племя стало больше разводить овец, которые ели и колючку, и сухую, пожухлую траву, а не буйволов, которым нужна хорошая и сочная трава. И отец нынешнего хана обратился к Эргену ину Бергену, хану одного из родов ингулов, который и захватил большую часть пастбищ онгуров, с просьбой уступить часть бывших пастбищ. Но кто отказывается от того, что уже давно считает своим? И хан Дарга ину Доршон был послан далеко, с просьбой не возвращаться. Зря хан Берген смеялся над Даргой, и зря он назвал его сыном собаки… На следующую ночь около трехсот воинов онгуров напали на кочевье Бергена. Вырезали всех – от мала до велика, забрали только совсем маленьких детей, чтобы вырастить из них онгуров. Племена никогда не кочуют все вместе, а лишь небольшими кочевьями. Поэтому через день было вырезано следующее кочевье, за месяц племя ингулов сократилось более чем в половину. Тут вмешались многие сильные роды, чтобы прекратить кровопролитие и спасти остатки рода Берген.

Пастбища снова вернулись к роду Доршон, но среди степняков род стал считаться отмороженным на всю голову, диким и кровожадным. И с ним стали стараться поддерживать хорошие отношения. Род начал набирать большую силу и постепенно возрождаться. И молодому хану Юсуфу, находящемуся у власти всего пару лет, очень хотелось заявить о себе как о смелом, отважном воине и умном правителе. Из-за этого он и согласился на предложение герцога Жирондо потрепать королевства и немного их пограбить, по неопытности даже не догадываясь о том, что герцог пытается за его спиной осуществить свои далеко идущие планы.

За эти три дня, в течение которых мы двигаемся к границе со степью, меня замучили песчаная пыль и несусветная жара. Одно спасает: что идем вдоль небольшой, мелкой речушки, и вечером на привале можно смыть всю пыль и грязь, которую собрали на себя за день. Завтра уже должны выйти к границе; сильно сдерживают обоз и пушки, но без них никак не обойтись, поэтому поспешаем медленно. Практически всех конников я отправил в дозор к границе, и каждый день получаю сообщение о противнике.

Утром перед тем, как Данису и Арну уехать, нам удалось больше часа поговорить и обсудить некоторые важные темы. Сообщил королю, что у меня родился сын, – он вначале очень удивился, а когда узнал подробности, долго хохотал. Все жалел Алексию, потом сказал, что ничего страшного, после Большой войны в Кентии официально вводили многоженство. Потом посоветовал беречь силы и нервы и снова принялся хохотать. Еще я попросил его не притеснять графиню Веленику, а просто поселить где-то недалеко, а прислугу назначить из людей баронета Ривейна. Король нахмурился, бросил взгляд на Арна, но тот все понял и поддержал меня. Данис поворчал для порядка. Мол, взяли моду королю указывать, что делать, но потом улыбнулся и сказал, что и сам так думал.

– Конечно, неплохо было бы ее отправить куда-нибудь, – задумчиво проговорил король, – можно выдать замуж в Барнем или в Кентию. Ладно, время покажет, а тебя, Алекс, я могу сменить, пришлю своих конников, и есть у меня парочка человек – неплохих командиров. Ты же займешься личными делами, но прежде чем передать командование, лично расставишь прибывших воинов, так как будешь знать диспозицию. И границу не переходить, а то получим полномасштабную войну… Очень уж болезненно степняки относятся к посещению их территории вооруженными людьми. Ну разве что разведчики пусть шастают. Ну, а там смотри сам, думаю, тебе на месте видней будет.

В середине дня принесли сообщение, что степняки переправляются на наш берег. Не все, но отряд в триста конников, не меньше. По всей вероятности, решили пограбить близлежащие села, и переправлялись они чуть в стороне от нас, а мы только час как прибыли, начали устанавливать палатки и организовывать лагерь. Пушкари в полукилометре выравнивали площадки и устанавливали пушки, разгружали порох и припасы для стрельбы.

Потихоньку подтягивались мои конники. Сейчас у меня было тридцать арбалетчиков и столько же лучников, двести конников, из них тридцать тяжелых, и двести тридцать копейщиков и мечников.

Поговорив с сотниками, я решил немного потрепать степняков, а если удастся, то и заманить под залп пушек. Сейчас они пограбят и станут возвращаться к броду, и вот тут можно будет организовать засаду. Если же основной лагерь вышлет помощь избиваемым нами степнякам, надо лететь со всех лошадиных ног к лагерю. Ну, а мы со своей стороны постараемся организовать им горячую встречу. Конечно, если степняки всей массой на нас накинутся, нам не устоять… Что такое пятьсот воинов против нескольких тысяч, какие бы эти тысячи ни были слабые и плохо вооруженные! Строго предупредил конников, чтобы, возвращаясь и увидев красный флажок, резко уходили в сторону, дабы не попасть под пушечный залп. Наконец, все согласовав, конники выдвинулись в сторону брода с задачей устроить засаду степнякам. Я же погнал обозников и копейщиков устанавливать флажки для ориентира пушкарям и острые колышки для задержания конницы противника.

Вроде бы всё, все расставлены – и флажки, и колышки… Эх, не сообразил я изготовить «чеснок», ну да что теперь. Время тянулось и тянулось, прошло три часа, потом четыре. Уже думал, все: или ничего не получилось, или нарвались на большой отряд и не могут оторваться и выйти из боя. Но тут один, а за ним еще несколько наблюдателей, сидящих на небольшом холме на деревьях, сообщили, что летят наши, а за ними очень большое войско. Очень много пыли, и плохо видно, но то, что большое, это точно.

Вот из-за перелеска выскочили и понеслись в нашу сторону мои конники, вот они увидели красные флажки, резкий поворот – и уходят в сторону, открывая появляющимся из пыли первым степнякам повозки, стоящие метрах в двадцати впереди пушек, ниже по холму. Несколько палаток и жиденькую цепь копейщиков за какими-то непонятными предметами.

Наверное, подумали, что это обоз и практически незащищенный лагерь горе-вояк. И с радостным криком и воем устремились к нему. Стоило им только поравняться с белыми флажками, как я скомандовал «залп». Все заволокло дымом, но перезарядились быстро – и снова залп в этот дым. И снова залп, залп, залп, а за дымом слышались крики, вой, стоны, визг людей и дикое ржание коней.

Наконец дым немного рассеялся, и нашим глазам предстала жуткая картина. Горы бьющихся в агонии людей, лошадей и наши конники, рубящие уцелевших, не давая им уйти. Но все-таки три-четыре десятка вырвались и, нахлестывая коней, бросились удирать. Никто их не преследовал. Конники спешивались и вели своих коней в поводу, очень уж те устали, да и сами воины прямо шатались от усталости. Сержант кентийцев, который у меня вырос до сотника, доложил, что когда они первую группу вырубили, тут и вторая к броду подтянулась. Ну и с ней завязались, тут уже в лагере не выдержали и отправили на помощь еще несколько сотен всадников. Дождались, пока те начнут переправляться, и кинулись наутек.

Я приказал, чтобы пушкарям и конникам выдали по кружке вина, и отправил всех отдыхать.

– Часа в три ночи будем выдвигаться, – предупредил я командиров, выставил двойные патрули и секреты из копейщиков и мечников. Уже начало темнеть, когда я тоже решил подремать. Но заснуть не мог, все перебирал в памяти прошедшую схватку, видел, как людей трясло и корежило от вида этого побоища, некоторых рвало. Какие они воины? Войны пятьсот лет не было, где бы они могли ожесточиться и привыкнуть к крови и трупам. То же самое было и возле замка герцога: бледные и зеленые лица, хоть большинство и храбрилось, но все то, что происходило, их пугало и вызывало отвращение.

Глава вторая

– Салах, где мои люди, где воины, которых я тебе доверил? – орал с пеной у рта Юсуф ину Доршон. Был он среднего роста, с заметным брюшком и кривыми ногами всадника. Маленькие, глубоко посаженные глазки и большой крючковатый нос, два верхних передних зуба выдавались чуть вперед, и хан немного шепелявил. Ничего выдающегося как во внешности, так и в интеллекте у Юсуфа не было, и если бы не наследственное получение титула, ему бы никогда не стать даже сотником. Амбиции при отсутствии мозгов никогда ни к чему хорошему не приводили.

Он еще долго бесновался и пинал ногами стоящего перед ним на коленях Салаха ин Галаха, своего двоюродного брата. Но все-таки ума хватило не отдавать его палачу, так как в этом случае в бой орду вести надо будет самому. Нет, хан не был трусом, просто знал, что в военных вопросах он профан, вот если что-то обменять продать или купить просто даром, это к нему. Успокоившись, Юсуф налил в пиалу кумыса и выпил.

– Рассказывай еще раз, что там произошло.

Салах стер рукавом кровь с разбитого лица и принялся рассказывать.

– Пока мы переправлялись, они успели изрубить больше половины воинов Ербека, а баргезовских положили всех. Увидев, что мы выбрались на берег, они развернулись и бросились бежать. Кони у них были уже уставшие, и я надеялся догнать их и зарубить. И казалось, что вот-вот уже можно омыть мечи кровью собак, а тут… Когда мы выскочили из-за поворота, увидели лагерь, там стояло много телег, виднелись палатки и совсем было мало воинов.

Собака Валах закричал, чтобы все атаковали обоз… Сейчас мы поживимся, орал он. И все кинулись к обозу, я и сказать ничего не успел, да и ты же знаешь ингулов и каторцев. Они же неуправляемые, к тому же совсем бедные, а тут целый обоз. Не успели проскакать и одну четверть полета стрелы, как вдруг раздался гром, а на холме, где стоял обоз, сверкнул огонь, а потом дым стал закрывать его. Вокруг стали падать воины, это было страшно: кони ржали, люди кричали и падали с коней или вместе с конями, а гром раздавался и раздавался; те, кто был впереди, начали поворачивать назад, но сзади напирали, получилась толчея. И эти толпы вдруг начали валиться мертвыми, мы уже развернулись – и тут на нас налетели всадники противника, за которыми мы гнались. Ты знаешь меня – я не трус, но воины были так напуганы, что почти не оказывали сопротивления. Я и несколько человек смогли отбиться и поспешили принести тебе весть об этом непонятном громе.

Юсуф сидел, нахмурившись, он ничего не мог понять, что за гром, почему об этом никто никогда не слышал. Потом он ударил в бронзовое било, подвешенное справа от того места, где он сидел, и в шатер заглянул слуга.

– Сообщи Седому Пта, что я хочу с ним посоветоваться и скоро приду.

Седой Пта – это был шаман племени. Почему Седой Пта было его имя – потому что он седым и родился, шаман был альбиносом. Сколько ему лет, никто не знал, казалось, что он живет вечно. Седой Пта шаманил при деде, отце хана и при самом Юсуфе… Это был скелет, обтянутый кожей. Когда Юсуф вошел в шатер шамана, тот уже сидел у жаровни, качался из стороны в сторону и вдыхал свой дым просветления.

– Я уже знаю, для чего ты пришел, – проскрипел Седой Пта. – Слушай. Еще при моем прапрадеде, когда горы были мягкие, как глина, а степь иногда тряслась, как руки у стариков, жил тогда один злой и могучий колдун, который мог вызывать гром и убивать им… Говорили, что когда он умирал, то пообещал вернуться. Вот и думаю я, не вернулся ли этот колдун вновь, переродившись. Иди, Юсуф, мне надо посоветоваться с духами предков.

Выйдя от шамана, хан посмотрел на противоположный берег реки и решил следующей ночью сделать вылазку, попробовать поближе посмотреть, от чего происходит этот гром.

Когда стемнело, выдвинулись к месту переправы степняков, двигались не спеша, пройти надо менее трех километров. Коней вели в поводу, чтобы меньше шуметь, и тем не менее было достаточно шумно. На небе сияла полная луна и тысячи звезд, было довольно-таки светло, и видимость была хорошая. Не доходя с километр до места будущего базирования, из впереди идущего дозора сообщили, что в лагере степняков слышен шум и громкие команды. Я выдвинул вперед всех конников и стрелков. Но как оказалось, степняки, заслышав шум шагов, скрип повозок и бряцанье оружия, решили не рисковать и перенести лагерь подальше от реки.

Двигались мы медленно, но компактно, я дал команду не растягиваться, и обоз с пушками и припасами находился в середине колонны. Наконец мы достигли того места, где я думал устроить лагерь. По фронту перед нами находилась река, а за спиной – село, которое все-таки успели пограбить и разорить степняки.

Начинало светать, и над рекой потянулась дымка тумана, звезды меркли, а мои воины начали устанавливать палатки и размещать пушки, готовя для них площадки. Задымили костры, на которых повара готовили кашу, и вкусно запахло. Когда совсем рассвело, я увидел, что степняки оттянулись от реки всего метров на триста-четыреста… Появилась возможность преподать им очередной урок.

Спешить не стал и, после того как мои воины поели, а пушкари закончили выравнивать площадки и установили пушки, дал команду зарядить их гранатами и сам навел центральную пушку на лагерь. После чего произвели несколько залпов. Ох, как забегал неприятель; мне было прекрасно видно, как разрывы вставали среди юрт и шатров. На какое-то время пыль и дым от разрывов закрыли от нас лагерь степняков, и я дал команду прекратить стрелять. Когда видимость восстановилась, увидел, как неприятель удирает – кто на конях, кто пешком. Через некоторое время лагерь стоял абсолютно пустой, за исключением убитых и раненых.

Примерно через час я послал конников осмотреть лагерь и собрать трофеи. Народ радостно и возбужденно загомонил, услышав про трофеи, одни лишь кентийцы оставались спокойными. Обговорив с сотниками конников порядок сбора трофеев, предупредил о том, что в случае нападения степняков не геройствовать, а уходить за реку. Копейщики собрали все лодки местных рыбаков вдоль берега и, тоже переправившись на тот берег, стали ждать трофейщиков. Я же, раздав команды, решил немного отдохнуть, все-таки эти сутки вымотали меня основательно.

Странная в степи погода: днем жара, ночью довольно прохладно, если не сказать холодно.

Я спокойно проспал часа три, никто меня не тревожил, и, когда встал, оказалось, что трофеи до сей поры еще собирают и возят. На берегу уже была приличная куча всякого барахла, ее тут же сортировали и раскладывали. Сбор затянулся до вечера. Утром, выбрав несколько человек, которым приказал погрузить все, что собрали вчера, на несколько телег, отправил их в ближайший город с наказом сдать какому-нибудь купцу, не сильно торгуясь.

Через два дня прибыли две с половиной тысячи воинов, присланных королем. Возглавлял их двоюродный дядя короля, граф Итер де Сартон, с которым отношения у меня сразу не сложились. Очень, видать, ему не хотелось мне подчиняться, и он, ссылаясь на то, что является родственником короля, сразу стал демонстрировать свою значимость и величие. Поэтому, несмотря на то что в его войске еще не успели установить шатры и палатки, послал ко мне посыльного с приказом прибыть к нему на доклад. Я прекрасно понимал, что такое может произойти, и поэтому ожидал чего-то подобного. Не став ни удивляться, ни возмущаться, я просто попросил посыльного передать графу, что следует точно выполнять приказ короля.

Прибывшие расположились в полукилометре по левую руку от нас, в самом широком месте реки, и принялись патрулировать местность вдоль реки и прилегающую к ней территорию. Нет, все было грамотно и правильно – и расположение лагеря, и его обустройство, правда, потом что-то патруль не поделил с патрулем местного барона. Был какой-то скандал – я, честно сказать, не вникал, по всей вероятности, граф дал приказ своим воинам и офицерам с нами не общаться, и те старались даже не смотреть в нашу сторону. Ну, а мне было совершенно безразлично, я готовился сдать свои позиции королевским воинам и вернуться домой, очень уж этот месяц был насыщенным на события.

Степняки, расположившиеся в полутора километрах от реки, старались всеми силами испортить нам жизнь. И поэтому каждую ночь, а то и днем, небольшими группами по десять – пятнадцать человек делали набеги на нашу территорию. В основном в стороне королевских войск, так как, попробовав однажды это сделать с нашей стороны, их группа была порвана котами, в связи с чем активность степняков в этом районе резко упала. Река была мелкая, имела много бродов, особенно в летнюю жару, и проблем при пересечении ее не было ни у нас, ни у них.

После общения с нашими разведчиками у меня родился план, правда рискованный и авантюрный. Шатер хана Юсуфа, а также шатры шамана Седого Пта и двоюродного брата хана стояли чуть в стороне от общего лагеря степняков. И возникла у меня мысль выкрасть хана, тем более Март уже пару раз подбирался к шатрам почти вплотную. Обговорил все со своими разведчиками и прихватил с собой десяток кентийцев… Ведь если получится, кому-то же надо Юсуфа нести. В свое время, еще только узнав, какую подлость затевает герцог, я дал команду своим швеям пошить маскхалаты, набросав эскиз что-то типа «кикиморы» – с желтыми, коричневыми и зелеными полосками ткани, при этом в капюшоне открытыми оставались только глаза и рот. Вот теперь они опять пригодятся.

В самом начале ночи нас переправили на лодках, и мы волчьим шагом направились в сторону лагеря хана Юсуфа. Лагерь находился на небольшом холме, до подножия которого тянулось несколько промоин, образованных стекающими ручьями воды во время дождей. Вот мы и решили их использовать, чтобы подобраться к хану Юсуфу. Кентийцев оставил в самом начале промоины, а сам с Мартом и Саймом осторожно двинулся к самому лагерю. Когда промоина закончилась, нам надо было преодолеть еще метров сто открытого пространства. Впереди полз Март, потом я, замыкающим был Сайм.

Лагерь спал, да и была уже середина ночи, только караульные сидели у костров, иногда приподнимаясь и вглядываясь в темноту. Пыль от сухой травы забивалась в нос, и очень сильно хотелось чихнуть, я просто неимоверным усилием сдерживал это желание. Наконец мы добрались до задней стороны шатра хана, я приготовился разрезать полог, а Март и Шорто поползли вокруг, чтобы снять часовых у входа в шатер. Когда они удалились, я осторожно разрезал кинжалом ткань шатра и проник внутрь. В шатре стоял запах немытого тела, бузы (местной браги)… Я услышал сопение спящего мужчины. В центре шатра стояла небольшая жаровня с тлеющими углями, дающая совсем немного света, при котором можно было различить, что и где находится.

Осторожно, пытаясь ничего не зацепить по дороге, я приблизился к хану, толкнул его и, когда он открыл глаза, зажал рукой ему рот и резко ударил в солнечное сплетение. Тот вылупил глаза и открыл рот, пытаясь вдохнуть, а я тем временем всунул ему в рот заранее приготовленный кляп. Перевернув его на живот, принялся вязать ему руки. В это время в палатку заглянул Шорто, и, увидев, что я вяжу Юсуфа, они с Мартом по очереди затащили тела двух часовых. Закончив вязать руки хану, накинули на него какое-то темное покрывало, дополнительно связав ноги. Практически беззвучно вытащив его через прорезь в шатре, двинулись в обратный путь.

Возвращаться было намного тяжелее, приходилось тащить еще тушку Юсуфа, а тот, придя в себя, всеми силами пытался нам мешать, извивался как червяк. Хорошо хоть, пока тащили его по открытому пространству, он еще не пришел в себя, в промоине было немного полегче. Но двигались все равно полусогнувшись и несли хана с Саймом, ухватив за веревки, его связывающие.

Повезло, что ночь была безлунная. Кое-как дотащили хана до кентийцев, и, передав им куль с Юсуфом, я успокоился, правда, нам еще пришлось какое-то время ползти, удаляясь от лагеря. Но когда можно было уже сильно не прятаться, вскочили и, словно застоявшиеся кони, рванули к реке, пролетели последний километр очень быстро. Лодки нас ждали, и, что удивительно, похоже было, что дружинники и глаз не сомкнули, ожидая нас.

Уже в палатке развязали нашу добычу, вытащили кляп хану, и, когда он наконец вдохнул, яростно сверкая глазами исподлобья, я с ним поздоровался.

– Доброе утро, хан Юсуф ину Доршон.

Тот отвернулся, не желая разговаривать, а я продолжил:

– Понимаю, что для вас оно не очень доброе, но как-то же надо было мне пригласить вас в гости. Вы же понимаете, что эти мелкие заварушки между нами надо рано или поздно заканчивать. Или вы думаете продолжать эти наскоки вечно?

– Ты мог бы направить мне письмо, – гневно сверкая глазами, проговорил Юнус, – я бы подумал.

– И что дальше? Ты бы думал, я бы ждал, да и заключать договор я не имею права, я же не король. И все бы это тянулось, тянулось и тянулось. Давай сделаем так…

Но закончить я не успел, так как снаружи проорали:

– Ваша светлость, к нам парламентеры, что делать?

– Как что, принимать, – проговорил я, выходя из палатки.

На том берегу с десяток всадников размахивали зелеными ветками, вот один соскочил с коня и подошел к самому срезу воды, помахал зеленой ветвью.

