Похитители снов Стивотер Мэгги
Блу повернулась к нему.
– Нет, не воняет. С самого моего детства все экстрасенсы, которых я встречала, твердили, что, если я поцелую любимого человека, он умрет.
Ной нахмурился, во всяком случае половиной лба, которая виднелась из-за подушки. Нос у него был кривее, чем помнила Блу.
– Ты любишь Адама?
– Нет, – сказала Блу и испугалась быстроте ответа.
Перед ее мысленным взором до сих пор стояла вмятина на боку коробки, которую он пнул.
– То есть… я не знаю. Я ни с кем не целуюсь, на всякий случай.
Смерть сделала Ноя прямодушнее большинства людей, поэтому он не стал тратить время на сомнения.
– «Когда» или «если»?
– В смысле?
– Если ты поцелуешь своего любимого, он умрет, или когда ты поцелуешь своего любимого, он умрет?
– Не понимаю, в чем разница.
Ной потерся щекой о подушку.
– М-м… мягкая, – промурлыкал он и продолжал: – В первом случае ты будешь виновата. Во втором – ты просто окажешься там, когда это случится. Ну, типа, когда ты поцелуешь его – бабах, на него нападет медведь. Ты тут совершенно ни при чем. И незачем себя грызть. Это же не твой медведь.
– Кажется, «если». Все говорят «если».
– Печалька. Значит, ты никогда и ни с кем не будешь целоваться?
– Похоже на то.
Ной потер пятно на щеке. Оно никуда не делось. Оно никогда не сходило. Он сказал:
– Я знаю человека, которого ты спокойно можешь поцеловать.
– И кто это?
Блу заметила смешинку в его глазах.
– О… подожди.
Он пожал плечами. Вероятно, только Ной мог полноценно пожать плечами в положении лежа.
– Ты меня не убьешь. Ну… если тебе любопытно.
Блу сомневалась, что это любопытство. Ей не из чего было выбирать. Невозможность поцеловать парня очень походила на бедность. Блу старалась не думать о том, чего не имела.
Но сейчас…
– Ладно, – сказала она.
– Что?
– Я говорю – ладно.
Ной покраснел. Или, скорее, будучи мертвым, стал нормального цвета.
– Э…
Он приподнялся на локте.
– Ну…
Блу оторвалась от подушки.
– Просто как бы…
Он наклонился к ней. На полсекунды Блу ощутила трепет. Нет, даже на четверть секунды. Затем она почувствовала неловкое прикосновение его напряженного рта. Губы Блу прижались к зубам. Всё это было одновременно противно, щекотно и дико смешно.
Оба зашлись смущенным хохотом. Ной сказал:
– Ого!
Блу захотелось вытереть рот, но она подумала, что это будет грубо. Процесс как-то ее не впечатлил.
Она проговорила:
– Ну что ж…
– Подожди, – ответил Ной. – Подожди, подожди, подожди.
Он отвел волосы Блу от своего рта.
– Я не успел приготовиться.
Он потряс кистями, как будто поцелуй был спортивным состязанием, и он всерьез боялся судороги.
– Поехали, – сказала Блу.
На сей раз они едва успели оказаться на расстоянии дыхания друг от друга, когда оба начали смеяться. Блу сократила разрыв и была вознаграждена еще одним поцелуем – как будто прикоснулась губами к посудомоечной машине.
– Я делаю что-то не так? – поинтересовалась она.
– Иногда надо использовать язык, – неуверенно сказал Ной.
Они посмотрели друг на друга.
Блу прищурилась.
– Ты вообще целовался раньше?
– Эй! – запротестовал Ной. – Мне стремно, потому что это ты.
– А мне – потому что это ты.
– Мы можем прекратить.
– Думаю, пора.
Ной приподнялся на локте и рассеянно уставился на потолок. Наконец он вновь взглянул на Блу.
– Ну, ты же смотрела кино. С поцелуями. Твои губы как бы… должны хотеть, чтобы их поцеловали.
Блу коснулась своего рта.
– А теперь что они делают?
– Собираются с духом.
Она поджала губы и расслабила их. Блу поняла, что он имел в виду.
– Представь один из тех фильмов, – предложил Ной.
Блу вздохнула и стала перебирать воспоминания, пока не нашла подходящую сцену. Это, впрочем, было не кино. Это был поцелуй, который показало ей дерево видений в Кабесуотере. Ее первый и единственный поцелуй с Ганси, незадолго до того как он умер. Блу подумала: у него красивый рот, когда он улыбается. У него добрые глаза, когда он смеется.
Она сомкнула веки.
Упершись локтем по другую сторону ее головы, Ной придвинулся ближе и поцеловал Блу еще раз. Это была, скорее, мысль, чем ощущение, мягкое тепло, которое началось на губах и постепенно охватило всё тело. Одна из холодных рук Ноя скользнула ей под шею, и он поцеловал девушку еще раз, разомкнув губы. Это было не прикосновение и не действие; они оба словно свелись к чему-то очень простому, перестали быть Ноем Черни и Блу Сарджент. Они были просто «он» и «она». Нет, не так. Они были тем временем, которое длился поцелуй.
«О, – подумала Блу. – Значит, вот чего у меня не будет».
Невозможность поцеловать любимого человека действительно не так уж сильно отличалась от невозможности купить мобильник, с какими ходили все в школе. Или от осознания того, что она не поедет изучать экологию за границу. Что она вообще не поедет за границу, точка. Что Кабесуотер останется единственной необычной вещью в ее жизни.
Это казалось нестерпимым – но Блу должна была как-то это стерпеть.
Потому что она не нашла ничего ужасного в том, чтобы поцеловаться с Ноем Черни – ну, кроме того, что он был холодный. Блу позволила ему поцеловать себя и поцеловала его в ответ. Откинувшись назад, Ной неуклюже вытер ладонью слезы с ее лица. Пятно у него на щеке заметно потемнело, и он стал таким холодным, что она задрожала.
Блу слабо улыбнулась.
– Это было очень здорово.
Ной пожал плечами и ссутулился, с полными скорби глазами. Он пропадал. Не то чтобы он делался прозрачным. Но трудно было припомнить, как он выглядел, даже если смотреть на него в упор. Ной повернул голову, и Блу увидела, как он сглотнул. Ной промямлил:
– Будь я живым, я бы пригласил тебя на свидание.
Как это всё было несправедливо.
– А я бы согласилась, – ответила она.
Блу успела увидеть лишь его слабую улыбку. А потом Ной пропал.
Она легла на спину во внезапно опустевшей кровати. Балки над ней сияли от летнего солнца. Блу коснулась своих губ. Они казались такими же, как всегда. Ничто не намекало, что минуту назад она поцеловалась в первый и последний раз в жизни.
32
– Залезай, – велел Ронан.
– Куда мы едем? – спросил Мэтью.
Он уже лез в машину, бросив сначала на заднее сиденье рюкзак. Мэтью захлопнул дверцу, и в салоне тут же запахло одеколоном.
Ронан выжал сцепление. Школа начала уменьшаться.
– Домой.
– Домой! – завопил Мэтью.
Ухватившись за ручку, он тревожно оглянулся, словно прохожие могли догадаться про цель их путешествия.
– Ронан, но нам нельзя. Диклан сказал…
Ронан ударил по тормозам. Колеса послушно взвизгнули, и машина резко остановилась у обочины. Ехавший следом автомобиль засигналил.
– Можешь вылезать и топать обратно, если хочешь. Но лично я еду. Ты со мной или нет?
И без того круглые глаза младшего брата сделались еще круглее.
– Диклан…
– Не произноси его имя.
На подбородке Мэтью появились маленькие ямочки – когда ему было года четыре, это значило, что он вот-вот заплачет. Но он не заплакал. Ронан на долю секунды пожелал, чтобы его ненависть к Диклану прошла – ради Мэтью.
– Ладно, – отозвался тот. – Ты уверен, что всё будет в порядке?
– Нет, – ответил Ронан, потому что всегда говорил правду.
Мэтью пристегнулся.
Ронан рылся в плеере, пока не нашел коллекцию гитарной музыки. Мэтью не играл на гитаре с тех пор, как умер Ниалл Линч, но раньше у него неплохо получалось. Такие штуки теперь казались роскошью. Ронан четко дозировал музыку из их прошлой жизни, словно очередной кусочек воспоминаний об отце истощался каждый раз, когда он ее слушал. Хотя нынешний случай этого явно требовал.
Когда из динамиков вырвалась мелодия, младший брат шумно выдохнул. А Ронан во второй раз поехал домой.
На сей раз ощущение было другое. Взять с собой Мэтью теоретически значило сделать возвращение в Амбары более привычным, но присутствие брата лишь напомнило Ронану, что это запретное удовольствие. Солнце тоже добавляло неловкости, как будто яркий свет лишал их защиты, пока они катили по подъездной дорожке.
Ронан ехал медленно, пока не убедился, что на лужайке нет машины сиделки. Он объехал дом сзади, приблизившись к заросшему, заплесневелому сараю для инструментов.
– Открой ту дверь, – велел он Мэтью. – Скорее.
Мэтью вылез из машины, смахнул какое-то ползучее растение и с усилием приподнял металлическую дверь. Он оттащил с дороги маленькую ржавую газонокосилку, и Ронан задним ходом загнал «БМВ» в сарай. Он выключил мотор, снова закрыл дверь и убедился, что колеса не оставили заметных следов.
– Джеймс Бонд, – таинственно произнес Мэтью. Он был страшно рад. – Что это?
Ронан держал под мышкой ящик-головоломку.
– Коробка для обуви.
Мэтью наклонил голову набок и задумался. Он принял во внимание факты: идеально квадратная коробка, очевидно деревянная, покрытая странными значками, на несколько дюймов меньше ступни брата…
Он хлопнул глазами. И сказал:
– Ну ладно.
И зарысил к задней двери, где нашел ключ, спрятанный возле скребка для сапог.
– Подожди, – предостерег Ронан. – Слушай внимательно. Если кто-нибудь подъедет к дому, прячься в подвал. И ради бога, выключи мобильник.
– Да! Конечно! Здорово!
Мэтью поскакал в дом впереди Ронана, который посмотрел через плечо, прежде чем запереть за собой заднюю дверь. Он услышал, как Мэтью направился к гостиной, помедлил, а потом звучно затопал вверх по лестнице, к собственной спальне. Любовь Мэтью выражалась сентиментально и демонстративно, и он, очевидно, не знал, как относиться к неподвижной матери.
Ронан двинулся по коридору в гостиную медленно, в промежутках между шагами прислушиваясь, не едет ли кто. В гостиной было темнее и тише, чем в коридоре: окна не пропускали яркий свет и щебетание птиц. Дверь, ведущая в подвал, находилась тут же; он успел бы перехватить Мэтью, если бы кто-то приехал.
Ронан, не глядя на мать, направился прямо к стоявшему у стены столу. Отец называл этот стол своим «офисом», как будто его работа требовала какой-то стандартной бумажной отчетности. Ронан задумался, знала ли мама, каким образом Ронан Линч зарабатывал на жизнь. Наверное, знала. Она должна была понимать, что она – сон.
И вдруг, на долю секунды, прорвалась паника.
«Может, и я сон? Как это узнать?»
Потом логика подавила эту мысль. У всех братьев Линч имелись альбомы с младенческими фотографиями и записями из родильного дома. Ронан знал свою группу крови. И если бы отец приснил его, он бы теперь тоже не двигался, как мама. Он был рожден, а не сотворен волшебством. Он был настоящий.
«Да?»
Оставался ли предмет или человек настоящим, когда его выносили из сна? Был ли он настоящим в тот момент, когда о нем подумали?
Ронан украдкой бросил взгляд на мать. Теперь, когда она уже много месяцев сидела неподвижно, безразличная ко всему, Аврора Линч выглядела довольно странно. Но раньше, до смерти отца, он никогда в ней не сомневался, даже когда она по два-три месяца кряду бывала единственным доступным родителем.
«Она ничто без папы».
Диклан ошибся. Мама существовала отдельно от Ронана Линча, пусть даже он и был ее создателем.
Ронан повернулся к столу. Поставив на него коробку-головоломку, он открыл ящик. Поверх прочего содержимого лежал экземпляр отцовского завещания, точь-в-точь как он помнил.
Не удосуживаясь перечитывать начало – оно бы его только разозлило, – Ронан открыл последнюю страницу. Там, прямо перед отцовской подписью, шло следующее:
Составляя данное завещание, Ниалл Линч находился в здравом уме и твердой памяти, не действовал под принуждением и не был в каком-либо отношении недееспособен. Данное завещание остается основным документом, если только не будет создан новый.
Подписано сего дня: T’Libre vero-e ber nivo libre n’acrea.
Ронан, прищурившись, посмотрел на последнюю фразу. Взяв коробку-головоломку, он повертел ее, пока перед ним не предстала сторона с незнакомым языком. Это был кропотливый труд – набрать все слова. Хотя Ронан не мог понять, как коробка это проделывает, она удерживала в памяти всё введенное раньше и переводила также и грамматику. В конце концов так она работала во сне.
Если она работала во сне, то работала и в реальности.
Он нахмурился, увидев результат.
«Данное завещание остается основным документом, если только не будет создан новый».
Прижав палец к бумаге, чтобы не потерять строчку, Ронан сравнил перевод. Фраза была идентична написанной по-английски. Но почему отец написал одно и то же на двух разных языках?
Надежда медленно угасла в нем (Ронан не понимал, что это было за чувство, пока оно не покинуло его). Он оказался прав насчет языка, но ошибся, решив, что это тайное послание. Или у Ронана не хватало ума его расшифровать.
Ронан закрыл ящик и сунул завещание в задний карман, чтобы забрать с собой. Когда он развернулся, держа коробку в руках, в дверях возник Мэтью. Он вошел так стремительно, что стукнулся плечом о косяк.
– Мило, – негромко произнес Ронан.
Мэтью помахал рукой и, понизив голос, сказал:
– По-моему, тут кто-то есть.
Оба оглянулись и посмотрели на дверь в подвал.
– Какая машина? – уточнил Ронан.
Мэтью энергично затряс головой.
– Кто-то в доме.
Это было невозможно, но у Ронана волосы встали дыбом.
А потом он услышал далекий звук, доносившийся откуда-то из недр дома: тк-тк-тк…
Ночной кошмар. Ронан не стал задумываться. Он бросился через всю комнату и втащил Мэтью внутрь.
Со стороны кухни донесся медленный скрип.
– Подвал? – в страхе спросил Мэтью.
Ронан не ответил. Он захлопнул дверь гостиной и дико посмотрел вокруг.
– Кресло! – прошипел он. – Скорей!
Мэтью заметался по комнате и наконец подтащил неуклюжее кресло без подлокотников. Ронан попытался заклинить им дверь, однако старомодная дверная ручка не поддавалась. Даже будь она обычной, креслу не хватало высоты, чтобы хоть отчасти сыграть роль баррикады.
Тк-тк-тк-тк.
– Ронан? – шепнул Мэтью.
Ронан перепрыгнул через четыре старых глиняных горшка, направляясь к кедровому сундуку, стоявшему у стены. Он мысленно прикинул его на вес и принялся толкать.
– Иди сюда и помоги! – пропыхтел он.
Мэтью подбежал и уперся плечом в сундук.
По половицам в коридоре беспорядочно застучали когти.
Кедровый сундук, скрипнув, остановился перед дверью. Книжный шкаф на Монмутской фабрике оказался достаточно тяжелым, чтобы удержать тварь в комнате. Ронан мог лишь надеяться, что сундук окажется не хуже.
Мэтью изумленно посмотрел на Ронана, который вскарабкался на крышку сундука. Ронан протянул руку и дернул брата за волосы – один раз и сильно. А потом оттолкнул его.
– Сядь рядом с мамой, – шепотом велел он. – Ты ему не нужен. Только я.
– Ро…
– Но если он прорвется, не жди. Просто дерись.
Мэтью отошел к Авроре Линч, спокойно и неподвижно сидевшей в кресле посреди комнаты. Ронан видел, как брат присел на корточки в полумраке, держа мать за руку.
Не нужно было привозить его сюда.
Дверь дернулась.
Мэтью удивленно вздрогнул. Аврора не шевельнулась.
Ронан держал дверную ручку, а та крутилась. Затем послышался медленный стук, словно вода капала из крана.
Дверь снова подпрыгнула.
И вновь Мэтью подскочил. Но кедровый сундук не сдвинулся с места. Он был тяжелым, а ночной кошмар – нет. Его сила заключалась в когтях и клюве.
Еще три раза дверь дрогнула на петлях. Потом наступила долгая тишина.
Возможно, тварь сдалась.
Но Ронан не знал, что делать дальше. Они не могли открыть дверь, если ночной ужас находился на той стороне. Возможно, Ронану следовало выйти одному – людям-птицам был нужен только он. Они ненавидели лишь Ронана. Его душа протестовала против того, чтобы оставить брата и мать, но без него им было бы спокойней.
В молчании тянулись долгие минуты. А потом где-то в доме закрылась дверь.
Мэтью и Ронан уставились друг на друга. Что-то в этом неспешном звуке было очень человеческим – не тем, что Ронан ожидал бы от ночного кошмара.
Разумеется, в коридоре заскрипели обыкновенные шаги. Ронан мысленно перебрал все варианты – и не нашел ни одного хорошего. Он не мог отодвинуть сундук, не рискуя привлечь внимание. И вряд ли стоило предупреждать гостя о ночном кошмаре – присутствие Ронана сделало бы его еще опаснее.
– Прячься, – велел Ронан брату.
Мэтью как будто застыл, поэтому Ронан схватил его за рукав и оттащил от матери. За скатанными ковриками в углу было как раз достаточно места, чтобы спрятаться. Человек, взявшийся за поиски, нашел бы их, но беглый взгляд в полумраке вряд ли бы что-то заметил.
Спустя долгое время после того как где-то в доме заскрипели половицы, кто-то пробно толкнул дверь. На сей раз это, очевидно, был кто-то, а не что-то. По ту стороны послышался ясный, вполне человеческий вздох, затем шарканье, явно производимое обутыми в ботинки ногами.
Ронан поднес палец к губам.
Еще один толчок – и дверь приоткрылась на пару сантиметров. Снова ворчание, опять толчок – и дверь открылась настолько, чтобы пропустить человека.
Ронан сам не знал, кого он ждал. Наверное, сиделку. Может быть, даже Диклана, явившегося с нелегальным визитом.
Но это оказался статный худощавый мужчина, сплошь в сером; Ронан никогда раньше его не видел. Он так внимательно обвел глазами гостиную, что, казалось, вот-вот должен был заметить их, притаившихся за ковриками. Но внимание мужчины привлекла Аврора Линч, сидевшая в кресле посреди комнаты.
Ронан напрягся.
Немногое требовалось, чтобы он выскочил из своего убежища. Если этот тип хотя бы коснется ее…
Но Серый Человек не притронулся к Авроре. Он только наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо. Это был внимательный, пронизывающий взгляд, длившийся несколько секунд. Потом он потрогал трубки и проводки, которые вели от аппаратов в никуда. Потер подбородок и задумался.
Наконец Серый Человек спросил:
– Почему ты забаррикадировалась здесь?
Аврора Линч молчала.
Серый Человек повернулся, чтобы уйти, но помедлил. Его интерес вызвала коробка-головоломка, по-прежнему лежавшая на столе. Он повертел ее в руках, покрутил колесики и понаблюдал за эффектом на других сторонах.
И унес коробку с собой.
Ронан прижал кулак ко лбу. Он хотел броситься следом и отобрать ее, но не мог рисковать разоблачением. Где он возьмет другую? Он понятия не имел, удастся ли приснить коробку-головоломку еще раз. Ронан напрягся, подумал, что надо выйти, подумал, что надо спрятаться, и вновь – что надо выйти. Мэтью положил руку ему на плечо.
Они ждали долго. Наконец снаружи заворчала машина. Гость уехал.
Они вылезли. Мэтью прижался к старшему брату, совсем как Бензопила, когда пугалась. В обычное время Ронан бы возразил, но сейчас не стал.
– Что это было? – шепотом спросил Мэтью.
– В мире есть много дурного, – ответил Ронан. – Давай выбираться отсюда.
Мэтью поцеловал мать в щеку. Ронан убедился, что завещание лежит у него в заднем кармане. Потеря коробки-головоломки по-прежнему его мучила, но, по крайней мере, отцовская загадка осталась с ним. Две строчки, два языка. «Что ты хотел сказать, папа?»
– Пока, мама, – сказал он Авроре и нащупал в кармане ключи
Их было два комплекта – от «БМВ» и фальшивые от «Камаро».
– До встречи.
33
В ту самую минуту Ричард Кемпбелл Ганси Третий находился на расстоянии девяноста двух миль от своей обожаемой машины. Он стоял на залитой солнцем подъездной дорожке возле фамильного особняка Ганси, в Вашингтоне, в яростно-алом галстуке и костюме, состоящем из модной полоски и величественной наглости. Рядом с ним стоял Адам, чье странное и красивое лицо казалось бледным по сравнению с изящной темной тканью его собственного костюма. Сшитый тем же опытным итальянским мастером, который поставлял Ганси рубашки, этот костюм должен был послужить Адаму шелковистой броней на предстоящий вечер. Самая дорогая вещь, когда-либо принадлежавшая ему, месячный заработок, превращенный в шерстяную материю. В воздухе пахло терияки, «Каберне совиньон» и первоклассным топливом. Где-то злорадно и победоносно пела скрипка. Стояла нестерпимая жара.
Девяносто семь миль и несколько миллионов долларов от того места, где Адам провел детство.
Круглая подъездная аллея представляла собой мешанину транспортных средств: тут были черные, как смокинги, седаны, коричневые, как виолончель, джипы, серебристые двухместные автомобили, которые могли поместиться на ладони, потные белые «купе» с дипломатическими номерами. Двое служащих, истощив все возможные варианты парковки, курили и пускали клубы дыма над капотом «Мерседеса», стоявшего у обочины рядом с ними. Розы гнили на кустах, ароматные и черные.
Читать бесплатно другие книги:
