Сплетая рассвет Лим Элизабет

– Начни с начала, – предложил отец. – Расскажи свою историю в виде сказки, как делал Сэндо. Тогда она сама к тебе придет.

Да, Сэндо часто рассказывал сказки. Ему бы понравилась моя, будь он жив: история о девушке, которая сшила солнце, луну и звезды в три платья, история о девушке, которой поклялся завладеть демон.

А еще это была история о юноше. Юноше, который умел летать, но не плавать. Юноше с могуществом богов, но оковами раба. Юноше, который любил меня.

Но эта сказка еще писалась.

Я сделала глубокий вдох и поведала им об испытании, о мастерах-портных, с которыми познакомилась и соревновалась, затем о требовании леди Сарнай сшить три платья из солнца, луны и звезд. Рассказала о путешествии с Эданом по Аланди, Халакмаратской пустыне и Агории и даже об островах Лапзура и чарах, окружавших императора Ханюцзиня, когда Эдан был рядом. Но когда я приблизилась к концу истории, папа нахмурил лоб. Как бы я ни пыталась скрыть свои чувства, он всегда легко мог меня прочесть. Он видел, что я что-то недоговаривала, и был совершенно прав.

Когда день пошел на убыль, на меня упали тени, и я спряталась в них от проницательного отцовского взгляда. Я не могла поделиться с ним, что влюбилась в императорского чародея, что сила платьев Аманы освободила его – или что меня проклял демон.

– Впечатляющая история, Майя, – сказал отец, когда я закончила. – Значит, это благодаря тебе император и леди Сарнай поженятся.

– Расскажи больше о призраках и демонах, – попросил Кетон. – И об этом чародее.

– Позже, Кетон, – папа посмотрел на меня и нахмурился. – Майя, ты нехорошо выглядишь.

– Просто устала. – Я выдавила улыбку, но мои кулаки оставались сжатыми. Из окна потянуло холодом. – Кетон, ты весь дрожишь. Давай я принесу тебе чай.

– Я не дрожу, – возразил брат, но я уже вскочила на ноги.

Потянувшись в карман, достала орех Эдана. Затем ловко открыла его, как яйцо, и вылила содержимое – золотую жидкость, густую, как мед, – в чайник. Воздух наполнился ароматом имбиря.

Я подхватила ближайшую чашку и наполнила ее. От тяжести чая она вжалась в мою ладонь, и спустя секунду я ощутила тепло, от которого покалывало кожу. Вручив чашку Кетону, налила еще одну для отца. И в последнюю очередь – для себя.

– Императорский чародей подарил мне этот чай, чтобы отметить мое назначение в качестве императорской портнихи, – сказала я, надеясь, что мой голос не звучал сдавленно. – Давайте выпьем за брак императора Ханюцзиня и дочери шаньсэня. И помолимся, что его успех позволит мне чаще возвращаться домой.

– За мир. – Отец поднял чашку и осушил ее до дна.

– И за Майю, – добавил Кетон. – Мою единственную сестру. И единственного брата, в каком-то смысле.

Улыбнувшись, он тоже прикончил чай одним глотком и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Майя, ты пялишься на меня. У меня чаинки на носу?

Я рассмеялась.

– Нет, – в моей груди заворошилась надежда, пока я наблюдала за Кетоном. Мне достаточно часто доводилось видеть магию Эдана, чтобы верить в нее. – Просто жду.

– Чего? – И стоило слову сорваться с его уст, как он вздрогнул и воскликнул: – Отец! Майя, смотрите!

Я сняла с Кетона плед. Его ноги источали мягкое розовое сияние на фоне багрового света снаружи. Его колени задрожали, и он обхватил их руками.

– Я чувствую их, – выдохнул брат.

Мое сердце набухло в груди.

– Вставай, Кетон. Попробуй походить.

Он придвинулся к краю кресла и твердо поставил ноги на пол. Его колени подкашивались, мышцы ослабли от месяцев, когда он был недвижим, но брат встал без помощи стен или трости. Папа ахнул позади меня, когда Кетон начал ковылять в его сторону.

Глаза отца заблестели. Я еще никогда не испытывала такой радости от чьих-то слез.

– Мой сын, – сказал он, обнимая Кетона.

Я тоже подошла к ним и обвила руками. Мне не хотелось их отпускать. Затем я присела на пол, Кетон оперся на меня, а папа принялся рассказывать нам истории из нашего детства. Как Кетон бросал червей мне в волосы и как отец боялся, что меня никогда не признают полноправной портнихой. А затем он посмеялся. Впервые за много лет я услышала его смех.

Сумерки наступили слишком быстро. Как Эдан и обещал, на отца и брата внезапно напала сонливость. Я ласково отвела Кетона в кровать.

Папа пытался зажечь свечу, но его руки дрожали, а веки слипались от желания лечь спать. Я забрала у него свечку и поставила ее на стол.

Затем коснулась своей еще теплой чашки. Я по-прежнему могла ее выпить. Чтобы быть счастливой, как сказал Эдан. Но для этого было слишком поздно. Увидев, как отец смеется, брат ходит, а Эдан стал свободным… это все счастье, в котором я нуждалась. Я буду цепляться за это чувство столько, сколько смогу – пока Бандур не заберет мою душу, кусочек за кусочком.

Барабаны все гремели – где-то вдалеке, но быстрее. Мое сердце вздрогнуло. Может, если я останусь здесь, пророчество Бандура не сбудется. Может, если я не вернусь, то спасу себя.

Нет. Амана предупреждала меня, что за свободу Эдана придется заплатить. Но я бы ни за что в жизни не изменила свой выбор.

Я вылила чай в горшок с бамбуковым ростком на подоконнике. Впитав его, растение позеленело. Зрелище, которое одновременно отдавало болью и радостью в моем сердце.

Затем села на кровать Кетона. Его глаза были прикрыты, губ коснулась улыбка. Я поцеловала его в лоб и прижалась щекой к щеке.

– Спи, братец.

– Это по-настоящему? – пробормотал он, взяв меня за руку. – Я действительно могу ходить? Ты вправду здесь?

– Да, да. Завтра ты снова будешь ходить, а папа – смеяться. И послезавтра. А теперь спи.

Я прислушивалась к звукам его замедлившегося дыхания. Вдох, выдох, вдох, выдох – этот ровный ритм свидетельствовал, что он уснул. Затем я накинула на отца одеяло и поправила одеяло Кетона, чтобы оно прикрывало грудь. И осторожно, не издавая шума, вышла из лавочки.

Последние следы алого солнца окрасили горизонт карминовым цветом. Я прикрыла глаза от его света и села на ковер. В окне отцовской лавочки виднелось мое отражение и играли тени, из-за чего мои глаза казались кроваво-красными.

По спине прошел холодок.

– Это просто игра света, – сказала я себе. – От алого солнца.

Я наблюдала за небом, пока не погасли остатки дневного света, сменяясь чернотой ночи. Но полетев над порт-кэмаланскими сверкающими водами ко дворцу, почувствовала, что дрожь усиливается. Я закончила свою сказку на чудесной ноте. Мне было страшно раскрывать отцу и Кетону правду – что возвращение домой не было концом моей истории.

А лишь новым и ужасным началом.