– Сотник, отправь лодку и проводи его ко мне.

Вернувшись в палатку, я спросил хана:

– Вы гарантируете мне, что не будете делать глупостей и, если я вас развяжу, не будете пытаться сбежать, и дадите слово, что вы мой пленник.

Юсуф подумал и кивнул головой.

– Я ваш пленник и отдаю себя в ваши руки, – сказал он ритуальную фразу.

– Пленив вас, я не нанесу вам умаления вашей чести и достоинства, – проговорил я в ответ такую же ритуальную фразу и, достав нож, разрезал веревки на его руках. Ноги ему освободили еще в лодке, сколько можно его было носить, пусть уже сам ходит, не маленький. Затем я кинул ему один из своих камзолов и штаны, так как унесли мы хана в одной набедренной повязке, замотав его в покрывало. Юсуф благодарно кивнул мне и тут же начал одеваться, правда, вся одежда была большая для него, но думаю, несколько часов потерпит.

Через несколько минут как хан оделся, часовой у палатки прокричал:

– Парламентеры к его светлости!

– Пропустить, – ответил я, и в палатку вошел двоюродный брат Юсуфа, Салах ин Галах. Увидев хана, он поклонился вначале ему, потом мне и спросил у меня разрешения обратиться к Юсуфу.

– Мой хан, как ты? Все ли у тебя в порядке? Что нам делать? – засыпал вопросами Салах Юсуфа. Хан посопел, потом посмотрел на брата.

– Салах, что тебе сказать, надо ехать к королю, будем писать фирман о мире.

– Я виноват перед тобой, мой хан… не доглядели.

– Ты-то тут при чем, кто знал, что он на такое решится, – кивнул Юсуф в мою сторону. – Собери пару старейшин, кто пошустрей, знатных воинов, да подарки не забудь… И привезите мне одежду, пошли кого-нибудь, а то видишь, в чем я.

Юсуф махнул рукой и нахмурился. Весь разговор велся на языке интегов, на котором говорила вся степь. Может быть, они думали, что я его не знаю, может, им было так проще. Но я знал этот язык и все прекрасно понимал. Пока они говорили, я размышлял.

– Хан, если вы дадите мне слово, что через два дня прибудете на это самое место со свитой для поездки в столицу, то я вас отпущу, чтобы вы могли собраться и все организовать самому. Ведь глаз хозяина может увидеть то, что не увидят другие, – немного польстил я хану. Оба степняка вскочили и, поклонившись, заверили меня, что хан даст свое слово, а Салах везде и всегда подтвердит, что такое слово было произнесено.

Отпуская Юсуфа, я ничем не рисковал: слово, данное тут, очень и очень редко нарушалось, и если только давший слово нарушил его по своему желанию, он просто становился изгоем. Нет, конечно, будучи ханом, он имеет реальную власть, но в случае с нарушением данного слова он покрывал позором все племя. И тут племя имело возможность заменить вождя. Или один из знатных воинов вызывал его на дуэль, или старейшины, не заморачиваясь, выбирали другого главу племени из его родственников, а потом уже низложенного хана любой мог вызвать на поединок.

Так что я крикнул дежурного и попросил его подать нам вина. После того как мы выпили по бокалу, я отпустил своего пленника собираться в столицу. За все это время, что находился в походе, я абсолютно не знал, что происходит в империи, почему молчит отец и нормально ли добрался караван с трофейным золотом, захваченным у герцога. Не имел понятия, что происходит в моем графстве. В конце концов, могли бы прислать посыльного, ведь скоро два месяца, как я в походе. Ну подождите, вот вернусь, я вас всех… Додумать, что я с ними сделаю, я не успел, так как в лагере раздался шум, крик, это была явно какая-то ссора. Нехотя поднявшись со своего походного стула, я выглянул из шатра. На входе в лагерь было какое-то столпотворение, и туда потихоньку стягивались все, кто не был занят в нарядах или на работах.

– Сержант, – окликнул я кентийца, – узнай, что там происходит.

Тот быстрым шагом двинулся в сторону разгорающегося скандала. Сам я вернулся в палатку и налил себе очередную кружку прохладного фруктового взвара (что-то типа компота). Да, всех своих кентийцев я сделал сержантами, а некоторых – полусотниками и сотниками; протекционизм, что тут поделаешь. А кому мне еще доверять, как не им? Кроме того, я для них принц, да и среди кентийцев предатели – настолько редкое явление, что за несколько веков их можно пересчитать по пальцам одной руки.

Появившийся сержант доложил, что этот шум устроил граф Итер де Сартон, не нашедший ничего лучше, как с группой своих командиров на заявление часового подождать, пока мне доложат об их прибытии, попытаться пройти, не обращая внимания на часового. В результате тот, вызвав подкрепление, заблокировал «группу гостей».

– Пусть их проводят ко мне, – распорядился я и свистнул Алого с сестрами.

Последнее время коты весь день отсыпались и не выходили из шатра, чтобы не пугать народ, а по ночам нарезали круги вокруг лагеря. И благодаря им, лагерь жил спокойно и тихо после того, как несколько групп степняков были порваны и поломаны, а вот у соседей стычки по ночам происходили постоянно, и уже были жертвы и раненые.

Полог на входе резко распахнулся, и в шатер буквально ворвался граф Итер де Сартон; его лицо пылало праведным гневом.

– Как вы смеете что-то предпринимать без согласования со мной! – заорал он с порога.

Алый, лежащий возле меня, прыгнул навстречу графу и рыкнул; тот, не ожидавший увидеть тарга в моей палатке, резко побледнел и сел на пятую точку.

Я, испугавшись, что граф испустит дух от ужаса прямо у меня в палатке, отогнал от него Алого, после чего спокойно спросил:

– Граф, вы что-то хотели мне сказать? Не стоит сидеть на земле, вот стул, присаживайтесь.

Я приказал дежурному подать охлажденного вина. И, когда еще не пришедший в себя граф поднялся, снова спросил его, глядя, как бледность начинает отступать от его лица:

– Так что вы хотели мне сказать?

– Это… это кто, что? – заикаясь, спросил граф. Потрясение и испуг были довольно сильные, и я налил ему в кубок вина, которое принес дежурный. Де Сартон залпом выпил бокал и начал приходить в себя, лицо порозовело, взгляд стал более осмысленный.

– Граф, – продолжил я, не ответив на его вопрос, – через пару дней я оставляю на вас весь участок границы и отправлюсь к себе в маркизат. Все это согласовано с королем, поэтому приготовьтесь к увеличению охраняемой зоны. Да, кстати, я не обязан перед вами ни в чем отчитываться, я думаю, вы и сами это понимаете. И еще, со мной к королю отправится хан Юсуф ину Доршон для заключения договора о мире. Если вы все поняли, то я вас не задерживаю, надеюсь, удовлетворил ваше любопытство.

С моей стороны это было чистой воды издевательство. И пусть сейчас граф в прострации, но со временем, отойдя от испуга и стресса, он все вспомнит, так что у меня появится еще один враг. Де Сартон поднялся и на негнущихся ногах поплелся к выходу. Уже откинув полог шатра, он оглянулся и пристально посмотрел на меня. Затем сделал шаг, и опустившийся полог отделил нас друг от друга.

