Княгиня Ольга. Невеста из чащи Дворецкая Елизавета

Эльга ничего не ответила, но сама посадка ее головы, невозмутимость лица, унаследованная от Вальгарда, словно говорили без слов: «Да, разумеется. А вы как думали?»

Я смотрела на нее, затаив дыхание от восхищения. Мы росли вместе, но в последнее время я все чаще чувствовала, что она обгоняет меня во всем, уходит вперед шаг за шагом, и как бы я ни торопилась следом, мне ее не догнать. Даже пояса она уже ткала быстрее меня, и более сложные узоры давались ей легче.

Ну, так и что же – не я ведь внучка плесковских князей и старшая невеста рода многославного Эльга Вещего! Я не ощущала в себе ни капли крови этого человека, а вот Эльга, казалось, унаследовала ее так много, как только возможно.

Всего через пару дней я узнала, что она сделала еще один решительный шаг вперед. Как-то она встала с лавки и пошла передо мной; я заметила у нее сзади на сорочке темное пятно и сначала подумала, что это березовый лист пристал. Хотела стряхнуть – и не смогла. Это оказалась кровь… Эльга стала взрослой.

Но все-таки этим летом главной среди девок была не Эльга, а к Вояна. Замужество ее первоначально замышлялась на минувший год, но тем летом умер Судогость. А смерть деда невесты, к тому же князя – такое событие, что свадьбу пришлось отложить до будущей осени. Но Вояна не сильно огорчилась: она получила еще одну зиму на то, чтобы готовить сорочки и рушники с вышивкой на подарки жениховой родне.

Наши матери вышивали для нее родовое полотенце: слева в виде ветвистого дерева был изображен род невесты, справа – жениха. Во время свадьбы они встанут на полотенце, каждый со своей стороны, чтобы было видно «на чем стоит» новая семья. Глянув на вышивку, всякий мог бы сказать, сколько и какой родни у них есть на несколько поколений, живы те сейчас или умерли. Невестину сторону начинают вышивать заранее, а женихову – после обручения.

Эльгина мать достала из укладки свое родовое полотенце с первой свадьбы, где был изображен род ее покойного мужа, отца Вояны; из Плескова приехала баба Годоня со своим таким же полотенцем, еще на поколение старше. За десятки лет красные нити вышивки поблекли, но отбеленный, плотно сотканный лен ничуть не обветшал, лишь немного потемнел. Когда их повесили на стену, чтобы были перед глазами, мы даже оробели: перед нами встала целая роща чуров, тот самый «дремучий лес», где живут их души! И все эти бесчисленные предки, стоящие теперь где-то возле самого истока мира, будто разом глядели на нас и оценивали, что из нас выросло…

Обычно Вояна шила, а баба Годоня рассказывала нам про дедов и бабок, их братьев и сестер с потомством, которые возникали под иглой в виде веточек и значков. Мы с Эльгой посмеивались и тайком подталкивали друг друга: ведь вот эти точечки, ниже «дочернего узла» невесты и справа – мы обе и есть, ее младшие сестры! А вот – Володейка с Беряшей, а здесь, слева – младшие братья. Да им больше этих точек и не полагается, пусть сперва выучатся портки носить!

Но теперь бабы Годони с нами уже не было.

После того как прах князя собрали с остывшей крады и погребли в округлом родовом кургане, она сделала то, что собиралась: ушла к дедам. Перед этим по ней устроили поминки: как обычно, накрыли стол, испекли блинов, наварили медовой каши, поставили яйца, кисели. Сама Годонега во время пира сидела под столом и там ела по три ложки от каждого блюда, те самые, что уделяют духу покойного! И это, пожалуй, казалось еще более жутким, чем тот вечер, когда мы, семилетние, лежали на полатях и ждали, чем скажется зашедший на свои поминки дух стрыя Эльга.

Но теперь баба Годоня, несомненно, стала мертвой. На другой день, на летней заре, она вышла из детинца в простом белом платочке, повязанном по-вдовьи, с маленькой котомкой, и ушла по росной траве, с посошком, ничем не отличимая от любой простой бабы в старых годах.

– А куда она? – спрашивал Кетька, незадолго перед этим научившийся внятно говорить.

– К дедам! – с важностью повторяла я ответы взрослых.

– А где они?

– В Закрадье.

– А как туда идти?

– Я не знаю, а баба Годоня знает. Старые люди знают, где деды, потому что они сами старые, им скоро помирать. Когда делаешься таким старым, то тебе становится видно, куда идти, понимаешь? Только для этого надо быть очень старым.

– Как баба Годоня? – помолчав, уточнил Кетька.

– Как она. Не все доживают.

В наших глазах она была не просто старой, а почти древней. Словно сама сошла с того родового полотенца, что вышила Вояна, а ноги ее, будто корни старого дерева, глубоко сидели в сырой земле…