Падение Хана Соболева Ульяна

Едва он вошел, как увидел этот страх. Этот суеверный ужас на их лицах и раболепное преклонение. Он сразу понял – они согласятся на что угодно. Монголы. Справки навел еще заранее. Переехали сюда полтора года назад. До этого их особо никто не знал. То ли из Монголии, то ли еще откуда. Он сильно не интересовался. Ему было на них насрать.

Только поинтересовался – откуда девчонка. Удочерили. Сидят, смотрят на него. Боятся. Обещают, что скоро она домой приедет с дочерью их. На стол носят угощения, выпивку наливает. Он не пьет. Сегодня ему пить не хочется. У него адреналин шкалит без выпивки.

Свой допинг он увидел вживую. Это было похлеще абсента, круче дозы наркоты…Он бы присел на этот яд, но что-то удержало. Наверное, мысли о детях и о смерти. Под наркотой ринг станет ему недоступен. А он хотел заглядывать суке в глаза. Ему нужно было ощущать ее дыхание рядом и приближаться так близко, чтобы требовать от костлявой шлюхи честный обмен.

В дом когда вошел, они засуетились. Шамай и жена его. Запах деликатесов и пряностей. Явно к чему-то готовятся.

– Кого ждете?

Спросил и кивнул на накрытый праздничной скатертью стол.

– У нас скоро гости. У дочери…

– Отменяй своих гостей. Я твой гость. Самый главный.

Шамай глазами шлепает, нервничает.

– Так уважаемые люди придут. Подарки принесут. Праздник ведь.

– Без подарков обойдешься. Отменяй гостей, переноси на другой день.

Закивал, руки молитвенно сложил.

– Как скажет господин.

Раболепное ничтожество. Он уже по глазам видел – отдадут и не моргнут. Будь он на их месте – вышвырнул бы такого гостя нахрен. Даже ценой своей жизни.

– Чего хочет наш почтенный гость?

– Заткнись!

Взмахом руки, и они замолкают. Надолго. Только смотрят на него и воняют липким потом ужаса. А он ждет. В предвкушении, в дичайшем возбуждении. Его зверь расправил плечи и ведет носом, принюхиваясь к ее запаху. Он здесь есть. В этом доме.

– Почему так долго? – с раздражением, поглядывая на хозяина дома.

– Гуляют…сегодня праздник и..

– Позвони – пусть домой едет.

– Сотовый отключен. Луси звонила.

Он ее, как зверь, учуял. Еще в дом не вошла, а у него уже в висках запульсировало, и нервы натянулись внутри, как струны. А когда вошла, кипятком обдало. Похожа. Так похожа, что его трясет, как в лихорадке. Когда в комнату ушла, он за руку Шамая схватил.

– Не выйдет сюда – я здесь один пепел оставлю.

– Выйдет.

Уверенно ответил Шамай, и Хану захотелось свернуть ему шею. Продал, как овцу. И поторговаться не забыл. Жадная тварь. А девчонка явно согласна, потому что за них боится…Дура.

Ангаахай когда-то такой же была. Сердобольной.

И правда, вышла. Испуганная, бледная. А у него внутри кипящая лава разливается. Он в эйфории. Отодвигает и гонит мысли о том, что это копия. Сейчас ему плевать.

Он хочет суррогат, иллюзию, хочет похожий вкус. Ему надо. Жизненно необходимо.

В дом везет. В тот самый… в свое убежище, логово. Единственное место, где может существовать, где может орать и выть, где может превращаться в зверя. Никого раньше не привозил. Шлюхи не возбуждали, любовниц не было. Пытался найти похожую. Даже кружил по вокзалам и злачным местам. Выискивал. Несколько раз возил в гостиницу. Разденет, и член падает. Они сосут, трут руками, грудями, задницами, а у него не стоит.

Думал, дело в алкоголе, но на трезвую вообще не мог. Тошнило от них. Как будто со смертью Ангаахай в нем умер мужчина, и остался злобный, дикий и сошедший с ума зверь.

Нет, он кончал, он напивался, представлял ее себе и кончал. С ее образом, с ее запахом, с ее голосом. Включал записанное с автоответчика сообщение, швырял на постель ее свадебное платье и, зарывшись в него лицом, яростно и быстро дергал рукой, зажав каменный член в кулак, сцепив зубы и зажмурив глаза. Пока образ не исчез. Потом орал от злости и разочарования.

«Ты сегодня когда будешь дома? Я жду…я так соскучилась, я так изголодалась по тебе, Тамерлан…Хочу, чтобы ты приехал и сделал мне хорошо…языком, руками…членом»

Единственное сообщение. Такое откровенное. Но оно для него, как реликвия.

Но сейчас этот голос…он похож. Потом он заставит ее говорить и сравнит их. Но сейчас. У него стоял, у него яйца буквально разрывало от возбуждения. Первая эрекция на живую женщину, спустя столько времени.

Тащит ее, как в пещеру, чтобы закрыть, чтобы посадить на цепь. Его игрушка. Словно сделанная на заказ.

Сейчас ему нужно только одно – содрать с нее тряпки и взять. Ощутить ее целиком. Войти в женское тело. Он даже не слышит, что она кричит, ему плевать на сопротивление. Он голоден, он настолько голоден, что кажется, может кусать ее тело до крови. Чтобы запах стал сильнее, чтобы пить ее, жрать, трахать.

Но…но он слишком похож. Ее голос. Он мешает. Он не дает взять. Ему хочется ударить ее, чтоб заткнулась. Перевернуть на спину и закрыть глотку ладонью. Протиснуться между ее ног, между розовых складок и…

– Отпустите меня…зачем…зачем… я вам?

Эхом, плетью по самому сердцу. Оно, оказывается, там есть…оно есть, и оно вскрывается, оно начинает кровоточить. Хан сжимает ее лицо и всматривается в него. Ему нужно увидеть…найти искорку, зацепиться…

– Скажи это еще раз, – хрипло приказал и сильнее сдавил скулы, – повтори слово в слово.

– Зачем… я вам?

Ангаахай когда-то спрашивала то же самое. И он знал, зачем она ему. Он ее захотел. Захотел так, как не хотел ни одну женщину до…и как не смог хотеть ни одну женщину после. Кроме этой. Которая так похожа. Которая каким-то дьявольским образом пахнет, как она, говорит, как она, и дышит, как она.

– Я тебя захотел. – сказано глухо…на выдохе. И понял, что больше не может ждать. Ему надо вдолбиться в нее сейчас же.

– Пожалуйстааа! – невыносимый крик, от которого хочется зажать уши.

Сдёргивает с нее трусы и не выдерживает. Врывается пальцами и закатывает глаза одновременно от разочарования и возбуждения. Как будто вернулся на много лет назад. Когда точно так же впервые ввел пальцы в ЕЕ тело.

– Пожалууйстааа!

Гребаное пожалуйста мешает, злит, сбивает с толку. Он не хочет ее слышать и не хочет видеть. Он хочет трахать. У него впервые так стоит. До боли, до разрывающей, адской боли.

– Я не могу так….не надо…должно быть не так….должно быть обоим хорошо. Я вас не знаю….совсем. Я бы, может, и захотела, но не так.

Хорошо…обоим…Хорошо.

И снова развернул к себе, впиваясь в ее глаза. Он сдерживает зверя, так что буквально слышит, как хрустят его кости. Задушить сучку, чтоб не говорила ее голосом, чтоб не воровала ее слова. Сжал горло, а сам озверел от вида ее голой груди. Сопротивляется. Плевать. Он уже не владеет собой.

Не слышит ее.

– Я себя убью! – выкрикнула с рыданием.

И он застыл. Увидел перед собой голубые глаза, наполненные слезами и его отражение в них. Хватка на ее горле ослабла. Пальцы свело судорогой.

– Я… я сама…я захочу сама, пожалуйста!

А он смотрит и не может отвести взгляд от своего искаженного лица, от этого собственного звериного взгляда в глубину ее глаз. И ему кажется, что…что это те самые глаза. Как он потом в них посмотрит…если сделает это? Он хочет…хочет, чтоб сама. Отпрянул, схватил за руку и положил на свой каменный до боли член.

– Давай! Сама!

Она смотрела на его член с нескрываемым ужасом. Но все же протянула руки и взялась за него у основания.

Воздух вырвался со свистом из горла, и Хан впился в нее диким взглядом. Вцепился с такой силой, что казалось, стоит закрыть глаза, и он сдохнет. Вот что его возбуждало. Она сама. Весь ее вот этот облик. На коленях, с распущенными по плечам золотыми волосами, белой кожей, с его членом в розовых пальцах. Они кажутся маленькими, ее ладошки, в сравнении с его плотью. И…она явно не знает, что с ним делать. Долбаный повтор. Как начать все сначала.

Перехватил ее руку, стиснул ею член и повел вверх-вниз, содрогаясь от удовольствия и ведя головой от запредельного кайфа. Его подбрасывает даже от касания ее кожи. Просто от ощущения каждой поры, и он наблюдает, как налитая кровью головка скрывается под их ладонями. Его темно-смуглой и ее белоснежной. Быстрее и быстрее двигает их руками и смотрит, как по ее щекам катятся слезы. Они его бесят и возбуждают. Потому что картинка так похожа на оригинал, что ему от этого и тошно, и радостно одновременно. Прихватил ее за волосы на затылке, нагнул ниже к яйцам. Когда-то она делала это сама. Ласкала его, обхаживала. Любила в нем все. Его член…она смотрела на него с любовью. Да на каждую часть его тела смотрела с любовью. Облизывала каждую вену, покусывала у самого основания и трепетала кончиком язычка в дырочке на головке, слизывая капли нетерпения. Или заглатывала его, с трудом пропихивая в свой маленький, но такой горячий рот…И он, сука, чувствовал, что любим ею. Чувствовал, что даже его сперму глотают с упоением и счастьем, что его пот вдыхают с фанатичной страстью. И…и вот это похожее лицо создавало иллюзию, от которой становилось легче дышать.

– Лижи. – приказал и подтянул ниже так, чтоб лицом уткнулась ему в мошонку. Под пальцами нежнейший шелк – ее волосы. Если закрыть глаза, то на ощупь шелк точно такой же…или это Хан сошел с ума. Он не стискивает сильно, он перебирает их, но не дает ей отстраниться.

Ему хорошо. Ему охренительно хорошо. Ощущать слабые касания острого язычка, сдавливать член ее пальцами и приближать себя к концу. Он возьмет ее позже…Всегда успеет. Она никуда от него не денется. Он ее купил. Себе и только себе. Но ощущение грязи не проходит…Ощущение, что когда-то было не так, что он попробовал не так, и вот этого теперь никогда не достичь…но все отходит на второй план. Голод слишком силен, чтобы сравнивать детально…Злость о несбывшемся подхлестывает похоть, а похоть вгрызается в глотку зверю, и он скулит от жажды и желания драть свою добычу. Жертва побуждает обращаться с ней, как с жертвой, а не равной. Представил, как насадит ее маленькой узкой дырочкой на свой член, и закатил глаза от удовольствия. Сдавил головку ее ладошкой, задвигал руками с адской скоростью и зашелся в рыке, кончая ей на руки, на волосы. Его разрывает от оргазма. Его просто раздирает от него на части.

А потом осознанием, что это другая. Похожее мясо. Нужное ему лишь в качестве лекарства. Хорошего такого антидепрессанта. Он будет с ней играть и с ее помощью выбираться из ямы. Вот для чего она появилась в его жизни – чтобы он мог подняться со дна, в которое упал со смертью своей птички. Оттолкнул девчонку, потеряв интерес, и, дав указание охране, вышел из дома. Игрушка стоила оплаченных денег. Она давала передышку, которой не было даже от адского пойла. В горле больше не стояло комков грязной слизи. Надолго? Неизвестно.

Но Хан впервые не хочет надраться до полусмерти. Пока не хочет. У него эйфория. Он под дозой, и его прет. Его мысли впервые ясные, голова трезвая, и ему надо домой.

***

Первым делом пошел к кошкам. Он по ним скучал…Ощутил это всепоглощающее гложущее марево, когда увидел, как две тени мечутся по вольеру. Черная и белая. Беснуются, прыгают. Учуяли его и радуются приезду хозяина. Его девочки. Он совсем их забросил. Чувство вины затопило изнутри и заставило идти быстрее.

Дернул замок на клетке, открывая и выпуская тигриц. Но они странно себя повели. Занервничали. Особенно белая. Джая. Его любимица. Она скулила. Она нюхала его руки, одежду, запрыгивала на него и заглядывала ему в глаза. Как будто хотела что-то сказать. Металась и снова бросалась в клетку, потом выбежала в сад и пронеслась несколько раз по дорожке, словно выискивая кого-то, и снова вернулась к Хану, заглядывая в глаза.

– Что, девочка? Что не так? Меня долго не было? Да?

Она смотрит светло-голубыми глазами и перебирает мощными лапами, потом склоняет голову к его рукам и преданно лижет длинным языком, толкается лбом ему в колени.

– Соскучилась, да? Все изменится. Я вернулся.

Но она снова отпрянула и тоскливо посмотрела куда-то ему за спину. И…и он словно ощутил, по ком она тоскует. Потрепал тигрицу между ушей.

– Я один…она больше не вернется. Не ждите ее. Ее нет.

Сказал жестко и загнал кошек в вольер, а сам прошел твердой походкой по дороге к дому. Интересно, что там делает старый скорпион? Кажется, от собирался отбросить копыта еще лет пять назад. Ложь – его второе имя.

Дверь оранжереи была открыта, и рядом с дедом Хан увидел дочь и двоих сыновей. Внутри все сжалось, задрожало, и ему…ему захотелось трусливо сбежать. Развернуться и уйти куда угодно, лишь бы не видеть вот этого взгляда Эрдэнэ… а еще…еще ему казалось, что она может почувствовать, что Хану было сегодня хорошо. Ощутить запах измены…Он и сам его ощущал. И…в то же время ни о чем не жалел. У него все еще покалывало кончики пальцев от удовольствия. Он чувствовал себя живым…и еще он точно знал, что наркота теперь у него дома. Закрыта под замок и надежно спрятана. Он может в любой момент прийти и сожрать свою дозу.