К вечеру меня ожидал еще один сюрприз… Прибыло пятьсот кентийских конников, а вместе с ними и Ларт. После того как возглавлявший кентийцев барон Иберт эль Варт представился и передал мне послание моего отца, а также письмо от матушки и брата, настала очередь Ларта. Он достал из баула, который не выпускал из рук, шкатулку и с поклоном протянул ее мне. Открыв ее, я увидел подзорную трубу.

– Неужели у вас получилось? – проговорил я, рассматривая монокуляр. Ларт же прямо светился весь от удовольствия.

– Так, а ну проверим сейчас, – и я поспешил к выходу. На улице было еще совсем светло, и ничто не препятствовало мне испытать прибор. Я навел его на небольшой кустарник на том берегу реки и, подрегулировав резкость, был просто поражен, как хорошо все было видно. Пусть это не приборы моего мира, и все-таки это же ого-го… Приближение монокуляр давал тоже нормальное, где-то трех-четырехкратное. Это было просто великолепно!

Оторвавшись от осмотра и повернувшись к Ларту, я просто не знал, как выразить ему свое восхищение.

– Ларт, да ты просто молодец, как вы только успели все сделать и отрегулировать?

– Ваша светлость, все по вашим эскизам и инструкции. Мы, конечно, старались, но без ваших пояснений и чертежей вряд ли что получилось бы.

– Это один экземпляр, или есть еще? – поинтересовался я.

– Я привез пять штук, и еще есть линзы на два десятка приборов, их сейчас шлифуют, после чего будут собирать. Самое сложное – это отливка линз без пузырьков, а в остальном мы уже отработали порядок действий.

– Вот, барон, полюбуйтесь, – протянул я монокуляр стоящему рядом со мной барону Варту. Показав ему, как отрегулировать прибор, принялся ждать реакции.

– Граф, – через некоторое время проговорил барон, – это чудо, это просто чудо, – твердил он. – Очень хорошая вещь для охраны границ – можно глянуть далеко и сразу знать, кто идет или едет, вооружен или нет, да и при боевых действиях можно разглядеть, что замышляет противник. Вы будете их продавать? – протягивая мне монокуляр, спросил он.

– Буду, но пока только ограниченными партиями и, скорей всего, отцу, а он сам решит, кому выдать. Ну и, конечно, королю Торвала. Но в первую очередь обеспечу себя.

Глава третья

Алексия изнывала от скуки, и у нее появился хитрый план, как немного развлечься и развеяться. Герцог поначалу и слышать ничего не хотел, но, как говорится, капля камень точит. И через две недели уговоров он разрешил Алексии проведать маркизу Ильми де Перьен, выделив при этом для охраны двадцать гвардейцев. Все-таки баронство родителей маркизы находилось на самой границе с империей, и предосторожность была не лишней.

Усевшись в карету, подаренную Алексом, уже через сутки она въезжала в ворота замка родителей маркизы Ильми. Все-таки почти за полгода, проведенные рядом в замке Алекса, они невольно сблизились. Пусть они по-прежнему соперничали за внимание графа, но даже это сыграло свою роль в их сближении. Поэтому, после поклонов отцу и матери Ильми, Алексия радостно обняла Ильми и расцеловала.

Вечером за ужином в ее честь, когда она привела себя в порядок и отдохнула, они с Ильми наперебой вспоминали смешные случаи и происшествия, происходившие в замке Алекса, и веселились. Родители Ильми были пожилыми, но очень общительными и, как обратила внимание Алексия, добрыми и гостеприимными. Они изредка задавали Алексии вопросы и внимательно слушали, что она отвечала. Алексии показалось, что Ильми мало что рассказывала родителям об Алексе и своем пребывании в замке, а после ужина ее ждало потрясение, когда Ильми взяла ее за руку и привела в свою опочивальню. При виде кроватки и младенца в ней у Алексии пропал дар речи и ноги стали ватными, и она чуть не упала рядом с кроваткой малыша. На глаза непроизвольно стали наворачиваться слезы, и Алексия с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. С трудом справившись со своими эмоциями, она спросила:

– Это сын Алекса?

– Да, Алексия, это его сын, но тебя это не должно пугать, – обнимая ее, сказала Ильми, – ты ведь знаешь, что нам никогда с ним не быть вместе, а ребенок… Мне ведь уже двадцать семь лет, и это последняя надежда родить ребенка от любимого мужчины. Ты же знаешь, что я, как и ты, очень люблю Алекса. Только ты можешь выйти за него замуж и жить со своим любимым, а у меня останется вот этот, пока еще маленький, но самый любимый мой мужчина. Я даже не стала брать кормилицу, а сама его кормлю. Знаешь, это не передаваемое чувство.

Алексия все-таки не сдержала слез и, уткнувшись в плечо Ильми, беззвучно зарыдала. Маркиза тоже заплакала, на что-то жалуясь – или на свою жизнь, или на несчастную любовь, или на все вместе. Так они просидели почти час, успокаивая друг друга и вытирая друг другу слезы, пока в кроватке не закряхтел и не завозился малыш. Ильми чмокнула Алексию в щеку, провела рукой по голове и поднялась.

– Кормить пора, – с этими словами она достала из кроватки ребенка и, присев рядом с Алексией, достала грудь, расстегнув лиф платья, и поднесла к ней малыша. Тот ухватил сосок и стал жадно сосать, временами причмокивая. И такое у него было сосредоточенное и серьезное выражение лица, как будто он выполнял какую-то важную работу, что Алексия непроизвольно улыбнулась, а потом захихикала.

Покормив, Ильми застегнула лиф и, протянув малыша Алексии, предложила подержать. Та осторожно взяла ребенка и заглянула ему в глаза, а тот вдруг улыбнулся ей и что-то агукнул, потом снова заулыбался.

– Ильми, Ильми, он мне улыбается, посмотри, – прошептала Алексия. А малыш улыбался и махал ручками, агукал – ему понравилась эта новая знакомая, от нее хорошо пахло, а он был сыт, и его радовало все окружающее. Алексия наклонилась и поцеловала его в розовую щечку.

– Какой ты хороший, ты скоро вырастешь и станешь красивым и сильным, – шептала она малышу, а Ильми стояла рядом и улыбалась. С этого дня Алексия постоянно находилась рядом с ребенком. Когда он не спал, носила его на руках, развлекала его и разговаривала с ним, а тот смотрел на нее очень внимательно, как будто пытался запомнить все, что она говорила.

Правда, здесь тоже царила скука. Когда спала новизна от встречи, оказалось, что самое большое развлечение – это прогулки в саду. У деда Алексия могла съездить в ближайший город или просто отправиться на прогулку. Правда, раздражало присутствие в большом количестве охраны, но от этого некуда было деться, а Ильми была связана малышом, и ее жизнь сейчас была подчинена ребенку: вовремя покормить, уложить спать и так далее. Чтобы менять пеленки, подмывать и укладывать спать, у малыша была няня, но вот кормить, даже среди ночи, вставала Ильми, и кормилицу не брали. Пробыв в гостях почти седмицу, Алексия засобиралась домой, правда, в ее прелестной голове возникла очередная идея.

– Послушай, Ильми, – как-то сказала она, – ты ведь уже сколько времени сидишь в замке, нигде не бываешь и ничего не видишь. Поехали ко мне. Сейчас тепло, возьмешь малыша и немного развеешься. Кстати, я хочу заказать у нашего ювелира перстень для тебя в честь рождения сына. Поехали, а? – канючила она, таскаясь хвостом за Ильми, пока та не согласилась.

Рано выехать не получилось, выехали, когда солнце уже поднялось к завтраку. В карету установили небольшую люльку, как раз для таких поездок, и усадили няню с корзиной пеленок и сменных распашонок.

Ильми, если честно, очень не хотелось ехать, вот не лежала душа у нее к этой поездке. В дороге они вспоминали свое путешествие с Алексом, схватки по дороге с разбойниками и кентийское мясо на палочках. Когда малыш бодрствовал, смеялись громко и весело, а когда спал, тихонько хихикали.

Где-то после полудня они вдруг услышали крики, проклятия и звон клинков. Отодвинув занавеску на окне кареты, Ильми увидела, что на дороге идет бой. На гвардейцев герцога напала довольно-таки большая банда или отряд, клинков в пятьдесят. В этот момент карета резко дернулась и стала набирать ход, а гвардейцы попытались связать боем напавших, но тех было намного больше, и несколько всадников бросились в погоню за каретой. Маркиза побледнела, схватила малыша и прижала его к себе. На какое-то время все замолчали, а карета неслась вперед все быстрей и быстрей, ее кидало из стороны в сторону, слышно было, как кучер щелкает кнутом и кричит, подгоняя лошадей.

– Алексия, на нас напали, – проговорила Ильми, склоняясь над ребенком, – если вдруг…

Договорить она не успела, карета начала резко поворачивать, и кучер не справился с управлением лошадьми. Карета вдруг сильно наклонилась и опрокинулась, а потом еще и перевернулась. Наверное, на какое-то время Алексия потеряла сознание, а может, ей это просто показалось. Когда она смогла адекватно оценить ситуацию, то увидела, что Ильми лежит с неестественно вывернутой головой, прижимая к себе плачущего малыша. В углу копошилась служанка, карета лежала на крыше, с одной стороны дверцы отсутствовали… И Алексия увидела, как к ним приближаются конники, что-то весело крича. Они были еще далеко, и что они кричали, было не разобрать.

К ней снова вернулись ее страхи, забытые рядом с Алексом. Понимая, что хорошего от этих всадников ждать нечего, она попыталась взять из рук мертвой Ильми ребенка, но пошевелив левой рукой, закричала от боли – рука была или сломана, или сильно ушиблена. Скрипя зубами, она одной рукой кое-как освободила ребенка из рук мертвой матери и, выбравшись из кареты, кинулась с ним бежать к лесу, который находился почти в двух шагах.

Она уже почти вбежала в лес, когда рядом с ногой в землю ударил болт от арбалета, а второй впился в дерево с другой стороны. Но Алексия бежала, не обращая ни на что внимания, вперед, только вперед, лавируя между деревьями и кустами. Она бежала до тех пор, пока ноги от усталости не подкосились, и тогда просто свалилась в траву под большим деревом. Правда, свалилась очень осторожно, стараясь не повредить больную руку и самое главное – свою ношу… ребенка Ильми и Алекса.

Отдышавшись и немного придя в себя, она огляделась и стала думать, что же ей делать. А что можно сделать в такой ситуации? Куда она забрела, не знает, как выбраться отсюда – тоже. На руках ребенок, который плачет, испуган и хочет есть. Чем же мне тебя кормить, крошка, думала Алексия. И от этих тяжелых своей безысходностью дум и от испуга она горько заплакала, понимая, что, избежав одной напасти, она попала в другую. Она плакала, и плакал малыш, так они и сидели: она на земле, он у нее на руках, и оба плакали, и неизвестно кому из них было горше.

Наконец она успокоилась… Надо идти, надо идти туда, откуда бежала; там дорога – может, повезет и она как-то сможет сообщить герцогу о себе. И она, поднявшись, побрела, стараясь разглядеть свои следы и идти по ним. Шла, спотыкаясь и цепляясь подолом платья за все ветки и кусты. Когда она, зацепившись в очередной раз, порвала подол платья, у нее мелькнула мысль, как же она смогла бежать с ребенком в одной руке. И нигде не упала, не споткнулась, не зацепилась.

Конечно, она заблудилась, но шла и шла, надеясь, что выйдет из леса, шла несколько часов, обдирая ноги о коренья и сучки. Когда совсем стемнело, она сняла с себя модный жакет и закутала в него ребенка. Одной рукой это было тяжело сделать, но она справилась, при этом истово молилась и просила помощи у Зеи-плодоносицы. Тут же под кустом, где она кутала малыша, и задремала.

Под утро она сильно замерзла, но еще больше ее беспокоило, как бы не замерз малыш, поэтому всю ночь она прижимала его к себе. Малыш спал, и это ее немного успокоило. Как хорошо, что она надела дорожное платье, а не шелковое, как хотела. Тут и это порвалось, а от того вообще бы уже ничего не осталось. В лесу становилось светлее, начинался новый день. Она попыталась взять ребенка одной рукой, но это у нее никак не получалось. Тогда она встала на колени, подсунула руку под малыша и, прижав его к груди, попыталась встать, но, наступив на подол платья, снова упала и больно ударилась лицом. Малыш захныкал и заворочался.

– Тихо, тихо, маленький, не плачь, пожалуйста, скоро все будет хорошо, – шептала она ему. Хотя уже и сама не верила в это, но и сидеть ждать, когда умрешь от голода или тебя сожрут дикие звери, она тоже не хотела. Кое-как все-таки поднявшись с малышом в одной руке, она побрела, как ей показалось, по еле заметной, узкой тропинке. И только она подумала о диких зверях, как из-за ближайших кустов выскочил волк.

«Вот и все, – подумала она, – а как же маленький? Как же так, как же так…» – заполошно металась в ее голове одна-единственная мысль. Но волк повел себя довольно странно, вместо того чтобы пытаться напасть или как-то проявить агрессию, он вдруг сел и начал поскуливать и неумело тявкать.

– Тюбо, чего ты там нашел? – вдруг раздалось за теми кустами, откуда выскочил волк, и перед Алексией появился паренек лет двенадцати. Она вдруг поняла, что они с ребенком спасены и черная полоса, скорей всего, закончилась. Осознание этого вдруг совсем лишило ее сил, и она села, где стояла.

– Помоги, – прохрипела она, на большее ее не хватило.

– Сейчас, сейчас, – заспешил паренек и кинулся поднимать Алексию.

– Возьми ребенка, – попросила та, – у меня одна рука не действует.

Когда мальчишка взял малыша, она с трудом поднялась, и они двинулись в обратном направлении, впереди волк или собака, за ним мальчишка с ребенком, замыкала процессию Алексия.

Метров через триста они вышли на небольшую поляну, на которой находилось две землянки, большая и поменьше. У одной из них паслись три козы и стояла женщина лет сорока. Увидев процессию, она быстро пошла им навстречу и забрала у мальчишки ребенка.

– Сынок, давай беги за водой, а вы, госпожа, идите за мной, – и она направилась к большой землянке. В землянке был еще один человек, им оказалась симпатичная девушка, примерно ровесница Алексии. Она что-то шила и, увидев входящих, вскочила. В землянке было довольно просторно, даже была печь, и еще Алексия заметила, что была дверь в соседнюю землянку.

– Вики, освободи стол, – обратилась женщина к девушке. Когда та выполнила ее указания, она положила на стол ребенка и раскутала его. Малыш был весь мокрый и весь обкаканный.

– Ой, как мы усердно тут работали, – улыбаясь, проговорила женщина, вытирая малыша пеленками.

– Вики, а ну дай нам тепленькой водички.

Девушка подала женщине кувшин, стоящий на печи, та намочила тряпицу и стала протирать ею ребенка. Наконец с малышом закончили, вымыли и завернули в какую-то холстину. Малыш, словно поняв, что теперь можно потребовать и поесть, разразился воплем.

– Он голодный, – проговорила Алексия, отчаянно покраснев.

– А вы… – не договорив, женщина замолчала и удивленно взглянула на Алексию.

– Это не мой ребенок, на нас напали разбойники, карета перевернулась, когда мы от них убегали, его мама погибла. Мне удалось его схватить и бежать, а тут еще рука, и если бы мы не встретили вас, то, наверное, погибли бы.

– Вики, неси бутылочку, из которой козлят поили, и налей молочка утрешнего, оно теплое еще. Только разбавь водичкой, а то жирное очень.

– Вы не переживайте, – увидев сомнение в глазах Алексии, сказала хозяйка, – все чистое и тщательно ошпарено кипятком, и там специальный сосок, а иначе мы его не накормим.

Вики принесла небольшую бутылочку, на горлышко которой что-то было надето. И женщина сунула это приспособление в рот ребенку, тот, почувствовав вкус молока на своих губах, принялся жадно-жадно сосать. Когда он насытился, то сразу же заснул, и его переложили на топчан, застеленный шкурами.

– А теперь давайте-ка посмотрим, что у вас с рукой, – обратилась женщина к Алексии. – Меня можете звать Валия. Рукав мы по шву разрежем, а потом аккуратно зашьем, так что не переживайте, – говорила она, распарывая шов.

Рука представляла собой очень неприятное зрелище: синяя, местами прям до черноты, и сильно опухшая. Валия стала осторожно ее ощупывать. Наконец, она закончила осмотр.

– Ничего, госпожа, не бойтесь, все могло бы быть хуже. Посидите так, я сейчас приду.

И она вышла из землянки. Вернулась минут через десять, принеся с собой два куска толстой дубовой коры. Подогнав ножом кору по размеру руки, она наложила ее на предплечье Алексии и крепко забинтовала полосками кожи. Потом обмыла лицо девушки теплой водой и смазала место на лице, которым та ударилась, какой-то мазью.

– Ну вот и все, придется потерпеть какое-то время неудобство, но будем надеяться, что все заживет и будет как и прежде.

Потом Алексию хотели накормить, но есть она не хотела и попросилась немного полежать. Она прилегла рядом с ребенком и сразу же забылась тяжелым, тревожным сном. Во сне она стонала, вскрикивала и плакала.

Хан Юсуф появился, как и обещал, через сутки, с ним было порядка двух десятков конников и с десяток повозок, в которых ехало несколько старейшин, а также везли припасы на дорогу и подарки королю. Мои воины тоже были готовы выдвигаться, вчера я отправил пушки и большую часть обоза, а также дружину и прибывших кентийцев. Возле себя оставил только пять десятков конников и пару повозок с продуктами.

Вчера уехал и Ларт, хоть очень ему не хотелось меня покидать, но я ему дал указания, что где и кого куда размещать. Ларт, пока был со мной, рассказал, что происходит в замке, как они размещали караван с трофейным золотом, куда что складывали, пересчитывали и как брали клятву со всех проживающих в замке, что нигде, никогда и никому они не расскажут о том, что видели.

Потом коснулся порядка в маркизате и на его дорогах, в общем, все более или менее нормально, даже я бы сказал – более. За время моего отсутствия вырубили одну залетную банду в полтора десятка человек и пресекли поборы купцов, когда с них стали брать пошлину за проезд по дорогам маркизата, которую я отменил еще год назад, и организовали это власти города королевского протектората.

Гюнтер даже ездил туда и, когда бургомистр не захотел понимать по-хорошему, пригрозил, что его светлость (то есть я) развесит все руководство города на стене и никто их не защитит, даже король. И для убедительности послал кентийцев, которые разогнали все заставы, выставленные близ города, хорошенько отпинав стражников и мытарей на них.

Строительство «Торгового дома» в столице перешло в стадию отделки, склады забиты продукцией, приготовленной для открытия представительства. Наши музыканты и певцы тоже великолепно справляются со своими обязанностями. Правда, поначалу первый состав был недоволен, что у них появились конкуренты, но, когда узнали, что такой же ресторан, если не лучше, открывается в столице и составы будут меняться, даже обрадовались. В общем, все хорошо, даже как-то подозрительно:

Но больше всего меня занимал мой сын, хотелось быстрей его увидеть, и надо принимать решение, какую из двух женщин мне брать в жены. А еще я строил планы, планы, планы… надо выносить производство за стены замка и расширять его, строить городок с цехами, домами для рабочих и остальной инфраструктурой, а в замке оставить что-то типа исследовательского центра. Только вот где на все это найти мастеров, да и вообще работников? Вот такие мысли крутились у меня всю дорогу в голове.

Со степняками мы не смешивались, те двигались впереди, а мы – отстав от них на полкилометра, сзади. К королю я решил не заезжать, пошлю пару человек с двумя монокулярами в подарок и письменным докладом, и пока хватит. Если дела с «Торговым домом Зорга» обстоят так, как рассказал Ларт, то увижусь с ним через месяц на открытии, а пока у самого дел непочатый край.

Глава четвертая

Посреди большого кабинета императоров Альдонии стоял воин и докладывал о выполнении ранее полученного задания. Его слушали двое – самопровозглашонный император Эрлик I (правда, в последнее время он называл себя регентом) и герцог Тодор де Урбер. Выслушав докладчика, император поднялся со своего места и, как всегда, принялся бегать по кабинету, эмоционально размахивая руками.

– Баронет, – верещал он, – я дал вам все, что вы запросили: деньги, оружие, брони. Я дал вам воинов, вам оставалось найти несколько десятков наемников и, подгадав момент, совершить то, о чем договаривались. Почему вы этого не сделали?

В запале Эрлик переставал контролировать себя. Вот и сейчас он стал брызгать слюной, а на его губах появилась пена. Тодор де Урбер смотрел на это с брезгливостью.

«Зея-плодоносица, и это ничтожество провозгласило себя императором», – думал герцог Урбер. Но вслух он сказал совсем иное.

– Эрлик, успокойся, пусть он расскажет до конца, ты тогда определишься, что делать.

Так называемый император еще побегал по кабинету и, наконец, сел.

– Продолжай, – махнул он рукой.

– Мой господин, – продолжил доклад баронет, – я, как и договаривались, нанял тридцать наемников. Затем получил донесение от человека герцога Кантора, что Алексия едет к своей подруге маркизе Ильми де Перьен в баронство ее родителей, где та проживала в настоящее время. Но так как донесение было получено почти вечером того дня, когда Алексия выехала, мы просто-напросто не успели ее перехватить. Поэтому нам пришлось целую седмицу ждать ее возвращения. Когда принцесса возвращалась…

На этой фразе доклад снова был прерван.

– Не называй ее так, – стал снова заводиться Эрлик, на что герцог Тодор положил свою руку на его и попросил его еще раз успокоиться.

После небольшой заминки баронет продолжил:

– Мой господин, мы перехватили карету на полпути от замка до таверны «Подорожная». Часть людей связала боем охрану, часть бросилась в погоню за каретой, которая при первых звуках схватки стала удаляться и сразу прилично оторвалась. На повороте вдруг она опрокинулась и перевернулась на крышу. Алексия при этом выскочила из кареты, что-то прижимая к груди рукой, и кинулась в лес. В нее несколько раз выстрелили из арбалета, но не попали.

Кинулись за ней в лес, но странно, что следы были лишь в самом начале, а потом пропали. И как ее ни искали, так и не нашли. В карете мы обнаружили мертвую Ильми де Перьен и ее служанку, которую зарубили, чтобы не оставлять свидетелей. Все наемники были убиты, а также несколько человек из ваших людей. Ваших мы собрали и закопали, а наемников бросили там же, изобразив нападение разбойников.

– Баронет, а что могла нести, убегая, Алексия? – спросил Эрлик.

– Это был ребенок.

– Чей еще ребенок? – удивился недоимператор.

– Как мы выяснили потом, это ребенок Ильми де Перьен и Алекса тан эль Зорга.

– Кого, кого? – переспросил герцог Тодор де Урбер, вытаращив глаза и приподнимаясь с кресла.

Баронет повторил и замер.

– Можешь идти, пока я приму решение, – отпустил его Эрлик.

– Ну что ты думаешь по этому поводу? – обратился он к герцогу, когда баронет закрыл за собой дверь.

– Я думаю, что ты труп, – проговорил герцог, с интересом разглядывая Эрлика.

– Как? Что ты говоришь? – подскочил в кресле Эрлик.

Герцог налил себе в бокал вина и, неторопливо прихлебывая его, принялся объяснять:

– Ты убил женщину, которая родила ребенка Алексу тан эль Зоргу, первенца. Ты подвергал опасности самого ребенка. Ты вообще слышал что-нибудь о нем? Ты знаешь, какой бум он создал своими производствами и выпускаемыми товарами? Ты вообще соображаешь, что делаешь?

– Пока у него не будет прямых доказательств, он мне ничего не сделает и не посмеет напасть. Иначе королевства его объявят агрессором и обязаны будут помогать мне, – и Эрлик победно посмотрел на герцога.

– Эрлик, Эрлик, как ты не понимаешь, это король не может бездоказательно напасть, но по тому же соглашению, любое частное лицо, которому ты нанес обиду, имеет право объявить твоему домену войну. И защищаться ты можешь только своим доменом. А как ты думаешь, даст ли отец одному из своих сыновей возможность нанять наемников среди его солдат? А ты знаешь о дружеских отношениях короля Торвала и Алекса тан эль Зорга. И наконец, герцог Кантор ведь тоже может объявить тебе войну или просто дать своих солдат Алексу.

– Я тоже могу нанять наемников, у меня достаточно золота, – огрызнулся узурпатор.

– Отребье, которое, превосходя противника вдвое, все полегло? Думаешь, они выстоят против воинов, я уже не говорю о кентийцах! Ладно, пойду я, это вам, императорам, можно проводить жизнь праздно, а у меня дел гора, – с издевкой проговорил, вставая из кресла, герцог.

– Так ты все-таки отказываешься участвовать со мной и моим тестем в набеге на Торвал?

– Я еще не сошел с ума, – устало проговорил Тодор де Урбер и направился к двери.

«Эта радужная пыльца, которую он нюхает, совсем отсушила ему все мозги», – думал он про Эрлика, садясь в карету. Когда она запрыгала по брусчатке, герцог подумал, что надо бы послать доверенного человека и заказать карету у Алекса тан эль Зорга, говорят, в ней совсем не чувствуются неровности дорог.

Через пару дней, когда мы подъехали к развилке, я двинулся в маркизат, а в столицу отправился барон Ибер эль Варт, увозя с собой два монокуляра для каждого из братьев с инструкцией, как пользоваться, и моим письменным докладом о том, что происходило на границе. Барону тоже дал инструкции, как себя вести, как доложить и что сразу же по приезде в канцелярии заявить о срочном донесении от графа Зорга. Ему надо обогнать степняков, обоз которых движется медленно, и предупредить короля о посольстве рода Доршон.

Почему послал командира присланных конников? Да просто надо выводить в свет кентийцев, ведь нас всех считают варварами, несмотря на то что всех детей в Кентии учат грамоте, любой, даже самый бедный кентиец может читать и писать и знает все три языка, существующих на этом континенте. Да, кентийцы – закрытое общество, но не потому, что мы нелюдимы, а потому, что после войны нас сильно боятся, и вот эта боязнь и выплескивается в презрение и ненависть.

Ну, а чтобы показать свою значимость, в отличие от нас, и стали звать кентийцев варварами, распространяя всякие небылицы. Кентийцы честны даже в мелочах… «Ну, так варвары же…» Кентийцы прекрасные воины… «Ну так они злобные, кровожадные варвары…» Среди кентийцев нет предателей… «Ну, а чего вы хотите от идиотов, не понимающих что своя жизнь дороже тысячи чужих». И так обо всем! Пытаться что-то объяснить, доказать бесполезно, поэтому и не рвутся в королевства кентийцы.

Последнее время они, правда, нанимаются служить в охрану к королям и становятся учителями фехтования, а ведь в большинстве королевств народ малообразованный и дикий, что говорить, если даже некоторые дворяне не умеют писать и читать. Таких, конечно, очень мало, но ведь есть. Вот я и решил немного подкорректировать отношение и статус кентийцев. В каждой моей книге на титульном листе стоит надпись «Кентийские истории. Предания старины глубокой». На некоторые товары стали ставить штамп «Кентийские технологии». Смотришь, не сразу, а постепенно мы еще покажем, кто тут варвар, а кто прогрессор.

Наконец вдали показался мой замок… Еще какой-то час, и я въезжал в ворота. Во дворе собрался комитет по встрече… Ларт, Гюнтер, управляющий Ульх, сзади них маячил весь народ, проживающий в замке.

«А немало народа сейчас в замке, – мелькнула у меня мысль. – Нет, надо убирать отсюда производства».

Поприветствовав собравшийся народ, я спрыгнул с коня и передал повод подскочившему пареньку, помощнику конюха.

– Ульх, что там у нас с баней?

– Все готово, ваша светлость, с утра топим.