Мой Рагнарёк Фрай Макс

Неподъемный двухтомник я положил в сумку, притороченную к седлу Синдбада, а потом и сам взгромоздился на его многострадальную спину.

– В Медину, Владыка? – услужливым тоном истосковавшегося по чаевым таксиста спросил Джинн откуда-то из-за моей спины.

– Ага. Доставь меня на могилу Мухаммеда. Понятия не имею, где она там находится, а мне вроде бы надо на нее наступить. Вернее, это Мухаммеду надо, чтобы я на нее наступил.

Я еще не успел договорить, а земля уже ушла из-под верблюжьих ног и вообще все куда-то подевалось – по счастию, ненадолго.

Потом мир вернулся ко мне. В этом мире почему-то была ночь, темная и прохладная, и я почти не различал очертаний окружающих меня предметов.

– Приехали, Владыка, – объявил Джинн. – Тебе осталось спешиться и сделать несколько шагов влево.

Умница Синдбад тут же опустился на землю, облегчая мне задачу. Он отлично понимал, что имеет дело с неопытным седоком.

– Налево? – переспросил я, неуверенно шагнув в темноту.

– Да. Еще шаг. Не бойся, не споткнешься.

Я сделал еще шаг в сторону, потом еще один. Земля содрогнулась, да так, что я едва устоял.

Однажды мне довелось пережить землетрясение – совсем слабенькое, баллов пять, не больше, – но я навсегда запомнил панический, животный ужас, который охватил меня в тот момент, когда надежная земная твердь вдруг задергалась под ногами. На этот раз сердце тоже со всей дури рвануло в пятки. Но миг спустя на смену закономерному человеческому страху пришло сладкое чувство причастности к происходящему. На этот раз я был причиной разбушевавшейся стихии, а не ее перепуганной жертвой.

Земля под моими ногами пружинила, как хороший батут, и мне это нравилось, кто бы мог подумать! Толчки становились сильнее и сильнее, а потом все закончилось, да так внезапно, словно кто-то всемогущий резко повернул выключатель, сердито ворча: «надоело!»

– Хвала Аллаху во всяком положении! – с чувством сказал приятный баритон за моей спиной. – Ты все-таки исполнил свою клятву, Али!

Белки широко распахнутых глаз моего нового знакомца блестели в темноте. Он жадно дышал, как бегун на финише, и восхищенно озирался по сторонам.

К счастью, он совершенно не был похож на ожившего мертвеца из какого-нибудь второсортного ужастика. Нормальный живой бородатый дядька, кажется, довольно симпатичный. Его лицо казалось мне смутно знакомым. Что ж, если верить словам красавчика Аллаха, мы с Мухаммедом в свое время были хорошими приятелями.

Усилием воли я загнал в самый дальний угол сознания воспоминания об этих славных временах. Они-то уже изготовились прорвать ненадежную плотину, впопыхах сооруженную из жалких остатков моего здравого смысла, но мне по-прежнему казалось, что занимательные подробности моего мифического прошлого вполне способны свести меня с ума. А это было, мягко говоря, не совсем своевременно.

Мухаммед тем временем грохнулся на колени, уткнулся лбом в землю и принялся велеречиво благодарить моего работодателя Аллаха. Вообще-то его можно было понять: если бы мне довелось воскреснуть из мертвых, я бы с энтузиазмом восхвалял всех известных мне богов подряд – на всякий случай, пока они не передумали!

Я огляделся. Где-то рядом, по моим расчетам, ошивался Джинн, а я как раз нуждался в его помощи: для полноценного общения нам с Мухаммедом требовалось какое-нибудь уютное местечко. Из темноты выглянула флегматичная морда Синдбада, над его головой, словно некий неуместный нимб, мерцало хорошо знакомое серебристое облачко.

– Ты здесь, душа моя? – на всякий случай спросил я.

– Не думаю, что я являюсь твоей душой, – возразил Джинн. – Тем не менее я здесь.

– Мне бы хотелось, чтобы ты доставил нас в какое-нибудь тихое уединенное место, вроде того домика, который ты так любезно соорудил для меня в пустыне.

– Мы можем просто вернуться туда, если пожелаешь, – предложил Джинн.

– Проблема в том, что я не люблю возвращаться. Во всяком случае, туда, откуда я ушел в твердой уверенности, что это навсегда.

– Это свидетельствует о твоей мудрости, Владыка.

– Домик был хорош. Тебе не составит труда соорудить для нас что-нибудь в таком же роде? – спросил я.

– Разумеется, – заверил меня Джинн. – А в каком месте?

– Понятия не имею. В любом, наверное. Главное, чтобы это место было пустынным.

– В настоящий момент почти все места под этим небом являются пустынными, – огорошил меня Джинн. – Время живых уже закончилось, а время мертвых еще не началось. Насколько я понимаю, они ждут, когда ты их позовешь.

– О господи, – охнул я. – Так все уже случилось? А я-то, дурак, думал…

– Все уже случилось, – подтвердил Джинн.

Мухаммед неожиданно вмешался в нашу беседу.

– Я знаю, куда нам следует отправиться. Наш совместный путь должен начаться в пустыне, в том самом месте, откуда начался твой путь ко мне. Всякое великое дело следует начинать дважды.

Я-то думал, что он выпал из жизни часа на два, но парень шустро разделался с благодарственными молитвами и тут же включился в совещание.

Я обернулся к серебристому облачку.

– Значит, нам нужно попасть туда, где я развлекался со своей старой подружкой Сфинксом. Эх, жаль, что тебя со мной там не было, уж вместе мы бы ей показали почем фунт кошачьего дерьма в неурожайный год… А ты сможешь найти это место?

– Нет ничего проще.

– Ну просто чудо какое-то! – растроганно вздохнул я.

Через несколько секунд мы уже стояли на горячем песке, щурились от яркого солнечного света. Я незамедлительно уселся на давешний камень: моя задница была счастлива повторно соприкоснуться с этим воистину совершенным сидением.

С временами суток творились удивительные вещи. Мы с Джинном покинули свое пристанище вскоре после полудня и сразу же оказались в Медине, где почему-то была глубокая ночь. А здесь, в пустыне, послеполуденный солнцепек. В то же время я был совершенно уверен, что мы никуда не отлучались из Восточного полушария. По моим расчетам, эта самая пустыня находилась где-то в Северной Африке: где еще и бродить Сфинксу?

– Тебя что-то удивляет, Владыка? – спросил Джинн.

– Ну да. Только что в Медине была ночь. А здесь…

– Во всем мире воцарилась ночь, Владыка. И только в некоторых местах смена дня и ночи по-прежнему происходит обычным образом. Эта пустыня – одно из таких мест. Твоей силы хватает, чтобы вдохнуть жизнь в реальность, замершую в ожидании конца. Кроме тебя под этим небом есть и другие существа, у которых хватает могущества увидеть солнечный восход. Но в Медине их не было, а твой визит туда оказался слишком коротким. Откровенно говоря, я думал, что ты и сам все это знаешь, Владыка.

– Ничего я не знаю. Ты разочарован?

– Мне неведомо чувство разочарования, Владыка, – беззаботно отмахнулся Джинн.

– Тебе следует попросить своего могущественного слугу разбить для нас шатер, – заметил Мухаммед. – Нам не приличествует вести беседу под открытым небом.

– Ты не очень огорчишься, если это будет не совсем шатер? В последнее время я, знаешь ли, привык к комфорту.

– Я уверен, что ты сделаешь наилучший выбор, Али, – вежливо сказал он.

Я обернулся к Джинну:

– Сооруди что-нибудь вроде того домика, в котором мы провели прошлую ночь, со всеми удобствами, кондиционерами и так далее, ладненько?

– Ладненько, – эхом откликнулся Джинн.

Наша с Мухаммедом деловая беседа состоялась только на закате. После того как пророк приобщился к таинству гидромассажной ванны, все остальное утратило для него значение.

– Хвала Аллаху, я уже в раю! – твердо сказал он, погружаясь в теплую булькающую воду.

Я благоразумно воздержался от теологического диспута.

Пока Мухаммед плескался, мы с Джинном коротали время за игрой в нарды. У него хватало великодушия изредка мне поддаваться, чтобы я получал удовольствие от игры. Время текло незаметно, но за полчаса до заката я начал всерьез беспокоиться. Испугался: вдруг Мухаммед захлебнется от свалившегося на него счастья, и тогда мне придется взвалить на себя и его работу. Так что я пошел проверить, как у него дела.

Мухаммед с блаженным лицом сидел в ванне и восторженно хлопал ладонями по воде. Летящие во все стороны брызги, судя по всему, забавляли его чрезвычайно. Из уважения к моим гипотетическим былым заслугам пророк согласился продолжить это интеллектуальное занятие несколько позже и принялся старательно отжимать бороду.

Я попросил Джинна добыть для нашего дорогого гостя приличествующую случаю одежду. В красном махровом халате до пят Мухаммед смотрелся более чем импозантно. Я отвел его в прохладную просторную гостиную, усадил на диван и кратко изложил суть предстоящей нам великой миссии. Мне показалось, что Мухаммеду по барабану[4]: что за войско мы должны возглавить и какую битву выиграть. Жизнь представлялась ему простой и прекрасной штукой. Он сам только что счастливо ускользнул из объятий смерти, где-то на небесах все еще орудовал мой приятель Аллах, а здесь, на земле, имелся я, так сказать, «полномочный представитель» этого самого Аллаха. Следовательно, все должно было уладиться само собой.

Пророк восхищенно поглощал разнообразные продукты питания, извлеченные из небытия хозяйственным Джинном, доверчиво хлопал миндалевидными глазами и легкомысленно отмахивался от моих попыток растолковать ему, что мы влипли в серьезную передрягу. В конце концов я понял, что ему лучше вернуться в ванную. По крайней мере, там парень будет счастлив, а толку от него все равно никакого.

– Скажи мне, Али, а в этом раю есть гурии? – поинтересовался Мухаммед перед тем, как снова погрузиться в воду.

– Кто?

– Гурии, – настойчиво повторил он. – Вообще-то в раю они должны быть.

– О господи! – Я не знал, плакать мне или смеяться. – Но ведь это не рай, а просто домик в пустыне. Уютное наваждение со всеми удобствами на одну ночь. Впрочем, если тебе позарез требуются гурии… Сейчас выясним.

Я отправился в сад, где обнаружил Джинна, снова склонившегося над игральной доской. Рядом топтался Синдбад. Через несколько секунд я с суеверным ужасом понял, что Синдбад не просто топчется, а принимает активное участие в игре. Время от времени он осторожно брал в зубы стаканчик с игральными костями, аккуратно его тряс, переворачивал, разглядывал цифры, а потом прикасался влажным носом к деревянной фигурке, которую, по его мнению, следовало передвинуть.

Ну да, конечно. После того как бедняга Джинн полдня играл в нарды со мной, верблюд вполне мог показаться ему достойным соперником.

– Наш Мухаммед требует гурий, – сообщил я Джинну. – Поможешь?

– О, это просто, – Джинн на мгновение поднял глаза от доски, что-то пробормотал и снова задумчиво уставился на игровое поле.

Проанализировав ситуацию, я понял, что Джинн понемногу проигрывает верблюду.

– Что, уже? – удивился я. – Наш пророк нежится в объятиях прекрасных дев?

– Разумеется, – кивнул Джинн. – Кстати, я могу оказать тебе такую же услугу, Владыка. Дюжина-другая гурий вполне поместится в твоей спальне.

Я удивленно покачал головой.

– А мне-то они зачем?

– Странный вопрос, – усмехнулся Джинн. – Ну, скажем так – для того, чтобы не испытывать одиночества.

– По моим наблюдениям, одиночество такого рода приносит прохладу в летнюю ночь и возможность свободно размахивать ногами во сне, – в тон ему откликнулся я. – А я как раз весьма дорожу и тем и другим. Так что я, пожалуй, откажусь от твоего любезного предложения. Лучше просто попробую выспаться. Чует мое сердце, пока наш приятель Мухаммед будет сидеть в ванной, мне придется пахать за двоих. А он будет плескаться еще тысячу лет, это как минимум.

– Ты не любишь женщин, Владыка? – подмигнул мне Джинн. – Так и скажи. Не хочешь гурий, могу привести к тебе прекрасных юношей.

– Ну да, героев знаменитой загадки Сфинкса. Заодно проверим на практике, насколько соответствовал истине ответ, за который мне пришлось заплатить жизнью, – фыркнул я. – Нет уж. Мужчин я люблю еще меньше, чем женщин. Во всяком случае, когда обнаруживаю их под своим одеялом.

– Только не говори, что предпочитаешь джиннов, – встревожился мой могущественный слуга. Но тут же расслабился: – Впрочем, я могу призвать кого-нибудь из своих родичей, среди них встречаются весьма любвеобильные.

– Не надо! – твердо сказал я. – Не надо ни джиннов, ни гурий, ни домашних животных, ни птиц, ни насекомых – никого.

– Извини, Владыка, – покаялся мой искуситель. – Я не знал, что ты уже настолько близок к совершенству.

– Я к нему не просто близок, я оно и есть… Знаешь, мне бы хотелось, чтобы этой ночью ты поработал не сутенером, а охранником. Вдруг наша маленькая подружка, соленая индейская леди, решит снова заключить меня в свои объятия. Сколько бы там жизней ни было у меня в запасе, но умирать каждую ночь – так мы не договаривались. А если она доберется до Мухаммеда, будет еще хуже. Выбраться из одной могилы и сразу угодить в другую – это как-то чересчур. К тому же он еще не успел насладиться всеми радостями бытия.

– Я буду охранять твой дом, – пообещал Джинн. – Прошлой ночью я оплошал, поскольку никогда прежде не встречал тварей вроде твоей гостьи. Но сегодня буду начеку.

– Вот и славно, – улыбнулся я. – Тогда спокойной ночи. У меня глаза слипаются.

Мир, где я родился и вырос, катился ко всем чертям, а я, официальный руководитель конца времен, спал как младенец. Без прекрасных гурий и прочих излишеств в таком роде, зато и без кошмарных снов. Скорее уж наоборот. Мои сновидения были сладкими и ни к чему не обязывающими. Думаю, у меня даже хватило наглости улыбаться во сне.

К счастью, за мною никто не подсматривал. Даже вездесущий Джинн всю ночь слонялся по садовым дорожкам. Для полного сходства с ночным сторожем ему не хватало только тулупа и двустволки.

Утром за завтраком Мухаммед выглядел неважно. Я косился на него с некоторым злорадством, как убежденный трезвенник взирает на ближнего, изнемогающего от зверского похмелья. Впрочем, сегодня пророк внимательно выслушал мой деловой бред, посвященный организации грядущего апокалипсиса. Задумчиво погладил бороду, покивал. Мои слова по-прежнему его ни капли не шокировали. Оно и понятно – чем, интересно, можно шокировать человека, только вчера восставшего из мертвых?

– Если Аллах хочет, чтобы я повел людей на Последнюю битву, значит, так и будет, – подытожил он.

– Вот и славно.

Я чувствовал себя начинающим менеджером по рекламе, только что умудрившимся всучить громоздкий заказ до неприличия богатому клиенту.

– Я так благодарен тебе за то, что ты сдержал свое слово, Али! – прочувствованно сказал Мухаммед, отставив в сторону тарелку. – Когда ты обещал, что вызволишь меня из любой беды, даже из объятий смерти, мне очень хотелось верить, но все же я не надеялся, что такое возможно. Прости меня. Мне не следовало сомневаться в могуществе Аллаха, чьей чудотворной рукой ты являешься от начала времен.

– Скорее уж двумя руками сразу, – буркнул я. – И самое досадное, что ни одна из этих рук не может скрутить кукиш.

– Я не понимаю тебя, – огорчился Мухаммед.

– И не надо.

Я заставил себя дружелюбно улыбнуться этому славному дядьке, который так трогательно верил в мою непогрешимость, что плакать хотелось.

Вообще-то, он начинал мне нравиться, этот наивный бородач – несмотря на то, что его смуглое морщинистое лицо то и дело вызывало в глубине моей памяти смутные образы, которые мне совсем не хотелось ворошить. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы заставить их оставаться смутными, как тревожное сновидение, которое уходит прочь, пока чистишь зубы.

– А где войско, которым мне предстоит командовать? – деловито осведомился пророк. – Тебе придется наступать на могилу каждого мертвеца, чтобы вернуть его к жизни? Это отнимет много времени даже у такого могущественного чудотворца, как ты… Или они сами восстанут из могил и явятся к нам?

– Боюсь, именно так они и сделают. И меня не спросят. Во всяком случае, у меня такое чувство, будто вот-вот что-то начнется. А в последнее время мои предчувствия то и дело сбываются.

– Хорошая шутка, Али! – неожиданно развеселился Мухаммед. – «Предчувствия», «в последнее время», – это надо же!

Я удивленно уставился на него, а потом понял, почему он ржет. Ну да, разумеется. Предполагалось, что я говорю голосом самого Аллаха, да еще и являюсь его рукой, а посему будущее для меня – открытая книга. Как же, размечтались!

Впрочем, я не стал его разочаровывать. Дело наживное, сам разберется, что я за птица. Или не разберется – если нам обоим очень повезет.

События начали разворачиваться сразу после завтрака, с пугающей меня самого стремительностью. Со мной вечно так – стоит немного расслабиться, понадеяться, что чудеса решили отдохнуть от меня, и – хлоп, уже что-нибудь натворил. Спасайся кто может.

На сей раз я выскользнул в сад, почти бегом промчался по сочной густой траве, еще влажной от утреннего дождя, организованного на рассвете безотказным Джинном по моей личной просьбе, а потом мои следы один за другим отпечатались на раскаленном бархатном теле пустыни, окружавшей наше убежище.

Я довольно долго брел куда глаза глядят. Остановился, когда понял, что мне в лицо дует пронзительный холодный ветер, совершенно неуместный под этим знойным небом. Его ледяные порывы делали меня бесконечно счастливым – можно было подумать, что я родился только для того, чтобы однажды в пустыне встретиться лицом к лицу с северным ветром, и вот сбылось, наконец-то.

«Вообще-то, чтобы извлечь мертвецов из их уютных могилок, требуется труба архангела, – вдруг подумал я. – А трубы у меня нет. Да и какой из меня трубач? Такой же хреновый, как и архангел».

Словно в ответ на мои идиотские размышления откуда-то издалека донесся удивительно чистый звук, но не трубы, а саксофона. Изорванная, почти мучительная и в то же время не лишенная своеобразной гармонии мелодия звучала – не то в небесах, не то в моем сердце. В какой-то момент мне удалось разглядеть сутулый силуэт чернокожего музыканта. Кажется, его ноги не касались земли. Впрочем, нельзя сказать наверняка – нас разделял не один десяток метров и прозрачная завеса, сотканная из невыносимо яркого солнечного света и мириад растревоженных ветром песчинок.

«Смеху будет, если это и есть покойный Чарли Паркер, как раз по нему занятие», – весело подумал я.

Звуки музыки быстро разогнали мои глупые мысли, так что больше некому было ломать голову, идентифицируя личность «архангела». Вместо этого я принялся кричать, захлебываясь от восторга. Понятия не имею, что именно я вопил. Стыдно даже – до сих пор никогда не понимал людей, способных прийти в экстаз на концерте, и вдруг сам туда же.

Это безобразие продолжалось довольно долго. Когда я наконец опомнился и заткнулся, музыка уже стихла, силуэт саксофониста тоже исчез. На мой нос упало что-то холодное и мокрое, потом еще и еще. Я глазам своим не верил – это были снежинки. Они лениво кружились в воздухе, медленно опускались на остывающий песок. Самый настоящий снег, холодный и влажный. Пожалуй, куда более настоящий, чем я сам. Я понял, что смертельно устал – у меня даже не было сил как следует удивиться. Поэтому я просто развернулся и пошел обратно, педантично наступая на собственные следы.

Когда вдалеке замаячили зеленые деревья и красная черепичная крыша нашего пристанища, мои следы окончательно скрылись под снегом, который становился все гуще.

– Что это, Али? – с благоговейным ужасом спросил Мухаммед.

Он стоял на границе между садом и пустыней и ошарашенно пялился на снегопад. На нашей территории погода оставалась теплой и солнечной, снегопад не затронул этот крошечный островок зелени: то ли Джинн вовремя подсуетился, то ли хорошая погода по месту проживания полагалась мне согласно штатному расписанию, вместе с прочими волшебными материальными благами.

– Это снег, – объяснил я Мухаммеду. – Ну да, ты же его никогда не видел… Ничего особенного, вполне заурядное природное явление. Хотя в этих краях он никогда прежде не шел. В общем, можешь считать, что просто случилось еще одно чудо.

– Воистину непостижимы деяния Аллаха! – вздохнул Мухаммед.

Я не стал с ним спорить, поскольку чувствовал непреодолимую потребность улечься на траву и закрыть глаза. Темнота, которая за этим последовала, устраивала меня как нельзя больше.

…Я пришел в себя, когда на мой лоб опустилась прохладная рука. От нее слегка пахло гиацинтами и еще чем-то сладким – не то медом, не то молоком. Я улыбнулся от удовольствия и открыл глаза. В сером сумеречном свете призрачный силуэт склонившегося надо мной Джинна выглядел особенно эффектно.

– Спасибо, что разбудил, – поблагодарил я. – Отрубиться в саду, на траве, как пьяный подросток на даче у приятеля, – фи! Не мой стиль. Хорошо хоть этот зеленый кошмар оказался неплохим одеялом.

Я зябко закутался в свой чудовищный, но чертовски уютный плащ, который постепенно начинал казаться мне самым родным существом в мире, и спросил:

– Сколько я тут валяюсь?

– Часа три. Я собирался перенести тебя в дом, но к тебе пришли, Владыка, так что придется вставать.

– Кто это ко мне пришел? – нахмурился я. – Опять эта соленая маньячка? Или моя подружка Сфинкс снова возникла из небытия? Вообще-то я по ним еще не соскучился.

– К тебе пришли люди, Владыка. Много людей. Они окружили сад, поскольку не могут преодолеть поставленную мною преграду. Эти люди в один голос утверждают, что ты сам их позвал. Одни говорят, что ты послал за ними ветер, другие – будто ты пришел за ними во сне, а третьи молча глядят себе под ноги. Я полагаю, что это и есть твое войско – еще не все, конечно. Они прибывают и прибывают.

– Войско? Уже? – обреченно спросил я, растирая виски ледяными кончиками пальцев. – Ох, ну почему все происходит так быстро?.. И что я буду делать с этим войском? Не представляю!

– Ты не любишь повелевать людьми, да? – спросил Джинн. – От души сочувствую тебе, Владыка. Впрочем, мудрецы говорят, что именно из тех, кому противна власть над другими, получаются самые лучшие правители.

– Все может быть.

Я поднялся на ноги. Они были ватными и противно дрожали. Я чувствовал себя как на третий день гриппа, когда самое худшее уже позади, но больному все еще чертовски паршиво и, что особенно неприятно, начинает казаться, что теперь так будет всегда.

– А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? – с надеждой спросил я. Джинн печально покачал головой.

– Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка. Есть вещи, с которыми ты должен справляться сам.

– Какое свинство! – вздохнул я. И поспешно добавил: – Я не тебя имею в виду, дружище. Просто сетую на судьбу. Но хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?

– Разумеется, – с поклоном ответствовал Джинн. – Самого наилучшего.

Я уселся на траве, скрестив ноги, и с удовольствием попробовал содержимое фарфоровой чашки, которую Джинн отработанным жестом провинциального фокусника извлек из ниоткуда.

– А, собственно, на кой я им сдался, этим людям? – спросил я. – Вроде бы мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он. А я – так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати? Опять в ванной с гуриями, так, что ли?

– О, да ты настоящий провидец, Владыка!

– Возмутительно! – фыркнул я. – А работать кто будет?

– Может быть, когда придет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка, – без особой уверенности сказал Джинн. – Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты призвал этих людей, ты вернул их к жизни, и теперь они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.

– Ясно, – вздохнул я. – Крыть нечем. Если я скажу, что не намеревался возвращать их к жизни и вообще ничего особенного не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все уже случилось, назад пути нет. Как всегда.

– Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной, – неожиданно улыбнулся Джинн. – Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что не собиралась делать ничего особенного, но все тем не менее уже случилось, и назад пути нет.

– Уверен, что так оно и есть. Ох, погоди-ка! А как же я буду разговаривать с этими ребятами? Я знаю всего пару языков, да и те неважно. Может быть, ты сможешь быть переводчиком?

– Это не понадобится, – успокоил меня Джинн. – Собственно говоря, человеческих языков больше нет. Они иссякли, как солнечный свет.

– Но мы же как-то разговариваем.

– Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. При этом я не размыкаю уст, а тебе кажется, будто я говорю на твоем родном языке. А я вижу, как движутся твои губы, но не прислушиваюсь к словам, а просто читаю в твоем сердце. Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, а ведь ты давным-давно позабыл язык кочевников; даже ради спасения собственной жизни ни слова не вспомнишь. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Понимаешь, о чем я толкую?