Похитители снов Стивотер Мэгги
Она вовсе не чувствовала себя Блу Саржент, супергероем, или Блу Саржент, сорвиголовой, или Блу Саржент, плохой девчонкой.
Может быть, не следовало говорить Адаму правду.
Пусть даже прошло несколько часов после ссоры, сердце у нее по-прежнему вздрагивало. Как будто оно ни к чему не крепилось и от биения болталось в грудной клетке. Блу постоянно вспоминала собственные слова. Не нужно было сердиться; нужно было сказать Адаму с самого начала, нужно было…
Что угодно, только не так, как получилось.
«Почему я не могла в него влюбиться?»
Теперь он спал, растянувшись на кушетке, приоткрыв рот от бессознательного утомления. Персефона сказала Блу, что после ритуала он может проспать от шестнадцати до восемнадцати часов, а когда проснется, то, возможно, будет страдать от легкого головокружения или тошноты. Мора, Персефона и Калла сидели за кухонным столом, сдвинув головы, и спорили. До Блу то и дело долетали обрывки разговора.
надо было сделать это раньше
но он должен был признать
Она вновь посмотрела на Адама. Он был красив, и она ему нравилась, и, если бы Блу не открыла Адаму правду, они могли встречаться как нормальные парень с девушкой, и даже целоваться, не опасаясь того, что он умрет…
Блу стояла у входной двери, прижавшись головой к стене.
Но она этого не хотела. Она хотела чего-то большего.
«Может быть, больше ничего нет!»
«Может быть, – подумала Блу, – ей нужно пойти погулять». Только она и ее розовый выкидной нож. Они отлично подходят друг другу. Оба неспособны открыться, не поранив кого-нибудь в процессе.
Впрочем, Блу не знала, куда пойти.
Она тихонько пробралась в гадальную, чтобы не разбудить Адама и не встревожить Орлу. Взяв трубку, она послушала, чтобы убедиться, что на другом конце никто не проводит сеанс ясновидения. Раздались обыкновенные гудки.
Тогда Блу позвонила Ганси.
– Блу? – сказал он.
Его голос…
Она сковала свое сердце. Не совсем, но достаточно, чтобы оно перестало трепыхаться. Блу закрыла глаза.
– Отвези меня куда-нибудь.
Они сели в новенький «Камаро», который действительно выглядел точной копией старого, вплоть до кашляющего мотора и запаха бензина. Пассажирское сиденье всё так же напоминало непривлекательное виниловое ведро. А фары всё так же отбрасывали на дорогу два луча слабого золотистого света.
Но Ганси стал другим. Хотя он, как обычно, был в бриджах и своих дурацких мокасинах, в белой рубашке без воротничка и очках в металлической оправе. Ее любимый тип Ганси – Ганси-ученый, без намека на Агленби. Впрочем, было что-то ужасное в том, какие чувства он вселял в нее в ту минуту.
Когда она села в машину, он спросил:
– Что случилось, Джейн?
– Мы с Адамом поссорились, – сказала Блу. – Я всё ему рассказала. Я не хотела.
Ганси включил первую передачу.
– Хочешь поговорить?
– Только не о нем.
– Куда поедем?
– Куда угодно.
Они выехали из города, и Ганси рассказал ей про Ронана и Кавински. Когда он закончил, они продолжали ехать по узкой дороге в горы. Тогда он рассказал Блу про вечеринку, про книжный клуб и органические сэндвичи с огурцом.
Мотор завывал, эхом отдаваясь от крутых склонов по обе стороны дороги. Свет фар достигал не дальше следующего поворота. Блу подтянула ноги и обхватила себя руками. Прижавшись щекой к коленям, она смотрела, как Ганси переключает скорости и поглядывает то в зеркальце заднего вида, то на нее.
Он рассказал ей про голубей и про Хелен. Он говорил о чем угодно, кроме Адама. Это было всё равно что описывать яблоко, не называя самого слова.
– Ладно, – наконец сказала Блу. – Теперь можешь говорить про Адама.
В машине настало молчание – ну, во всяком случае, стало тише. Мотор ревел, анемичный кондиционер судорожно обдувал их порывами воздуха.
– Ох, Джейн, – неожиданно произнес Ганси. – Если бы ты была там, когда нам позвонили и сказали, что он бредет по шоссе, ты бы…
Он замолчал, прежде чем Блу узнала, что бы она сделала в таком случае. И тут – внезапно – Ганси взял себя в руки.
– Ха! Адам общается с деревьями, Ной регулярно разыгрывает собственную гибель, Ронан разбивает, а потом дарит мне машину… А у тебя какие новости? Что-то ужасное, наверное?
– Ты меня знаешь, – сказала Блу. – Я, как всегда, благоразумна.
– Я тоже, – торжественно согласился он, и она восторженно засмеялась. – Предпочитаю простые радости.
Блу дотронулась до кнопки радио, но не стала его включать. Она опустила руку.
– Мне очень стыдно из-за того, что я наговорила Адаму.
Ганси направил «кабана» по еще более узкой дороге. Вполне возможно, что она вела на частную территорию. В горах трудно было разобраться, особенно в темноте. Насекомые на обступивших дорогу деревьях заглушали своим треском мотор.
– Адам выбивался из сил ради Агленби, – неожиданно сказал Ганси. – И ради чего? Ради образования?
Но никто не поступал в Агленби ради образования.
– Не только, – возразила Блу. – Престиж? Возможности?
– А вдруг у него изначально не было шансов. Вдруг успех – это то, что у человека в крови.
«Нечто большее».
– Пожалуй, это не тот разговор, который мне хочется вести сейчас.
– Что? О… нет, я не то имел в виду. Я имел в виду, что я богат…
– Спасибо, блин.
– Я богат поддержкой. Ты тоже. Ты выросла, окруженная любовью, не так ли?
Блу, не задумываясь, кивнула.
– И я, – продолжал Ганси. – Я никогда в этом не сомневался. И не думал сомневаться. Даже Ронан вырос в любви – тогда, когда это было важно, когда он становился личностью, достигал сознательного возраста и так далее. Жаль, что тогда вы с ним не были знакомы. Но когда тебе с рождения твердят, что ты можешь всё… До встречи с тобой я думал, что дело в деньгах. Точно так же, как думал, что семья Адама просто слишком бедна для любви.
– А мы, как видишь, бедны, но счастливы, – горячо начала Блу. – Беззаботные поселяне…
– Джейн, пожалуйста, не надо, – перебил Ганси. – Ты же понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, что был глуп. Я думал, некоторые люди так отчаянно пытаются выжить, что им некогда любить собственных детей. Очевидно, это не так. Потому что ты и я… мы оба богаты любовью.
– Да, наверное, – отозвалась Блу. – Но она не поможет мне поступить в местный колледж.
– Местный колледж! – повторил Ганси.
Удивление, с которым он произнес это слово, обидело Блу сильнее, чем она была готова признать вслух. Она сидела молча и печально, пока он не взглянул на нее вновь.
– Разумеется, ты можешь получить стипендию.
– Она не покроет даже стоимость учебников.
– Всего пара сотен долларов в семестр. Так?
– Как по-твоему, сколько я зарабатываю за смену в «Нино», Ганси?
– Разве не бывает грантов на учебу?
В ней копилась досада. Всё, что случилось сегодня, готово было вырваться наружу.
– Либо я идиотка, либо нет, Ганси – определись уже! Либо я достаточно умна, чтобы выяснить это самой и претендовать на стипендию, либо я слишком глупа, чтобы обдумать варианты – тогда я в любом случае ничего не получу!
– Пожалуйста, не сердись.
Она прислонилась лбом к дверце.
– Извини.
– Господи, – сказал Ганси, – скорей бы эта неделя закончилась.
Несколько минут они ехали в молчании. Вверх, вверх, вверх.
Блу спросила:
– Ты видел его родителей?
Низким, незнакомым голосом Ганси ответил:
– Я их ненавижу.
И добавил через несколько секунд:
– Синяки, с которыми он приходил в школу… Мне интересно, любил ли Адама хоть кто-нибудь? За всю жизнь?
Перед мысленным взором Блу Адам вдавил кулак в штукатурку. Очень осторожно. Хотя каждый мускул был напряжен и желал разбить эту стенку вдребезги.
Блу сказала:
– Посмотри туда.
Ганси проследил ее взгляд. С одной стороны дороги вдруг сделалось пусто, и вдруг они увидели, что, оказывается, узкая гравиевая дорога, по которой они ехали, лепилась к склону горы, извиваясь, как серпантин. Вся долина внезапно распахнулась внизу. Хотя в небе уже появились сотни звезд, оно еще было темно-синего цвета – причудливый каприз художника-идеалиста. Впрочем, горы по обе стороны долины, в отличие от неба, были черными. Темными, холодными, молчаливыми. А у их подножия лежала Генриетта, испещренная белыми и желтыми огоньками.
Ганси позволил «кабану» приостановиться и нажал на тормоз. Оба посмотрели в окно со стороны водителя.
Это была жестокая и тихая красота, которая не позволяет человеку восхищаться ею. Она всегда лишь причиняет боль.
Ганси вздохнул – тихо, чуть слышно, рвано, словно пытаясь сдержаться. Блу перевела взгляд с окна на него. Она наблюдала за тем, как наблюдал он. Ганси своим излюбленным жестом прижал большой палец к нижней губе и сглотнул. Блу подумала, что чувствовала себя так, когда смотрела на звезды. Когда бродила в Кабесуотере.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
Он ответил не сразу. А потом, заговорив, продолжал смотреть в бездну.
– Я объездил весь мир. Каждый год я бывал более чем в одной стране. Европа, Южная Америка… самые высокие горы, самые широкие реки, самые красивые деревни. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться. Я говорю это просто потому, что пытаюсь понять, каким образом, повидав столько мест, я нашел лишь одно, которое кажется мне домом. Только здесь я чувствую себя хорошо. И поскольку я хочу выяснить, действительно ли я принадлежу Генриетте и в чем…
– …тебе больно, – договорила Блу.
Ганси повернулся к девушке, и глаза у него сверкнули. Он молча кивнул.
«Почему, – мучительно подумала она, – почему это не мог быть Адам?»
Она сказала:
– Если выяснишь, поделишься со мной?
«Он умрет, Блу, не надо…»
– Не знаю, суждено ли нам это выяснить, – ответил Ганси.
– О, мы выясним, – сказала Блу яростно, пытаясь подавить зародившееся в ней чувство. – Если не ты, то я.
Ганси спросил:
– Если узнаешь первой, скажешь мне?
– Естественно.
– Джейн, в этом свете… – начал он. – Ты… Господи. Боже мой. Надо привести голову в порядок.
Он резко распахнул дверцу и вылез, ухватившись за крышу, чтобы побыстрее выбраться. Ганси обошел машину сзади, теребя рукой волосы.
Стало тихо. Блу слышала гудение ночных насекомых, пение лягушек, медленное щебетание птиц, которым не стоило высовываться. Остывающий мотор то и дело издавал легкий шум, похожий на дыхание. Ганси не возвращался.
Не сразу нашарив в темноте ручку, она тоже открыла дверь. Ганси стоял, прислонившись к заднему бамперу и скрестив руки на груди.
– Прости, – сказал он, не глядя на Блу, когда она прислонилась к машине рядом с ним. – Это было грубо.
Блу придумала сразу несколько фраз в качестве ответа, но ни одной из них не смогла выговорить вслух. Она чувствовала себя так, как будто в ней поселилась ночная птица, которая ворочалась и трепыхалась каждый раз, когда Блу дышала.
«Он умрет, это будет больно…»
Но она притронулась к его шее, в том месте, где ровно подстриженные волосы касались воротника рубашки. Ганси не двигался. Кожа у него была горячая, и Блу ощущала слабое, очень слабое биение пульса у себя под пальцем. С Ганси было совсем не так, как с Адамом. Ей не приходилось думать, что делать. Руки сами всё знали. Так она ДОЛЖНА была чувствовать себя с Адамом. Не столько разыгрывание роли, сколько заранее определенный вывод…
Ганси закрыл глаза и подался к ней – чуть-чуть, – так что ладонь девушки плоско легла на его шею, а пальцы растопырились от уха до плеча.
Блу почувствовала, что меняется. «Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь».
Он поднял ее руку – осторожно и торжественно, как в танце. И поднес к губам.
Девушка застыла. Замерла. Сердце у нее не билось. Она не моргала. Не могла сказать «не целуй меня». Не могла даже сказать «нет».
Ганси просто прислонился щекой и краем губ к костяшкам ее пальцев, а потом вернул руку Блу на место.
– Я помню, – сказал он. – Не буду.
Кожа у нее горела от прикосновения его губ. Бьющееся, как птица, сердце всё дрожало и дрожало.
– Спасибо, что запомнил.
Он окинул взглядом долину.
– Ох, Джейн.
– «Ох, Джейн» – что?
– Адам не хотел, чтобы я это делал, да? В тот вечер, в «Нино», он просил меня не подзывать тебя к нашему столику, даже не пытаться. Мне пришлось уговаривать его. А потом я выставил себя таким идиотом… – Ганси повернулся к ней. – Что ты думаешь?
Блу посмотрела на него.
«Что я встречалась не с тем. Что сегодня я без всякой причины погубила Адама. Что я вовсе не такая благоразумная…»
– Я подумала, что ты придурок.
Ганси любезно произнес:
– Спасибо за прошедшее время.
И добавил:
– Я не могу… мы не можем так с ним поступить.
В ее душе шевельнулось нечто зазубренное.
– Я не вещь, которой можно владеть.
– Нет. Господи. Ну конечно нет. Но ты же понимаешь, что я имею в виду.
Она понимала. И он был прав. Они не могли поступить так с Адамом. В любом случае Блу не следовало поступать так с собой. Ее груди, губам и голове это не принесло пользы.
– Жаль, что тебя нельзя поцеловать, – продолжал Ганси. – Потому что я бы попросил лишь об одном поцелуе. Под вот этим всем… – он помахал рукой, указывая на звезды. – И мы бы никогда больше об этом не говорили.
Они могли поставить точку.
«Я хочу чего-то большего».
Блу ответила:
– Давай притворимся. Всего разок. И больше никогда не будем об этом говорить.
Каким странным, изменчивым человеком был Ганси. Тот Ганси, который повернулся к ней теперь, совершенно не напоминал того высокомерного юношу, которого она некогда встретила. Без всяких колебаний Блу обвила его шею руками. Кем она была? Девушка как будто вышла за рамки собственного тела. Поднялась выше звезд. Ганси наклонил голову – сердце Блу вновь начало кружиться – и прижался щекой к ее щеке. Он не коснулся губами ее кожи, но Блу чувствовала на лице горячее и неровное дыхание. Губы Блу были так близко к подбородку Ганси, что она даже ощущала на нем пробивающуюся щетину. Мята, воспоминания, прошлое и будущее… девушке казалось, что она уже делала это когда-то – и ей не терпелось повторить.
«Помогите, – подумала она. – Помогите, помогите, помогите».
Ганси отстранился. И сказал:
– И мы никогда не будем об этом говорить.
52
Тем вечером, после того как Ганси уехал с Блу, Ронан достал из нестираных джинсов зеленую таблетку от Кавински и забрался в постель. Полулежа в углу, он протянул одну руку Бензопиле, но та не обратила на него внимания. Она стянула печенье и теперь деловито громоздила на него разный хлам, чтобы Ронан точно не отнял добычу. Хотя она то и дело поглядывала на протянутую руку хозяина, но делала вид, что ничего не замечает, добавляя к груде вещей, под которыми скрывалось печенье, крышечку от бутылки, конверт и носок.
– Бензопила, – позвал Ронан.
Не резко, но вполне конкретно.
Узнав этот тон, птица подлетела к кровати. Она не очень любила, когда ее ласкали, но тем не менее повернула голову налево и направо, когда Ронан легонько погладил маленькие перышки по обе стороны клюва. Сколько энергии понадобилось, чтобы создать эту птицу? Насколько больше нужно, чтобы забрать из сна человека? А машину?
У Ронана загудел мобильник. Он наклонил его к себе, чтобы прочитать на экране сообщение:
твоя мама звонит мне после того как мы проводим день вместе
Ронан бросил телефон на одеяло. Обычно, видя на экране имя Кавински, он чувствовал странную безотлагательность, но только не сегодня. Не после всех этих часов, проведенных с ним. Не после того, как он приснил «Камаро». Сначала нужно было всё это осмыслить.
спроси что я увидел во сне в первый раз
Бензопила с раздражением клюнула гудящий мобильник. Она многому научилась у Ронана. Он покатал на ладони зеленую таблетку и подумал, что сегодня ничего не станет выносить из сна. Он узнал, какой вред они причиняли силовой линии. Но это не значило, что он не мог выбрать тему.
моя любимая подделка это Прокопенко
Ронан сунул таблетку обратно в карман. Ему было тепло, сонно и просто… хорошо. В кои-то веки. Сон не казался запрятанным в сознании оружием. Ронан знал, что может показать себе во сне Амбары, если постарается, но ему не хотелось видеть то, что существовало в реальности.
я сожру тебя живьем чувак
Ронан закрыл глаза. Он подумал: «Мой отец. Отец. Отец».
Когда он открыл глаза, вокруг вздымались старые деревья. Небо над головой было черным и полным звезд. Пахло дымом орешника и самшитом, семенами и лимонным моющим средством.
Его отец сидел в угольно-черном «БМВ», который приснил много лет назад. Он походил и на Ронана, и на Диклана, и на Мэтью. Красивый дьявол, у которого один глаз был цвета обещания, а другой – цвета тайны. Увидев сына, Ниалл опустил окно.
– Ронан, – сказал он.
Судя по всему, он хотел сказать: «Ну наконец-то».
– Папа, – ответил Ронан.
Он хотел сказать: «Я скучал по тебе». Но он скучал по Ниаллу Линчу, сколько помнил себя.
На отцовском лице появилась улыбка. У него была самая широкая улыбка в мире, и он подарил ее младшему сыну.
– Ты всё понял, – сказал он и поднес палец к губам. – Помнишь?
Сквозь открытое окно «БМВ», который принадлежал Ниаллу Линчу, а теперь Ронану, доносилась музыка. Летучий мотив, исполняемый на ирландских волынках, растворялся среди деревьев.
– Знаю, – ответил Ронан. – Скажи мне, что ты имел в виду в завещании.
Отец произнес:
– T’Libre vero-e ber nivo libre n’acrea. Данное завещание остается основным документом, если только не будет создан новый.
– Это лазейка, – объяснил он. – Лазейка для воров.
– Это ложь? – уточнил Ронан.
Потому что Ниалл Линч был самым большим лжецом в семье и передал эту способность старшему сыну. Между ложью и тайной не такая уж большая разница.
– Я никогда не лгал ТЕБЕ.
Отец завел мотор и медленно улыбнулся Ронану. Что у него была за улыбка, что за яростные глаза… что он был за существо. Он приснил себе и жизнь, и смерть.
Ронан сказал:
– Я хочу вернуться.
– Тогда не сдавайся, – потребовал отец. – Теперь ты знаешь как.
Ронан знал. Потому что Ниалл Линч был лесным пожаром, приливной волной, автокатастрофой, падающим занавесом, ревущей симфонией, катализатором Большого Взрыва.
И всё это он передал среднему сыну.
Ниалл Линч сжал руку Ронана. Мотор ревел; Ниалл держал сына за руку, а ногу уже поставил на педаль газа, собираясь ехать куда-то в другое место.
– Ронан, – проговорил он.
И это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Проснись».
Когда в доме наступила тишина, Блу легла и натянула одеяло на лицо. Спать не хотелось. Из головы не выходили безжизненное лицо Адама, Ронан, доставший «Камаро» из ниоткуда и дыхание Ганси у нее на щеке.
Затем мозг уцепился за воспоминание о мяте и превратил его в воспоминание о Ганси – такое, которое принадлежало ей одной: самый первый раз, когда они увиделись. Не в «Нино», когда он от имени Адама пригласил ее на свидание, а в ту ночь на церковном дворе, когда мимо нее шли духи мертвых. Один год… максимум, которым они располагали. Все эти люди должны были умереть к следующему Дню святого Марка.
Блу впервые в жизни увидела дух – юношу в школьном свитере, с забрызганными дождем плечами.
«Как тебя зовут?»
«Ганси».
Она не могла об этом забыть.
Внизу вдруг сердито зазвучал голос Каллы:
– Я к черту сломаю эту штуку сама, если снова увижу, что ты ею пользуешься!
– Тиранка! – выпалила Мора в ответ.
Голос Персефоны что-то дружелюбно заворковал – слишком тихо, чтобы расслышать.
Блу плотно закрыла глаза. Она снова видела дух Ганси, одной рукой ухватившийся за землю. Она чувствовала его дыхание. Он касался ее спины…
Сон не приходил.
Неопределенное время спустя Мора легонько постучала пальцами по открытой двери.
– Ты спишь?
– Как всегда, – ответила Блу.
Мора забралась на узкую кровать. Она тянула подушку, пока Блу не сдвинула голову на несколько сантиметров. Затем Мора устроилась рядом. Мать и дочь лежали, как ложки в ящике шкафа. Блу снова закрыла глаза, вдыхая легкий аромат гвоздики, исходивший от Моры, и слабеющий запах мяты.
Через несколько минут Мора спросила:
– Ты плачешь?
– Немножко.
– Почему?
– Так, вообще грустно.
– Тебе грустно? Что-то случилось?
– Еще нет.
Читать бесплатно другие книги:
