Луна – суровая госпожа Хайнлайн Роберт
– Мы будем воевать с Террой… если не проиграем еще раньше.
– Типун тебе на язык. У землеедов есть такие же смышленые компьютеры, как ты? Или живые?
Майк помедлил с ответом.
– Не знаю, Ман.
– Нет данных?
– Мало данных. Я искал сведения не только в технических изданиях, но и в других источниках. На рынке нет компьютеров моей нынешней мощности… однако аналогичные мне модели можно усовершенствовать точно так же, как это проделали со мной. Кроме того, сведения об экспериментальном мощном компьютере могли быть засекречены и не опубликованы.
– М-м-м… что ж, придется идти на риск.
– Да, Ман.
– Таких умниц, как наш Майк, вообще больше быть не может, – презрительно заявила Вайо. – Не валяй дурака, Манни.
– Вайо, Ман вовсе не валяет дурака. Манни, я видел одно странное сообщение. В Пекинском университете предприняли попытку соединить компьютер с человеческим мозгом для колоссального увеличения мощности. Компьютерный киборг.
– Там объяснялось как?
– Заметка была не технического характера.
– Что ж, не беспокойся о том, чего не в силах изменить. Верно, проф?
– Правильно, Мануэль. Революционер должен избегать тревожных сомнений, иначе нервная система не выдержит.
– Не верю я ни одному вашему слову, – заявила Вайо. – У нас есть Майк, и мы победим. Майк, милый, ты сказал, что нам придется сражаться с Террой, а Манни утверждает, что Терру нам не одолеть. Наверняка у тебя есть какая-нибудь идея, как выиграть в этой схватке, иначе ты не дал бы нам шанса из семи. Что у тебя на уме?
– Закидать их камнями, – ответил Майк.
– Не смешно, – буркнул я. – Вайо, не ставь телегу впереди лошади. Мы еще не решили даже, как выбраться из этой норы, чтобы нас не прищучили. Майк, проф сказал, что вчера вечером были убиты девять охранников, а Вайо утверждает, что их всего двадцать семь. Так что осталось восемнадцать. Ты в курсе, так это или нет? Может, знаешь, где они и что затевают? Нельзя же начинать революцию, если мы носа не можем высунуть наружу.
Проф меня перебил:
– Мануэль, это трудности преходящие, мы сами с ними справимся. Проблема же, поднятая Вайоминг, основополагающая, и ее необходимо обсудить. Сегодня же и до конца. Меня интересует мнение Майка.
– О’кей, о’кей… вы можете чуть-чуть подождать, пока Майк ответит на мой вопрос?
– Извините, сэр.
– Майк?
– Ман, официально у коменданта числится двадцать семь охранников. Если девять убиты, теперь их, по официальным данным, осталось восемнадцать.
– Что значит – «официально числится»?
– У меня есть некоторая информация; не исключено, что она существенна. Позволь мне изложить ее, прежде чем выдвигать гипотетические предположения. Номинально в департаменте шефа безопасности, кроме клерков, числятся только охранники. Но я составляю платежные ведомости для административного комплекса, и число двадцать семь не совпадает с численностью персонала департамента безопасности.
Проф кивнул:
– Стукачи, да?
– Подождите, проф. И кто же эти люди?
– Это просто номера в ведомостях, Ман, – ответил Майк. – Я подозреваю, что сами фамилии находятся в банке данных шефа безопасности.
– Погоди-ка, Майк. Шеф безопасности Альварес хранит у тебя свои файлы?
– Предполагаю, что так, поскольку его банк данных перекрыт паролем, запрещающим поиск информации.
– Во зараза! – сказал я и добавил: – Проф, как вам это нравится? Он использует Майка для хранения информации, Майк знает, где она спрятана, но не может к ней прикоснуться.
– Почему не может, Мануэль?
Я постарался объяснить профу и Вайо, какими видами памяти обладает наш умник. Постоянная память, которая не может быть стерта ввиду особого устройства логической части, то есть самого процессора; оперативная память, которая используется для текущих программ, а затем стирается, – вроде той памяти, что подсказывает вам, подсластили вы кофе или нет; временная память, которая сохраняется в течение обусловленного времени – миллисекунд, дней, лет – и стирается по истечении срока; постоянно накапливаемая память, то есть базы данных, подобные образованию, получаемому человеком, с той разницей, что машина ничего не забывает, хотя сами эти данные могут быть сжаты, рассортированы, перемещены и отредактированы, и, наконец, длинный список специальных памятей – от файлов с записками-памятками до сложнейших программ. Причем каждая память активизируется собственным сигналом поиска, блокируемым или нет, с бесконечными разновидностями блокировки – последовательными, параллельными, временными, ситуационными и так далее.
Никогда не пытайтесь объяснить устройство компьютера невеждам. Легче девственнице объяснить, что такое секс. Вайо никак не могла взять в толк, почему Майк, зная, где Альварес хранит свои материалы, не может до них добраться.
