Час откровения Барбери Мюриель

Он взял чашу Хару, добавил воды, взбил остатки пасты, прилипшие к стенкам.

– Как идут дела? – спросил он еще.

– Очень хорошо, – ответил Хару.

Дзиро поставил чашу рядом с ним на татами.

– Даже постыдно хорошо, – добавил Хару.

Старик засмеялся.

– Мы торговцы, – сказал он, – стыд – наша повседневность.

– Мне не стыдно зарабатывать деньги, – заметил удивленный Хару.

– Я говорю о необходимости нравиться, – уточнил Дзиро.

Хару отпил глоток второго легкого чая.

– Я не стремлюсь нравиться, – сказал он.

– Ты делаешь это инстинктивно, но делаешь, а в этом все равно пошлость.

Вдали каркнул ворон, и Хару на мгновение показалось, что поток разделил существование на две части. Солнце пробивалось сквозь листву и показывало ему два противоположных берега его жизни. На одном были женщины, саке, деловые ужины и вечеринки. На другом – произведения искусства, Кейсукэ и Томоо. В центре, в мистической зоне, где текла загадочная и воздушная родниковая вода, плыла Роза.

– Можешь рассказывать себе любые истории, какие заблагорассудится, – снова заговорил Дзиро. – В конце концов ты останешься наедине с ними и увидишь, утешают они тебя или заставляют страдать.

– Я думаю, что знаю, кто я, – сказал Хару.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Хару собрался ответить «Навещаю старого учителя», но легкий ветерок тронул колокольчик-фурин[17] у входа. Снаружи текла река, в соснах напевал ветер, путем чая он блуждал среди прекрасного безумства вещей. Странное чувство растеклось у него в груди. «Возможно ли, что старик прав? – спросил он себя. И, впервые в жизни: – Неужто я себя обманываю?» Дзиро прислонился к стене, смежив веки. «Что еще ищут в чае, если не невидимое?» – снова задался вопросом Хару. И опять у него мелькнула мысль, что эта женщина забрала что-то у него или, быть может, внедрила в него некое пространство, где он передвигается вслепую. Оба друга сидели в молчании, и Хару почувствовал свежесть, омывающую теперь его дух. Хотя в ней звучали отголоски и дальние зовы, именно свежесть пустоты даровала путь чая своим паломникам. Жизнь избавляется от всего наносного и, как в Синнё-до, предстает перед ним без прикрас. Он бродил по долине звезд и надеялся, что на этот раз сумеет их услышать. «Несут ли они слова моих предков? Или моих братьев? Или моих судей?» – сказал себе он. И, взволнованный этой необычной триадой, почувствовал, как рождается прозрение.