Осторожно, женское фэнтези! Шевченко Ирина

Помимо меня в прозекторской присутствовало двое старшекурсников. Их, обрядив в халаты и плотные фартуки, допустили непосредственно к столу и позволили ковыряться во внутренностях, потому на меня, скромно стоящую в сторонке, они смотрели как на пустое место. Зато доктор, вероятно, выполняя просьбу леди Райс, обо мне не забывал. Объяснял, рассказывал, показывал.

Корректный и доброжелательный, он производил впечатление хорошего специалиста и хорошего человека. Наверное, потому и вскрытие, в итоге подтвердившее его выводы относительно причин смерти, я пережила без проблем. Правда, было несколько особо неприятных моментов. Тогда я жмурилась, прижимала к носу салфетку и несколько секунд слушала размеренный голос доктора, призывавший меня обратить внимание на структуру и цвет тканей или расположение сосудов, после чего открывала глаза, смотрела, запоминала и записывала.

– Вы молодец, – похвалил меня доктор Кленси, когда все закончилось. – Еще несколько раз понаблюдаете – и можете сами браться за скальпель.

Так далеко я в своих мечтах не заходила, но за комплимент поблагодарила и от чашечки чая в приватной обстановке не отказалась. Мне понравился этот уравновешенный джентльмен с интеллигентной бородкой и улыбчивыми голубыми глазами. Понравились добрые шутки, ничуть не похожие на тот циничный стеб, что обычно приписывают патологоанатомам, а в его приглашении не было ничего двусмысленного: время приближалось к обеду, позади выполненная работа, впереди еще полдня, и может случиться, что на чай уже не останется времени.

Кабинет доктора Кленси располагался в левом крыле лечебницы, тогда как кабинет леди Пенелопы – в правом, и я решила, что не стоит бегать туда-сюда, чтобы предупредить наставницу о короткой отлучке.

– Входите, мисс Аштон, входите, – пригласил меня внутрь радушный хозяин. – Сейчас вскипятим воды. Чашки здесь… Овсяное печенье?

– С удовольствием.

– Скажите, Элизабет, вам нравятся кошки? – спросил доктор.

– Конечно! У меня…

…замечательный котяра дома, но рассказывать об этом не нужно.

– Хотите поглядеть на котят, пока закипает чайник? – предложил мужчина, не обратив внимания на оборвавшуюся на полуслове фразу.

– У вас котята? – удивилась я. – Здесь?

– В соседней комнате. Доктор Грин не позволяет держать их на виду. Назвал мерзостью.

– Он и к людям не слишком добр, – пробормотала я.

– Пойдемте, – поманил меня хозяин.

К кабинету, как и у леди Райс, примыкала маленькая комната для отдыха, но если у наставницы это было скромно обставленное помещение – шкаф, кушетка, небольшой столик, – то интерьер личного уголка Кленси напоминал убранство кукольного домика. Занавески с оборочками, лаковые миниатюры на стенах, в креслах – украшенные цветной вышивкой подушки.

– Вот они, мои хорошие, – с умильной улыбкой доктор указал на накрытый клетчатой скатеркой стол у стены.

Там на маленьких стульчиках сидели два игрушечных котенка, судя по галстуку на одном и кокетливо сдвинутому на ухо бантику у другого – мальчик и девочка. На круглом столике между ними стоял миниатюрный чайный сервиз. Лапка мальчика тянулась к чашке, а девочка придвигала к себе блюдце с бумажным пирожным.

– Так вот какие у вас котята! – рассмеялась я.

Потянулась, чтобы погладить зверюшек, и замерла, поняв, что никакие это не игрушки. Это… мерзость!

– Вам нравится? – напрашивался на похвалу Кленси.

– Очень, – я заставила себя улыбнуться. И руку не отдернула – коснулась бантика на голове девочки.

– Тонкая работа. Они же такие маленькие. Представляете, как сложно снять шкурку без повреждений?

Представила. И прокляла свое слишком живое воображение.

Наверное, странно после того, как при мне только что «выпотрошили» человека, сокрушаться о судьбе зверят, попавших в руки таксидермиста. Но тот человек был уже мертв, и вскрытие – необходимая процедура, а котята… Чучело убитого на охоте медведя или волка не впечатлило бы меня так. Но это же котята! Не трофей, которым можно похвастать, не диковинка – просто котята!

Сама не знаю, как смогла после пить чай и слушать о тонкостях создания подобной «прелести», об обработке шкуры ядами, изготовлении каркаса и сложностях выбора набивочного материала. С чашкой в руке – увеличенной копией той, что стояла перед котенком-мальчиком, – чувствовала себя набитым соломой чучелом и отчаянно завидовала Грину, который на правах главного здесь мог, не стесняясь, высказать все, что думает о таком интересном хобби.

Я встретила его, когда, вырвавшись наконец от Кленси, шла к кабинету наставницы.

– Неважно выглядите, – заметил он с издевкой. – Не понравился наш морг?

– Морг? – переспросила я отстраненно. – Нет, в морге все прошло хорошо. Мне не понравились котята.

– О, котята, – с пониманием протянул Грин; даже неприязни в обращенном ко мне взгляде поубавилось. – А что за ерунду вы несли о книге?

– Я пишу о драконах, и она мне нужна, но, если вы ее вернули, спрошу еще раз в библиотеке, – постаралась я замять тему.

– Пишете о драконах? – переспросил целитель, приблизившись, и холод пробежал у меня по спине. – В рамках учебной программы или по личному почину?

– В рамках. Простите, мне нужно к леди Райс.

Да, я постыдно сбежала и до вечера боялась выйти в коридор. Не знаю почему.

После того как лихо началась моя жизнь в новом мире, когда ежедневно случалось что-то, ставившее все с ног на голову, неожиданное затишье и радовало, и пугало. И удручало отсутствием каких-либо результатов.

Учеба понемногу продвигалась; с остальным же было совсем плохо.

Расследование зашло в тупик. Мы собирались по вечерам в библиотеке или встречались в парке, но обсуждать было нечего. Отношения с Оливером развивались не лучше. Точнее, не развивались. Я приходила к нему, мы шли в гимнастический зал или говорили в его кабинете, но и магия, и милорд Райхон оставались для меня недоступны.

Если с потерей дара я еще могла смириться, то равнодушие Оливера убивало.

Да, я все-таки увлеклась им. А он… Он был вежлив, даже приветлив, улыбался чаще, и от его улыбки меня бросало то в жар, то в холод, но я отдавала себе отчет в том, что это лишь новая тактика, чтобы стабилизировать мое эмоциональное состояние, как он сам обозначил цель наших занятий.

Так прошла неделя.

Учеба утомляла. Расследование удручало. Безответная влюбленность рвала душу.

Три условия счастливой развязки, обозначенные Мэйтином, – и все три казались невыполнимыми. Но хуже всего то, что меня начинал затягивать этот мир. Оливер, друзья, учеба. Я боялась, что привыкну и не захочу уходить.

Все же у суеты первых дней было одно неоспоримое преимущество: не оставалось времени на рефлексию. Неудивительно, что в глубине души я мечтала, чтобы что-то наконец уже случилось.

И почему из всех моих желаний сбываются только самые нелепые?

– Элизабет, я вынужден перенести нашу встречу, – скороговоркой проговорил милорд Райхон, положив трубку телефона. Я только пришла, когда ему позвонили, и по лицу ректора было видно, что известия не радостные. – Ранен эльфийский посол. Я должен быть в лечебнице.

– Можно с вами? – я вскочила с кресла, понимая, что Оливер исчезнет в любую секунду. – Я как раз собиралась потом к леди Пенелопе.

Если бы леди Райс сегодня дежурила, я уже была бы с ней. Ректор знал об этом, но, взволнованный новостями, не заметил лжи. А наставница была-таки в лечебнице. И она, и доктор Кленси, и другие целители, имен которых я не знала, и, конечно же, Эдвард Грин. К нему-то Оливер и направился, когда портал вывел нас в заполненный всполошенными медиками коридор.

– Что с лордом Эрентвиллем?

– У лорда Эрентвилля арбалетный болт в груди, – зло выплевывая слова, отчитался заведующий. – А у его сородичей паралич ягодичной мышцы, которая по странной прихоти природы заменяет эльфам мозг!

– Как это произошло?

– Понятия не имею, – осклабился Грин, едва ли не с ненавистью глядя в сторону стоявшей особняком компании длинноухих. – Возможно, врожденная патология. Возможно, мутации под воздействием искаженного магического излучения.

– Я спрашивал про болт.

Действительно, не средневековье же?

– Если верить этим господам, – доктор кивнул на эльфов, – посол проводил ревизию коллекционного оружия и случайно разрядил арбалет в себя. Если бы речь шла о человеке, я сказал бы, что это невозможно. Но в физиологии эльфов я, как уже сказал, ничего не смыслю. Возможно, тела у них устроены иначе. Потому что мозги уж точно! За каким… они притащили раненого в мою больницу, если не позволяют его оперировать?!

Только после этих слов я обратила внимание, что, во-первых, персонал суетится в коридоре, вместо того чтобы оказывать помощь пострадавшему, и, во-вторых, эльфы не просто стоят в стороне, а закрывают собой дверь в приемный покой, где этот самый пострадавший, очевидно, истекает кровью.

– Доктор, держите себя в руках, – выдержка, восхищавшая меня в ректоре, и теперь его не оставила. – Мы во всем разберемся.

Когда он направился к эльфам, в коридоре воцарилась полная тишина: все хотели услышать, о чем они будут говорить. Правда, не думаю, что всем тут был понятен эльфийский.

– Я много тревожиться ваш лорд. Зачем вы не дать человек-целитель лечить его рана? – примерно так я, пользуясь знаниями Элси, перевела вопрос Оливера.

Из ответа эльфов поняла только, что они тоже «много тревожиться», и слова «человек» и «сталь».

– Да слышали мы этот бред! – вскипел Грин. – «Никогда боле человек не обнажит клинок против эльфа и не обагрит рук в его крови» – это же идиотизм!

Эльфы с таким определением не согласились. То, что для доктора было идиотизмом, они считали незыблемым законом. Слова «незыблемый закон» я разобрала. Как и выражение «последний приют», сказанное одним из длинноухих, когда Оливер поинтересовался, зачем они принесли посла в больницу.

О последнем приюте Элизабет знала из курса, изучающего быт и традиции нелюдей: у эльфов существовало специальное место – то ли храм, то ли подобие хосписа, – куда приносили неизлечимо больных и смертельно раненных. Так как в людской культуре подобного не было, длинноухие решили притащить своего лорда умирать в лечебницу, чем расстроили ее заведующего, справедливо полагающего, что в лечебнице лечатся, а не умирают (за исключением отдельных случаев, но и тогда сначала все же лечатся). Теперь он требовал, чтобы эльфы либо позволили ему провести операцию, либо тащили раненого обратно в посольство.

– Они послали за своим лекарем, – негромко сказал Грину Оливер, вернувшись от эльфов.

– Знаю, – так же тихо процедил тот. – В Долину первоцветов. Прямые порталы там не открываются, он доберется не раньше чем за пять-шесть часов. Посол столько не протянет.

– Есть решение?

– Есть, – подумав с полминуты, произнес Грин.

Вокруг по-прежнему стояла невероятная при таком скоплении народа тишина, и, хотя голоса доктор не повышал, слова его слышали все, включая эльфов. Один из них вышел вперед.

– Какое решение вы имеете? – спросил он на людском наречии с сильным акцентом.

– Скальпель – это оружие? – уточнил доктор.

– Любая сталь – оружие.

– А если скальпель из стекла? Из вулканического стекла?

Длинноухий засомневался.

– Вы все равно намочите руки в кровь, – сказал он.

Грин брезгливо скривился, словно самому ему претила мысль испачкаться в эльфийской крови.

– Я и пальцем его не коснусь! – заявил он, продемонстрировав эльфу средний палец. Что-то подсказывало, что на Трайсе этот жест обозначал то же, что и в моем мире.

Нелюди собрались в кружок, с минуту пошушукались, и тот же эльф снова выступил вперед.

– Если скальпель из стекла, а вы не трогать кровь, можно. Но мы будем наблюдать.

– Хрен вам! – среагировал Грин. – Наблюдать! Вы будете помогать. Для начала подготовьте вашего лорда к операции. Вы же не хотите, чтобы кто-то из моих людей обагрил руки в его крови, пока будет снимать одежду? По той же причине ассистировать мне никто из них не сможет, придется вам.

– Среди нас нет лекарей, – сказал эльф.

– Вот и славно. Никто не будет мешать советами. Многого от вас не потребуется, справитесь. Не могут же у вас и руки расти из того места, которым вы думаете?

Удивительно, что эльфы не обращали внимания на оскорбительные замечания Грина. А тот уже раздавал указания:

– Доктор Кленси, готовьте операционную. Миссис Ридли, перевязочного материала понадобится больше обычного, принесите еще какую-нибудь ветошь и тазы с водой. Господам эльфам придется подтирать каждую каплю крови, чтобы соблюсти свои законы…

– Элизабет, что вы тут делаете? – подошла, заметив меня, леди Пенелопа.

– Пришла с милордом ректором. А доктор… Он собирается оперировать посла так же, как разделил малышек? С помощью телекинеза?

– Других вариантов нет.

– Но что будет, если лорд Эрентвилль умрет во время операции?

– Нам с вами – ничего, – вздохнула леди Райс и вдруг схватила меня за руку и потащила к своему кабинету, недовольно интересуясь на ходу: – Что это за наряд на вас, мисс? Разве я не предупреждала насчет внешнего вида?

– Это одежда для медитаций. Я же не собиралась…

– Чепец и передник, – приказала она строго. – В таком виде я вас в операционную не пущу.

– В операционную? – опешила я. – Но доктор Грин будет…

– Польщен вашим вниманием. Он тщеславен в определенной мере. Зрители ему не мешают. Просто не сходите с места и молчите.

Разве можно было отказаться от возможности наблюдать уникальную даже для этого мира операцию?

– Идемте, – поторопила наставница. – Вот-вот дадут последний звонок.

У смотрового окошка операционной, к которому обычно подводят студентов-практикантов, собрался, наверное, весь персонал лечебницы. Избранные прошли внутрь. У меня благодаря леди Райс тоже был билет в первый ряд. Она завела меня за руку, словно ребенка, выбрала место у стены, откуда я, никому не мешая, смогу наблюдать весь процесс, и отошла к доктору Кленси, узнать, не нужна ли помощь.

Оливер находился тут же. Говорил с одним из эльфов – кажется, уверял того в абсолютной компетентности Грина.

Сам доктор объяснял остальным длинноухим назначение инструментов, уточняя, не считают ли представители дружественного народа что-нибудь из этого оружием. Черные обсидиановые скальпели, уже одобренные к использованию, лежали отдельно.

Сколько ни присматривалась я к Грину, так и не заметила признаков упомянутого наставницей тщеславия. Доктор Кленси, с озабоченным лицом расхаживающий вокруг стола, и то имел более важный вид, а Грин же, казалось, не осознавал серьезности ситуации и грозящих ему лично последствий. Зато уже понял, что эльфы никак не реагируют на издевки, и язвил по любому поводу.

– Тут у нас кетгут для внутренних швов, его делают из овечьих кишок. Можно сказать, после операции в лорде Эрентвилле будет что-то от барана. Это не запрещено вашими законами? Нет? И почему я не удивлен? А иглы стальные, не обессудьте. Мне придется ими в вашего лорда тыкать. Это не будет приравнено к покушению?

Раненого к моему приходу уже раздели, уложили на стол и усыпили. Со своего места я видела его лицо, ярко проступивший на посеревшей коже рисунок и торчавший из груди кончик металлического болта.

Закончив с представлением инструментов, Грин подошел к пациенту, протянул руку, но, вспомнив обещание не прикасаться к эльфу, убрал ее за спину.

– Пора.

Следующие его слова я в первый миг приняла за заклинание, но, когда один из нелюдей отозвался, осознала свою ошибку: это был эльфийский, какой-то незнакомый Элси диалект. Грин говорил на нем бегло, и я ничего из сказанного не разобрала, а в ответе эльфа поняла одно слово: «человек».

Доктор усмехнулся.

– Ну и ладно, – прошептал еле слышно.

Обсидиановый скальпель взмыл в воздух и завис над раненым.