Успеть до полуночи Стаут Рекс

Глава 4

Если бы я знал, какое испытание ждет Вулфа в обличье мисс Гертруды Фрейзи из Лос-Анджелеса, основательницы и президента Лиги женской природы, мне не хватило бы духу отнять у него пиво. А если бы это знал Вулф, то наверняка отказался бы от дела и послал ЛБА вместе с ее юридическим консультантом куда подальше.

Наверное, стоило бы рассказать, во что она была одета, но не хочется. Скажу только, что наряд свой она стащила в музее. Если же описать саму мисс Фрейзи, никто не поверит. Внутренние уголки глаз почти сходились у длинного тонкого носа. Лба было видно примерно на дюйм над бровями, остальное скрывали седые лохмы. Левая сторона рта изгибалась кверху, правая книзу, и от этого казалось, будто у нее кривой подбородок, хотя, возможно, на самом деле это было не так. Она была в точности моего роста – пять футов одиннадцать дюймов, – и шаг у нее был соответствующий.

Мисс Фрейзи села в красное кожаное кресло, заняв лишь половину сиденья и положив сумку на колени – руки на сумке, спина прямая.

– Не думаю, что поняла, какое отношение смерть этого человека имеет к нашему конкурсу, – заявила она Вулфу. – Убийство не убийство. В правилах нет ни слова о чьей-то смерти.

Когда она говорила, губы двигались перпендикулярно изгибу, а челюсть ходила вверх-вниз. Казалось бы, за столько лет – шестьдесят минимум – можно было бы добиться согласованного движения, но ведь нет.

Вулф попытался ее успокоить:

– Разумеется, мадам, правила конкурса не предусматривают чьей-либо внезапной или насильственной смерти. Состязание ваше задержано не из-за самого факта смерти, а из-за действий полиции, которая попросила участников не покидать город до тех пор…

– Они не попросили меня! Они обязали! Мне сказали, что, если я покину город, меня вернут и арестуют по подозрению в убийстве!

Я покачал головой. Ну и штучка. Ни один коп из убойного отдела, ни помощники окружного прокурора – никто из них не мог такого сказать.

– Иногда полиция усердствует чрезмерно, – произнес Вулф. – Как бы то ни было, я хотел побеседовать с вами не только о конкурсе, но и о вас. После объявления победителей все будут стремиться узнать о вас побольше, поэтому мои клиенты желают заранее получить некоторую информацию. Вынужденная задержка дает нам такую возможность. Мой помощник, мистер Гудвин, будет записывать ваши ответы. Итак, вы, мисс Фрейзи, полагаю, не замужем?

– Нет. И не собираюсь. – Она стрельнула глазами в сторону моей пишущей машинки. – Я хочу потом проверить все, что он напечатает.

– Разумеется. Вы когда-нибудь выигрывали в конкурсах?

– Я никогда не участвовала в конкурсах. Я их презираю.

– Ясно. Но в этом конкурсе вы участие приняли?

– Естественно. Что за глупый вопрос!

– Согласен. – Вулф был невероятно вежлив. – Однако в ваших словах есть некоторое противоречие: вы презираете конкурсы, однако в этом приняли участие. Вероятно, у вас появился сильный мотив.

– Не думаю, что поняла, какое кому дело до моих мотивов, но могу заявить, что не стыжусь своего поступка. Десять лет назад я основала Лигу женской природы. Сейчас она насчитывает тысячи членов. Не сосчитать. Вот вы, что бы вы сказали о женщинах, которые мажут лицо жиром и сажей, разрисовывают, а себя поливают вонючей дрянью из каких-то смол, лежалых овощей и желез самцов оленя?

– Я не думал об этом, мадам.

– Разумеется, думали. Вы – мужчина. – Она повернулась ко мне. – А вы, молодой человек?

– Смотря чем поливают, – отозвался я. – «Железы самцов оленей» – звучит отвратительно.

– Воняет тоже отвратительно. Но используют уже тридцать столетий. Это мускус. Если в Эдеме Ева случайно пачкала лицо, как она поступала? Умывалась простой чистой водой. Нынешние женщины делают все наоборот! Мажут лицо жиром! Посмотрите на их губы, ногти, на ресницы… на все остальное. Лига женской природы – главный друг и поборник естественной красоты женщин. Ева была естественной – такой, какой ее сотворил Господь. Единственная настоящая красота – это естественная красота, в этом я разбираюсь. Потому что сама лишена этого волшебного дара. Я не просто некрасива, я безобразна. Те, кому дана красота, не имеют права марать дар природы. Уж я-то это понимаю!

Она снова выпрямила слегка согнувшуюся было спину.

– Я поняла это еще в юности, и с тех пор это мой хлеб и мое знамя. Я всегда сама зарабатывала себе на жизнь, но мне удалось скопить сколько-то денег, и десять лет назад я основала Лигу. У нас много членов, больше трех тысяч, но взносы маленькие, и мы вынуждены ограничивать свою деятельность. Прошлой осенью… в сентябре… я увидела объявление о конкурсе и сначала подумала – как бывало уже не раз, – что наша работа бесполезна, против нас стоит слишком много денег, миллионы и миллионы. Но пока я смотрела на это объявление, мне в голову пришла отличная мысль. Почему бы не использовать на наше дело их деньги? Я поразмыслила над этим и решила, что мысль правильная. Бльшая часть наших членов живут в Лос-Анджелесе или поблизости, и среди них много образованных, культурных женщин. Я позвонила нескольким из них и попросила позвонить другим, и все они пришли в восторг от моего предложения. Я организовала работу… Не нужно иметь много ума, чтобы догадаться, как именно. Не прошло двух недель, как у нас было больше трехсот помощниц. Разгадать первые двадцать загадок не составило большого труда… кроме номера восемнадцать, хотя в конце концов мы и с ним справились. Когда в первом туре вышла ничья, нам выдали следующее задание из пяти загадок и времени на разгадывание меньше недели, что было нечестно, потому что задания отправили почтой из Нью-Йорка и получили мы их позже, чем те, кто живет здесь или поблизости, а загадки оказались сложные, намного сложнее первых, но мы справились, и я отправила ответы на десять часов раньше крайнего срока. Мы справимся и с этими, – сказала она, похлопав по сумке, которая лежала на коленях. – Никаких сомнений. Абсолютно никаких. Справимся, какими бы сложными они ни оказались. Это полмиллиона долларов. Для нашей Лиги.

Вулф слушал внимательно, следя за ходом ее рассуждений и стараясь не хмуриться.

– Необязательно полмиллиона, мадам. У вас четыре соперника.

– Первый приз наш, – сказала она твердо. – Это полмиллиона. – Она вдруг подалась вперед. – Знаете, что такое вспышка?

Он все же нахмурился:

– Вспышка чего? Гнева? Озарения?

– Просто вспышка – видение. Со мной такое случалось два раза в жизни. Один раз – давным-давно, когда я была еще почти ребенком, а второй – в тот день, когда я прочла объявление. Видение снизошло на меня, в меня – так стремительно, что я просто почувствовала уверенность: эти деньги наши. Уверенность приятная вещь – даже прекрасная, – а в тот день это чувство залило меня от макушки до пяток. Я даже подошла к зеркалу посмотреть, не видно ли его снаружи, настолько явное это было ощущение. Нет, видно не было, но уверенность была, потому у меня нет сомнений. Первый приз наш. Финансовая комиссия Лиги уже начала готовить проекты, на которые пойдут эти деньги.

– В самом деле, – пробурчал Вулф, продолжая хмуриться. – Пять последних загадок, которые мистер Далманн выдал вам вчера вечером, – как вы сообщили о них своим коллегам? По телефону? Телеграфом? Авиапочтой?

– Ха! – произнесла она.

И это был весь ответ.

– Вы передали им задания, – продолжал Вулф так, будто сам факт передачи был ему точно известен, – чтобы ваши соратницы сразу же начали работу. Не так ли?

Спина снова выпрямилась.

– Не думаю, что поняла, какое вам до этого дело. В правилах ничего не сказано о запрете обращаться за помощью. Вчера вечером об этом тоже никто ничего не сказал. Утром я позвонила своему вице-президенту, миссис Чарльз Дрейпер, чтобы предупредить, что задерживаюсь и не знаю, когда вернусь. Это был обычный частный разговор.

Она явно решила настаивать на частном разговоре. Вулф сменил тему:

– Вторая причина, по какой я просил о встрече, мисс Фрейзи, состоит в том, что от лица компании «Липперт, Бафф и Асса», которая является моим клиентом, я должен принести вам извинения за вчерашнюю глупую шутку мистера Далманна, который показал всем сложенный лист бумаги, сделав вид, будто там ответы к заданиям. Это было не только глупо, но и отдавало дурным вкусом. Приношу вам извинения от имени его коллег.

– Ах вот оно как! – воскликнула она. – Я так и думала. Потому и пришла, чтобы вас послушать. – Подбородок задрался, голос стал твердым. – Не выйдет! Так им и передайте. Это все, что я хотела знать. – Она встала. – Думаете, если я некрасива, то и мозгов у меня нет. Они еще пожалеют. Увидите – пожалеют.

– Мадам, сядьте. Не понимаю, о чем вы.

– Ха! У вас-то мозги дожны быть. Они поняли, что кто-то туда пошел, убил, забрал листок с ответами, а теперь они…

– Прошу вас! О чем вы? Вы считаете, что ответы взял кто-то из моих клиентов?

– Разумеется, нет. Кто-то из участников. А ваши клиенты загнали себя в угол, из какого не выбраться – разве что полиция найдет преступника, – и теперь хотят сделать вид, будто Далманн ваш пошутил и не было никакого листка, а когда мы пришлем ответы, скажут, вот какие молодцы, призы ваши и вы их получите, но только после того, как полиция поймает убийцу, а она его, может быть, никогда не поймает. Не выйдет! Убийца теперь знает все пять имен, но ему еще нужно указать, по каким признакам он вычислил правильный ответ, а он этого сделать не сможет. Эти пять загадок наверняка самые сложные из всех, так что их не разгадать просто так, проведя пару часов в библиотеке.

– Ясно. Но вы-то сможете это сделать. Ваши друзья в Лос-Анджелесе уже взялись за работу… Вы уходите?

Она направилась к двери, но повернулась:

– Мне пора, у меня встреча с полицией. С мозгами у меня все в порядке, и я знаю свои права. Я им сказала, что мне не о чем говорить с полицией, а если им нужно со мной поговорить, пусть сначала арестуют, но они не посмели и сами придут в отель. Я не позволю обыскивать мой номер или мои вещи. Я уже рассказала им все, что видела и слышала, и больше ничем не могу помочь. А теперь они, видите ли, хотят знать, что я думаю! Про листок бумаги, который он показал, – в самом ли деле это были ответы? Не уверена, что поняла, с какой стати я должна делиться с ними тем, что я думаю… Но вам скажу, и можете передать мои слова своим клиентам…

Она вернулась от двери, собралась снова сесть в кресло, и я было потянулся за своим блокнотом, но не успела ее пятая точка коснуться красного сиденья, как мисс Фрейзи вдруг заявила:

– Нет, меня ждет полиция, – поднялась и затопала к выходу.

Когда я вышел в прихожую, она уже была в пальто, и мне оставалось лишь открыть перед ней дверь.

Вернувшись в кабинет, я увидел, что Вулф сидит, откинувшись на спинку кресла, втягивает воздух носом и шумно выдыхает ртом. Я сжал в карманах кулаки и подошел:

– Значит, полиции известно, что это была за бумажка. Тем лучше. До ланча двадцать минут. Может, пива? В виде исключения. – (Он скривился.) – Я, наверное, пороюсь, – предложил я, – в телефонной книге Лос-Анджелеса, найду номер миссис Чарльз Дрейпер, и мы сможем задать ей пару вопросов насчет стишков.

– Нет смысла, – буркнул Вулф. – Если убийца она и ответы у нее, она, безусловно, первым делом передала бы задания своей Лиге. Мозги у нее и в самом деле есть. Если бы я взял ответы, наверное… Нет, преждевременно… Тебе в два тридцать нужно быть у банка.

– Так точно. А вы, поскольку платит все равно компания, могли бы позвонить Солу, Фреду, Орри, Джонни и Биллу, и пусть бы они проверили все как следует. Хотя, раз четверо из пяти живут в «Черчилле», это будет еще та работка…

– Нет смысла. Если там есть что искать, полиция это найдет раньше, чем мы начнем. Возможно, они…

Зазвонил телефон. Я снял свою трубку, услышал хорошо знакомый низкий, грубый голос, который явно нуждался в напильнике, прикрыл трубку ладонью и сказал Вулфу, что с ним желает поговорить сержант Пэрли Стеббинс. Вулф потянулся к своему аппарату, а я стоял рядом, поскольку мне положено быть под рукой, если нет другого указания.

– Это Ниро Вулф, мистер Стеббинс. Как поживаете?

– Нормально. Хотел бы заглянуть к вам повидаться… скажем, в три часа?

– Прошу прощения, в три я буду занят.

– В три тридцать?

– Еще буду занят.

– Ладно… До шести, думаю, дело терпит. Как насчет шести?

Пэрли знал, что с четырех до шести Вулф возится с орхидеями и изменит свое расписание, только если поблизости взорвется водородная бомба.

– Прошу прощения, мистер Стеббинс, сегодня я занят весь день и весь вечер. Возможно, вы могли бы сообщить, в чем дело…

– Так точно. Могу. Этак по-дружески взять и сообщить. Я хочу узнать ваше мнение по делу об убийстве.

– У меня нет мнения ни о каком убийстве.

– Нет мнения? Вот черт… – Стеббинс прикусил язык, и фраза осталась незаконченной, потом снова продолжил: – Послушайте, я знаю вас, вы знаете меня. Я не любитель плясать вокруг да около. А что насчет женщины по имени Гертруда Фрейзи? Она вошла в ваш дом в половине первого и, насколько мне известно, до сих пор там находится. А вы мне говорите, у вас нет мнения по поводу убийства человека по имени Луис Далманн? Скажите это Гудвину. Я не пытаюсь увести у вас кусок, а просто хочу зайти и задать несколько вопросов? В шесть?

– Мистер Стеббинс, меня никто не нанимал расследовать дело об убийстве ни Луиса Далманна, ни кого-либо другого, – сказал Вулф сдержанно. – В прошлый раз, когда вы и другие сотрудники вашего отдела помешали мне расследовать случай насильственной смерти, вы издевались надо мной и травили меня. Если бы я снова вторгся на вашу территорию, то ждал бы такого же отношения, но в этот раз я никуда не вторгаюсь, так что, ради всего святого, оставьте меня в покое.

Он повесил трубку, и я сделал то же самое одновременно с ним.

– Признаю, вы выбирали слова очень осторожно, так что у нас есть шанс выиграть время, по крайней мере до тех пор, пока он не доложит Кремеру.

– Сам знаю. – Голос звучал уже лучше. – Дверь на цепочке?

Я вышел проверить, а потом прошел в кухню сообщить Фрицу, что мы в осаде.

Глава 5

Я мог бы отчитаться о том, как прошла наша встреча просто: пришел в два тридцать, получил стишки и ответы, снял копии, и на том дело кончилось, но, по-моему, сейчас самое время доставить всем удовольствие и познакомить читателя с мистером Тэлботтом Хири. Меня, например, этот человек удивил. Не знаю, с какой стати – наверное, подсознательно, – я почему-то считал, что парфюмерный магнат должен и выглядеть соответствующе, а он не выглядел. И парфюмерией от него не пахло. Ростом он был выше меня, то есть больше шести футов, в плечах шире и лет на десять моложе, а кожа у него на щеках так обтягивала скулы и была до того гладкая, будто ее никогда не касалась бритва. К тому же я не заметил ни малейших признаков жира, сажи или краски. Он вполне мог бы стать основателем Лиги мужской природы.

Вместе с ним меня ждали Бафф и О’Гарро. Асса не пришел. Они намеревались кое-что объяснить мне, прежде чем нас проведут к сейфам, и потому мы втроем – Бафф, Хири и я – прошли в небольшую комнату, где вскоре появился О’Гарро вместе с сотрудником банка. Они принесли банковский ящичек, размером пять на три дюйма и длиной восемнадцать, который и был ими арендован для их исключительных целей. Сотрудник поставил ящик на стол и вышел, О’Гарро щелкнул замком, открыл крышку и вынул шесть конвертов, запечатанных сургучной печатью. Четыре из них были вскрыты.

– Вам ведь нужны последние пять заданий? – спросил О’Гарро.

Я сказал «да», и он вручил мне два запечатанных конверта. Один был подписан: «Задания для третьего тура конкурса „Pour Amour“»; второй: «Ответы третьего тура конкурса „Pour Amour“». Я вынул из кармана собственный нож, чтобы вскрыть конверты, и тут О’Гарро сказал: «Я не должен их видеть» – и отошел к дальней стене, а за ним туда же отошли Бафф и Хири. Оттуда им было не видно написанного, но меня видно, и они внимательно за мной наблюдали. На столе лежали карандаши и дешевые перекидные блокноты, но я предпочитаю свои, достал карандаш и блокнот, сел и все переписал. С одной страницы – пять загадок-четверостиший, с другой – пять женских имен и краткие пояснения. Закончил я быстро. Когда я вкладывал их листки в конверты, Бафф спросил у меня:

– Вас зовут Арчи Гудвин?

– Так точно.

– Пожалуйста, напишите на каждом конверте: «Вскрыл и сделал копии содержимого Арчи Гудвин, тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года в присутствии Тэлботта Хири, Оливера Баффа и Патрика О’Гарро» – и поставьте подпись.

– Что-то мне это не нравится, – после секундного размышления сказал я. – Не хочу расписываться на бумажках, цена которым миллион долларов. Как насчет такого? Я напишу: «Вскрыл и сделал копии содержимого Арчи Гудвин тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года с нашего разрешения и в нашем присутствии», а вы, джентльмены, распишетесь.

Они сказали, что и так годится, после чего я надписал конверты, они расписались, а О’Гарро положил оба конверта в ящик, запер его и унес. Вскоре он вновь присоединился к нам, и мы вчетвером поднялись на один марш по широкой мраморной лестнице и вышли из банка. На улице Хири спросил у них, куда они сейчас направляются, и они ответили, что к себе в офис, который расположен за углом. Тогда Хири повернулся ко мне:

– А вы, Гудвин?

Я ответил, что к себе на Западную Тридцать пятую, и он сказал, что едет в центр и что нам по пути и он может меня подбросить. Бафф и О’Гарро пошли к себе, а Хири поднял руку, поймал такси, мы сели, и я назвал водителю адрес: угол Тридцать пятой улицы и Девятой авеню. Мои часы показывали без десяти три, так что я успевал вернуться до прихода второго гостя.

На углу Пятой авеню такси остановилось на красный свет, и Хири сказал:

– У меня есть немного свободного времени, и я думаю, не заскочить ли к вам на минутку побеседовать с Ниро Вулфом.

– Только не сейчас, – ответил я. – У него встреча.

– Но сейчас я свободен.

– Как ни жаль, придется подождать. В общем, даже долго. Сегодняшний день у него расписан до вечера, до десяти тридцати или до одиннадцати.

– Но мне необходимо его увидеть.

– Сожалею. Я передам ему ваше пожелание, и он тоже будет огорчен. Если хотите, дайте свой номер телефона, я позвоню и скажу, когда он освободится.

Хири вынул из кармана бумажник, порылся и достал новенькую хрустящую двадцатку:

– Вот. Мне ненадолго. Уложусь минут в десять.

Я был польщен. Чаевыми обычно дают пятерку, десять – уже щедро.

– Глубоко вам признателен, – произнес я с чувством, – но я не привратник и не швейцар. У мистера Вулфа для разных целей работают разные люди. Я у него – чтобы переписывать стишки, которые хранятся в банковских ячейках. На этом мои полномочия заканчиваются.

Аккуратно положив в бумажник двадцатку, Хири сказал, не меняя ни тона, ни голоса:

– В другое время в другом месте я хорошенько бы вам врезал.

Теперь, надеюсь, все понимают, почему мне захотелось рассказать о нем подробнее. На том наш разговор закончился. Пока такси ползло по запруженным улицам, я, чтобы скоротать время, придумал пару-тройку ответов на его последнее высказывание, но, в конце концов, это было его такси, и предложил он мне целых двадцать долларов, что было очень мило с его стороны. Поэтому, когда машина остановилась на углу Тридцать пятой, я сказал лишь:

– До встречи в другом месте в другое время, – с тем и вышел.

Сначала я направился в нашу аптеку на углу, там вошел в телефонную будку, набрал номер, подождал, пока не снимут трубку, и ее снял Вулф, который сказал: у нас все спокойно. Это могло ничего и не значить, если Кремер пустил хвост за всеми пятью финалистами или же, например, за мисс Фрейзи, потому проверить не мешало, и я прошел снова квартал до дома доктора Волмера, примерно в тридцати ярдах от нас, и свернул в проулок, откуда было видно наше крыльцо. Часы показывали десять минут четвертого. Я ожидал, конечно, приезда такси, потому не обращал внимания на пешеходов и, лишь случайно бросив взгляд на восток, увидел идущего там человека, которого хорошо знал. Тогда я быстро повернул голову в противоположную сторону, и как раз вовремя, потому что в этот момент по нашим ступенькам поднималась женщина. Я вышел из проулка и перегородил собой путь Арту Уипплу из отдела расследования убийств Западного Манхэттена. Арт остановился, разинул рот, закрыл.

– Ей я ничего не скажу, – пообещал я. – Разве что ты сам попросишь что-нибудь передать.

– Да иди ты, – предложил мне он.

– В другой раз и в другом месте. Она пробудет у нас около часа. Если решишь посидеть у Тони за углом, я тебе позвоню, когда она соберется уходить. Удачи!

Я подошел к крыльцу и, поднимаясь по ступенькам, слышал, как приоткрывается дверь и голос Фрица произносит:

– Ваше имя, мадам?

Из-за ее спины я крикнул ему, что все в порядке, я вернулся, и Фриц снял цепочку, открыл, и мы с нашей гостьей вошли. Пока Фриц возился с замком, я предложил ей снять пальто – пальтишко из коричневой шерсти, которое неплохо было бы немного освежить, – но она сказала, что хотела бы в нем остаться, что ее фамилия Уилок и что она пришла к Ниро Вулфу.

Я провел ее в кабинет и представил Вулфу:

– Миссис Джеймс Р. Уилок, Ричмонд, Виргиния.

После чего открыл сейф, вырвал из своего блокнота те четыре листка, которые исписал в банке, положил во внутренний ящик, закрыл дверцу, набрал шифр и захлопнул внешнюю дверцу. Когда я устроился за своим столом, Кэрол Уилок уже сидела в красном кожаном кресле, а ее пальто висело на спинке.

Нам о ней было сказано, что миссис Уилок – домохозяйка, и если информация соответствовала действительности, то ее дом, вероятно, в скором времени мог лишиться своей хозяйки. Выглядела миссис Джеймс Р. Уилок так, будто неделю не ела и не спала месяц. Если бы ее подкормить, дать хорошенько выспаться, подождать, пока к ее весу фунтов в сто прибавятся этак двадцать, она наверняка оказалась бы очень даже миленькой и вполне могла бы составить счастье какого-нибудь мужчины, повернутого на матримониальной идее, но сейчас, чтобы это себе представить, требовалось усилие. Единственное, что в ней оставалось, были глаза. Темные, сейчас запавшие, они привлекали глубиной скрытого в них огня.

– Должна предупредить, – начала она низким ровным голосом, – я не хотела с вами беседовать, но меня убедил мистер О’Гарро. Я приняла решение не давать никому никакой информации. Но если у вас есть что сказать мне, я выслушаю.

Вулф смотрел на нее сердито, и мне захотелось ей объяснить, что ее слова тут ни при чем, а ему просто тяжело смотреть на голодных, а вид человека, который голодает не меньше месяца, для него просто невыносим. Тут он сказал:

– Вам наверняка сообщили, миссис Уилок, что я действую в интересах компании «Липперт, Бафф и Асса», которая совместно с «Хири продактс инкорпорейтед» проводит ваш конкурс.

– Да, так мне сказал мистер О’Гарро.

– У меня и в самом деле есть что вам сказать, хотя немного. Пункт первый: я уже побеседовал с одной из финалисток, мисс Гертрудой Фрейзи. Вероятно, вам известно, что она основала и является президентом организации под названием Лига женской природы. Около трехсот членов Лиги, как говорит мисс Фрейзи, помогли ей дойти до финала, что, разумеется, не является нарушением правил. Она не говорит, что сообщила им тексты нового задания, которые вы получили вчера, и что ее Лига уже взялась за работу, но я не исключаю такую возможность. Не хотите ли это прокомментировать?

Она смотрела на него во все глаза, и губы у нее шевелились.

– Триста помощников, – наконец выговорила она, и Вулф кивнул. – Это жульничество. Это… Так нельзя. Как вы можете ей это позволять!

– Тут мы бессильны. Поскольку она не нарушила ни одного правила конкурса, а также ни одного пункта вчерашних договоренностей, то что поделаешь. Это один из аспектов той нелепой ситуации, в которую мы все попали из-за убийства Луиса Далманна.

– Я должна увидеться с остальными. – Огонь в глубине ее глаз разгорелся ярче. – Это недопустимо. Мы откажемся выполнять это задание. Мы потребуем, чтобы нам, до нашего отъезда, выдали новые.

– Это абсолютно устроило бы мисс Фрейзи. Она одна прислала бы ответы вовремя и претендовала бы на первый приз, а если бы не получила, подала бы в суд и, скорее всего, выиграла бы процесс. Чтобы ее победить, нужно придумать что-нибудь получше. Возможно, воспользоваться ее же приемом. Вы, конечно же, тоже могли бы обратиться за помощью… У вас есть муж, друзья…

– Мне не к кому обращаться.

Ее вдруг начала бить дрожь – сначала затряслись руки, потом плечи, – и я уже было решил, что должен как-то помочь, но тут она выкинула такой фокус, какого я никогда не видел. За годы моей работы у Вулфа в этом кабинете бывало плохо самым разным женщинам всех возрастов, форм и размеров. Кому-то я успел вовремя налить хорошую порцию бренди, кого-то привел в чувство пощечиной, кого-то вывел на воздух… Вулф каждый раз немедленно уходил, он не выносит подобных сцен. Но сейчас я успел лишь встать и сделать шаг, но тут она показала мне язык, то есть это я так сначала подумал. На самом деле она высунула язык не для меня, а для того, чтобы прекратить приступ, и прикусила кончик. Язык налился кровью, но она прикусила сильнее. Зрелище не из приятных, но прием сработал. Ее перестало трясти, она разжала кулаки – сжала, разжала, – обняла себя за плечи и затихла. Спрятала язык. Я чуть было не похлопал ее по плечу в знак восхищения, но решил, что женщина, которая способна справиться за десять секунд с таким приступом, скорее всего, не нуждается в моих восторгах.

– Прошу прощения, – сказала она.

– Бренди, – обратился ко мне Вулф.

– Нет, – возразила она, – я в порядке. Я не пью бренди. Это меня доконало ваше предложение обратиться за помощью. Мне не к кому обращаться. С первым туром я справилась относительно легко, потом стало труднее, а потом, когда стало по-настоящему трудно… Не знаю, как я это выдержала. Я сказала, что не намерена ничего рассказывать, но, когда услышала о трехстах помощницах мисс Фрейзи… Мне тридцать два года, у меня двое детей и муж-бухгалтер, который зарабатывает пятьдесят долларов в неделю. Сама я до замужества работала учительницей. Я много лет принимала свою жизнь такой, какая она есть, пока не увидела объявление о конкурсе, и тогда я решила его выиграть. Я хочу купить хороший дом, машину… Две машины. Для мужа и для себя… Купить одежду и, если муж захочет, отправить его на курсы, чтобы он получил диплом государственного аудитора. Я приняла это решение, когда прочла объявление. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Безусловно, – пробормотал Вулф.

– Когда стало трудно, мне некого было попросить о помощи, но если бы и было, то потом пришлось бы делиться призом. Все семь недель основного конкурса мне не хватало времени нормально поесть и поспать, но самое худшее началось, когда вышла ничья и мы получили дополнительное задание. В ту неделю я почти не спала: боялась сделать ошибку и до последней минуты без конца проверяла ответы. На почте я заставила приемщицу показать мне штемпель, который она поставила на конверте. Как вы думаете, после всего этого позволю я кому-нибудь меня обжулить? Мы сидим здесь, потому что нас не отпускает полиция, а у мисс Фрейзи уже работают триста помощниц!

Увидев, как она прекратила приступ, я ни на секунду не усомнился, что она ни за что и никому не позволит помешать ей добиться желаемого, жульнически или нет.

– Конечно, это несправедливо, – согласился Вулф, – хотя сомневаюсь, что ее действия можно назвать жульническими, по крайней мере в юридическом смысле. К тому же, согласитесь, кто-то из финалистов поступил более дерзко, чем мисс Фрейзер. Кто-то ведь убил мистера Далманна, чтобы забрать ответы.

– На эту тему я говорить не намерена, – заявила она. – Я приняла решение.

– Хотя с полицией вы, разумеется, об этом поговорили.

– Да. Конечно. Меня там продержали несколько часов.

– И вас, разумеется, спросили, что вы подумали вчера вечером, когда мистер Далманн показал лист бумаги: шутит он или там и в самом деле ответы? Что же вы им сказали?

– Я не намерена говорить на эту тему.

– Вы так сказали в полиции? Что не будете об этом говорить?

– Нет. Тогда я еще не приняла решения. Приняла позже.

– Вы с кем-то консультировались?

Она покачала головой:

– С кем я могла бы консультироваться?

– Не знаю. С адвокатом. Позвонили мужу.

– Адвоката у меня нет. Мужу я в любом случае не стала бы звонить… Я знаю, что он ответит. Он вообще считает, что я спятила… Адвокат стоит дорого, у меня на него нет денег. Нам оплатили проезд и отель, а на расходы не дали. Я опоздала к вам, потому что сначала села не в тот автобус. Ни с кем я не консультировалась. Я приняла решение сама.

– В таком случае полиции вы рассказали о том, что подумали, когда мистер Далманн показал тот листок?

– Да.

– Тогда почему не сказать и мне? Уверяю вас, я действую исключительно в интересах своих клиентов, которые желают лишь честно и справедливо распределить призы. Вы не можете не понимать, что, если кто-нибудь из участников взял листок с ответами, сделать это будет в высшей степени сложно. Вы это понимаете.

– Да.

– Хотя мои клиенты полагают… более того, они убеждены, что вчера мистер Далманн показал просто лист бумаги, он попросту всех разыграл, и таким образом, никто из вас не мог получить ответы. Есть ли у вас что на это возразить?

– Нет.

– Вы согласны со мной?

– Да.

– В таком случае вы сказали в полиции, что, когда мистер Далманн показал всем тот листок, вы посчитали это шуткой, и следовательно, абсурдно подозревать вас в том, что вы могли бы последовать за ним, войти в его квартиру и там убить, поставив себе целью завладеть ответами. И поэтому вас нужно исключить из числа подозреваемых… Арчи, ты звонил мне из аптеки на углу. Ты кого-нибудь заметил?

– Да, сэр. Арта Уиппла. Он приходил сюда, когда вы вели дело Хеллера.

– Расскажи подробнее миссис Уилок.

Мы с ним обменялись взглядами.

– Я ждал вас у дома, – начал я, – и видел, как вы пришли и как за вами шел детектив из отдела убийств. Мы с ним знакомы, так что перебросились парой слов. Когда пойдете обратно, может, заметите: примерно той же комплекции, что и я, тяжеловатая походка, одет в темно-серый костюм и темно-серую фетровую шляпу с опущенными полями.

– Он следил за мной?

– Так точно.

Она перевела взгляд с меня на Вулфа:

– Вот как они со мной.

Левая рука у нее снова начала трястись, и миссис Уилок обхватила пальцы правой рукой и крепко стиснула.

Вулф закрыл глаза, вероятно, чтобы не увидеть еще раз ее языка. Но тут она вдруг поднялась и спросила, нельзя ли воспользоваться ванной.

Я сказал: конечно – встал и открыл малозаметную дверь в дальнем углу кабинета, за моим столом слева.

Миссис Уилок провела там добрую четверть часа, не издав при этом ни звука. Перегородка у нас, как все внутренние стены на первом этаже, звуконепроницаемая, но у меня слух острый, а я ничего не услышал. Я сказал что-то на этот счет Вулфу, но тот только хмыкнул. Через некоторое время он бросил взгляд на часы: без двадцати четыре. С тех пор он вскидывал на них глаза каждые две минуты. Ровно в четыре Вулф поднимается к своим орхидеям. До четырех оставалось девять минут, когда дверь из ванной открылась.

– Прошу прощения, – подойдя к Вулфу, сказала миссис Уилок своим низким, ровным голосом. – Пришлось принять лекарство. Кормят в отеле хорошо, но я там есть не могу. Все это время я почти ничего не ела. Но вы, наверное, хотели сказать мне еще что-то?

– Молочный тост, – ворчливо произнес Вулф. – Мой повар Фриц Бреннер делает их потрясающе. Сядьте.

– Я не смогу его съесть. В самом деле.

– Тогда горячий бульон. Домашний. Будет готов через восемь минут. Мне сейчас нужно вас покинуть, но мистер Гудвин…

– Не могу. Я должна вернуться в отель, чтобы поговорить с остальными о мисс Фрейзи… Думаю, да… Нет, обдумаю в автобусе. Это все-таки жульничество.

Она сняла со спинки кресла свое пальто, а я подошел и подержал его, чтобы она оделась.

Зная, что в это время дня на остановках толпы народа, а также твердо уверенный в том, что это не разорит ЛБА, я заставил ее взять доллар на такси, который она не хотела брать, пока я не пообещал внести его в список расходов. Когда я запер за ней дверь, Вулф уже входил в лифт.

– Ответы ты положил в сейф, – констатировал он.

– Да, сэр, во внутреннее отделение. По телефону я уже доложил, что присутствовали Бафф, О’Гарро и Тэлботт Хири, но не сказал, что до дома меня подвез на такси Хири и предлагал двадцать баксов, чтобы я впустил его в дом и он немедленно поговорил бы с вами. Я сказал…

– Дословно, пожалуйста.

Я передал разговор дословно, и это было вроде разминки, учитывая, что вечером он потребует дословную запись всех бесед за весь день, с пятью или шестью посетителями, и я ему ее представлю. От себя я добавил:

– Так, в скобках: Хири со мной не справится, только разве что позовет еще кого-нибудь, чтобы меня держать. Не хотите ли, чтобы я ему где-нибудь вмазал?

Он сказал, что нет, Хири подождет, вошел в лифт и поехал вверх, а я пошел в кабинет.

У меня оставалось несколько еще не сделанных дел, и пора было напечатать беседы с мисс Фрейзи и миссис Уилок. Не то чтобы я считал, что в них может оказаться нечто важное. Я прекрасно знал, что Вулф всего лишь закидывает удочки в надежде случайно выловить факт или какое-то слово, которое даст толчок для расследования, так как метод этот срабатывал множество раз и приносил фантастические плоды, но тут от гения требовалась не менее фантастическая скорость. Финалистов у нас пятеро, и на каждого нужно время, а времени было в обрез. Вулф должен был успеть до полуночи двадцатого апреля.

Я уже наполовину напечатал беседу с Фрейзи, когда зазвонил телефон.

– Кабинет Ниро Вулфа, говорит Арчи Гудвин, – сняв трубку, сказал я.

Мужской голос произнес:

– Мне нужно поговорить с мистером Вулфом. Это Патрик О’Гарро.

Они явно плевали на традиции. Эти слова мистер О’Гарро должен был сказать своей секретарше, а та должна была дозвониться до меня и минут пять уламывать, чтобы я позвал к телефону Вулфа. Единственное, чем это можно было объяснить, – это тем, что играли они на грани фола, и никто, даже секретарши, не знали про Ниро Вулфа.

– Он занят, – ответил я, – хотя, если я попробую отвлечь его ради телефонного звонка, может и получиться. Хотите использовать меня как передаточное устройство?

– Я хочу спросить, продвинулся ли он в расследовании хоть сколько-нибудь?

– Разве что в своих умозаключениях. Он же сказал, чтобы звонили вечером. Он встретился только с мисс Фрейзи и миссис Уилок. Как насчет остальных?

– Потому я и звоню. Сьюзен Тешер явится в шесть, Хэролд Роллинз – в семь, но Янгер не приедет. Он лежит в номере с приступом аритмии. От окружного прокурора его привезла «скорая помощь». От больницы он отказался. Его осмотрел мой врач, сказал, что ничего серьезного.

Я обещал передать это Вулфу и записал гостиничный номер Янгера. Попрощавшись, я снял трубку внутреннего телефона и позвонил в оранжерею.

– Да? – рявкнул в трубку Вулф.

– Только что звонил О’Гарро. Одна придет в шесть, другой в семь, а Филипу Янгеру в окружной прокуратуре стало плохо с сердцем, приступ аритмии, так что он лежит в номере. Должен ли я навестить больного?

– Вернись к шести.

Я сказал, что понял, и в трубке загудело.