Сандро из Чегема Искандер Фазиль

– Это ты у него спроси, – говорит. – Приезжай через неделю, а я за это время все выясню. Еще два мешка орехов прихвати. Хорошие у вас орехи, сочные.

– Помоги, – говорю, – а за орехами дело не станет.

Через неделю приезжаю.

– Танцуй, – говорит адвокат, – я все уладил! Я поговорил с этими рабочими и сразу понял, кто они такие. Они выдавали себя за жителей Курска. Но я по их выговору сразу понял, что эти курские соловьи на самом деле кубанские казаки, сбежавшие от раскулачивания. Эндурского десятника они могли обмануть, но не меня, керченского еврея. Мы обо всем договорились, и они уже взяли свою жалобу назад.

Я от души поблагодарил его.

– Езжай, – говорит, – а в случае чего всегда обращайся ко мне. Чуть что – тряхни грецкий орех и приезжай!

И вот я еду домой, а сам про себя думаю: что за время, в котором стоим! Раньше казаки камчами били рабочих. А теперь казаки превратились в рабочих, и я как казак побил их камчой.

Вот так мы это дело тогда уладили, и теперь я возвращаюсь к машине, которую почти на этом же месте через сорок с лишним лет ударил пьяный тракторист. А сейчас вы сами подумайте, какое время прошло между тем первым трактором, который Тендел принял за российского буйвола, и этим трактористом, который своим трактором машины гробит. И при этом поет!

И вот, значит, ночь. Идет мокрый снег, а мы стоим на дороге и никак не можем оторвать крыло от колеса. Недалеко от этого места мы заметили огонек и решили пойти туда и попросить у хозяина лом.

Входим во двор. Навстречу с лаем собачонка, а потом и сам хозяин. Хозяин выпивший и нас в дом тащит, чтобы по стаканчику угостить. Еле отцепились. Но вот наконец он достал лом, зажег фонарь и пошел с нами к машине.

Втроем кое-как выправили крыло, сели в машину и поехали дальше. На обратном пути решили заехать в милицию и вместе с ней поймать этого бешеного тракториста. Километрах в десяти от этого села был маленький городок, и там, конечно, можно было найти милицию.

И вот мы с Кемалом приезжаем в село Анхара к этому человеку, с которым у меня было одно неотложное дельце. Я Кемала оставляю на кухне, а сам с хозяином поднимаюсь в дом, и там мы о своем деле как следует поговорили. Вам об этом не обязательно знать.

Спускаемся в кухню, и я вижу, мой Кемал сидит возле горящего очага и на вертеле жарит копченое мясо. Видно, давно жарит, потому что в кухне запах и с мяса жир капает на угли.

– Ты что делаешь? – говорю.

– Детство вспомнил, – отвечает Кемал, – люблю жарить мясо на вертеле. Хозяйка уговорила остаться. Поужинаем, выпьем, переночуем, а завтра поедем.

– Нет, – говорю, – никак нельзя. Ты забыл, что мы должны поймать этого негодяя, который с песней наехал на твою машину?

– Останемся, – мямлит Кемал, продолжая крутить вертел, – завтра найдем тракториста… Я чувствую – сегодня еще что-нибудь может случиться…

– Все, что могло случиться, уже случилось, – говорю, – вставай, едем!

Хозяин тоже уговаривает остаться, но я твердо держусь, и Кемал неохотно встает, отдает вертел с шипящим мясом хозяйке, натягивает на голову свою беретку, а сам глаз не сводит с дымящегося мяса.

– Ну тогда, – говорит хозяйка, – я вам дам это мясо на дорогу. Вы его пожарили, вы его и съедите!

– Спасибо, не откажемся, – говорит Кемал.

От нашего Кемала с ума можно сойти! Он считает, что, раз он живет на зарплату, все его обязаны обслуживать. Хозяйка сдергивает мясо с вертела в целлофановый мешочек, туда же кладет аджику и туда же кидает несколько головок лука. Хороший лук. Как яблоко, такой лук.

Этот мешочек, наполненный мясом и луком, Кемал аккуратно так укладывает за спиной заднего сиденья, как будто был в гостях у родственников, а не у людей, которых первый раз видит.

Едем назад. Снег перестал. Дорогу хорошо видно. Вдруг – впереди стоит «Волга», а рядом какой-то человек машет рукой, чтобы мы притормозили.

– Я буду с ним говорить, ты молчи, – предупреждаю Кемала.

Чтобы с эндурцем говорить, хорошая политика нужна. А Кемал этого не понимает. Или молчит или вываливает все как есть. Поравнялись. Вижу – машина наполнена людьми. Тот, что стоял возле машины, подходит к нам. За спиной охотничье ружье, а что в голове – понять трудно.

– Трактор «Беларусь» не встречали? – спрашивает.

– Нет, – говорю, – а что случилось? Он долго смотрит и ничего не отвечает.

– Что-нибудь случилось? – говорю.

– Ничего, – говорит, – трактор «Беларусь» ищем. Он к своей машине, а мы едем дальше.

– Почему не сказал? – спрашивает Кемал.

– Подальше от них, – говорю, – может, они ищут ненужных свидетелей.

Едем. Километров через пять снова встречная машина, и она останавливается возле нас.

– Трактор «Беларусь» не попадался? – кричит из окна водитель.

– Нет, – отвечаю и едем дальше.

– По-моему, – говорит Кемал, – это облава на трактор «Беларусь».

Точно! Кемал иногда правильно соображает. Конечно, они ищут этого тракториста, чтобы отомстить ему. Опрокинутые люди собрали своих родственников и теперь ищут этого дурака, а про свои машины забыли.

Едем. У самого выезда на трассу вдруг мне показалось, что я услышал тарахтенье трактора.

– Быстрей, – говорю, – он где-то близко.

– Откуда взял? – спрашивает Кемал, но скорость не прибавляет.

– Мотор слышал, – говорю, – быстрей!

– Нет, – говорит, – я ничего не слышал.

От этого Кемала с ума можно сойти! Как он мог услышать, когда глухой как мельник. Он, конечно, не совсем глухой, но глуховатый. Вечно уши прочищает, как будто от этого лучше будет слышать.

Минут через пять выезжаем на трассу, но здесь уже ни мотора не слышно, ни трактора не видно. И как раз возле трассы на этом месте с одной стороны улицы магазин, а с другой стороны – тракторный гараж, а рядом – сторожка и свет горит.

Я подхожу к воротам гаража. Они заперты, но главное, свежих следов нет, сюда он заехать не мог. Подымаемся в сторожку. Там железная печка горит, стол, а за столом два человека играют в карты. Ясно, что один из них сторож гаража, а другой сторож магазина.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Вы сторож магазина, – рукой на одного, – а вы сторож гаража, – рукой на другого.

– Правильно! – говорят они и вскакивают от удивления. А я правильно угадал, потому что сторож магазина должен был сидеть напротив окна, чтобы время от времени следить за магазином. Я их решил сразу оглушить, чтобы они от растерянности в дальнейшем правду говорили.

– У вас не хватает трактора «Беларусь», – говорю сторожу гаража.

Но этот подлец, оказывается, успел взять себя в руки.

– Нет, – говорит, – у меня все трактора на месте и ключ от гаража в кармане.

Не поддается. Тогда я ему все рассказываю, как было, но он все равно не поддается. Говорит – это был чужой трактор. Врет, конечно, больше здесь никаких гаражей нет.

Я поворачиваюсь уходить, а Кемал как сел у печки, так и сидит. Не двигается. Как будто я должен мстить за его машину.

– Что расселся, – говорю, – поехали в милицию!

Кряхтит, встает, вынимает из кармана беретку. Выходим. А у меня все еще сидит в голове шум этого тракторного мотора. Если я его в самом деле слышал, он далеко не мог уехать. Тогда где он? В этом месте рядом с улицей была большая поляна. Посреди поляны росли какие-то кусты. Кемал уже сел в машину.

– Подожди меня, – говорю, а сам иду через поляну. Только зашел в кусты – в трех шагах от меня трактор «Беларусь». Я на него смотрю, и он вроде на меня смотрит. Я молчу, он молчит. Темно. Человека не видно.

– Он здесь! – кричу и бегу к машине. А в это время трактор затарахтел, развернулся и давай удирать через поляну. Кемал включает мотор, и мы за трактором. Он уже проехал поляну, залез в кювет, я думал, он там застрянет, но нет, вывалился на проселочную дорогу. Мы за ним, но дорога такая плохая, что догнали только минут через пятнадцать. Сигналим, сигналим – не останавливается. А дорога все хуже и хуже. Наконец Кемал тормозит.

– Что, – говорю, – страшней «мессершмитта»?

– Да нет, – морщится Кемал, – жалко машину гробить… Он без милиции все равно не остановится.

Выезжаем на трассу и едем в милицию. Входим. Вижу, за барьером дежурный лейтенант. Грузин. Рядом его помощник. Мингрелец. А в углу сидит молоденькая женщина – пойманная проститутка. Я по-грузински рассказываю лейтенанту все, что с нами случилось. А Кемал в это время что делает? Облокотился о барьер и разговаривает с этой женщиной, как будто на бульваре с курортницей знакомится.

– Я знаю этого хулигана, – говорит лейтенант, – у него бездетный дядя. Местный агроном. Он его всегда выручает. Но на этот раз или я или он.

Лейтенант дает приказ своему помощнику ехать на поиски этого тракториста. Я окликаю Кемала, а он на меня не смотрит. Продолжая разговаривать с этой женщиной, достает из кармана беретку.

Едем. Работник милиции на своей машине, мы на своей.

– Как тебе не стыдно, – говорю, – на глазах своего дяди, на глазах у милиции разговаривать с районной проституткой?

– Она не проститутка, – нахально отвечает Кемал, – просто неопытная женщина попала в плохую компанию. Я хочу ей помочь на работу устроиться в нашу столовую.

И это он мне говорит! Как будто я его не знаю! Ладно, думаю, дома поговорим.

И вот мы часа два крутимся по проселочным дорогам, но нигде его нет. Тракторный след мы потеряли, когда он с дороги свернул на чайную плантацию. Мы уже решили выехать на трассу, как вдруг впереди нас прямо из оврага выползает трактор и летит. Мы за ним. Этот милиционер оказался храбрым парнем. Обогнал трактор, остановил машину и выскочил из нее с пистолетом в руке. И тут трактор остановился.

Подходим и видим – в тракторе сидят двое. Здоровый парень лет тридцати с вылупленными бычьими глазами, а рядом десятилетний мальчик.

– А ну вылезай! – приказывает милиционер. Но тот вцепился в руль и сидит. Тогда милиционер вместе с Кемалом с трудом выволакивают его из трактора. Как только вытащили, обмяк. Стоит и качается как осенний кабан, опьяневший от виноградных выжимок.

Милиционер вытащил из кабины литровую бутылку чачи, уже наполовину пустую.

Что оказалось? Оказалось, что этот тракторист решил подхалтурить и вспахал приусадебный участок одной вдовушки. За это она его накормила, напоила и еще домой дала литр чачи. А он взял ее мальчика покатать на тракторе. Уже в тракторе еще пол-литра чачи выпил и совсем взбесился.

Теперь нам надо ехать в милицию, а Кемал что делает? Ни один человек в мире не угадает, что Кемал будет делать через минуту. Он берет у этого милиционера бутылку, вынимает из кармана платок, обливает его чачей, ставит бутылку на землю и, повернувшись к фарам своей машины, начинает чистить свой пиджак. Милиционер ждет, преступник ждет, я жду, а он спокойно чистит свой пиджак, хотя если уж в мире что-нибудь нуждается в чистке, так это его беретка. У меня душа к горлу подошла.

– Что ты делаешь, – говорю, – другого места не нашел?

Спокойно продолжает чистить. А милиционер волнуется и правильно делает, потому что те, что ищут тракториста, могут наткнуться на нас, и тогда неизвестно что будет.

– Да я тут, – мямлит Кемал, – пока этого кабана вытаскивали из кабины, мазутом обмазался.

Наконец почистил пиджак, но, главное, послушайте, что дальше делает. Вообще, когда с Кемалом связался, или умирай от стыда, или умирай от смеха. Закрывает бутылку пробкой и несет в свою машину. Что ему в руки ни попадет, все тащит в свою машину. Слава богу, тут милиционер опомнился.

– Извините, – говорит, – но бутылка с чачей проходит как вещественное доказательство.

А Кемалу что? Не получилось сегодня, завтра получится. Я думаю, если сунуть ему в руки динамит, завернутый в газету, он его тоже потащит в свою машину. Он считает, что, раз он живет на зарплату, все его должны обслуживать.

Наконец садимся в машину и приезжаем в милицию. Там составили акт, и по этому акту тракторист должен был уплатить Кемалу тысячу рублей. Тракторист без слов подписал акт. А что ему. Платить все равно будет дядя.

– Сколько машин опрокинул? – спросил лейтенант.

– Четыре, – говорит тракторист.

– Признайся, если больше, – говорит лейтенант, – а то потом хуже будет.

– Клянусь дядей, четыре, – говорит тракторист.

– Другие убежали, – добавляет мальчик.

– Дорого твоему дяде обойдется это хулиганство, – говорит лейтенант, – но на этот раз ты сядешь в тюрьму… Или я уйду с работы…

Лейтенант задержал тракториста, а своему помощнику приказал отвезти мальчика домой и по дороге проверить все опрокинутые машины. Мы тоже поехали.

– По-моему, – говорю Кемалу, – ремонт тебе в тысячу рублей не обойдется.

– Ничего, – говорит Кемал, – у них денег куры не клюют… Лейтенант понял, что я на зарплату живу.

Только доезжаем до Орехового Ключа, и вдруг у поста останавливает милиционер. Подходит. Кемал открывает окно:

– В чем дело?

– Права, – говорит милиционер, пригибаясь к окну.

– А что я нарушил? – спрашивает Кемал.

– Пьяный сидишь за рулем, вот что нарушил. Кемал начинает хохотать.

– Смейся, смейся, – говорит милиционер.

– Я уже целую неделю в рот рюмки не брал, – говорит Кемал.

– Повезу на экспертизу, хуже будет, – говорит милиционер.

Ну, думаю, поздно едем, значит едем с пирушки, решил на нас деньги заработать. Но он не знает, что из Кемала деньги на тракторе «Беларусь» не вытянешь.

– Пожалуйста, поехали, – говорит Кемал и открывает заднюю дверцу. Милиционер уже просунулся, и тут я у него спрашиваю:

– Откуда ты взял, что он пьяный?

– От него водкой воняет, – говорит милиционер, – даже с дороги слышно.

И тут я понял, в чем дело.

– Стой, – говорю, – это не он, это его пиджак.

– При чем пиджак? – удивляется милиционер. Тут я ему рассказываю, как Кемал чистил свой пиджак, а он не очень верит и на закуску, которая за сиденьем лежит, одним глазом смотрит.

– Снимай пиджак, дай понюхать, – говорю Кемалу. Кемал хохочет и от смеха не может снять пиджак, а милиционер ждет. Кемал сунул ему пиджак. Милиционер понюхал его один раз, понюхал его второй раз и молча закрыл дверцу машины. Недоволен, что мы не попались.

Кемал надевает пиджак, и мы едем. Снова повалил снег, и впереди почти ничего не видно. А Кемал едет посреди шоссе. Я боюсь, что он столкнется со встречной машиной.

– Почему посередине дороги едешь, – говорю, – держись правой стороны.

– Покрышки, – бубнит Кемал и километра через два добавляет, – по краям шоссе колдобины…

– Что ты покрышки экономишь, – кричу ему, – когда такой снег идет! Столкнемся со встречной!

Надулся, но все же перешел на правую сторону. И только мы проехали метров двести, как вдруг из-за эвкалипта, стоявшего возле дороги, вываливается пьяный эндурец и падает почти прямо под колеса. Кемал нажимает на тормоза, мы выскакиваем, думаю, все – убили человека. Нет, шевелится. Весь рукав разодран до самого плеча. Он ударился о то крыло машины, которое раньше ударил трактор. Кемал все-таки молодец. Недаром летчиком был. Успел тормознуть.

Мы подняли пьяного, но он ничего сказать не может, мычит хуже Кемала. Я его растряс как следует, и он немножко пришел в себя.

– Ребята, – говорит, – довезите домой… Деньги дам сколько хотите…

– Деньги не надо, – говорю, – но где ты живешь?

– От шоссе, – говорит, – первый поворот направо и сразу мой дом.

Сажаем его в машину и едем. Он спит. Кемал свернул на повороте, и едем по проселочной дороге. Снег идет, почти ничего не видно. Наконец увидели первый дом. Толкаю нашего пассажира.

– Нет, – говорит, – мой дом дальше будет. Теперь я его все время толкаю, чтобы он не пропустил свой дом.

– Вот мой дом, – говорит он наконец и начинает рыться в кармане пиджака. А то, что рукав разорван до самого плеча, не видит. Мы, конечно, не дали ему заплатить и высадили его.

Разворачиваемся и снова выезжаем на трассу. А Кемал опять выехал на середину шоссе. Но я теперь ничего не говорю. Боюсь – опять пьяный под колеса попадет.

– Что такое, – удивляюсь я, – никогда не видел столько пьяных эндурцев.

– Наверное, у них сегодня какой-то праздник, – говорит Кемал.

– Нет, – говорю, – у них сегодня никаких праздников.

– У них, – спорит Кемал, – есть такие праздники, о которых ни один человек не знает.

Он меня учит эндурским праздникам, когда я пятьдесят лет живу с эндуркой.

– Слушай, – говорю, – нет у них сегодня никаких праздников. Просто распустились люди. Палку Большеусого забыли!

Кемал ничего не отвечает, и я уже думал, что он согласился со мной.

– У них, – вдруг повторяет он, – есть такие праздники, о которых ни один посторонний человек не знает.

– Какой, – говорю, – у них может быть праздник? Назови!

Молчит, молчит, а потом опять за свое.

– Может, праздник освобождения от турецких янычар, – говорит, – может, еще что…

Спрашивается, где турецкие янычары, а где наши эндурцы? Я с ума схожу, а он спокойно сидит за рулем, и только беретка торчит над ухом.

– Оставь янычар в покое, – говорю, – лучше следи за дорогой!

А он все едет посередине шоссе, и мы уже близко от города. И тут я вспомнил, что у въезда в Мухус открытый люк на шоссе и знак не успели выставить, чтобы шоферы опасность видели. Я это заметил, когда мы еще туда ехали. Хотел напомнить ему, но, думаю, сейчас опять начнет сравнивать со своей женой Галей или забудет к тому времени, когда подъедем. Решил – перед самым городом скажу. И тут я допустил ошибку. Забыл. И уже в пяти метрах вспомнил.

– Кемал! – кричу.

Он успел остановиться перед самым люком, но тут сзади нас ударяет машина, которая шла следом. Опять эндурцы?! Нет! Оказывается, за нами цугом шли три машины из Еревана.

Мы выходим. Водители ереванских машин тоже выходят. Теперь Кемалу заднее крыло подмяли и фонарь разбили. Заднее крыло тоже правое. Машину Кемала, как паралич, с одной стороны бьют.

Ругаемся. Они говорят, что мы слишком резко затормозили, а мы говорим, что они дистанцию не соблюдали. И это видно по следу от тормозов ереванской машины. Кемал требует деньги на ремонт, но этот водитель говорит, что мы виноваты. А как докажешь, что мы правы, когда нас двое, а у них три машины, наполненные ереванцами.

И тут, на наше счастье, подходит милицейский патруль. Два человека. Оказались абхазцы Один пошустрей, а другой тихий. Патрули все честно рассудили и сказали ереванскому водителю, что он должен заплатить за ремонт, иначе акт составят.

– Сколько? – наконец соглашается водитель.

– Сто пятьдесят рублей, – говорит Кемал.

Я вижу, он совсем во вкус вошел. Ясно, что на сто пятьдесят рублей его машину не испортили. Но Кемал такой. Раз он на зарплату живет, значит, его все должны обслуживать. А то, что он хорошую военную пенсию получает, не говорит.

Ереванский водитель начинает торговаться, говорит, что у него дальняя дорога в Россию, а денег мало. Какой же дурак поверит, что он в Россию едет без денег.

– Тут починки всего на пятьдесят рублей, – по-абхазски подсказывает милиционер. Тот, что был пошустрей, подсказывает.

– Что ты их деньги жалеешь, – по-абхазски ему отвечает Кемал, – у них полные багажники денег.

Наконец сторговались за сто рублей. Ереванский водитель злится, но деньги отдает. И видно, захотел к чему-нибудь придраться, потому что спереди подошел к нашей машине и увидел погнутое крыло.

– Вот видите, – кричит он милиционерам, – он ездить не умеет! Он уже с кем-то столкнулся.

Тот, что был пошустрей, подошел к нашей машине, карманным фонариком осветил крыло и что-то там долго завозился. Потом дает знак ереванским машинам, чтобы они проезжали, а нам дает знак, чтобы мы стояли. Ереванские машины уехали, а этот подошел к своему товарищу и начал с ним шептаться. Потом подходит к нам.

– Что у вас случилось в дороге? – спрашивает. Кемал начинает мямлить про трактор, но я чувствую, что милиционер ни одному слову не верит.

– Не трактор, – говорит, – вас ударил, а вы сбили человека. Сознайтесь, где это было. Если живой – окажем помощь. Если мертвый, суд разберется, кто виноват.

Тогда я добавляю, что трактор в самом деле был, но был и пьяный эндурец, который вывалился из-за эвкалипта прямо под колеса. Но, слава богу, он жив и мы его благополучно довезли до дому.

– Поехали, – говорит тот, что был пошустрей, своему товарищу, – мы должны убедиться, что он жив-здоров.

Теперь что делать? Они садятся, Кемал разворачивает машину, и вдруг тот, что был пошустрей, кричит:

– Стой!

– В чем дело? – спрашиваю.

– Да вы, оказывается, совсем пьяные, – удивляется он, – как это я сразу не заметил… Давайте я сяду за руль…

И тут я догадался, в чем дело. От пиджака Кемала вся машина чачей провоняла. Мы привыкли, а милиционер, конечно, заметил. Я ему объяснил в чем дело, но тот, что был пошустрей, не поленился, привстав, понюхал пиджак Кемала и тогда успокоился. А Кемал хохочет.

– Нюхайте мой пиджак и закусывайте, – говорит, – закуска у вас за спиной. Едем.

– Ты помнишь, где поворот? – спрашиваю у Кемала.

– Вроде бы, – мычит Кемал.

Опять повалил снег, и почти ничего не видно. Доезжаем до поворота и въезжаем на сельскую улицу. Света в домах нет, и черт его знает, где дом этого эндурца. Думаю, пропали на всю ночь, если его сейчас не найдем.

– Слушай, – спрашиваю у милиционера, – как ты догадался, что мы сбили человека?

– Извините, – говорит, – я уважаю ваш возраст, но это пока оперативная тайна. Закроем дело – скажу. Ладно, думаю, лишь бы мы нашли это дом.

– Кажется, здесь, – наконец говорит Кемал и останавливает машину.

Вылезаем и в темноте подходим к изгороди. Рядом калитка.

– Эй, хозяин! – кричу несколько раз. Лает собачонка, а людей не видно. Но вот в доме зажегся свет, и женский голос с крыльца:

– Кто там?

– Милиция, – говорю, – подойди сюда! Женщина вошла в дом и выходит с керосиновым фонарем в руке. Подходит. Пальто накинуто прямо на голову и из-под него глазами то на нас, то на милиционеров.

– Хозяин дома? – спрашивает тот, что пошустрей.

– Спит, – говорит женщина.

– Больше мужчин нет в доме?

– Дети есть, – говорит женщина и все время глазами из-под пальто то на милицию, то на нас, – а что случилось?

– Подыми мужа, – приказывает милиционер. Женщина не двигается. Старается понять, зачем ее мужа вызывают: может, подрался с кем-то? Но я все же не уверен, что мы нашли тот дом. Если не туда попали, придется всю ночь искать этого дурака.

– А что он сделал? – спрашивает женщина и продолжает стоять.

Тут Кемал не выдержал.

– Слушайте, – говорит, – милиция думает, что мы его переехали. Пусть посмотрит, что он живой.

Не верит. Думает – хитрим. Все же ставит фонарь на землю и идет за мужем. Подходят. Хоть сейчас он был в плаще, я его сразу узнал.

Все же мой Кемал молодец! Недаром он говорил, что во время войны по слепым полетам был первым в полку. А после войны он однажды несколько раз так низко пролетел над чегемской табачной плантацией, где люди работали, что мотыгой можно было его достать. Молодой был, играл!

– Вы знаете этих людей? – спрашивает милиционер.

Тот подымает к моему лицу фонарь – смотрит. Подымает к лицу Кемала – смотрит. Опускает фонарь и говорит:

– Первый раз вижу!

Тут Кемал начинает хохотать. Дуралей, нашел время для смеха! Я спокойным голосом объясняю этому человеку, как он стоял под эвкалиптом, как упал под машину и как мы его привезли. Он слушает, делая вид, что трезвый, хотя, правда, немножко протрезвел. Как только я кончил, он заговорил, заблеял как козел на скале, не останавливается.

– Даю показания, – говорит, – ничего не совпадает!

Я сегодня был в гостях в доме моей двоюродной сестры. Хлеб-соль принял! Мы съели хрустящий поросенок! Мы съели жирный индюшка! Мы выпили! Хорошо выпили! Крепко выпили, честно скажу! А потом муж моей двоюродной сестры посадил меня на свои «Жигули» и культурно привез домой. А под эвкалиптом я вообще не мог стоять, потому что ненавижу эвкалипт. Запах не переношу. Если даже мертвого меня вот так поставят к эвкалипту, я и мертвый оттолкнусь от него, до того ненавижу!

Вот такие глупости говорит и многие другие. Кемал хохочет, а милиционеры не знают, кому верить.

– Вот ты оттолкнулся, – говорю, – и попал под нашу машину.

– Извините, папаша, – говорит, – я пить пью, но падать не падаю. Такой характер имею!

Я уже хотел предложить милиционерам сделать внезапный обыск в доме этого человека, чтобы найти пиджак с разорванным рукавом, как доказательство, но тут жена его нас выручила.

Все это время она из-под своего пальто смотрела то на нас с Кемалом, то на милиционеров, то на своего мужа и старалась сообразить, не собираемся ли мы сделать ему что-нибудь плохое. В конце концов сообразила и взорвалась как бомба.

– Пьяница! Пьяница! – закричала она на своего мужа – Если все было так хорошо, костюм-пиджак кто порвал?! Костюм пиджак где порвал, пьяница?!

– Какой костюм-пиджак? – растерялся он.

– Новый костюм-пиджак, пьяница! – крикнула она. – Лучше бы тебя эта машина совсем убила!

– Принеси пиджак, – приказал милиционер. Женщина уходит, продолжая ругать мужа, и приносит пиджак. Тот, что был пошустрей, берет пиджак, просит женщину приподнять фонарь и, достав из кармана маленький кусок материи, сравнивает его с пиджаком. Теперь я понял, почему он так долго возился у крыла нашей машины.

– Все в порядке, – говорит милиционер и кидает пиджак хозяину, – пьянство тебя рано или поздно загубит!

Тот поймал пиджак, смотрит на рукав и не знает, что сказать. Только мы к машине, он к нам.

– Ради моей жизни, – говорит, – ви расход имели!

Ради моей жизни – ви приехали сюда! Неужели в моем доме по стаканчику не випите!

– Поздно! Поздно! – прикрикнул на него милиционер, и мы уехали.

На обратном пути мы уже по-дружески разговариваем с милиционерами, мажем мясо аджикой и луком хрустим. В селе Анхара как яблоки такой лук. Хорошо идет, потому что все мы проголодались за эту ночь.

Кемал, конечно, тоже свое не упустил, хотя и сидел за рулем.

– Эх, – говорит он, – как бы нам сейчас та бутылка с чачей пригодилась.

Узнав все подробности наших приключений, тот, что был пошустрей, сказал своему напарнику: