Встреча с Вождем Злотников Роман

А почему бурчит? Так понятно почему – от волнения. Это Виталя с Вождем уже не раз и не два разговаривал, пусть и по телефону. Накоротке, можно сказать. А он всего однажды, да и то не совсем лично, поскольку находился рядом с Дубининым. Ну, тогда, когда Димон, приняв звонок с аппарата в дежурке, сначала пообещал телефонному шутнику ноги переломать… Волнуется он, короче говоря, не по-детски. Аж голова немного разболелась, причем не пойми отчего: то ли от этих самых переживаний, то ли после выпитой вчера без закуси водки. Ведь, если по-честному, это Дубинин должен с Иосифом Виссарионовичем встречаться, а не он. Но Виталика нет – и хорошо, если он просто вернулся в будущее, а не погиб! – так что придется ему самому отдуваться…

Транспорт, кстати, вполне нормальный для этого времени: пара обычных горьковских «эмочек», которые «Молотовский-первый»[12]. Погрузились – в первую Бат с Очкариком и встречавший эшелон майор госбезопасности, во вторую – трое сопровождающих пониже званием, младший лейтенант и пара сержантов. Лейтенант Наметов, к удивлению Батоныча, в Москву не поехал, оставшись на месте. Поерзав на пассажирском диване, Владимир Петрович вынужден был с усмешкой признать, что по уровню комфорта детище советского довоенного автопрома значительно уступает привычному «Гелендвагену», но ехать можно. Особенно когда автомобиль перестал наконец петлять по не шибко ровной грунтовой дороге и вырулил на магистральное шоссе.

Ехали довольно долго. Бат помнил, что от Кубинки до города что-то около шестидесяти километров, но одно дело подобное расстояние в его время, и совсем иное – в первой половине прошлого века. Ну, в смысле двадцатого. Зато ни пробок тебе, ни прячущихся в придорожных кустах гаишников… впрочем, судя по рассказам Виталика, он настоящих пробок-то и в глаза не видел. За неимением последних в его варианте будущего, ага. Когда въехали в Москву, стало поинтересней, благо смотреть в окна, несмотря на наличие на них светомаскирующих шторок, никто не препятствовал. Коренному москвичу Бату, чья семья переселилась в столицу из небольшого поволжского села Батологово еще в конце XIX века и потому избежала и голода тридцатых, и депортации осени 1941 года, было интересно, как выглядел родной город задолго до его рождения. Особенно сейчас, во время самой страшной в человеческой истории войны. К слову, ничего столь уж бросающегося в глаза он не заметил, и городской транспорт по улицам ездит, и свободные от работы люди ходят. Разве что людей в военной форме больше, чем обычно, да вооруженные патрули регулярно встречаются.

А вот затем автомобиль подъехал к Кремлю. Который Владимир Петрович… ну, не то чтобы не узнал, но был удивлен увиденным, хоть и читал в своем времени о маскировке центра Москвы. Звезды на башнях оказались зачехлены, а золоченые купола соборов – закрашены темной краской. Желтые стены правительственных зданий стали серыми – кое-где покраска еще продолжалась, Бат видел строительные леса и люльки маляров. Кремлевские стены покрылись геометрическими фигурами, с высоты птичьего полета выглядящими, словно крыши жилых домов, знаменитые зубцы обшили фанерой. Красная площадь тоже изменилась: вместо Мавзолея высился «жилой дом», надстроенный над ним еще на два этажа, трибуны маскировали фанерные «крыши». Кое-где прямо на брусчатке стояли одно- и двухэтажные декоративные домики. А когда автомобиль, практически не снижая скорости, въехал в ворота Спасской башни, под колесами заскрипел самый настоящий… песок, имитирующий отлично заметную с самолета грунтовую дорогу, тянущуюся до Боровицких ворот.

Батоныч негромко хмыкнул: серьезно предки к маскировке подошли! Пожалуй, нынешняя картина центра столицы абсолютно не совпадает с довоенной аэрофотосъемкой. Конечно, большая часть маскировки «работает» только в светлое время, да и теней она в большинстве своем не дает. Однако ночные бомбардировки здесь принято проводить при свете сброшенных первой волной зажигательных и осветительных бомб, и в данном случае фрицам такая «подсветка» не поможет. Когда-то Владимир Петрович читал, что осветительные бомбы на парашютах расстреливались в полете силами малокалиберной ПВО, а по самолетам работали более мощные зенитные орудия и истребители. Кстати, интересно, в реальной истории Москву к этому времени уже начали массированно бомбить или товарищ Сталин снова форсирует события? Вроде бы должны, уже июль к середине подходит. А с другой стороны, немцы здесь куда дальше от Москвы, чем в его… ну назовем это «вариантом истории». Так что явно без их с Виталей информации не обошлось…

Автомобили меж тем свернули в боковой проезд и вскоре остановились возле здания Совета Министров, на втором этаже которого, как знал Бат, находился кабинет Иосифа Виссарионовича. Выбираясь из машины, полковник задумчиво оглядел собственную униформу: гм, это что ж получается, они в таком виде к САМОМУ и пойдут? Нет, пропахшие соляркой и кордитным дымом, кое-где порванные комбинезоны они с Борисом сняли еще в поезде. По прибытии на станцию сдав вместе со шлемофонами и оружием энкавэдистам («Калаши» Батоныч отдал без особых душевных сомнений – благодаря их с Виталей прошлым «провалам» у предков подобные уже имеются). Но все равно форма выглядела… собственно, как и должна выглядеть после боя в душном боевом отделении танка и неслабой драки с немецкими диверсантами. Неужели их так и отведут к Сталину? Помятых, с несвежими подворотничками и провонявших потом? С другой стороны, уж кто-кто, а Иосиф Виссарионович определенно далек от всяких условностей. Не тот он человек, чтобы на подобные мелочи размениваться и всерьез внимание обращать. Да и время дорого. И так они с Виталиком слишком долго к нему шли…

Время привести себя в порядок им все-таки дали. Когда вместе с сопровождающими зашли в здание Совмина, обоих сначала отвели в помещение, которое Бат – по аналогии с привычными ему реалиями – назвал «комнатой отдыха». По крайней мере, ванная, размерами со среднестатистическую жилую комнату, тут имелась, а из крана текла достаточно горячая вода. Так и не представившийся майор госбезопасности с рук на руки передал обоих своему коллеге, судя по знакам различия, пребывавшему в аналогичном звании. Который и сообщил, что у них на все про все не больше получаса. В смысле что душ, к примеру, принимать не советует, но побриться-умыться за это время вполне можно успеть. Тем более все необходимое имеется.

Владимир Петрович и Очкарик спорить, разумеется, не стали. И умылись, и привели в порядок обмундирование. А Батоныч, не в силах отказать себе в удовольствии, еще и побрился, воспользовавшись нашедшейся в санузле опасной бритвой в оригинальном картонном футляре. Судя по надписи на украшенном матовым травлением лезвии, самым настоящим немецким «Solingen», названным в честь одноименного города и известной оружейной фирмы. Не трофей, понятное дело, видать, еще из довоенных запасов. Полковник в курсантской юности подобными уже не пользовался, а вот у отца аналогичная точно имелась. Пока брился под ироничными взглядами Карикова (который на подобный риск пойти не решился, сославшись на все еще побаливающую руку), трижды успел пожалеть о принятом решении. Поскольку дело это оказалось отнюдь не столь простым, как он привык в своем времени. Даже банальный бритвенный станок со сменными лезвиями был куда удобнее в использовании. Но не бросать же начатое на полпути? Только не хватало к Иосифу Виссарионовичу недобритым явиться…

Сопровождающий явился, без стука распахнув дверь, ровно через полчаса. «Похоже, время по часам засекал, – подумал дезинфицирующий «Шипром» пару небольших порезов на щеке Батоныч. – Ну и правильно. А то разленились вы, товарищ полковник, дальше некуда, отвыкли по распорядку жить. Вас бы снова, как когда-то, в африканскую саванну, юаровские танчики жечь да амерских – или как там их Виталик называет, «пиндосовских»? – военспецов на гусеницы наматывать…»[13]

Внимательно оглядев обоих и, судя по выражению лица, удовлетворившись увиденным, майор сообщил:

– Готовы, товарищи командиры? Отлично. Прошу следовать за мной.

Поднявшись на этаж по широкой мраморной лестнице, остановились возле массивных дубовых дверей, по сторонам от которых застыла по стойке смирно пара сержантов ГБ, комплекцией схожих с советскими десантниками со старых плакатов времен курсантской юности Владимира Петровича. Эдакие человекоподобные шкафы под два метра ростом и с косой саженью в плечах, только тельняшек да лихо заломленных голубых беретов не хватает. Гладко выбритые подбородки, равнодушно-холодные взгляды из-под козырьков низко надвинутых фуражек с малиновыми околышами. Новенькие пистолетные кобуры на поясах казались игрушечными. Впрочем, Батоныч отчего-то ни секунды не сомневался, что, попытайся он сделать какую-нибудь глупость, эти ребята даже за оружием не полезут. На фига им оружие? Голыми руками в бараний рог согнут, заодно свернув набок дурную голову.

– Дальше вы сами, – негромко произнес майор, нажимая на отполированную бронзовую ручку. – Входите, товарищ Поскребышев вас ожидает. Прощайте, товарищи.

Сидящий за массивным столом с несколькими допотопными телефонными аппаратами (подобные Бат и сам еще застал – вроде бы этот похожий на черную пластмассу материал назывался то ли карболитом, то ли эбонитом) обритый налысо человек, в котором Батоныч безошибочно узнал неизменного сталинского секретаря, поднял голову, без малейшего удивления взглянув на вошедших:

– Товарищи Бат Владимир Петрович и Кариков Борис Ринатович? – Поскребышев безошибочно взглянул на каждого, словно видел не впервые в жизни. – Здравствуйте. Проходите, товарищ Сталин вас ждет.

И снова уткнулся в какие-то разложенные перед ним бумаги, заставив Батоныча на миг ошарашенно замереть. Что, и это все?! Вот так вот просто? Самому коснуться ручки, открыть дверь (отнюдь не какую-нибудь там бронированную, а даже на вид самую что ни на есть обычную дубовую), шагнуть через порог – и все?

В себя его привел едва заметный тычок в спину: Очкарик, для которого Иосиф Виссарионович все же был не более чем историческим персонажем – да, легендарным и все такое прочее, но тем не менее, – первым пришел в себя. Негромко прокашлявшись, полковник оправил гимнастерку под ремнем, привычно проверил ладонью, ровно ли сидит на голове фуражка, – и толкнул входную дверь. Начатая застрявшим в автомобильной пробке Виталькой Дубининым долгая дорога к Вождю наконец завершилась. Теперь предстояла долгожданная встреча, об исходе которой пока можно было только догадываться…

Рабочий кабинет Иосифа Виссарионовича оказался достаточно просторным и светлым, с несколькими окнами на одной из стен. Разумеется, Батоныч не раз видел его в «Библиотеке»[14], но фотографии – это одно, а реальность – несколько иное. Совсем иначе воспринимаются и размеры, и интерьер. Последний, к слову, был достаточно спартанским, буквально ничего лишнего. Отделанные потемневшими дубовыми панелями стены. Рабочий стол с электролампой на высокой ножке и под типичным для этого времени круглым абажуром, письменный прибор и пепельница на зеленом сукне. Позади – огромная, в полстены, карта СССР, сейчас наполовину зашторенная (примерно по Уральскому хребту, как машинально отметил Бат). Пара непривычного вида кожаных кресел по сторонам – судя по потертостям, пользовали их достаточно интенсивно. Этажерка с книгами и напольные часы под стеной. Окруженный стульями с высокими прямыми спинками стол для заседаний. Диван под белым матерчатым чехлом. Все, собственно…

Отчего-то Батоныч, в детстве и юности пересмотревший множество художественных фильмов о Великой Отечественной, ожидал, что Вождь – согласно киношному канону – будет сидеть за столом, погруженный в работу с какими-то документами. Попыхивая неизменной трубкой и отчеркивая наиболее важные места красным карандашом. А затем, словно бы удивившись «нежданным» гостям, поднимет голову и произнесет нечто вроде «таварыщи танкисты? Нэ ажидал вас так скоро. Ну, что ж, прахадыте, нам ест а чем пагаварить»…

Ага, прямо сейчас!

Товарищ Сталин и на самом деле «попыхивал неизменной трубкой», вот только не за столом, а стоя возле окна. При этом Вождь… улыбался, словно старым знакомым! Да, именно улыбался! Что ж, пожалуй, впечатление ему произвести точно удалось, как отстраненно подумал полковник, меньше всего ожидавший чего-то подобного…

Но на этом неожиданности вовсе не закончились: в противоположном углу кабинета стоял, сложив руки на груди и поблескивая знаменитым пенсне, народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия…

Прежде чем Бат успел перейти на строевой шаг, собираясь преодолеть последние метры, Иосиф Виссарионович махнул рукой:

– Владымир Пэтрович, как я панимаю? А ви, маладой человек, видимо, старший лэйтенант Кариков? Ну, здравствуйтэ! – знаменитый грузинский акцент в его речи оказался не настолько выраженным, как представлялось Батонычу. Он был – но если немного привыкнуть, так и вовсе замечать перестанешь. Да и фразы Сталин выстраивал абсолютно правильно – русским он владел в совершенстве. Не зря ведь Калинин некогда сказал: «Вот если бы спросили меня, кто лучше всех знает русский язык, я бы ответил – Сталин».

– Нэ нужно. Ви не на строевом смотре, таварищи, ви у меня в гостях. Полагаю, мнэ прэдставляться нэ нужно?

Беззвучно шагая по вытертой ковровой дорожке, Вождь подошел к замершим без движения танкистам и первым протянул руку. Чуть замешкавшись, Бат пожал его ладонь; то же самое сделал и Очкарик. Рукопожатие оказалось по-мужски сильным. Ладонь хозяина кабинета была сухой и горячей.

– С прибытием, таварищи… патомки. Очэнь приятно пазнакомиться. Ви долго до меня добирались, тем ценнее наша с вами встрэча. Присаживайтэсь. – Вождь сделал призывный жест, указывая на гостевые кресла по сторонам от его стола. – Лаврэнтий Павлович, пазнакомься с нашими гэроическими танкистами… из будущего.

– Здравствуйте, товарищи командиры, – достаточно сухо кивнул наркомвнудел, в свою очередь поочередно пожимая обоим руки.

– Устраивайтэсь поудобнее, таварищи, бистро я вас нэ отпущу. Разговор, как мнэ кажэтся, будет долгим. – Иосиф Виссарионович добродушно ухмыльнулся. – Таварищ Бэрия, ти тоже присаживайся. Хатите чаю, кофе? Можит бить, минэральной воды? Нэ знаю, что ви привыкли пить в, гм-м, будущем…

– Спасибо, товарищ Сталин, не нужно, – за обоих ответил Бат.

– А вот я бы от кофе, пожалуй, не отказался, – неожиданно влез Очкарик, заставив полковника мысленно поморщиться. Неужели промолчать не мог? Они сюда что, кофе, блин, пить приехали? Нет, понятно, что Кариков еще молодой, что особого пиетета перед САМИМ не испытывает (а всесильный нарком для него и вовсе не более чем один из исторических персонажей), но сейчас мог бы и проникнуться моментом!

Однако хозяин кабинета, пряча в прокуренные усы усмешку, отреагировал на просьбу абсолютно спокойно:

– Харашо, я сэйчас распоряжусь. Толко очэнь вас прашу, таварищ Бат, нэ нужно стесняться или, что еще хуже, бояться меня. Нам и на самом деле есть а чем пагаварить…

Обойдя стол, Иосиф Виссарионович аккуратно пристроил потухшую трубку на край хрустальной пепельницы и опустился в кресло. Вызвав по внутреннему телефону секретаря, распорядился насчет кофе. Уперев в столешницу локти и сцепив пальцы, положил подбородок на руки, изучающе глядя на гостей. Впрочем, молчание длилось недолго, секунд десять.

– Пра таварища Дубинина я знаю. Очэнь жаль, что он нэ смог до миня добраться. Но, убежден, это временное, гм, прэпятствие. Нэ тот чэловек таварищ комиссар, – в этом месте Вождь позволил себе еще одну ухмылку – мол, знаю, знаю, какой он на самом деле комиссар! – чтобы так просто пропасть. Его и после врэмя боя в Брэстской крэпости погибшим считали, и когда та автомашина взорвалась, и позже. Сагласны, таварищ Бат?

– Так точно, товарищ Сталин, – заставил себя продавить сквозь неподатливое горло Батоныч. – Вы все правильно сказали, не тот он человек! Витал… то есть товарищ Дубинин выберется, абсолютно в этом уверен. Выживет. И вернется.

– Вот и я так думаю, – абсолютно серьезно кивнул Сталин. – А ми ему поможем. Я уже отдал все необходимые распоряжэния, кампэтентные таварищи занимаются. Очэнь кампэтентные, да. Сам таварищ Судоплатов обещал помочь. Думаю, нэ подведет, недолго ему в нэмэцком плэну оставаться. Правильно гаварю, Лаврэнтий Павлович?

Берия кивнул:

– Совершенно верно, товарищ Сталин. Работаем по всем направлениям. Результат скоро будет.

– Спасибо, товарищ Сталин, товарищ Берия, – на всякий случай поблагодарил Бат. – Но, в случае чего, вы даже не думайте, Виталик фрицам ни полслова лишнего не скажет. Ручаюсь!

– Это я знаю, много с ним гаварил. Нисколько в этом нэ сомнэваюсь. Но сэйчас про другое хачу спросить. Ви же не против?

– Никак нет, товарищ Сталин!

– Харашо, Владымир Пэтрович. Давайте так дагаварымся: все переданные вами докумэнты я внимательно изучил… очэнь внимательно. Паэтому об этом ми говорить пока нэ будэм, харашо? Скажу вам по секрету: многие из этих докумэнтов уже работают. Очэнь успешно и прадуктивно работают. Мне же интэресно вашэ личное мнэние, как непосредственного, скажим так, свидетеля.

Иосиф Виссарионович на несколько секунд замолчал, подыскивая подходящие слова:

– Знаете, что я падумал? Можит, даже и неплохо, что ми с вами поговорим раньше, чем с таварищем Дубининым. Ви старше его, значит, и знаете больше. Тем более, насколько я понял, тот мир, где жил товарищ Дубинин, уже сильно изменился. Помните тот наш разговор, когда я пазванил вашему, гм, падчиненному? Тому, который обещал мнэ ноги паломать?

– Товарищ Сталин… – вскинулся было Батоныч. Однако Иосиф Виссарионович только рукой махнул: молчите, мол, не о том речь.

– Патаму ответьте, как ви думаетэ, что нам нужно сдэлать, чтоб сохранить Совэтский Союз? Пусть не прямо сэйчас, пусть позже, после войны? И пачиму он развалился нэ только в том мире, куда я… пазванил в первый раз, но и во всэх остальных вариантах… э-э… истории? Которую ми с вами так успэшно мэняем? В чем же причина? Что ми дэлаем нэ так? И что нам нужно еще сдэлать? Сумеете отвэтить, товарищ Бат? Мне нужно именно ваше мнэние, как человека, который жил в то врэмя и видел, как все происходило. Нэ нужно стэсняться, выбирать виражэния или что-нибудь приукрашивать, гаварите как думаете. Исключително чэстно, от души. Я настаиваю. Мне – и всем нам – это крайне важно!

– Попытаюсь, товарищ Сталин, – кивнул Владимир Петрович.

А про себя подумал: вот это он, похоже, попал…

– Значит, честно? Вот, прямо так, как думаю, и говорить?

– Именно так, – кивнул собеседник. – Ситуация слишком серьезна, чтобы разводить политесы, ви ведь и сами это прэкрасно панимаете. Там, в вашэм будущем, и так слишком много гаварили, особэнно на съездах. Вот и договорились, да. Итак? Или вам нужно врэмя падумать?

– Да нет, пожалуй… – задумчиво покачал головой Батоныч. – Чего уж тут думать, все столько раз передумано, что аж тошно… Знаете, что я, имей такую возможность, сделал бы в первую очередь? Ну, в смысле там, в своем времени? Перестрелял бы без суда и следствия несколько сотен, если не больше, всяких будущих диссидентов, западных агентов влияния, зажравшихся представителей партийной номенклатуры, деятелей искусства… да просто продажных тварей, что в сторону Запада, раскрыв рот, глядели. Могу даже примерный списочек составить, имена там все больше известные будут, из числа тех, что на телеэкранах и в газетах регулярно мелькали.

От ответа товарищ Сталин, похоже, слегка опешил:

– Дожили вы там… в своем светлом будущем… Бэз суда и слэдствия, говорыте?! По другому никак не выйдет?

Вождь быстро переглянулся с нахмурившимся Лаврентием Павловичем, судя по выражению лица, также не ожидавшим услышать ничего подобного.

– Никак! – Владимир Петрович яростно рубанул ладонью воздух. – Потому что по закону, боюсь, ничего дельного не выйдет. Отмажутся, как уже бывало. Или отсидят свои сроки да продолжат антисоветскую деятельность, только теперь уже как «невинно пострадавшие от тирании узники совести».

– Гм… очэнь неожиданное… прэдложение… – пробормотал Иосиф Виссарионович, задумчиво вертя в руках потухшую трубку. Наркомвнудел молчал.

– Так вы ведь сами просили, товарищ Сталин, не стесняться и говорить так, как думаю. А думаю я именно так. И никак иначе. Я ведь это не прямо сейчас придумал, на эмоциях, так сказать. Было время, я об этом многонько размышлял… а потом просто рукой махнул. Поскольку понял, что в одиночку все равно ничего не изменишь, даже и пытаться не стоит. Прихлопнут и не заметят. Или, скорее, просто не заметят. Э-эх, да что там говорить… – Батоныч обреченно махнул рукой.

– Успокойтесь, таварищ Бат, я прэкрасно панимаю ваши эмоции, но голова должна оставаться холодной. Тем более что тэперь, – Вождь отчетливо интонировал последнее слово, – у всэх нас появился отличный шанс многое изменить. Многое, если нэ все! Продолжайте, Владымир Пэтрович, вам ведь навэрняка еще есть что сказать?

– Да что тут еще скажешь… Хотя… – Батоныч помедлил, решая, стоит ли продолжать. Уж больно опасную тему он собирался затронуть. Если б с глазу на глаз, тогда еще ладно, но тут еще и Берия присутствует. Стоит ли при нем ЭТО говорить? С другой стороны, Лаврентий Павлович теперь знает, чем для него все в пятьдесят третьем закончилось…

Мгновенно заметив его нерешительность, Вождь ободряюще дернул подбородком:

– Смэлее, тут ВСЭ свои. Я ведь сказал, ни стэсняться, ни приукрашивать ничэго нэ нужно. Гаварите как есть.

Выделенное интонацией слово «все» полковник заметил. Что ж, все так все. Вождю в любом случае виднее…

– Понимаете, товарищ Сталин, по большому-то счету как вас… не стало, так все и рухнуло. Не сразу, конечно, постепенно, год за годом, но я считаю именно так. А причина? Простите меня, Иосиф Виссарионович, – Бат впервые назвал собеседника по имени, однако тот этого словно бы и не заметил, – но вы не подготовили реального преемника. Да, я понимаю, что власть, особенно в такое непростое время, должна быть единоличной и жесткой, но тем не менее. Союз, как мне кажется, начал разваливаться в тот самый момент, когда ваши… гм… последователи начали эту самую власть делить. Если вовсе уж просто сформулировать – это вы жили страной и для страны, а они – нет. Они жили в основном исключительно для себя. Причем с каждым годом все больше и больше. Сначала еще прикрывались идеологией, а потом и ее отбросили.

Уф, решился-таки, сказал… Теперь бы еще знать, во что это для них с Очкариком выльется…

Похоже, ни во что.

– Полагаэте? – абсолютно спокойно, словно услышав нечто не слишком и важное, спросил Сталин, снова быстро переглянувшись с Лаврентием Павловичем. – Да, о чем-то подобном мэня и Виталий Дмитрыевич прэдупреждал… Спасибо, я обязатэльно падумаю об этом. Возможно, это и на самом деле моя… ошибка. – Батоныч все же заметил крохотную паузу: признаваться в собственной, ну, пусть будет так, некомпетентности Вождь крайне не любил, тем паче при посторонних.

– Что-нибудь еще, таварищ Бат?

– Еще? Сложно сказать… Экономика, наверное. Я, конечно, не специалист, но полагаю, что послевоенной экономикой нужно всерьез заняться. В документах Дубинина об этом должно быть довольно много информации – насколько знаю, Виталий эту тему всерьез рыл… простите, прорабатывал.

– Да, я читал. – Сталин ухмыльнулся в усы. – И над этим ми тоже работаем. А вот расскажите, таварищ полковник. – Ого, что-то новенькое! Это что ж получается, ему вроде как самоприсвоенное вместе с формой звание официально утвердили? Причем на самом верху? Хорошо бы, если так. – Как вам удалось силами всего одного танка астановить и уничтожить цэлую нэмэцкую дивизию? Ну, смэлее, что же ви задумались?

Батоныч и на самом деле задумался. Ну и какого ответа от него ждут? Тем более что он по большому-то счету и сам точно не знал, как у них с Виталей это получилось. Слишком много сопутствующих факторов. Тут и везение, и подходящая для засады местность, и знание того, как именно привыкли воевать гитлеровцы. И не сгоревший вместе с тягачом дополнительный боекомплект, без которого ничего подобного им бы просто не удалось. И помощь так вовремя повстречавшихся танкистов и пограничников лейтенанта Кижеватова, оказавшихся, как говорится, в нужном месте в нужное время…

– А давайте я вам нэмножечко памагу, – неожиданно произнес Иосиф Виссарионович, заметивший замешательство Бата. – Сначала расскажите нам с таварищем Бэрия о вашем удивитэльном танке. Все, что от него осталось после взрыва нэмэцкой бомбы ми, разумеэтся, эвакуировали в надежное мэсто. Сэйчас с обломками работают спэциалисты, но мне би хатэлось услышать подробности имэнно от вас. Это же не сэкрет? – Сталин неожиданно широко улыбнулся. – Толко самое важное, харашо?

– Хорошо, товарищ Сталин, – кивнул Батоныч, благодарный собеседнику за подсказку. – Это был основной боевой танк Советской Армии «Т-72». Разработан в конце шестидесятых, принят на вооружение в самом начале семидесятых годов. Вес – 42 тонны, двигатель – дизель мощностью почти в восемьсот лошадиных сил. Вооружение – гладкоствольная пушка калибром 125 мм, способная вести огонь разными типами боеприпасов, в том числе управляемыми противотанковыми ракетами. Скорострельность – восемь выстрелов в минуту, предельная дальность стрельбы – до девяти километров, ракетой – до пяти. Благодаря стабилизаторам орудия в горизонтальной и вертикальной плоскости, автомату удержания цели и баллистическому вычислителю может вести прицельный огонь в движении и на любой скорости. В том числе и в ночное время. Перезарядка автоматическая, с помощью автомата заряжания. Выстрелы раздельного заряжания, гильза частично сгорающая. Скорость по пересеченной местности – тридцать пять километров в час, по шоссе – до пятидесяти, запас хода с подвесными баками – около шестисот километров. Лобовая броня двести миллиметров, башня – двести пятьдесят, борт – восемьдесят. Экипаж три человека.

Слушали Бата молча, не задавая никаких вопросов, лишь Берия делал какие-то пометки в лежащем перед ним блокноте.

– Очэнь интэрэсно, – кивнул Сталин, когда Владимир Петрович замолчал. – В цэлом все панятно. Нэбольшое уточнение: наши люди нашли на мэсте боя какие-то мэталлические цилиндры, мне таварищ Бэрия показывал. Что это?

– Поддон от частично сгорающей гильзы. Проще говоря, та ее часть, где расположен капсюль. Автоматически выбрасывается из башни после выстрела. Остальная часть заряда сгорает, – четко пояснил Батоныч, сразу догадавшись, о чем речь. Интересно, кижеватовские ребята их все подобрали? Нежелательно оставлять фрицам подобную улику, могут и догадаться, что это такое, а это никому не нужно.

– Панятно. Лаврэнтий Павлович, у вас есть вапросы?

– Пока нет, товарищ Сталин.

– Тогда рассказывайте дальше, таварищ Бат. Тэперь ми видим, какая это замэчательная боевая машина… била. Но как же вам все-таки удалось разграмить в одном бою цэлую танковую дивизию?

– Ну, если уж честно, то боев было два, – хмыкнул Батоныч. – Сначала мы случайно напоролись на танковую группу под командованием генерала Моделя. На которую перед этим, тоже случайно, наткнулись товарищи Гаврилов и Баранов, следовавшие в свою часть на трофейном бронетранспортере. Ну, мы им немножко и помогли.

– Нэмножко? – с хитрым выражением лица переспросил Сталин. – А мнэ дакладывали, что практически никто живым не ушел…

– Так получилось, товарищ Сталин, – тоже ухмыльнулся Бат, поддержав шутку. – Нужно же было товарищам помочь. Танкист танкиста в беде не бросит. А там уж как-то само пошло…

– А дальше?

– Дальше я сформировал экипаж из товарищей Гаврилова и Баранова, и, когда мы обкатывали машину, на нас вышел отряд лейтенанта Кижеватова. Который был, гм, предупрежден относительно меня и товарища Дубинина. От него я и узнал о немецком прорыве, который в течение ближайших суток грозил образованием Минского котла, в штабе корпуса пока еще ничего не известно. Вот мы и решили остановить немецкое наступление.

– Прямо тогда и рэшили? – прищурился Сталин.

– Ну… не совсем, – вынужден был признать полковник. – Просто… понимаете, во время нашего с вами телефонного разговора, ну того, когда мы вам про ядерную войну рассказали, мы не успели передать вам эту информацию. Вот и решили попытаться самостоятельно все исправить.

– Но ви же нэ могли знать, сумеете ли, гм, вовремя попасть в… прошлое?! – поразился собеседник, в очередной раз переглянувшись с наркомом внутренних дел. – Палучается, ви рэшили дэйствовать… наобум? Наудачу?

– Получается так, товарищ Сталин, – смущенно согласился Владимир Петрович, внезапно снова почувствовав себя проштрафившимся школьником перед очами грозного директора. В точности, как и тогда, когда Виссарионович решительно оборвал их с Виталей сбивчивые оправдания по телефону. А ведь действительно, ну кто им сказал, что очередной провал в прошлое обязательно произойдет? А если и произойдет, то перебросит их именно в нужное время? Да, в тот раз у них все получилось… но ведь могло и не получиться?

– Харашо, Владымир Пэтрович, я вас понял, – пришел на выручку Вождь, заметив состояние собеседника. – Рассказывайте дальше.

– Так точно, товарищ Сталин! – облегченно выдохнул Бат. – Дальше мы подобрали подходящую оборонительную позицию с узким дефиле, расположили и замаскировали бойцов, подготовили огневые точки для танка и стали ждать противника…

Рассказывал Батоныч еще долго, почти час, периодически прерываясь, чтобы ответить на уточняющие вопросы, задаваемые Сталиным или Лаврентием Павловичем. Интересовались реакцией гитлеровцев на применение нового оружия, обстоятельствами пленения и гибели генерала Моделя, действиями пограничников и впервые воевавших на незнакомой боевой машине танкистов, тем, как укрывали танк от артиллерийского налета и авиаударов, как быстро пополняли боекомплект и так далее. В конце концов Бат заметно выдохся, что, естественно, не осталось незамеченным.

– Спасибо, таварищ полковник, ми с Лаврэнтием Павловичем узнали уже дастаточно. Папейте воды, у вас савсэм горло пэрэсохло, даже голос охрип.

Дождавшись, пока Батоныч напьется воды из графина, Сталин выложил перед собой две небольшие красные коробочки и неожиданно поднялся из-за стола:

– Таварищ Бат, за проявленный гэроизм и прэдотвращение окружэния наших войск в районе Минска било принято рэшение прэдставить вас с таварищем Дубининым к високой правительственной награде, званию Гэроя Советского Союза.

Не ожидавший ничего подобного Владимир Петрович торопливо вскочил; Очкарик, захлопав глазами, подорвался следом. Подойдя к Вождю, полковник вытянулся по стойке смирно. Раскрыв одну из коробочек, Иосиф Виссарионович собственноручно прикрепил на грудь Бата новенькую «Золотую Звезду»[15], крепко пожал руку:

– Паздравляю, таварищ полковник. Увэрен, это нэ последняя ваша награда. А таварища Дубинина ми наградим нэмного папозже, когда он вэрнется.

– Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин! Разрешите обратиться?

– Слушаю, таварищ Бат? – Иосиф Виссарионович слегка удивленно приподнял бровь.

– Товарищ Сталин, но мы ведь там не одни были…

– Разумеэтся, я об этом помню. Вмэсте с вами воевали… – Иосиф Виссарионович сделал короткую паузу, припоминая. – Сэржант Гаврилов и красноармэец Баранов. Они ужэ награждены. Если мнэ нэ изменяет память… – Тут Вождь легонько хмыкнул, словно приглашая Бата оценить шутку «у товарища Сталина плохая память». – Гаврилов награжден ордэном Красного Знамени с присвоением внеочэрэдного звания младший лэйтенант, а Баранов – Красной Звездой и званием старшины. Насколько я знаю, сэгодня утром ви с ними ужэ встрэчались.

– Но, товарищ Сталин, кроме танкистов там были пограничники под командованием лейтенанта Кижеватова!

– Но они праходят по другому вэдомству, – слегка опешил от такого напора Сталин и повернулся к Берии. – Лаврэнтий?

– Лейтенант Кижеватов награжден орденом Красной Звезды! – немедленно ответил наркомвнудел.

– Так этот орден ему вручили еще за бои в Брестской крепости! – не унимался полковник. – А ведь бой под Слуцком – совсем другая история. Без отряда Кижеватова мы бы не справились! Сильно нам его ребята помогли. Считаю, не только сам Кижеватов, но и его бойцы достойны самых высоких наград!

– Таварищ Бэрия! – Сталин укоризненно, как показалось Бату, взглянул на наркома.

– Хорошо, мы рассмотрим это дело, – кивнул Лаврентий Павлович, делая в блокноте очередную пометку. – Там же присутствовал и лейтенант госбезопасности Лернер…

– Отличный мужик! – немедленно откликнулся Батоныч. – Его тоже надо наградить!

– Хорошо, товарищ полковник, – скрывая улыбку, произнес Берия. – Мы примем решение в самое ближайшее время.

– Присаживайтэсь, таварищи, – махнул рукой Вождь и, подавая пример, первым вернулся на свое место. – А сейчас мне би хателось прадолжить наш разговор. У меня есть к вам еще нэсколько крайне важных вапросов. Нэ против, Владымир Пэтрович?

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Нам би хотелось узнать ваше мнение вот по какому вопросу. Ви нам передали достаточно балшое количество различных материалов: новие уставы, чертежи новой техники и вооружения, как нашего, так и противника, а также наших союзников, – тут Сталин едва заметно усмехнулся, – материалы по новим технологиам, дипломатическую пэреписку, эти… как ви их называете, досье, на множество военных, инженеров, политиков, финансистов и многое-многое другое. И ми вам очень сильно благодарны за это. Но дело в том, что материалов очень много. И ми… как би это сказать, немного в затруднении насчет того, что пустить в работу в первую очередь. Что принесет наибольшую пользу уже сейчас, в крайнем случае – завтра… а что может еще нэмного потерпеть. Ну хотя бы до того момента, пока ми не стабилизируем линию фронта и не сможем хотя би на время выдохнуть…

– В первую очередь? – переспросил Батоныч, задумавшись. На этот раз надолго, почти на целую минуту.

Сталин не тревожил, занимаясь своими делами. Сначала аккуратно выколотил из трубки остывший пепел и отложил ее в сторону, позволяя «отдохнуть». Затем достал из ящика стола запасную и принялся неторопливо ее набивать, распотрошив несколько папирос из картонной коробки «Герцеговины Флор».

– Знаете, товарищ Сталин, – решительно начал Бат. – Я, если честно, не слишком хорошо разбираюсь ни в экономике, ни в дипломатии, ни даже в технологиях, особенно невоенных… по этому поводу вам лучше с Виталькой было бы пообщаться. Он тут куда как глубже копал, а я – вояка, хотя и вроде как очень неплохой. Но вот с тем, что надо сделать в первую очередь, то есть сейчас, когда немец рвется вперед, я, вероятно, помочь смогу. Потому что… потому что самое главное сейчас – это новая тактика. Немецкие танки, самолеты, артиллерия не очень-то и сильно превосходят даже наши устаревшие образцы. А новым типам – тем же «КВ» и «Т-34» – и вообще уступают. А бьют они нас за счет гораздо лучшей выучки, аж на два года войны лучшей… ну и новой, выработанной, опробованной и освоенной как раз в эти два года войны тактики. Но… – тут Бат хищно улыбнулся, – но мы-то вам передали новые уставы. Причем такие, в которых, в отличие от текущих немецких, опыт уже не двух, а четырех лет идущей войны. И не той, которую немцы вели в Европе, а куда более жестокой и масштабной, чем все, с чем они до сих пор сталкивались. Ой, как только они с нашей новой тактикой столкнутся – полетят от них клочки по закоулочкам. А еще… – Бат на мгновение запнулся и бросил на своего собеседника испытующий взгляд.

Тот поощряюще улыбнулся:

– Любопитно, таварищ Бат, вэсьма любопитно. Прадалжайте, пожалуйста.

Поколебавшись несколько секунд, Владимир Петрович решился. Не, ну а что? Коль уж он попал сюда – и возвращать его обратно, судя по всему, никто не собирается – почему бы и нет? Не в тылу же сидеть, непонятно чего ожидая. В конце концов, он – боевой офицер, опытный командир, воевал. Немцы – противник, не сравнимый с юаровцами, конечно, но должен справиться.

– Иосиф Виссарионович, а выделите мне танковую бригаду! Так, чтобы полнокровную, да с новой техникой и средствами усиления? Я все ж таки Академию бронетанковых войск и Академию Генштаба окончил. Да и повоевать пришлось, хоть и в Африке, но все ж. Просторы там с нашими вполне сопоставимые. Сформирую согласно новым уставам, да и свой собственный опыт постараюсь, так сказать, творчески применить, подберу технику и людей. Да и наваляю фрицам. Ну а вы поглядите, чего я стою. Всяко лучше пустых… то есть, простите, теоретических разговоров будет.

Сталин ухмыльнулся, на миг окутавшись сизым дымом из раскуренной трубки, и сообщил, будто нечто само собой разумеющееся:

– Дагаварились, Владымир Пэтрович! Будет вам бригада, и самая новая боевая тэхника, такая, какую сами виберете. Только ви уж мэня нэ падведите, харашо?

– Хорошо… – ошарашенно пробормотал Бат, на миг ощутивший граничащее с паникой волнение. Что, вот так просто?! Он попросил – и ему дали?! С другой стороны, а чего он хотел? Это не привычные ему времена, когда Союз был вроде бы еще о-го-го как силен и в то же время вынужден действовать с оглядкой на реакцию долбаного, мать его, Запада. Здесь все просто. Любишь Родину? Готов за нее буйну голову сложить? Так вперед, чего ждешь! Вот тебе танки, вон противник – воюй. Доказывай. И показывай. А иначе незачем было и воздух сотрясать.

– То есть, простите, товарищ Сталин, ТАК ТОЧНО! Готов немедленно приступить к выполнению…

– Нэ нужно так спешить, таварищ полковник! – улыбнулся Вождь. – Кроме того, ви ведь ко мне прямо с фронта попали, отдохнете нэмного, в себя придете.

– Товарищ Сталин! – неожиданно подал голос успевший выпить две чашки кофе Очкарик. – А я в таком случае мог бы заняться средствами связи и управления. Я ведь тоже кадровый офицер, в «Буденовке» защищал диплом по теме «Системы связи и управления в сетецентрической войне».

– Где, прастите, защищали? – удивился Сталин, заинтересованно взглянув на молчавшего до сего момента Карикова.

– В Военной академии войск связи имени Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного! – четко доложил тот.

– Гм, а что собой прэдставляет эта самая… сетецентрическая война?

– О, это очень интересная штука! – заулыбался Очкарик, почуяв возможность оседлать любимого конька. – При проведении сетецентрической операции все рода войск, средства связи и разведки, в том числе военные спутники и беспилотные летательные аппараты, объединяются в единую систему для постоянного обмена информацией. При такой организации рассеянные по большой территории боевые единицы могут постоянно получать в режиме реального времени новые данные о целях и действиях частей противника, а командование будет иметь реальную боевую картину. И подавить такую сеть очень сложно, поскольку информация поступает из множества источников, то есть даже при потере части систем разведки войска все равно не остаются слепыми и глухими.

– Это очэнь… интэресно и пазнаватэльно, таварищ старший лэйтенант! – осторожно кивнул Иосиф Виссарионович. И продолжил, тщательно подбирая слова: – Но можно ли пастроить что-то подобное у нас, при отсутствии… гм… военных спутников и… бэспилотных лэтательных аппаратов?

– Ну… – теперь задумался уже Очкарик. – Думаю, можно, только, разумеется, попроще. Нужно подумать, прикинуть технические возможности. Главное, радиосвязь надежную наладить и штаты необходимые развернуть…

– Харашо, таварищ Кариков, вот и падумайте. Будим считать это вашим заданием. Рэзультаты прэдоставите таварищу полковнику. Кстати, таварищ Бат, насчет вашего прэдложения. Я так понял, ви сабираетесь лично подбирать матчасть для бригады? Самостоятэльно заниматься приемкой нових машин?

– Так точно, товарищ Сталин, – твердо кивнул Батоныч. – Считаю это наиболее оптимальным вариантом. Качество поступающих с заводов новых танков, мягко говоря, оставляет желать лучшего, особенно что касается трансмиссии и моторесурса, и мне не хотелось бы терять кучу времени и сил на их ремонт. Когда начнутся боевые действия, рембату и без того работы с головой хватит.

– Правильное рэшэние, – одобрил Вождь. – В таком случае, раз уж ви все равно сабираетесь лично посещать танкостроительные заводы, заодно и качество работ провэрите. А если виявите случаи врэдительства, саботажа или прэступных нарушэний тэхнологического працесса, то и меры к исполнитэлям примете. Я наделю вас самыми широкими палнамочиями. Будите, так сказать, моим личным прэдставителем на мэстах.

– Вплоть до расстрелов виновных на месте? – не сдержавшись, улыбнулся Владимир Петрович.

И откровенно опешил, едва не отвесив челюсть, услышав ответ:

– Разумэется, но нэ больше дэсяти в день!

Внимательно прислушивающийся к разговору Очкарик сдавленно хрюкнул и закашлялся, не то с трудом подавив смех, не то от несказанного удивления. Лаврентий Павлович же подозрительно быстро отвернулся к окну, внезапно весьма чем-то там заинтересовавшись.

– Так… точно, товарищ Сталин… – шумно сглотнув, пробормотал Бат, откровенно говоря, так и не уяснив, пошутил Вождь или вовсе даже наоборот.

– Значит, дагаварились, – пряча в усы ухмылку, продолжил Иосиф Виссарионович. – Мэжду прочим, относително особых палнамочий я абсолютно сэрьезно. Соответствующий докумэнт ви получите. Фронту очэнь нужны надежные, качэственные танки. Сагласны, Владымир Пэтрович?

– Разумеется, согласен, – уже спокойнее согласился полковник. – Сделаю все, что в моих силах. И что не в моих, тоже. Можете на меня положиться, товарищ Сталин.

– Очэнь на вас надеюсь, таварищ Бат. – Вождь легонько прихлопнул ладонью по столешнице. – Прэдлагаю пока с этим закончить, все необходимые падробности обсудим в другой раз. Ви еще нэ очэнь устали? Можит, хатите пообедать?

– Благодарю вас, товарищ Сталин, ничего не нужно, – бросив на Очкарика косой взгляд, ответил Батоныч. Но на сей раз товарищ сидел молча, лишь изредка поглядывая на украшавшую гимнастерку командира неожиданную награду. Завидует, что ли? Ну, так за вчерашний бой он тоже наверняка что-нибудь получит, орден вряд ли, а вот медаль «За боевые заслуги», к примеру, вполне.

– Харашо, покушаете после нашего разговора. Тогда расскажите нам с таварищем Бэрия про тот танк, что ви нам привэзли на этот раз. Насколко я понял, это какая-то глубокая модэрнизация «Т-34»? Можно коротко, остальное ми и сами увидим, когда паедем на полигон…