Сплетая рассвет Лим Элизабет
Последние дни я все чаще вспоминаю Финлея и Сэндо, пока путешествую по Дороге. Прошлой ночью я спал под звездами впервые с тех пор, как они ушли… ушел на войну. Пару раз я просыпался среди ночи, не сомневаясь, что Финлей укрыл мои плечи одеялом, а Сэндо сидел рядом, чтобы убаюкать меня сказкой – как он всегда делал, когда мне снился плохой сон. Но вокруг были лишь песок и призрачная тишина пустыни.
Я подняла кисть, не желая заканчивать письмо на такой меланхоличной ноте. В конце страницы я нарисовала своего коня, песчаные дюны и ящериц. Лучше не упоминать Эдана, который исчез в палатке сразу после ужина и до сих пор не проснулся.
У нас не будет воды на протяжении нескольких дней! Вы хоть представляете меня в пустыне, после того, как я вырос у моря Порт-Кэмалана? Я очень скучаю по тебе, отец. И, Майя, – тридцать восемь шагов.
Я сложила письмо пополам. Когда прятала его в сумку, внутрь попал песок. Я достаточно долго пробыла в пустыне, чтобы знать, что нет никакого смысла пытаться его вытряхнуть.
Я выползла из палатки и легла на песок, наблюдая, как в небе медленно рассеиваются звезды. Воспоминания о том, что Финлей и Сэндо мертвы, вызвали у меня тоску по дому, но здесь, странствуя по этому огромному миру, я почему-то чувствовала себя ближе к отцу и Кетону, чем во дворце. Странно, но несмотря на то, что я должна была вернуться и закончить платья леди Сарнай, я еще никогда не чувствовала себя такой свободной.
Впереди меня ждали еще два таких месяца. Я начала отсчитывать дни, не зная, что уготовано мне в будущем.
…
Самаранский перевал находился у края Халакмаратской пустыни, отмеченный двумя выступающими скалами. Выглядел он не более чем огромным песчаным участком с голыми деревьями и жухлой травой, но посредине находился небольшой торговый город. Там мы обменяли лошадей на верблюдов. Я не особо грустила из-за расставания с Тыквой – за три дня в его компании мои бедра и колени покрылись синяками. Теперь мне вправду было больно ходить.
Увидев пустыню Халакмарат на горизонте – до чего большим казалось здесь солнце! – я почувствовала, как в животе все затрепетало от предвкушения. Я еще никогда не заходила так далеко на запад Аланди! За это время я уже повидала мир больше, чем когда-либо мечтала.
– Пойдем, – позвал Эдан, – нам нужно сделать пару остановок.
Он надел капюшон, и я последовала его примеру. Сильный ветер поднимал песок пустыни, из-за чего он летел в глаза, а от сухого воздуха у мня потрескалась кожа.
Рынок занимал всего один длинный квартал с таверной в конце. Я заглянула в палатку, продающую клейкий рис, завернутый в пальмовые листья, и бутылки с финиковым молоком для путников, которые направлялись в пустыню. От цены на воду мои брови подскочили вверх. Эдан ничего не покупал, и я гадала, где же мы тогда ее возьмем. С другой стороны, я ни разу не видела, чтобы лорд-чародей наполнял свою флягу, но каким-то чудом та всегда была полной.
– Куда мы идем?
– За материалом.
Я нахмурилась и оглянулась.
– Но рынок в той стороне.
Эдан меня проигнорировал и пошел к таверне.
– Не волнуйся, – заверил он меня. – Это приличное заведение. Драки запрещены, и никто не рвет на себе рубашку.
Я нервно улыбнулась, когда мимо протолкнулась группа пьяных мужчин.
– От этого мне гораздо спокойнее.
Я никогда не видела столь разношерстную компанию людей. Торговцы, азартные игроки, солдаты, даже парочка монахов. Треть из них были аландийцами, многие – агорийцами, и, как я заметила, сглотнув, некоторые выглядели как баларцы – варвары, которые годами воевали с Аланди. Они помогли шаньсэню в его кампании против императора Ханюцзиня.
Эдан показал на мужчину, пьющего в углу в одиночестве.
– Лучший торговец кожей в городе. Поговори с ним. Тебе нужно сшить пару обуви. – Он коснулся моего плеча и подался ближе. – Мой тебе совет – не улыбайся. Ты часто это делаешь, когда нервничаешь, но эти купцы просто посчитают тебя болваном.
Я нахмурилась.
– А ты куда?
– К торговцам шелком, – ответил Эдан, направляясь к группе мужчин, играющих в карты.
Я заворчала себе под нос – лучше бы он мне поручил торговаться за шелк.
– Сыграем в шахматы? – спросил торговец кожей, когда я остановилась у его стола.
Он уже расставлял фигурки для следующей партии. Я почесала ранку от укуса комара на руке и проигнорировала его предложение. В нашей семье мастером по шахматам всегда был Финлей, но и я была не промах. Более того, во всем Порт-Кэмалане только Финлей мог меня победить.
Я изобразила свое самое свирепое выражение лица для торговли.
– Мне сказали, что вы продаете кожу.
– Это таверна, парень, – ответил он. Его лицо было похоже на материал, который он продавал, – грубое и со множеством морщинок. – Если ты пришел не для игры, я не в настроении вести дела.
Я села на соседний стул. Все как в старые добрые времена. Обычно купцы, приезжавшие в Порт-Кэмалан, были слишком усталыми, чтобы капризничать, но я общалась с худшими из них.
– Тогда как насчет одной партии? Если выиграю, вы дадите мне рулон вашей лучшей кожи. Бесплатно.
– Должно быть, кто-то пустил тебе пыль в глаза. – Торговец рассмеялся и отпил вина. Он напоминал мне Лонхая, но я видела, что за этой дружелюбной улыбкой скрывалось намерение одурачить меня. – Я никогда не мешаю работу с удовольствием.
– Даже ради этого? – Я достала мешочек цзеней, который мне дали во дворце, и слегка расслабила веревку, чтобы торговец увидел содержимое.
Его глаза округлились.
– Этого хватит, чтобы купить двадцать рулонов кожи, парень.
– О, так теперь вы готовы поработать?
Он жадно уставился на мешочек.
– У тебя нет шансов.
«Отлично. Я получу кожу бесплатно. И докажу Эдану, что могу вести торги лучше, чем он».
– Начинайте.
Пока он делал первый ход, я изучила свою часть доски. Шахматы – битва двух армий; если захватишь вражеского генерала, то победишь. Финлей был профессионалом, и единственным способом победить его было заставить думать, будто он выигрывал до последнего хода – когда он уже не мог прорваться сквозь оборону, выстроенную вокруг моего генерала.
Стратегия сработала. Мы играли на равных, но я победила вчистую. Пытаясь не задирать нос от гордости, я смотала новоприобретенный рулон кожи, взяла его под мышку и отправилась на поиски Эдана.
В таверне стало даже более людно. Повсюду кричали мужчины: «Еще еды!», «Еще выпивки!», в то время как обслуживающая их молодежь носилась с бутылками вина и мисками горячей лапши. Уже охмелевшие торговцы зачитывали глупые стихи громче, чем было необходимо. Но, проталкиваясь через этот хаос, я услышала знакомый зычный смех, пробившийся сквозь шум людей, играющих за бамбуковой ширмой.
Мое сердце бешено подскочило в груди. «Норбу?»
Его волосы скрывались под соломенной шляпой, и халат на нем был куда грубее, чем те, в которые он облачался во дворце, но я везде узнаю этот силуэт – и этот смех.
Его сонные глаза остановились на мне, и я быстро отвернулась, но недостаточно. Норбу заметил мой взгляд. Его веки слегка приподнялись, губы изогнулись в ухмылке, от которой по коже поползли мурашки.
Он прошептал что-то баларцу, сидящему рядом, прежде чем выскользнуть из комнаты. С колотящимся в груди сердцем я попыталась последовать за ним. Но к тому времени, как я протиснулась сквозь толпу, Норбу уже исчез.
Зато я нашла Эдана – или, скорее, услышала его. Он сидел в задней части заведения, вытянув длинные ноги на ковре, смеялся, выпивал и играл в карты с торговцами шелком. Я направилась к нему, но Эдан сделал вид, что не видит меня.
– Ты слышал? – спросил один из торговцев. – Императору Ханюцзиню нездоровится. Никто не видел его вот уже много дней. Он не выходит из своих покоев.
Как обычно, мой спутник загадочно улыбнулся – либо это ничего не значило, либо он знал больше других.
– Что ж, – ответил он, не обращая на меня внимания, – будем надеяться, что здоровье его величества пойдет на поправку прежде, чем он уедет в Осенний дворец.
– Да, – мрачно кивнул торговец. – Я помню, что в детстве он постоянно болел. Говорят, его отец радовался, что принц Ханюцзинь был второй в очереди на престол. Никогда не думал, что мальчик доживет до этих лет. Я молюсь, чтобы он побыстрее женился на леди Сарнай и произвел на свет наследника.
– Да, помолимся о здоровье его величества, – сказал Эдан.
Торговец шелком обнял его.
– Всегда приятно вести с тобой дела, Галлан. Попытайся не переплачивать в следующий раз.
– Переплачивать? – повторила я, как только он присоединился ко мне.
Эдан вышел через заднюю дверь, направляясь к палатке за своим приобретением.
– Он понятия не имеет, о чем говорит, – ответил юноша. – Я купил все это за две сотни цзеней. Подарок от моих друзей за карточным столом.
Я изучила его приз: девять метров дикого шелка.
– Ты жульничал?
– Чародей никогда не раскрывает свои тайны, – загадочно ответил он.
– Я бы сказала, что кто-то водит тебя за нос. – Я скрестила руки. – В Порт-Кэмалане я бы купила все это за пятьдесят цзеней. Лучше бы ты позволил мне торговаться за шелк.
Его самодовольная усмешка испарилась. Он угрюмо поинтересовался:
– Сколько ты заплатила?
Пришла моя очередь ухмыляться. Я протянула свой товар.
– Вся необходимая кожа. Лучшего качества. Бесплатно.
– Бесплатно?
– Я выиграла в шахматы. Честно и справедливо.
– Напомни мне, что не стоит тебя недооценивать. – Эдан улыбнулся со слегка гордым видом.
Мои щеки залились румянцем, но я не улыбнулась в ответ. Вместо этого я осмотрелась вокруг, убеждаясь, что мы одни, и прошептала:
– Кто такой Галлан?
– Одно из множества моих имен, – равнодушно ответил он. – Не называй меня Эданом, когда мы вне дворца.
– Почему? Как же мне тогда тебя называть?
– Как угодно. – Эдан замешкался и внезапно призадумался. – Император будет недоволен, что я ушел. Он может отправить людей на мои поиски. Или хуже того, если слухи о моем исчезновении распространятся, шаньсэнь может попытаться схватить меня.
Я встревоженно сглотнула.
– Кстати говоря, я только что видела Норбу. В таверне.
– Норбу? – Эдан вскинул бровь.
Я кивнула.
– Я думала, его казнят.
– Возможно, он подкупил стражей, чтобы выбраться из темницы, – допустил Эдан. – С его богатством и репутацией это не стало бы проблемой. Но не беспокойся о нем. Он не помнит, что ты девушка.
Не поэтому я беспокоилась.
– Он сидел с группой баларцев.
Эдан пожал плечами.
– Наверное, нанял их, чтобы они вывезли его из Аланди. В зависимости от того, как он сбежал, на него могут вести охоту императорские солдаты. Мы – наименьшая из его забот. И, что важнее, он – наименьшая из твоих.
Я очень на это надеялась.
Шумно выдохнув, я воззрилась на небо. Солнце уже садилось, его окаемка обрела насыщенный буро-багряный оттенок. Через три месяца, когда солнце загорится ярко-красным, в Осенний дворец прибудет шаньсэнь, и император Ханюцзинь с леди Сарнай поженятся.
Хорошее напоминание, что времени мало.
После того, как Эдан забрал наших верблюдов, мы вывели их из города и разбили лагерь у небольшого пруда неподалеку от Самаранского привала. Он был неглубоким и кишел мухами, но я наполнила флягу до краев. Эдан предупреждал, что его чары на наших флягах не продержатся до конца путешествия по пустыне и пруд – наш последний надежный источник воды.
– Если не перестанешь хмуриться, это обеспокоенное выражение навеки останется на твоем лице, – заметил он, пока я сидела в позе лотоса и вырезала узоры для корсажа одного из платьев.
– Легко тебе говорить, – огрызнулась я. – Это же не тебе поручили невозможное задание угодить леди Сарнай. Могу поспорить, она считает дни до того момента, как сможет вынести мне смертный приговор.
– Что ж, император Ханюцзинь определенно не встретит меня с распростертыми объятиями в случае твоей неудачи. Я, как-никак, ослушался его приказа, отправившись с тобой.
Верно, а я вела себя как неблагодарная.
Я опустила воротник на колени.
– Я слышала, как тот торговец сказал, что его величество болен.
Эдан хрустнул костяшками – раньше я не замечала за ним такой привычки.
– Время от времени император Ханюцзинь предрасположен к заболеваниям. Ваши боги присмотрят за ним.
– Разве ты не должен вернуться, чтобы вылечить его?
– Что-то мне подсказывает, что он скорее зол, чем болен.
Я не понимала, что это значит, но напряжение в его голосе послужило мне предупреждением, что расспрашивать не стоит.
– Ну, спасибо, что пошел со мной.
– Поблагодаришь меня, когда сделаешь платья.
Я покачала головой.
– Я по-прежнему не верю, что их можно сшить. Боги живут в отдельном мире от нашего. Они не соприкасаются.
– За исключением магии, – исправил он меня. – Я не соврал, когда сказал, что платья Аманы можно сшить.
– Ты также сказал, что этого не стоит делать.
– Верно. Эти платья обладают великой силой – силой, которая не предназначена для мира смертных. Но хорошо, что ты сомневаешься. Возможно, именно это и сохранит тебе жизнь.
Я никогда не видела Эдана таким серьезным.
– Ты пытаешься запугать меня?
– Нет, – его мрачное выражение лица не изменилось. – Я хочу, чтобы ты поняла: у некоторых путешествий есть конец, но не у этого. Оно изменит тебя. Безвозвратно.
– Разве не все путешествия меняют нас?
– Это не одно и то же. – Он наклонился. – Я тоже однажды путешествовал за пределы звезд.
– И что ты нашел?
Его голос стал поразительно мягким:
– Что это только начало.
Эдан встал, чтобы уйти.
– Если когда-нибудь передумаешь и захочешь вернуться, только скажи. Я не стану возражать.
– В смысле – это только начало? – крикнула я ему в спину.
Но, разумеется, он не ответил.
Глава 19
На следующий день Эдан вновь был в хорошем расположении духа, как всегда, и, к моему облегчению, не вспоминал о вчерашнем разговоре. Мне не терпелось продолжить путь. Чем раньше мы закончим это путешествие, тем быстрее я вернусь во дворец, начну шить платья и освобожусь от тяжкого бремени в виде обеспечения мира в Аланди.
Верблюды двигались быстрее лошадей, да и ехать на них было куда приятней. Я даже не возражала против их запаха. К горбу нужно было привыкнуть, но моя верблюдица – которую я назвала Хризантемой, – была и вполовину не такой привередливой, как Тыква.
– Хризантема? – переспросил Эдан. Его стройный силуэт вырисовывался черным на фоне солнца. – Я назову своего Снежок. – Он указал на белый пушок над копытами верблюда.
– Как насчет Чума? – предложила я приторным голоском.
Губы Эдана изогнулись в улыбке.
– Дразнишь меня, а? Приятное новшество.
Я погладила Хризантему по небольшим ушкам в форме лепестков. Ее длинные ресницы медового оттенка затрепетали при моем прикосновении, сквозь щелочки ноздрей раздалось раздраженное фырканье. Я пристыженно села обратно. Хризантема шла в устойчивом ритме, поэтому я достала блокнот и начала рисовать эскиз для платья из солнца. Я помнила, как в детстве помогала маме придумать дизайн для фигурок Аманы дома, но шить платья с нуля было труднее, чем разукрашивать статуэтки. В легендах мало говорилось об их внешнем виде, не считая того, что юбка Аманы лучилась, как солнце. Этого было достаточно, чтобы начать воплощать некоторые свои идеи.
По мере продвижения в глубь Халакмарата по моей шее начал градом стекать пот. Я не была создана для пустынь, в отличие от верблюдов – или Эдана, как оказалось. Пока я страдала и жарилась под солнцем, на его гладкой бронзовой коже даже не выступила испарина.
Это заставило меня призадуматься. Как и я, Эдан постоянно держал сумку рядом с собой. Только его полнилась пузырьками и настойками с порошками и жидкостями, которых я не знала. Моя же была набита иглами и мотками. Полагаю, у каждого свое ремесло.
Я начала понимать, что цвет его глаз менялся в зависимости от настроения. Черные, как грозовые тучи, когда он зол. Желтые, когда он использовал магию – с круглыми, как полная луна, зрачками. Голубые, как небо над нами, когда он спокоен.
Я думала, что теперь, путешествуя вместе, я смогу узнать больше о его прошлом, но он стал даже более закрытым. Эдан всегда исчезал с наступлением сумерек и просыпался раньше меня, несмотря на утверждение, что ненавидел рано вставать. И в последние дни он постоянно выглядел очень усталым.
– Что-то ты притих, – заметила я.
– Болтовня истощает мою энергию, – ответил Эдан, переворачивая страницу книги. – Я не люблю пустыню.
– Почему?
– Здесь сухо. Ветрено. Солнце превращает все в пекло. В пустыне оно светит ярче всего и напоминает, какой ты крошечный и незначительный. Со временем оно спалит все, что у тебя есть, начиная с надежды и заканчивая достоинством, а затем и саму жизнь. – Он замолк, его губы скривились в виноватой гримасе. – Полагаю, я слишком много времени провел в пустыне.
Я выдавила улыбку. Жара действительно стояла невыносимая.
– Я думала, что ты не веришь в аландийских богов.
– Я не аландиец. Но солнцу поклоняются во многих странах. Оно блистательное, жестокое божество. И теперь мы в центре его царства.
– Здесь всегда была пустыня? Я слышала, что однажды Аланди окружал лес.
Эдан отложил книгу, заходящее солнце оставило нас в полумраке. Сгущались сумерки.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что… – мой голос сошел на нет. – Я думала, ты знаешь. Похоже, ты уже бывал здесь прежде…
– Я много где бывал.
– Да, ты говорил, – ответила я, вспоминая, как посчитала его слишком юным, чтобы столько успеть в жизни – что его хвастовство было пустой болтовней. Теперь я сомневалась. – Когда ты здесь был?
Его глаза заблестели от солнца, и он улыбнулся.
– Чем больше я расскажу, тем менее привлекательным ты будешь меня считать.
Я закатила глаза, но по моей шее начало подниматься тепло.
– Я и так не считаю тебя привлекательным.
– Ах, тогда и говорить нечего.
Я отказывалась так просто сдаваться.
– Я слышала, что ты служил семье императора Ханюцзиня на протяжении трех поколений.
– Спрашивать о возрасте мужчины невежливо, – сказал Эдан с нотками веселья в голосе. – С чего ты вдруг так мной заинтересовалась?
Я слегка впилась пятками в бока верблюдицы, чтобы поравняться с Эданом. В голове вспыхнуло воспоминание о тоненькой флейте и деревянной лошадке, которые я видела в его комнате – были ли они остатками его прошлого; мальчика, которым он однажды был?
– Я подумала, что нам стоит узнать друг друга получше, – сказала я. – Не то чтобы у нас есть какая-то альтернатива в качестве компании.
– О, тогда тебе стоило взять с собой больше книг. Хочешь почитать одну из моих?
Я испытала сильное искушение взять ее и кинуть ему в голову.
– Слушай, если ты будешь охранять меня следующие два месяца, мне не помешало бы узнать, на что ты способен.
Он задумчиво наклонил голову.
– Я не страдаю от жара или холода, кроме как в экстремальных условиях… но могу замерзнуть и сгореть. Мое зрение исключительное – для человека. Слух особенно чуткий, обоняние выше среднего, особенно когда дело касается магии, но я не чувствую вкусов. Вот теперь ты знаешь больше о чародеях, чем большинство в этом мире.
Я моргнула.
– Это ни о чем мне не говорит. Откуда ты родом…
– Ниоткуда и отовсюду, – перебил Эдан, потянувшись к мешку на седле. Затем кинул мне флягу. – У тебя охрип голос.
Это оказался тот же имбирный чай, который он заставлял меня пить прежде. Только немного крепче. Я облизнула губы и скривилась.
– У тебя нет вкуса. Не удивительно, что ты пьешь такой отвратительный чай.
– Кто сказал, что это чай? – Эдан потер руки, наслаждаясь ужасом на моем лице. – Имбирь часто используется в зельях. Сыворотках правды, любовных снадобьях…
Я ахнула.
– И что я пью?
Он потянулся к фляге и сделал глоток.
– Имбирный чай.
Я стиснула зубы.
– Ты невыносим!
– Такая наивная. – Эдан посмеялся и спрятал флягу. – Я бы никогда не использовал на тебе сыворотку правды, Майя. Ты не смогла бы соврать даже под страхом смерти.
– Не могу сказать того же о тебе.
– Что ж, да, в какой-то степени это правда.
Его слова прозвучали чуть ли не грустно. Я покосилась на него. Под его прозрачными голубыми глазами расцветали темные круги.
– Ты выглядишь усталым.
– У большинства могущественных чародеев проблемы со сном. Тебе не о чем беспокоиться.
– Что не дает тебе спать по ночам? Тебя постоянно нет в палатке.
Его лицо омрачилось.
– Демоны и призраки. – Затем, слабо улыбнувшись, добавил: – И нехватка книг.
Ветер усилился, вздымая песок, пока у меня не зачесался каждый сантиметр тела. Даже делая вдох, я вдыхала больше песка, чем воздуха.
– Это место отлично подходит для лагеря, – внезапно сказал Эдан, слезая с верблюда. – Впереди назревает песчаная буря. Если остановимся сейчас, то избежим худших ее последствий.
Мы поставили две палатки, и я заползла в свою, не сомневаясь, что сбросила не менее килограмма песка, просто сняв с себя плащ.
– Проголодалась? – спросил Эдан, заглянув внутрь. Затем развернул что-то, похожее на небольшую скатерть, размером не больше шахматной доски. – Мы не можем часто ее использовать – нужно экономить магию. Но я подумал, что нам не помешает наградить себя за целый день пути. – Он сел в позу лотоса на песке. – Представь, что хочешь съесть, и хлопни в ладоши.
Я уставилась на него, не веря своим ушам.
– Попытайся. Я бы и сам это сделал, но из меня ужасный повар, учитывая отсутствие вкуса и все такое.
Будь это Кетон, я бы приготовилась к очередному розыгрышу, но Эдан ждал, так что я закрыла глаза и представила мамино куриное рагу, приготовленное на пару с луком и имбирем, любимые пельмени Кетона с маслом чили и такую гору сладостей, чтобы есть их неделю: паровые кокосовые булочки, жареные лепешки, клейкий рис с орехами и кусочками абрикоса. О, и воду. Много, много воды.
Я хлопнула в ладоши. И стала ждать.
В нос ударил запах имбиря. Я открыла глаза. У меня отпала челюсть – передо мной предстало все, что я нафантазировала.
– Ты слегка переборщила, – сказал Эдан с нотками одобрения.
Скатерть переполнялась едой.
– Это… реально?
Он передал мне миску.
– Проверь сама.
Я взяла ее в ладони, и желудок жалобно заурчал. Затем откусила кусочек пельменя, прожевала, проглотила. Мои плечи расслабились от удовольствия, и я принялась алчно поглощать всю еду, не тратя время на лишние вопросы.
Эдан рассмеялся.
– Что смешного?
– Твой вид. – Он потянулся за горстью фиников и смородины. – Я не видел таких прожорливых девиц с конца Великого голода. Может, тебе стоило стать дворцовым дегустатором, а не портным?