Похитители снов Стивотер Мэгги
– Нет уж, Нищета и Невежество, лучше пусть кто-нибудь из вас, – сказал Ронан. – Я трогал в прошлый раз.
У Блу вспыхнули глаза.
– Как ты меня назвал?
– Сама слышала.
– Ганси, – позвала Блу.
Он опустил бур.
– Ты сказала, что предпочитаешь сражаться с Ронаном сама.
Закатив глаза, Адам подтащил стул и осмотрел гнездо.
– Она тоже дышит. Как коровы.
– Посмотри, нет ли яиц, – велел Ронан.
– Иди ты.
Им всем было слегка тревожно. Никто не понимал, естественный это сон или нет, и не исключал, что то же самое может случиться и с ними.
Ганси поинтересовался:
– Мы единственные, кто не спит?
Это вдохновило Ронана. Посадив Бензопилу на стол, сложенный из коксовых блоков, он открыл стоявшее рядом старое ведро из-под корма. Хотя оно было пусто, Ронан подумал, что оно может быть обитаемо. И разумеется, когда он заглянул внутрь, то почуял сквозь теплый аромат зерна резкий запах живого существа.
– Свет, – приказал он.
Включив фонарик на телефоне, Ганси осветил внутренность ведра.
– Поживей, – сказал он. – Телефон разряжается.
Добравшись до старого смятого пакета на дне, Ронан обнаружил мышиное гнездо. Он осторожно вытащил одного из мышат – пушистого и невесомого, такого маленького, что тепло его тельца еле ощущалось. Хотя мышонок был уже достаточно взрослым, чтобы нормально двигаться, он неподвижно лежал в согнутой ладони Ронана. Тот осторожно провел пальцем по спинке.
– Почему он как ручной? – спросила Блу. – Он тоже спит?
Ронан наклонил руку, чтобы Блу увидела зоркие, полные доверия глаза мышонка (но не настолько, чтобы его заметила Бензопила – она сочла бы зверька едой). Они с Мэтью часто находили мышиные гнезда в сараях и возле стоявших на поле кормушек. Братья часами сидели в траве, позволяя мышам бегать туда-сюда по их рукам. Малыши никогда не боялись.
– Он не спит, – сказал Ронан.
Подняв руку, он прижал крошечное тельце к щеке, чтобы почувствовать кожей быстрый трепет маленького сердца. Блу уставилась на Ронана, и он протянул мышонка ей.
– Так можно услышать его сердце.
Она явно продолжала подозревать недоброе.
– Ты серьезно? Или шутишь?
– А ты как думаешь?
– Ты призовой придурок, но сейчас ведешь себя совсем не как обычно.
Ронан тонко улыбнулся.
– Не привыкай.
Блу неохотно взяла мышонка и поднесла к щеке. На губах у нее появилась удивленная улыбка. С коротким счастливым вздохом она протянула зверька Адаму. Тот, казалось, не заинтересовался, но по ее настоянию все-таки приложил маленькое тельце к щеке. Губы у него дрогнули. Затем он передал мышонка Ганси. Ганси был единственным, кто улыбнулся прежде, чем поднес малютку к лицу. И его улыбка убила Ронана наповал; она напомнила ему радостное выражение лица Мэтью, когда они впервые обнаружили мышей – в те времена, когда Линчи еще были одной семьей.
– Удивительная прелесть, – сказал Ганси и вернул мышонка Ронану.
Тот задержал руку над ведром.
– Кто-нибудь хочет еще подержать? Потому что через год он умрет. Обычный срок жизни для полевки.
– Очень любезно, Ронан, – заметил Адам, разворачиваясь к двери.
Лицо Блу сделалось кислым.
– Недолго же ты был добрым.
Ганси ничего не сказал. Он некоторое время смотрел на Ронана, скорбно сжав губы; но он слишком хорошо знал своего друга, чтобы обижаться. Ронану показалось, что его анализируют. Возможно, ему того и хотелось.
– Давайте похороним эту тварь, – сказал он.
Они вернулись к машине, и у Ганси хватило совести удержаться от проявлений самодовольства, когда Блу при первом взгляде на человека-птицу зажала рот рукой, а Адам с шумом втянул воздух. Ронан и Ганси запихнули труп в коробку из-под динамиков, но с обоих концов торчало достаточное количество твари, чтобы оскорбить воображение. Несколько часов в мертвом состоянии никоим образом не улучшили ее внешний вид.
– Что это? – спросил Адам.
Ронан дотронулся до зазубренного когтя, зацепившегося за край коробки. Ночная тварь внушала ему леденящий ужас. Он боялся ее в самом прямом, первобытном, непреходящем смысле, по той причине, что эти существа убивали его во сне раз за разом.
– Они прилетают, когда мне снится кошмар. Как будто он их притягивает. Они ненавидят меня. Во сне их называют ночными ужасами. Или… niri vicilis.
Адам нахмурился.
– Это латынь?
Ронан, с некоторой долей замешательства, ответил:
– Не уверен…
Блу внимательно взглянула на него, и Ронан немедленно вспомнил, как она заявила, что ему известен тот, другой язык на коробке-головоломке. Возможно, Блу была права.
Они, все четверо, понесли картонный гроб к деревьям. Под моросящим дождем они по очереди копали мокрую после грозы землю. Ронан каждые несколько секунд поднимал голову, чтобы взглянуть на Бензопилу. Ничто огромное и черное, в том числе она сама, ее не привлекало, поэтому птица держалась на некотором расстоянии от трупа, даже когда его положили в яму. Но превыше всего она обожала Ронана, а потому не отходила слишком далеко и ковырялась в земле в поисках невидимых насекомых.
Когда они вернули в яму последнюю порцию земли, то уже промокли от дождя и пота. Ронан подумал: есть нечто греющее душу в том, что все они возятся с трупом ради него. Он предпочел бы, чтобы тварь оставалась во сне, но, если уж ей удалось вырваться, это было лучше, чем последний вышедший из-под контроля кошмар.
Негромко выругавшись, Ганси воткнул лопату в землю и вытер лоб тыльной стороной руки. Он сунул в рот листок мяты.
– Я набил мозоли. Поедем в «Нино»?
Блу немо запротестовала.
Ганси взглянул на Адама.
– Меня всё устраивает, – ответил тот.
В его речи, выдавая утомление, прорвался местный акцент. Но это была не обычная усталость Адама, а нечто более глубинное. Ронан без особого труда вообразил ту сделку, вошедшую в плоть и кости Адама.
Ганси взглянул на Ронана.
Тот старательно поскреб запястье под кожаными шнурками, стирая грязь и пот, и задумался, когда ему удастся приехать в следующий раз. Негромко, чтобы слышал только Ганси, Ронан спросил:
– Можно я схожу повидаю маму?
20
В доме всё было черно-белым. В воздухе стоял приятный запах детства Ронана – дым орешниковых дров, самшит, рассада и лимонное чистящее средство.
– Я помню, – задумчиво произнес Ганси, – когда от тебя так пахло.
Он пощелкал языком, заметив свое растрепанное отражение в старом зеркале, висевшем в передней. Бензопила бросила на себя беглый взгляд, прежде чем спрятаться за голову Ронана; Адам сделал то же самое (хотя прятаться не стал). Даже Блу выглядела менее затейливо, чем обычно; платье, похожее на абажур, и стоявшие колючками волосы в свете молнии напоминали костюм меланхоличного Пьеро.
– Здесь всё такое же, как раньше, когда вы тут жили, – наконец сказал Ганси. – А кажется, что должно быть по-другому.
– Ты часто сюда приезжал? – спросила Блу.
Ганси и Ронан переглянулись.
– Довольно часто.
Он не озвучил то, что подумал Ронан: что Ганси был для него в большей мере братом, чем Диклан.
Приглушенным голосом Адам спросил:
– А можно нам воды?
Ронан отвел их на кухню. Это была кухня деревенского дома, без всяких прикрас, отполированная долгим использованием. Ничто здесь не чинили и не обновляли без острой необходимости, поэтому убранство кухни представляло собой смесь лет и стилей – простые светлые шкафы, украшенные старыми стеклянными и латунными ручками, столы, которые наполовину представляли собой мясницкие колоды, а наполовину дешевый ламинат, электроприборы, то снежно-белые, то блестящие сталью.
В присутствии Блу и Адама Ронан взглянул на Амбары новыми глазами. Это не были напыщенные и прекрасные «старые деньги» семейства Ганси. Амбары обладали потрепанным шиком, и их богатство воплощалось не в культуре или атмосфере, а в том, что не чувствовалось недостатка в комфорте, будь то разрозненная антикварная мебель или медные кастрюли, подлинники картин на стенах или коврики ручной вязки на полу. Если фамильный особняк Ганси представлял собой музей изящных и труднодоступных вещей, к которым запрещалось прикасаться, Амбары были вместилищем бильярдных столов, стеганых одеял, шнуров от видеоигр и нелепо дорогих кожаных кушеток.
Ронан так любил свой дом. Почти нестерпимо. Ему захотелось что-нибудь разрушить.
Но вместо этого он сказал:
– Помнишь, я сказал тебе, что папа… что мой отец был похож на меня?
Он указал на тостер. Обычный металлический тостер, куда помещались два кусочка хлеба.
Ганси поднял бровь.
– Это тостер.
– Из сна.
Адам беззвучно засмеялся.
– Откуда ты знаешь? – спросил Ганси.
Ронан отодвинул тостер от стены. Ни провода, ни гнезда для батареек не было. Но тем не менее, когда он нажал кнопку, внутренность тостера начала нагреваться. Сколько лет он им пользовался, прежде чем сообразил, что это невозможно?
– На чем же он работает? – поинтересовался Адам.
– На энергии сна, – ответил Ронан.
Бензопила неуклюже спрыгнула с его плеча, и ее пришлось отогнать от тостера.
– На самой чистой.
Пыльные брови Адама взмыли к линии волос. Он произнес:
– Политиканам это бы не понравилось. Ничего личного, Ганси.
– Всё нормально, – добродушно ответил тот.
– И вот еще, – сказал Ронан, указав на календарь, висевший на дверце холодильника.
Блу полистала его. Никто не удосужился открыть нужный месяц, но это не играло роли. Все страницы оказались одинаковы – двенадцать страниц апреля, и на каждой фотографии были три черных птицы, сидящих на заборе. Некогда Ронан думал, что это просто шуточный подарок. А теперь он с легкостью мог распознать плод сна, полного разочарований.
Блу принялась рассматривать птиц, чуть не касаясь носом картинки.
– Это коршуны или вороны?
Ронан ответил:
– Вороны.
Адам сказал:
– Стервятники.
– Что тут еще есть? – спросил Ганси.
Он говорил глубоко заинтересованным голосом, и у нео было глубоко заинтересованное лицо, как всегда, когда дело касалось Глендауэра.
– Я имею в виду, из ненастоящих вещей.
– Блин, да чтоб я знал, – ответил Ронан. – Никогда не выяснял.
Ганси предложил:
– Так давай выясним.
Они вчетвером отошли от холодильника и принялись открывать шкафы и трогать предметы на столах.
– Провода нет, – заметил Адам, перевернув вверх ногами старомодный дисковый телефон. – А гудки есть.
В эпоху мобильников Ронан счел это открытие абсолютно неинтересным. Сам он только что нашел карандаш, который оказался ручкой. Если поскрести грифель ногтем, становилось очевидно, что это графит, однако, если провести им по блокноту, лежавшему рядом с карандашницей, он оставлял идеально тонкую синюю чернильную линию.
– Микроволновка тоже без шнура, – сказал Адам.
– А тут ложка с двумя концами, – добавил Ганси.
Кухню наполнил пронзительный скрип – Блу обнаружила, что если покрутить сиденье одного из высоких табуретов, он издает вой, слегка напоминающий мелодию «Ветра, что качает вереск», если сыграть ее в несколько раз быстрее, чем нужно. Она покрутила его несколько раз, чтобы посмотреть, не получится ли мелодия целиком. Не получилась. Еще один результат сна-разочарования.
– Блин, – сказал Ганси, уронив нож на стол и тряся рукой. – Он же раскаленный.
Но нет. Стальное лезвие на вид было самым обычным, а о его температуре свидетельствовал только легкий запах плавившейся под ним столешницы. Ганси осторожно притронулся к рукоятке, чтобы убедиться, что горяч весь нож, а не только лезвие, а затем с помощью полотенца сунул его обратно в подставку.
Ронан перестал всерьез что-то искать. Он просто открывал и захлопывал ящики, чтоб послушать грохот. Он сам не знал, что хуже – уйти или думать об уходе.
– А вот это уже не похоже на разочарование, – заметил Адам, демонстрируя измерительную рулетку.
Лента была длиной два фута шесть дюймов – не больше.
– Я бы выкинул ее на следующее утро.
– Идеальный размер хлебницы, – сказал Ганси. – Может быть, это какое-то приятное воспоминание.
– А это? – Блу, выйдя в коридор, коснулась лепестка ярко-синей лилии, одной из десятка, которые стояли в букете на столике.
Ронан раньше особо не задумывался об этих цветах, а когда задумывался, обычно предполагал, что они ненастоящие, поскольку никогда не видел воды в вазе, в которой они стояли. Белые и синие лилии были огромного размера, они щетинились золотыми тычинками и ничуть не напоминали те, что росли в других местах. Конечно, он должен был догадаться. Адам отщипнул бутон и показал влажный конец стебля остальным.
– Они живые.
Против этого Ганси не мог устоять. Адам и Ронан двинулись дальше по коридору, к столовой, а он завис над цветами. Когда Ронан оглянулся, Ганси стоял, держа в руке цветок. Было нечто смиренное и благоговейное в его позе, а на лице читались благодарность и смутное желание. Оно было странно почтительным.
И от этого Ронан почему-то разозлился еще сильнее. Он поспешно отвернулся, пока Ганси не перехватил его взгляд.
В бледно-серой столовой Адам снял с крючка на стене деревянную маску.
Она была вырезана из гладкого темного дерева и напоминала дешевый туристический сувенир. Большие удивленные глаза, рот, приоткрытый в добродушной улыбке, достаточно широкой, чтобы вместить множество зубов…
Ронан бросился к нему:
– Не трогай!
Маска со стуком упала на пол. Адам, испугавшись, воззрился на руку Ронана, схватившую его за запястье. Ронан слышал биение собственного сердце – а под пальцами у него отдавался стук сердца Адама.
Он тут же разжал пальцы и отошел. Ронан подобрал маску и повесил ее обратно на стенку, но сердце продолжало бешено колотиться. Он не смотрел на Адама.
– Не надо, – сказал он.
Ронан сам не знал, чего именно не надо. Вполне возможно, что отцовская версия этой маски была совершенно безобидной. Возможно, она стала смертельно опасной лишь в голове Ронана.
Внезапно он понял, что больше не выдержит. Отцовских снов, дома, где провел детство, собственного тела…
Ронан стукнул кулаком по стене. Костяшки впились в штукатурку, и та дала сдачи. Он почувствовал, как лопнула кожа. Ронан оставил на стене слабый отпечаток своего гнева, но тот не стал слабее.
– Перестань, Линч, – сказал Адам. – Хочешь сломать руку?
– Эй, что там? – позвал Ганси из другой комнаты.
Ронан понятия не имел, «что там», но повторил. Потом перевернул пинком стул. Швырнул об стену большую корзину, полную блокфлейт и свистулек. Сорвал несколько рамок. Ему и раньше доводилось злиться, но теперь Ронан превратился в ничто. Остались только кулаки и вспышки боли.
Внезапно его рука замерла в воздухе.
Ее крепко держали пальцы Ганси, и его лицо, в нескольких сантиметрах от лица Ронана, было очень серьезно. Одновременно старое и молодое. Скорее, старое, чем молодое.
– Ронан Линч.
Это был голос, к которому он не мог не прислушаться. В нем звучала уверенность, которой недоставало Ронану.
– Прекрати сейчас же. Иди и повидайся с матерью. А потом мы уедем.
Ганси удерживал руку Ронана еще секунду, чтобы убедиться, что тот его правильно понял, а затем разжал пальцы и повернулся к Адаму:
– А ты так и собирался стоять столбом?
– Ну да, – ответил Адам.
– Очень достойное поведение.
Голос Адама звучал бесстрастно.
– Я не могу убить его демонов.
Блу ничего не сказала, но она стояла в дверях, пока Ронан к ней не подошел. А потом, когда остальные принялись наводить порядок в столовой, отправилась вместе с ним в гостиную.
Это была не настоящая гостиная; здесь никто в ней не нуждался. Она превратилась в хранилище вещей, которые не вписывались больше никуда. На неровном деревянном полу, обращенные друг к другу, стояли три разных кожаных кресла – вот и вся гостиная. В высокой вазе торчали зонтики и тренировочные рапиры. У стен выстроились резиновые сапоги и ходули. В углу лежали туго скатанные в трубку коврики; на одном осталась бумажка с надписью, почерком Ниалла: «не этот». В центре комнаты висела странная железная люстра, напоминавшая модель орбиты. Возможно, она приснилась Ниаллу. И уж точно две другие люстры, висевшие в углах – наполовину электроприборы, наполовину растения в горшках, – были принесены из снов. Ронан не исключал, что все вещи здесь были не отсюда. Только теперь, уехав отсюда, он понял, в какой мере дом полон сновидений.
А посреди всего этого сидела его прекрасная мать. В молчаливом обществе катетеров, трубок и иголок – того, в чем она нуждалась, по мнению сиделок. Но ей ничего не было нужно. Она напоминала неподвижную королеву старых времен – золотые волосы откинуты от бледного лица, на щеках румянец, губы кроваво-красные, глаза прикрыты. Аврора Линч ничуть не походила на своего харизматичного мужа, на беспокойных сыновей.
Ронан подошел прямо к ней, достаточно близко, чтобы понять, что она ни капельки не изменилась с тех пор, как он видел мать в последний раз, много месяцев назад. Хотя от его дыхания шевельнулись мягкие волосы на висках у Авроры, она никак не отозвалась на присутствие сына.
Ее грудь вздымалась и опускалась. Глаза оставались закрытыми.
Non mortem, somni fratrem. Не смерть, а ее брат, сон.
Блу шепнула:
– Совсем как те животные.
В общем, Ронан подозревал это с самого начала – но правда поразила его. Блу была права.
Дом наполняли сны Ниалла, и Аврора Линч была лишь одним из них.
21
Блу подумала, что уже давно надо было отвести Ронана к ее родственницам на консультацию. Чудовища из снов – одно дело. Мать из сна – другое. На следующее утро Блу приехала на Монмутскую фабрику со своей идеей. Некоторое время все молчали. Потом Ронан сказал:
– Нет.
– Что? – переспросила Блу.
– Нет, – повторил он. – Никуда я не поеду.
Ганси, который лежал на полу возле своей здоровенной распечатки, даже не поднял головы.
– Ронан, не упрямься.
– Я не упрямлюсь. Просто говорю, что не пойду.
– Тебя не к зубному врачу ведут, – намекнула Блу.
Ронан, прислонившись к косяку, заметил:
– Вот именно.
Ганси сделал на распечатке какую-то пометку.
– Не понимаю.
А Блу понимала. Прекрасно понимала, в чем дело. Ледяным тоном она произнесла:
– Проблема в религии, если не ошибаюсь?
Ронан усмехнулся.
– Необязательно говорить таким тоном.
– Обязательно. Давай, скажи, что мы с мамой отправимся в ад.
– Я не стал бы этого исключать, – заметил Ронан. – Но, честное слово, у меня тут нет точных сведений.
Тут Ганси перекатился на спину и сложил руки на груди. На нем была рубашка цвета лососины, которая, с точки зрения Блу, заслуживала ада гораздо вернее, чем всё, что они до сих пор обсуждали.
– О чем вообще речь?
Блу сомневалась, что Ганси еще не понял, в чем проблема. Или он был необыкновенно рассеян, или невероятно просветлен. Зная Ганси, она предположила бы первое.
– Сейчас Ронан употребит слово «оккультный», – огрызнулась Блу.
Этот разговор при ней начинали бесчисленное множество раз; он казался слишком банальным, чтобы обижаться. Но девушка не ожидала, что эту тему поднимут в ее компании.
– Никаких слов я употреблять не буду, – произнес Ронан.
Бесило в нем то, что он злился, когда остальные были спокойны, и был спокоен, когда остальные злились. Поскольку Блу уже дошла до кипения, голос Ронана звучал абсолютно бесстрастно.
– Я просто говорю, что никуда не поеду. Может быть, я ошибаюсь, может быть, нет. Моей душе и без того грозит слишком много опасностей.
Тут Ганси всерьез нахмурился и как будто хотел что-то сказать. Но потом просто покачал головой.
– Думаешь, мы в сговоре с темными силами? – поинтересовалась Блу.
Этот вопрос возымел бы лучший эффект, если бы она вложила в него ядовитую сладость – как сделала бы Калла, – но Блу слишком разозлилась.
– Мы – злобные колдуньи?
Ронан великолепно закатил глаза. Он словно поглотил ее гнев, припас его на тот случай, когда самому понадобится.
– Моя мама поняла, что она ясновидящая, когда увидела будущее во сне, – проговорила Блу. – Во сне, Ронан. Она не приносила в жертву козла на заднем дворе. Мама не ПЫТАЛАСЬ увидеть будущее. Она не стала экстрасенсом, она всегда им была. Я могла бы на том же основании сказать, что ты одержим дьяволом, поскольку умеешь выносить предметы из снов!
Ронан ответил:
– Да, могла бы.
Ганси нахмурился еще сильнее. Он вновь открыл рот – и закрыл.
Блу была не в силах остановиться. Она продолжала:
– Значит, ты не хочешь поговорить с моими родными, хотя, вероятно, это помогло бы тебе понять себя и своего отца?
Ронан пожал плечами, тем же небрежным жестом, что и Кавински.
– Не хочу.
– Ты зашоренный…
– Джейн, – прогремел Ганси.
«Рассеян».
Ганси устремил взгляд на нее, такой величественный, каким только может быть человек в рубашке цвета лососины, лежащий на спине.
– Ронан…
Читать бесплатно другие книги:
