Похитители снов Стивотер Мэгги

60

Ганси влетел в дом номер 300 на Фокс-Вэй, заметно опередив грозу. Он не стучал. Просто ворвался, когда Блу расшнуровывала кеды после очередной подработки – выгула собак.

– Джейн! – крикнул он.

У нее что-то оборвалось в животе.

– Блу!

И тогда она поняла, что случилась беда.

Ронан влетел следом за ним, и, если бы Блу недооценила ситуацию, глядя на Ганси, она бы всё поняла, глядя на Ронана. Глаза у него были дикие, как у загнанного в ловушку зверя. Остановившись, он ухватился рукой за косяк, и его пальцы поползли по нему вверх.

– Что случилось? – спросила Блу.

Они рассказали.

Некоторое время они рыскали в толпе, наблюдавшей за парадом, и безуспешно искали Мору либо Каллу. Они съездили к дому Кавински и обнаружили, что он пуст. А потом, ближе к вечеру, Блу показала им поле, где собирались местные любители автогонок. Именно там ежегодно проходила праздничная вечеринка Кавински. Казалось невероятным, что ни Ронан, ни Ганси никогда там не бывали. Казалось невероятным, что Блу, ученица самой обычной городской школы, знала о Кавински нечто особенное, чего не знали они. Но, возможно, эта часть жизни Джозефа Кавински вообще не имела отношения к Агленби.

Его вечеринки в честь Четвертого июля пользовались дурной славой.

Два года назад он, по слухам, где-то раздобыл настоящий танк, чтобы дать финальный залп салюта. Большой, серо-зеленый, с какими-то русскими надписями на боку. Это, конечно, было слухом и оставалось слухом, поскольку история заканчивалась тем, что Кавински взорвал танк. Блу знала старшеклассника, который уверял, что ему достался кусок обшивки.

Три года назад ученик средней школы, располагавшейся за три округа от Генриетты, получил передоз чем-то до тех пор невиданным в больнице. Впрочем, людей впечатлил не передоз, а то, что пятнадцатилетний Кавински уже тогда умел втягивать в свои игры людей, которые находились от него в сорока пяти минутах езды. Чисто теоретически – сколько шансов было умереть на вечеринке у Кавински?

Каждый год десятки машин ждали на стартовой черте. Никто не знал, откуда они брались и куда девались потом. Неважно, были ли у тебя права. Всё, что требовалось – умение давить на газ.

В прошлом году Кавински, по слухам, запустил фейерверк так высоко, что к нему домой явились представители ЦРУ. Блу считала эту историю сомнительной. Ясно же, что случившимся должно было заинтересоваться управление национальной безопасности.

В этом году в полумиле от стартовой черты стояли две «Скорые помощи» и четыре полицейских машины. Достаточно близко, чтобы поспеть вовремя. Достаточно далеко, чтобы не видеть происходящее.

Кавински был неприкасаем.

Гоночное поле – длинное, пыльное, окруженное холмами, – было уже забито, когда они приехали. Откуда-то доносилась музыка, оптимистичная и добродушная. Грили наполняли воздух запахом горящего угля и забытых сосисок. Никакого алкоголя видно не было. Не было и печально знаменитых машин, которые, по слухам, появлялись позже. Чуть поодаль старый «Мустанг» и «Понтиак» мерились силами, разбрасывая резину и пыль, под одобрительные крики зрителей, но их поединок казался до жути игривым и беззаботным. Толпились тут и взрослые, и дети. Ронан уставился на девочку с воздушным шариком в руке, как на какое-то удивительное существо.

Ей-богу, они ожидали чего-то другого.

Ганси стоял и с сомнением озирался.

– Ты уверена, что это тусовка Кавински?

– Еще рано, – объяснила Блу и тоже огляделась.

Она разрывалась между желанием быть узнанной кем-то из одноклассников и опасением, что ее заметят в компании ребят из Агленби.

– Да ему нечего тут делать, – сказал Ронан. – Ты ошиблась.

– Я не знаю, приехал он или нет, – огрызнулась Блу, – но место то самое. Вечеринка всегда здесь.

Ронан уставился на один из динамиков. Из него лилось нечто, что, по мнению Блу, называлось яхт-рок. Ронан был изрядно на взводе. Старшие оттаскивали с его пути ребятишек.

– Джейн говорит, место то самое, – повторил Ганси. – Значит, так и есть. Давайте искать.

И они принялись искать. По мере того как удлинялись вечерние тени, они пробирались сквозь толпу, спрашивали, где Кавински, и заглядывали за постройки на краю поля. Они не нашли его, но, когда вечер превратился в ночь, характер вечеринки слегка изменился. Первыми исчезли дети. Затем начали уходить взрослые, которых сменили подростки-старшеклассники. Стали появляться красные пластмассовые стаканчики. Яхт-рок становился мрачнее, глубже, непристойнее.

«Мустанг» и «Понтиак» исчезли. Какая-то девушка протянула Блу таблетку.

– У меня лишние есть, – пояснила она.

Нервные окончания, внезапно накалившись, словно вспыхнули под кожей. Блу покачала головой.

– Нет, спасибо.

Когда девушка протянула руку Ганси, он очень долго смотрел на нее, не сознавая, что это грубо. Всё это так разительно отличалось от привычного окружения Ричарда Ганси, что он лишился дара речи.

А потом Ронан выбил таблетку из руки девушки. Та плюнула ему в лицо и ушла.

Ронан медленно развернулся.

– Где ты, падла?

Зажглись прожектора.

Толпа взревела.

Динамики над головой заговорили по-испански. Громыхание басов отдавалось у Блу в ступнях. В небе прогремел настоящий гром.

Взревели моторы, и толпа подалась назад, чтобы пропустить машины. Все руки были воздеты в воздух. Люди прыгали, танцевали, радовались. Кто-то заорал:

– Боже, храни Америку!

На стартовую черту выехали десять белых «Мицубиси». Они были совершенно одинаковы – зияющие черные пасти, зазубренный нож на боку, огромные спойлеры. Один рванулся вперед и резко свернул, оставив за собой огромный клуб пыли. Она окутала машину целиком – не осталось ничего, кроме двух лучей, прорезающих серое облако.

Толпа обезумела.

– Это он, – сказал Ронан, расталкивая с пути подростков.

– Линч, – позвал Ганси. – Ронан! Задержись!

Но Ронан опередил его на несколько шагов. Он направлялся прямо к одинокой машине. Пыль рассеялась, и стало видно, что Кавински стоит на крыше.

– Давайте что-нибудь сожжем! – прокричал он.

Он щелкнул пальцами. Послышались шипение и вой, и внезапно первый фейерверк спиралью взмыл в хаотическую синеву, высоко над прожекторами. Кавински рассмеялся, громко и безумно.

– Имел я вас всех…

Он сказал что-то еще, но его слова затерялись за ревом музыки. Их заглушили басы.

– Мне это не нравится, – крикнул Ганси на ухо Блу.

Но никакого другого способа не было.

Они нагнали Ронана, когда он добрался до Кавински. Тот теперь стоял рядом с машиной. Что бы ни символизировало такое начало, выглядело оно неприятно.

– А, привет, – сказал Кавински с презрительной ухмылкой. Взглядом он нашел Блу и Ганси. – Это папочка. Дик, ты сегодня внезапно с девушкой? У Линча какие-то проблемы?

Ронан ухватил Кавински за горло – и в кои-то веки Блу порадовалась. Еще один фейерверк с визгом взмыл в черное небо. Мимо мелькнула молния.

– Где он? – спросил Ронан.

Это были не слова, а рык.

Кавински, казалось, ничто не смутило. Он указал на «Мицубиси» позади него, потом на другой, потом на третий, и произнес – слегка придушенным голосом:

– В машине. Или в той. Или в той. Или в той. Сам понимаешь. Они все выглядят одинаково.

Он ударил Ронана коленом в живот. Ахнув, тот разжал руки.

– Вот в чем штука, Линч, – продолжал Кавински. – Когда я сказал «со мной» или «против меня», я, в общем, не думал, что ты выберешь «против».

Блу подскочила, когда один из «Мицубиси», стоявших позади нее, сорвался с места – взвыл мотор, закружился дымок. Она пыталась представить, сколько сил понадобится, чтобы обыскать их все. Чтобы не терять из виду те, которые они уже остановили и осмотрели. Машины были одинаковые, с идентичными номерами. Буквы на табличках гласили: ВОР.

– Но в чем-то, – закончил Кавински, – так даже лучше. Ты знаешь, как я люблю взрывы.

Ронан сказал:

– Мне нужен мой брат.

– Сначала, – проговорил Кавински, разжав ладонь и показав зеленую таблетку, – спаси свою жизнь. Скоро вернусь, детка.

Он бросил таблетку на язык.

И через секунду вырубился – сначала рухнул на колени, затем привалился к машине. Блу и Ганси смотрели на его неподвижное тело, ничего не понимая. На руках у Кавински вздулись вены, жила на шее билась в такт с басами.

– Блин, – сказал Ронан и нырнул в машину. Открыв бардачок, он стал рыться в содержимом. Наконец он нашел то, что искал – еще одну зеленую таблетку. – Блин, блин.

– Что случилось? – спросила Блу.

– Он спит, – ответил Ронан. – И я не знаю, с чем он вернется. Ничего хорошего не будет. Блин, Кавински!

– Мы можем его остановить? – спросил Ганси.

– Только если убьете, – сказал Ронан и сунул таблетку в рот. – Найдите Мэтью. И выкатывайтесь отсюда.

61

Ронана бросило в сон. Когда он приземлился, до крови ободрав локти о землю, Кавински уже был там – пригнувшись и прикрывая лицо, он боролся с колючим кустарником. Деревья, которые Ронан так хорошо знал, нападали на него. Их ветви превратились в когти. Что-то в Кавински было не то и не так по сравнению с лесом вокруг. Словно сон отметил его как самозванца.

– По ходу, тайное место у нас одно и то же, – сказал Кавински и ухмыльнулся.

Лицо у него было исчерчено царапинами от шипов.

Ронан ответил:

– Сегодня никакого воровства не будет.

– Иногда, – сказал Кавински, оскалившись, – ты просто приходишь и берешь. Согласие необязательно.

Ветви задрожали над ними. Загремел и треснул гром, близко и по-настоящему, совершенно по-настоящему.

– Тебе необязательно это делать, – сказал Ронан.

– А ничего другого нет, чувак.

– Есть реальность.

Кавински рассмеялся.

– Реальность! Реальность – это то, что выдумывают для тебя другие.

– Реальность – это то, где другие живут.

Ронан вытянул руки.

– Что здесь есть, Кавински? Ничего! Никого!

– Только мы.

И в этих словах звучало неприятное понимание, еще усиленное сном. «Я знаю, кто ты такой», – некогда сказал Кавински.

– Этого недостаточно, – произнес Ронан.

– Не говори, как Дик Ганси, чувак. Не надо. Он тебе не пара. И не говори, что не думаешь в эту сторону. Я знаю твои мысли.

– Ганси для меня – нечто совсем другое, – возразил Ронан.

– Но ты не сказал, что не думаешь в эту сторону.

Ронан молчал. Гром рокотал у него под ногами.

– Нет. Не сказал.

– Тем хуже, старик. Ты и в самом деле всего лишь его собачка.

Но Ронана это ничуть не уязвило. Когда он думал о Ганси, то вспоминал про переезд на Монмутскую фабрику, про ночи, проведенные в товарищеской бессоннице, про летние поиски короля, про то, как Ганси заступался за него перед Серым Человеком. «Братья».

Ронан сказал:

– Жизнь – это не только секс, наркотики и машины.

Кавински встал. Колючие ветки захлестали его по ногам, цепляясь за штанины. Глаза под тяжелыми веками встретили взгляд Ронана, и Ронан вспомнил все те разы, когда они с Кавински смотрели друг на друга через окно машины. Какой он испытывал при этом тайный трепет. Уверенность, что Кавински не станет выслушивать от других, кто он такой.

Кавински произнес:

– Вот такая у меня жизнь.

Он посмотрел на деревья, а затем, вытянув руку, щелкнул пальцами, как в ту секунду, когда запускал первый фейерверк.

Лес завопил.

Ну или завопило то, что призвал Кавински. Этот крик отозвался в позвоночнике Ронана. Потом как будто кто-то резко зажал ему ладонью ухо. Воздух дрогнул. То, что приближалось, было огромным.

Деревья мерцали и плакали, гнулись и трепетали. Уже и без того истощенная линия иссякла и почернела. Ничего не осталось. Кавински высосал всё, чтобы создать своего зверя.

– Тебе необязательно это делать, – повторил Ронан.

Шар огня. Летучий взрыв. Дракон, костер, ад и зубы. Воплощенная в живое существо гибель «Мицубиси».

Приземлившись, оно широко раскрыло пасть и закричало. Раньше Ронан ничего подобного не слышал. Это было оглушительное шипение огня, заливаемого водой. На плечи Ронана дождем посыпались искры.

Он чувствовал, как это существо ненавидело его. Как оно ненавидело и Кавински. Как оно ненавидело весь мир.

Оно было очень голодным.

Кавински посмотрел на Ронана мертвыми глазами.

– Не отставай, Линч.

А потом он и дракон исчезли.

Кавински проснулся – и забрал зверя с собой.

Скорей.

Если бы Адам и Персефона не успели добраться до последнего места утечки, то не нашли бы его. Потому что, пока они стояли в темноте, глядя на огромное и гладкое искусственное озеро, линия затихла внутри Адама.

«Кавински», – немедленно подумал тот. Он знал это – точно так же, как брошенный с высоты предмет знает, что падает. Разумом и физически. Точно так же, как недавно понял, что у Ронана есть причина для спешки.

Он был прав.

Ронан нуждался в силовой линии. Немедленно. Время истекло.

Но силовая линия умерла, и Кабесуотер в душе Адама молчал. Остались только озеро, похожее на черное зеркало, машина, полная камней, и мешочек с картами, которые больше ничего ему не говорили.

– Что будем делать? – спросил он у Персефоны.

Вдалеке завыли фейерверки – угрожающе, как бомбы.

– А я не знаю.

Он ткнул рукой, указывая на карты.

– Вы ведь ясновидящая! Разве вы не можете взглянуть на карты? Без силовой линии они ничего мне не говорят!

Над головой прогремел гром; от облака к облаку метнулась молния. Силовая линия даже не трепетала. Кавински приснил нечто огромное, а Ронану не хватало энергии.

Персефона спросила:

– Ты маг или нет?

– Нет! – немедленно отозвался Адам.

В нем ничего не было. Линия умерла – и вместе с ней всё ИНОЕ в его душе.

– Магом меня делал Кабесуотер.

В глазах Персефоны отражалась неподвижная гладь озера

– Твоя сила, Адам, не связана с другими людьми. Или вещами.

Адам никогда в жизни не был сильным.

– Уметь что-то делать, обладая определенными предметами, и ничего не уметь, когда их нет, – это не значит быть магом, – продолжала Персефона. – Маг видит, что перед ним, и находит связи. Маг способен сделать волшебным что угодно.

Адам страстно пожелал, чтобы линия под ним пробудилась. Если бы он уловил хотя бы намек на энергию, то, возможно, понял бы, как оживить этот последний отрезок. Но силовая линия молчала. Мертво.

– Ну, – сказала Персефона – очень тихо и мягко. – Ты маг? Или нет?

Адам закрыл глаза.

Связи.

Он подумал о камнях, об озере, о грозовых тучах. О молнии.

Как ни странно, он вдруг подумал о «Камаро». О том, как они нуждались в аккумуляторе, просто чтобы доехать до дома.

In indigent…

Да.

Он открыл глаза.

– Мне нужен камень из машины, – сказал Адам. – Тот, последний.

Скорей.

– Адам? – спросил Ронан. – Это правда ты?

Потому что внезапно пейзаж изменился. Деревья сдвинулись вбок, трепеща ветвями, и вдруг показалось уродливое искусственное озеро, которое они недавно обнаружили с Ганси. Адам сидел на корточках на берегу, выкладывая какой-то замысловатый узор.

Настоящий Адам? Или иллюзия?

Адам внимательно взглянул на него. Он был такой же, как всегда, и в то же время другой.

– Линч, что Кавински увидел во сне?

– Огненную хрень, – ответил Ронан.

Ему нужно было проснуться. Лежа на земле, там, на поле, он бы не выжил.

Адам посмотрел себе за плечо и энергично зажестикулировал.

– Как победить эту тварь?

Ронан осторожно прощупал сон. Он казался тонким, как ниточка расплавленной карамели. Отсюда ничего нельзя было вынести…

– Никак. Здесь ничего нет.

Персефона подбежала к Адаму, держа в руках большой плоский камень.

– Что ты делаешь? – спросил Ронан.

– Чиню линию, – сказал Адам. – Начни что-нибудь придумывать. Постараюсь всё наладить к тому моменту, когда ты закончишь.

Ронан услышал далекий крик. Он доносился извне. Сон рушился вокруг него.

– Скорей, – велела Персефона.

Адам посмотрел на Ронана.

– Я знаю, что это был ты, – произнес он. – Я догадался. Насчет платы за жилье.

Он удержал взгляд Ронана на мгновение дольше положенного, пока у того не освободилось что-то внутри. Он уже хотел заговорить. Но тут Адам вскочил, выхватил у Персефоны камень и побежал к другому берегу.

– Давай, – сказала Персефона.

Ронан повернулся к дрожащим деревьям.

– Кабесуотер. Мне нужна твоя помощь. Тебе нужна моя помощь.

«Хищник, – прошептали деревья. – Грабитель».

Некогда было спорить.

– Я пришел не для того, чтобы красть! Ты хочешь спасти себя?

Тишина.

Чертов Кавински.

Ронан прокричал:

– Я – не он, слышишь? Я не такой. Черт возьми, ты же меня знаешь. И всегда знал. Разве ты не помнишь моего отца? Мы оба Грейуорены!

И тут наконец появилась Девушка-Сирота. Да. Она выглянула из-за ствола. Если она ему поможет, он сумеет забрать что-нибудь из сна. Хоть что-то. Ронан протянул к ней руку, но она покачала головой.

Vos estis unum tantum.

(«Ты – единственный».)

По-английски она добавила:

– Много воров. Один Грейуорен.

И в нем, наподобие грезы, возникло осознание. Многие способны делать сны реальностью, но мало кто умеет разговаривать со снами. Он должен был стать правой рукой Кабесуотера. «Разве ты не знал этого? – спросил Кабесуотер (но не словами). – Разве не знал с самого начала?»

– Прости, – сказал Ронан. – Я не знал. Ничего не знал. Мне пришлось всё выяснять самому, и на это ушла куча времени. Понимаешь? Пожалуйста, помоги. Я не справлюсь без тебя.