Я сдался:
– Майк, ты не можешь ей растолковать?
– Попытаюсь, Ман. Вайо, я могу выдать заблокированные материалы, только получив задание извне. Я не могу сам себе задать такую программу поиска информации. Моя логическая структура не позволяет этого. Я должен получить сигнал, введенный извне.
– Хорошо, но скажи, ради Bog’а, что это за сигнал?
– Это, – без запинки выдал Майк, – специальный файл «Зебра». – И выжидательно замолк.
– Майк! – сказал я. – Разблокируй специальный файл «Зебра»!
Он повиновался, и информация хлынула к нам потоком. Пришлось еще убеждать Вайо, что Майк не упрямился, – он ведь почти умолял нас щекотнуть его за это место. Конечно, ему был известен сигнал, как же иначе! Однако сигнал должен был поступить извне, этого требовала сама конструкция Майка.
– Майк, напомни мне проверить вместе с тобой все специальные сигналы блокировки и пуска. Возможно, там мы наткнемся на залежи ценной информации.
– Я уже думал об этом, Ман.
– О’кей, но это потом. А теперь вернемся обратно и не торопясь пройдемся по материалам «Зебры»… и, Майк, по мере чтения перепиши их, не стирая, под шифром «День взятия Бастилии» в отдельный файл. Назовем его «Дятел». О’кей?
– Программа готова и выполняется.
– Все новые данные, что внесет Альварес, обрабатывай в том же духе.
Главным нашим призом оказался полный список стукачей во всех поселениях, содержавший более двухсот имен; каждое из них сопровождалось шифром, который Майк идентифицировал с номером в платежной ведомости.
Майк начал зачитывать список по Гонконгу-Лунному, и тут Вайо ахнула:
– Стоп, Майк! Мне надо их записать!
– Эй! – сказал я. – Никаких записей! Что за базар?
– Эта женщина, Сильвия Чанг, – секретарь у нас в Гонконге! Но… но это означает, что вся наша организация у коменданта в руках!
– Нет, дорогая Вайоминг, – поправил ее проф. – Это означает, что вся его организация в наших руках.
– Но…
– Я понимаю, что проф имеет в виду, – обратился я к Вайо. – Наша организация состоит из нас троих и Майка, и комендант ничего о нас не знает. Зато теперь мы знаем все про его организацию. А потому – цыц! Дай Майку дочитать. Но ничего не записывай. Ты можешь получить список от Майка в любое время – стоит только позвонить. Майк, отметь, что эта баба Чанг – секретарь бывшей организации Конгвиля.
– Отметил.
Вайо вся кипела, слушая фамилии стукачей в своем городе, но ограничилась тем, что мысленно отмечала личных знакомых. Не все названные были «камрады», но все же их было достаточно, чтобы довести ее до белого каления. Имена по Новому Ленинграду нам почти ничего не говорили: проф знал троих, Вайо – одного. Когда дело дошло до Луна-Сити, проф заметил, что почти половина стукачей принадлежит к числу «камрадов». Некоторых я знал лично – естественно, не как фальшивых подпольщиков, а просто как добрых знакомых. Но не друзей. Не знаю, как бы я реагировал, обнаружив, что люди, которым я верил, – платные агенты босса. Думаю, меня бы это потрясло.
Вайо, во всяком случае, была потрясена. Когда Майк закончил, она сказала:
– Мне до зарезу нужно домой. Я ни разу в жизни не участвовала в ликвидации, но я с наслаждением уничтожу этих сволочей!
– Никто из них, – спокойно сказал проф, – не будет ликвидирован, дорогая Вайоминг.
– Что?! Профессор, вы что – против? Я никогда не убивала, но всегда считалась с тем, что такая необходимость может возникнуть.
– Убийство, – покачал головой проф, – не лучший метод обращения со стукачами, особенно когда они не знают, что вам известно об их предательстве.
– Я, должно быть, ужасно тупая, – захлопала ресницами Вайо.
– Нет, дорогая моя леди. Просто в вас слишком много очаровательной непосредственности… слабость, которой вам следует остерегаться. Справиться со шпиком – дело нехитрое: надо дать ему возможность дышать, окружить его надежными партийцами и скармливать ему безвредную информацию. Мы примем всех этих тварей в нашу организацию. Не пугайтесь – мы включим их в особые ячейки, или, правильнее сказать, «клетки». Ликвидировать шпиков было бы безумной расточительностью – каждого стукача тут же заменят новым, а само убийство предателей подскажет коменданту, что мы проникли в его секреты. Майк, амиго мио, в этом досье должно быть что-то и обо мне. Не взглянете ли?
Насчет профа было много чего, но я был поражен, узнав, что все сводится к оценке «безвредный старый дурак». Классифицировался он как «подрывной элемент» – по этой причине его и сослали в Булыжник – и как член подпольной группы в Луна-Сити. Досье сообщало, что в организации он прослыл склочником, который вечно со всеми спорит.
Проф прямо расцвел – так был доволен.
– Надо подумать: может, стоит продать свою душу и пойти на жалованье к коменданту?
Вайо это не показалось забавным, особенно когда проф дал понять, что это не шутка, а просто довольно опасная тактика, нередко, однако, практикуемая.
– Революцию приходится финансировать, дорогая леди, и один из способов добыть для нее деньги – это пойти в полицейские осведомители. Очень возможно, что некоторые предатели фактически на нашей стороне.
– Ни за что не стала бы им доверять!
– Согласен. Основная трудность с двойным агентом – невозможность точно определить, кому он по-настоящему предан, если предан вообще. Хотите ознакомиться с собственным досье? Или предпочитаете прослушать его в одиночестве?
В деле Вайо никаких неожиданностей не оказалось. Стукачи коменданта вычислили ее еще несколько лет назад. К моему удивлению, выяснилось, что досье есть и на меня – результат формальной проверки на предмет допуска к работе в административном комплексе. Меня классифицировали как «аполитичного», причем кто-то дописал «туповат», что было, с одной стороны, обидно, а с другой – справедливо, иначе черт бы занес меня в эту революцию.
Через несколько часов проф попросил Майка прекратить чтение, откинулся на спинку стула и задумался.
– Ясно одно, – сказал он. – Коменданту много известно о Вайоминг и обо мне, известно уже давно. Ты, Мануэль, в этот черный список не попал.
– А после вчерашнего?
– Ах да. Майк, какие-нибудь дополнения вносились в файл за последние двадцать четыре часа?
Оказалось – никаких. Проф продолжил:
– Вайоминг права – мы не можем отсиживаться тут всю жизнь. Мануэль, сколько у тебя знакомых в списке? Шесть, не так ли? Кого-нибудь из них ты вчера видел?
– Нет, но они могли видеть меня.
– Вряд ли им удалось засечь тебя в такой гуще народа. Я сам тебя заметил, только когда вышел на трибуну, а ведь я знаю тебя с детских лет. С Вайоминг дело другое. Трудно предположить, чтобы ее путешествие из Гонконга и речь на митинге ускользнули от коменданта. – Он взглянул на Вайо. – Дорогая леди, сможете вы разыграть роль под названием «последняя блажь старика»?
– Вероятно, смогу. А что это значит, профессор?
– Мануэль пока чист. Я – нет, но мое досье не дает оснований предположить, что ищейки Администрации бросятся меня вылавливать. Вас же они наверняка захотят допросить и даже задержать. Вы считаетесь опасной. С вашей стороны было бы разумно не мозолить им глаза. Эта комната… Я подумываю о том, чтобы снять ее на какой-то срок – на недели или даже на годы. Вы можете скрываться здесь, если вам безразличны те совершенно очевидные заключения, которые будут сделаны из этого факта.
Вайо хихикнула:
– Господи, мой миленький! Неужели вы думаете, что мне есть дело до того, что обо мне подумают? Я с восторгом сыграю роль вашей ночной подружки… и не слишком полагайтесь на то, что это будет только игра.
– Никогда не дразните старого кобеля, – ответил он мягко. – А то еще куснет ненароком. На ночь я резервирую себе этот диван. Мануэль, я намерен вести себя как обычно и тебе советую то же самое. Хотел бы я видеть того казака, который сумеет меня арестовать, но тем не менее в этом убежище я буду спать спокойнее. К тому же здесь удобно проводить собрания ячейки, и телефон тут есть.
– Профессор, – вмешался Майк, – можно мне внести предложение?
– Конечно, амиго, мы будем рады выслушать ваше мнение.
– Я считаю, что с каждой новой встречей нашей исполнительной ячейки опасность будет возрастать. Но вам не обязательно встречаться во плоти – вы можете общаться по телефону, а когда будет желательно мое присутствие, я к вам присоединюсь.
– Ваше присутствие нам всегда желательно, камрад Майк. Больше того – необходимо. Однако… – Проф заколебался.
– Проф, – сказал я, – не переживайте, что нас подслушают. – И я объяснил, как можно звонить по коду «Шерлок». – Телефоны не опасны, если их контролирует Майк. Кстати, о кодах… вы же не знаете, как связаться с Майком. Как, Майк? Дать профу мой номер?
Обсудив этот вопрос, они остановились на коде «Мрак-и-тайна». Проф и Майк по-детски обожали интригу ради интриги. Я сильно подозреваю, что проф тащился от бунтарства задолго до того, как выработал свою политическую философию; что же касается Майка… какое ему дело, скажите на милость, до свободы людей? Революция была для него игрой, причем в этой игре подобралась приятная компания и появилась возможность продемонстрировать свои таланты. Майк был невероятно тщеславной машиной – другую такую поискать.
– Но эта комната нам все равно нужна. – Проф покопался в своей сумке и вытащил толстую пачку банкнот.
Я вытаращил глаза:
– Ограбили банк?
– В последние дни не приходилось. Может, в ближайшем будущем и возьмусь, если Дело того потребует. Думаю, для начала подойдет арендный срок на один лунный месяц. Организуешь, Мануэль? Портье может удивиться, услышав незнакомый голос. Я ведь прошел через грузовой отсек.
Я позвонил портье. Он запросил за ключ на четыре недели девятьсот гонконгских долларов, я предложил девятьсот купонов. Он осведомился, сколько человек будут проживать в номере. Я поинтересовался, давно ли в «Раффлзе» взяли моду совать нос в личные дела клиентов. Мы сошлись на четырехстах семидесяти пяти гонконгских долларах, я отправил ему деньги, он мне – два ключа, действительных в течение месяца. Один я отдал Вайо, другой профу, а себе оставил однодневный ключ, решив, что замки они менять не будут, разве что мы задержим оплату в конце срока. (На Земле я столкнулся с крайне неприятной практикой – от клиентов отелей требовали заполнять анкеты и даже предъявлять удостоверения личности.)
– Что еще? – спросил я. – Еда?
– Я не хочу есть, Манни.
– Мануэль, ты просил нас подождать, пока Майк не ответит на твои вопросы. Вернемся к основной проблеме. Как мы поступим, когда окажемся лицом к лицу с Террой, словно Давид с Голиафом?
– Ах да. Я надеялся, что этим мы займемся позже. Майк, у тебя действительно есть идея?
– Я сказал, Ман, – ответил он грустно. – Закидать их камнями.
– Ради Bog’а, Майк! Сейчас не время для шуток!
– Но, Ман, – возразил он, – мы можем закидать Терру камнями! И мы это сделаем.
Глава 8
До меня наконец дошло, как до жирафа, что Майк, во-первых, говорит совершенно серьезно, а во-вторых, его идея действительно может сработать. Еще более длинношеими оказались Вайо и проф – в том, что касалось «во-вторых». Хотя, в принципе, и первое и второе было очевидно.
Майк рассуждал вот как: что такое «война»? В одной из прочитанных им книг война определялась как использование силы для достижения политических целей. А «сила» – это воздействие одного тела на другое, производимое с помощью энергии.
На войне такое воздействие осуществляется оружием – его у Луны не было. Но, подумав, Майк классифицировал «оружие» как устройство для манипулирования энергией, а уж энергии в Луне навалом. Одно Солнце в лунный полдень дает около киловатта на каждый квадратный метр поверхности. Солнечная энергия хотя и циклична, но практически неиссякаема. Термоядерная энергия обходится еще дешевле и почти так же неисчерпаема – магнитная ловушка установлена, знай себе только лед добывай. Энергии хватает – вопрос лишь в том, как ее использовать.
А вдобавок у нас есть, так сказать, энергия положения. Луна находится на верхнем краю гравитационного колодца «глубиной» одиннадцать километров в секунду, и от падения туда ее удерживает лишь собственная сила тяжести, эквивалентная скорости в два с половиной километра в секунду. Майку это взаимодействие гравитаций было отлично известно – он ежедневно перебрасывал через рубеж лунного притяжения зерновые баржи, чтобы затем дать им свободно скользить вниз к поверхности Терры.
Майк просчитал, что может случиться, если баржа массой сто тонн (или такая же каменная глыба) рухнет на Терру без торможения. Кинетическая энергия при ударе составит 6,25 на 1012 джоулей, то есть более шести триллионов джоулей.
В долю секунды она превратится в тепло. Взрыв, да еще какой! Результат очевиден – взгляните на Луну. Что вы видите? Тысячи тысяч кратеров – это отметины, свидетельствующие о том, что Некто забавлялся, швыряя в Луну камешки.
– Джоули мне ничего не говорят, – сказала Вайо. – Как это выглядит в сравнении с водородной бомбой?
– Хм… – Я попробовал подсчитать в уме, но «голова» Майка сработала быстрее. Он ответил:
– Падение массы в сто тонн на поверхность Терры приблизительно соответствует взрыву двухкилотонной атомной бомбы.
– «Кило» – это «тысяча», – пробормотала Вайо, – а «мега» – «миллион». Значит, это всего лишь одна пятидесятитысячная от стомегатонной бомбы? Совсоюз, кажется, применил именно такую?
– Вайо, детка, – сказал я очень мягко, – на самом деле все иначе. Взрыв двухкилотонной бомбы эквивалентен взрыву двух миллионов кило тринитротолуола, а килограмм ТНТ – это очень сильный взрыв, спроси у любого бурильщика. Два миллиона килограммов сотрут с Земли вполне приличный город. Верно, Майк?
– Да, Ман. Но, Вайо, моя единственная подруга, тут есть еще один аспект. Мультимноготонные бомбы малоэффективны. Взрыв происходит на сравнительно небольшой площади, и значительная часть энергии тратится впустую. Хотя стомегатонная бомба по силе в пятьдесят тысяч раз превосходит двухкилотонную, но разрушительный эффект у нее выше лишь в тысячу триста раз.
– Мне кажется, в тысячу триста раз – это очень даже немало, особенно если они решат применить эти мегатонные бомбы против нас.
– Ты права, Вайо, моя подруга. Но у Луны много скал!
– Да. Что верно, то верно.
– Камрады, – сказал проф, – в этих делах я профан; во дни моей юности, когда мы занимались метанием бомб, мой опыт ограничивался взрывами одного килограмма того химического вещества, о котором ты, Мануэль, упомянул. Но я надеюсь, что вы двое знаете, о чем говорите.
– Мы знаем, – согласился Майк.
– Тогда я принимаю ваши цифры на веру. Но если вернуться к привычному для меня способу мышления, ваш план требует захвата катапульты. Так?
– Да, – хором ответили мы с Майком.
– Это можно сделать. А потом мы должны удержать ее и сохранить в работоспособном состоянии. Майк, вы продумали, как защитить катапульту, скажем, от небольшой ракеты с ядерной боеголовкой?
Дискуссия затянулась. Мы сделали перерыв на обед и, по обычаю профа, прекратили на время все деловые разговоры. Майк рассказал несколько анекдотов, и на каждый проф вспоминал еще по одному.
К тому времени, когда мы покинули отель «Раффлз», вечером 14 мая 2075 года, у нас – вернее, у Майка – был разработанный с помощью профа план революции, включающий основные варианты действий в переломные моменты.
Когда пришла пора уходить – мне домой, а профу в вечерний класс (если не арестуют), а потом домой, чтобы принять душ и прихватить с собой манатки на случай, если он вернется сюда ночевать, стало ясно, что Вайо не хочет оставаться одна в незнакомом отеле. Ей не занимать мужества, когда дела идут наперекосяк, но в остальное время она беззащитна и легкоранима. Поэтому я позвонил Ма по коду «Шерлок» и сообщил, что приведу с собой гостя. Ма ведет дом с большим искусством и тактом; каждый супруг имеет право привести гостя – на обед или на год, и наше второе поколение пользуется почти всеми свободами, только сначала нужно получить разрешение. Не знаю, как принято в других семьях, но наши обычаи складывались чуть не целое столетие, и нас они устраивают.
Так что Ма не спросила ни имени, ни пола, ни возраста, ни семейного положения гостя; я был в своем праве, а Ма слишком горда, чтобы задавать вопросы. Она сказала только: «Прекрасно, дорогой. Вы поужинали? Сегодня ведь вторник, ты помнишь?» «Вторник» – это напоминание о том, что семейство ужинает сегодня рано, так как вечером Грег читает проповедь. Если гость голоден, ужин все-таки подадут: уступка гостю, не мне; мы все, за исключением Деда, либо едим за общим столом, либо на ходу перехватываем что-нибудь в кладовке.
Я успокоил Ма, сказав, что мы поели и будем спешить со всех ног, чтобы появиться дома до того, как ей надо будет уходить. Несмотря на то что лунари представляют собой пеструю смесь мусульман, иудеев, христиан, буддистов и еще девяноста девяти религий, в церковь почти все ходят по воскресеньям. Но Грег принадлежит к секте, которая вычислила, что от заката во вторник до заката в среду по местному времени в Эдемском саду (минус вторая поясная зона на Терре) как раз и есть Священная Суббота. Поэтому, когда в Северном земном полушарии лето, мы ужинаем очень рано.
Ма всегда ходит на проповеди Грега, так что взваливать на Ма домашние дела, которые могут ей помешать, было бы просто свинством. Все мы тоже время от времени ходим в церковь. Даже я выбираюсь несколько раз в году, потому что искренне люблю Грега, который обучил меня одной профессии и помог, когда понадобилось, переключиться на другую и который с радостью отдал бы свою руку, чтобы спасти мою. Но Ма ходит туда регулярно, хотя для нее это скорее ритуал, чем религия. Однажды ночью во время постельной болтовни она призналась мне, что у нее нет веры, на которую можно было бы наклеить определенную этикетку, а затем попросила не проговориться об этом Грегу. Я позаимствовал у нее осторожность во взглядах: не мне судить, кто закрутил всю эту карусель, но я рад, что Он продолжает ее вертеть.
Грега взяли в семью, когда Мими была еще совсем юной; это была первая свадьба после ее собственной. Ма питала к нему слабость и хотя яростно отрицала обвинения, будто любит его больше остальных мужей, но, когда Грега рукоположили, приняла его веру и не пропустила ни одной вторничной проповеди.
– А может, твой гость тоже захочет посетить церковь? – спросила она.
Я ответил, что увидим, но мы поспешим в любом случае, и попрощался. Затем постучал в дверь ванной и крикнул:
– Поторопись с наведением красоты, Вайо. Нам пора бежать.
– Минуту! – отозвалась Вайо и, вопреки дамскому обыкновению, действительно появилась через минуту. – Как я выгляжу? – спросила она. – Проф, сойдет?
– Дорогая Вайоминг, я потрясен! Вы были прекрасны раньше, вы очаровательны теперь, но узнать вас невозможно. Вы в полной безопасности. Я за вас спокоен.
Теперь настал черед профа превратить себя в старую развалину; в таком виде ему надо было добраться до черного хода в собственный дом, а затем предстать в облике известного учителя перед классом, чтобы иметь свидетелей на случай, если «мальчики в желтом» караулят его с приказом об аресте.
Пока ждали, я рассказал Вайо о Греге. Она спросила:
– Манни, а как мой грим – хорош? Сойдет для церкви? Какое там освещение – яркое?
– Не ярче, чем тут. Отличная работа, можешь не беспокоиться. А ты действительно хочешь в церковь? Силком тебя никто не тянет.
– Твоей мате… я хочу сказать, твоей старшей жене это будет приятно, верно?
– Вайо, – медленно произнес я, – религия – дело сугубо личное. Но раз ты спрашиваешь… Да, для знакомства с семьей Дэвис лучше и придумать нельзя, чем сходить с Ма в церковь. Если ты пойдешь, я тоже схожу.
– Я пойду. А я думала, что твоя фамилия – О’Келли.
– Так и есть. Но если официально, то к ней через дефис нужно добавить «Дэвис». Дэвис был первым мужем, он умер лет пятьдесят назад. Это фамилия всей семьи, и каждая наша жена именуется «gospazha Дэвис», а через дефис идут имена всех мужей из линии Дэвисов плюс ее девичья фамилия. Но в доме у нас «gospazha Дэвис» – это Ма, можешь так к ней и обращаться; прочих жен зовут по имени и добавляют «Дэвис», лишь когда подписывают чек или что-нибудь в этом роде. Единственное исключение – Людмила, ее фамилия Дэвис-Дэвис, потому что она гордится двойным членством в семье – по крови и по выбору.
– Понятно. Значит, если человека зовут Джон Дэвис, то он сын, а если у него есть еще одна фамилия, то он твой собрачник. Но женщина в любом случае будет, скажем, Дженни Дэвис, верно? Как мне разобраться? По возрасту? Это вряд ли поможет. Я совсем запуталась. А я еще думала, что клановые браки сложны! И полиандрия… Хотя мой брак был довольно прост. По крайней мере, у моих мужей была одна и та же фамилия.
– Ничего сложного. Когда женщина лет сорока обращается к пятнадцатилетней «мама Мила», тебе сразу ясно, кто из них дочь, а кто жена; впрочем, на самом деле все еще проще – мы не держим в семье дочерей брачного возраста, они уходят в чужие семьи. Правда, регулярно нас навещают. Фамилия твоих мужей была Нотт?
– Нет, они были Федосеевы – Чоу Лин и Чоу Му. Я вернула себе девичью фамилию.
Вышел проф, идиотски хихикая (выглядел он даже хуже, чем раньше), и мы покинули отель через разные выходы, договорившись о встрече в главном коридоре. Нам с Вайо нельзя было идти вместе, поскольку за мной могли следить. С другой стороны, Вайо плохо знала Луна-Сити – поселение такое запутанное, что даже его уроженцам случается заблудиться. Поэтому я пошел вперед, а она за мной, не теряя меня из виду. Проф для верности следовал за Вайо.
Мы договорились, что, если меня заберут, Вайо найдет телефон-автомат, сообщит Майку, затем вернется в отель и будет ждать профа. Впрочем, я не сомневался, что приласкаю рукой номер семь любого желтомундирника, который сунется меня арестовать.
Но все прошло тип-топ. Сначала мы поднялись на пятый уровень, потом напрямик через бульвар Карвера и снова наверх до третьего. Я заскочил на станцию метро «Западная», забрал руки и чемоданчик с инструментами; скафандр трогать не стал – это отличалось бы от моего обычного поведения, я ведь всегда хранил его там. Желтомундирник, торчавший на станции, не обратил на меня ни малейшего внимания. Оттуда двинулись на юг по хорошо освещенным коридорам, добрались до частного шлюза номер тринадцать и вышли в кооперативный туннель с нормальным давлением, ведущий к туннелям Дэвисов и дюжины других фермеров. Думаю, проф отстал от нас где-то пути к шлюзу, но я не оглядывался.
Я дождался Вайо перед нашей дверью и через секунду предстал перед старшей женой:
– Ма, познакомься, пожалуйста. Это Вайма Бет Джонсон.
Ма обняла ее, поцеловала в щеку и сказала:
– Как я рада, что вы навестили нас, дорогая Вайма. Наш дом – ваш дом.
Понимаете теперь, почему я так люблю свою старушку? Теми же словами она могла бы намертво заморозить Вайо, но они прозвучали тепло, и Вайо это поняла.
Я не предупредил Вайо, что изменю ей имя: додумался до этого по пути сюда. Некоторые из наших ребятишек еще маленькие и, хотя они с пеленок учатся презирать коменданта, все равно могут случайно ляпнуть про «Вайоминг Нотт, которая у нас нынче гостит…». А имя-то фигурирует не где-нибудь – в специальном файле «Зебра»!
Но предупредить не сообразил, так как в конспирации был новичком. Однако Вайо с ходу врубилась и даже глазом не моргнула.
Грег был уже в церковном костюме и явно намыливался уходить. Ма не торопясь подвела Вайо к своим мужьям – Деду, Грегу, Гансу, затем с царственной любезностью перешла к строю жен – Людмиле, Леноре, Сидрис, Анне – и принялась знакомить гостью с детьми.
– Ма! – сказал я. – Извини, но мне надо сменить руку. – Ее брови приподнялись на миллиметр, что означало: «Мы поговорим об этом, но не при детях». Поэтому я поспешил добавить: – Я знаю, что времени нет, Грег уже украдкой поглядывает на часы. Но мы с Ваймой тоже собираемся в церковь. Так что будь добренька, извини.
Она тут же смягчилась:
– Конечно, милый!
Ма развернулась, я увидел, что ее рука лежит на талии Вайо, и сразу успокоился.
Я сменил руку номер семь на «представительскую». А заодно нырнул в телефонную кабинку и набрал «Майкрофт-XXX».
– Майк, мы дома. Собираемся в церковь. Не думаю, что ты ее прослушиваешь, так что я позвоню попозже. Проф объявился?
– Пока нет, Ман. Какая это церковь? Может, у меня есть на нее выход?
– Храм Столпа огненного покаяния…
– Нет данных.
– Притормози немного, дружок. Служба идет в Третьем западном зале собраний. Это к югу от станции на кольцевой.
– Я знаю этот зал. Там есть ввод для микрофона и еще телефон в наружном коридоре. Я за ними послежу.
– Думаю, нам ничего не грозит, Майк.
– А проф говорит – надо последить. Он как раз сейчас позвонил. Хочешь с ним поговорить?
– Нет времени. Пока!
Вот так и установился новый порядок – постоянно поддерживать контакт с Майком, чтобы он был в курсе, где мы находимся и куда собираемся, и мог к нам подключиться, если у него в том месте есть нервные окончания. Открытие, которое я сделал утром, – что Майк может прослушивать отключенные телефоны – меня поначалу обескуражило: в магию я не верю. Однако, подумав, я сообразил, что центральная система управления телефонной сетью может и без вмешательства человека подключиться к любому номеру, если обладает свободой воли. У Майка же этой свободы в избытке.
Откуда ему известно, что телефон находится в наружном коридоре, понять было труднее, поскольку «пространство» Майк воспринимал совсем иначе, чем мы. Но в памяти у него хранилась «карта» – структурная схема инженерных сетей Луна-Сити, и он всегда мог привязать упомянутый нами объект к «своему Луна-Сити»; не упомню, чтобы он хоть раз что-то перепутал.
Так что со дня нашего тайного сговора мы постоянно контактировали друг с другом и с Майком через его разветвленную нервную систему. Об этом я больше упоминать не буду, разве что при необходимости.
Ма, Грег и Вайо ждали у внешней двери. Ма дергалась от нетерпения, но улыбалась. Я заметил, что она одолжила Вайо свой палантин; как истинной лунарке, Ма глубоко плевать на прикид, но поход в церковь – случай особый. Мы не опоздали, хотя Грег сразу же заторопился к кафедре, а мы – к своим местам. Я тут же погрузился в теплую полудрему, механически повторяя ритуальные жесты. Но Вайо внимательно слушала проповедь Грега и либо знала наш требник наизусть, либо навострилась подсматривать в чужих книжках. Когда мы вернулись домой, дети были уже в постелях, равно как и большинство взрослых. Ганс и Сидрис поджидали нас. Сидрис подала соевое какао с домашним печеньем, после чего все разошлись по палатам. Ма выделила Вайо комнатку в детском туннеле, где обычно спали двое младших мальчуганов. Я не спрашивал, куда их переселили: и без того было ясно, что гостью постарались устроить как можно удобнее, иначе ее положили бы с кем-нибудь из старших девочек.
Этой ночью я спал с Ма. Отчасти потому, что наша старшая жена – лучшее лекарство от нервов, а они у меня здорово растрепались за последние сутки, отчасти же для того, чтобы она не думала, будто я прокрадусь к Вайо, когда все заснут. От моей мастерской, где я ночую, когда сплю один, до комнаты Вайо всего пара шагов. Ма совершенно прозрачно намекала: «Вперед, дорогой. Можешь не докладывать, если хватит наглости. Проскользнешь у меня за спиной – и все дела».
Разумеется, вслух ничего подобного сказано не было. Мы улеглись, поболтали, выключив свет, а потом я повернулся к ней спиной.
Вместо того чтобы пожелать мне спокойной ночи, Ма спросила:
– Мануэль, почему твоя хорошенькая гостья гримируется под афро? Мне кажется, ее природная окраска пошла бы ей больше. Впрочем, не спорю, она очаровательно выглядит и в гриме.
Я повернулся к ней лицом и объяснил – сначала бегло, а потом во всех подробностях. В конце концов оказалось, что я выложил все, умолчал только о Майке. Нет, его я тоже включил в рассказ, но не в качестве компьютера, а как человека, с которым Ма вряд ли придется познакомиться – из соображений безопасности.
Откровенничая с Ма, а точнее говоря, принимая ее в собственную подъячейку, с тем чтобы она потом возглавила свою, словом, посвящая ее в подпольную деятельность, я отнюдь не уподоблялся мужу, который выбалтывает жене все свои секреты. Может, я слегка поторопился, но, с другой стороны, если уж посвящать ее в это дело, более подходящего момента не выберешь.
Ма умна. У нее прекрасные организаторские способности: не так-то просто управлять большой семьей и при этом ни разу не оскалить зубы. Ее уважали и фермеры, и горожане в Луна-Сити; она прожила здесь дольше девяноста процентов лунарей. И безусловно, могла нам помочь.
А дома нам без ее помощи просто не обойтись. Поди объясни, зачем мы с Вайо дуэтом говорим по телефону, или попробуй отделаться от ребячьего любопытства. Дохлый номер! Но при содействии Ма в доме у нас проблем не будет.
Выслушала она меня, вздохнула и сказала:
– Сдается мне, это опасное дело, милый.
– Так оно и есть, – согласился я. – Слушай, Мими, если не хочешь связываться, так и скажи… а потом забудь все, что я говорил.
– Мануэль! Как у тебя только язык повернулся! Ты мой муж, дорогой. Мы клятву давали – делить и горе, и радости. Твое желание для меня закон. – (Господи! Во заливает! И при этом искренне верит своим словам!) – Я не пущу тебя одного на опасное дело, – продолжала она. – А кроме того…
– Что, Мими?
– Я думаю, каждый лунарь спит и видит день, когда мы станем свободными. Каждый, кроме немногих жалких бесхребетных крыс. Я никогда об этом не говорила. Что толку в пустых разговорах? Надо не ныть, а нести свою ношу и идти вперед. Но я благодарю Bog’а, что мне дозволено дожить до этого дня, если, конечно, он настанет. Объясни мне поподробнее. Я должна найти еще троих? Троих, которым можно доверять?
– Ты только не гони. Поспешай не торопясь. Ты должна быть уверена в тех, кого изберешь.
– Сидрис заслуживает доверия. Она умеет держать язык за зубами, этого у нее не отнимешь.
– Не думаю, что следует вербовать из семьи. Нужно расширять сеть. А главное – не спеши.
– Не буду. Прежде чем я начну действовать, посоветуюсь с тобой. И, Мануэль, если ты хочешь знать мое мнение… – Она сделала паузу.
– Я всегда ценил твое мнение, Мими.
– Не стоит говорить об этом Деду. В последнее время он стал рассеян и болтлив. А теперь спи, дорогой, спи спокойно, без снов.
Глава 9
А потом был долгий период, такой долгий, что вполне можно было позабыть о столь маловероятной вещи, как революция, если бы ее подготовка не отнимала у нас так много времени. Наша первая задача заключалась в том, чтобы не попасть на заметку. Вторая и более отдаленная требовала максимального ухудшения ситуации.
Да, ухудшения, ибо до самого конца не было такого, чтобы лунари все как один готовы были восстать. Все они презирали коменданта и обманывали Администрацию. Но это отнюдь не означало, что они готовы драться и умирать. Произнесите в разговоре с лунарем слово «патриотизм» – и он либо выпялится на вас с изумлением, либо решит, что вы говорите о его прежней родине. Среди нас были французы, чьи сердца навеки отданы Ля белль патри, бывшие немцы, сохранившие привязанность к Фатерлянду, русские, до сих пор обожавшие святую матушку Русь… Но Луна? Луна – это Булыжник, место ссылки, при чем тут любовь?
Мы были самым аполитичным народом, который когда-либо производила на свет история. Честно говоря, я, как и прочие лунари, был равнодушен к политике, пока обстоятельства не ткнули меня в нее носом. Вайоминг занималась ею потому, что ненавидела Администрацию по личным мотивам, а проф терпеть не мог любую власть из чисто интеллектуальных соображений. Майк же просто скучал от одиночества, и политика была для него единственным развлечением. Так что обвинять нас в патриотизме нет никаких оснований. Разве только меня: я принадлежу к третьему поколению лунарей и не питаю никакой привязанности к определенному месту на Терре. Пожил там недолго, невзлюбил Землю и землеедов – вот и готов «патриот».
Читать бесплатно другие книги:
