Покопайтесь в моей памяти Островская Екатерина

Глава шестая

Квартира-студия оказалась огромной. И окна были во всю стену. А на других стенах висели картины, что делало помещение еще больше похожим на мастерскую художника. Александр Витальевич, очевидно, подготовился к ее приходу. Посреди комнаты стоял накрытый стол. Хозяин, встретив гостью, тут же усадил ее в кресло возле стола, а сам метнулся к холодильнику, откуда тут же вытащил бутылку шампанского. Такая поспешность не понравилась Елизавете Петровне. Она поднялась и попросила разрешения посмотреть картины.

– Что за вопрос? – удивился хозяин. – Смотрите все, что хотите.

Картины были так себе. Холсты старые, но, скорее всего, в большинстве это были очень старые работы студентов Академии художеств. Этюды и эскизы к дипломным работам. Лежащая с закрытыми глазами девушка – скорее всего, это эскиз к работе «Воскрешение дочери Иаира»: на курсе, где учились Репин и Поленов, это была дипломная тема. Но рука явно не того и не другого.

И вдруг Сухомлинова замерла. Александр Витальевич, поймав направление ее взгляда, подошел и встал рядом.

– Жемчужина моей коллекции! – с гордостью произнес он. – Знаменитый художник Саврасов «Грачи прилетели». Та, что в музее висит, размерами побольше будет, но зато в моей больше солнца. Так мне специалист сказал.

– Охотников, – уточнила Елизавета Петровна.

– Какой? Ах, вы про того, что в нашем доме живет. Да я с ним практически не знаком. Другой специалист это сказал. Мало, что ли, у нас искусствоведов.

– И в самом деле, – согласилась Сухомлинова и поинтересовалась, откуда здесь это полотно.

– Я повесил, – пошутил хозяин, – картина у меня уже много лет. С нее, к слову сказать, и началась моя коллекция. Лет тридцать тому назад зашел я как-то в комиссионный магазин, увидел эту картину и приобрел. Правда, торговаться долго пришлось. Время такое, что ни у кого денег не было. Кто-то свои вещи у метро продавал, кто-то сдавал картины в комиссионку, а старинные серьги в ломбард. Потом уже, когда я хозяину магазинчика свое служебное удостоверение показал… Просто для того, чтобы он знал, с кем имеет дело, и не накручивал цену, он мне пообещал, что будет для меня оставлять, если что-то интересное появится.

– Мне кажется, что я уже видела эту работу прежде, – призналась Сухомлинова.

– Вряд ли. Хотя чего в жизни не бывает. Давайте-ка лучше за стол сядем.

За стол Елизавета Петровна не стремилась. Она продолжала рассматривать картины, особенно ту – теперь она не сомневалась в том, что это была та же самая работа Саврасова, которую она видела в квартире Охотниковых, и, разумеется, не подделка – тот же широкий мазок и проработка деталей тонкой кистью, так же пробиваются сквозь кроны голых деревьев лучи почти белого весеннего солнца…

– У меня еще была картина Перова, – прозвучал за спиной голос Александра Витальевича, – но я ее удачно реализовал. Нашелся настоящий ценитель. Хватило Диме на домик в Черногории. Хотя тот домик и пятой части этой студии не стоит. Разве что море рядом.

– Года два назад в Лондоне на аукционе была продана картина неизвестного на Западе художника Перова. Кто-то выложил за нее полмиллиона евро. Это посчитали сенсацией. Прежде там лишь Айвазовского ценили. Да и то после того, как одну его работу купил папа римский.

– Надо же! – удивился директор ТСЖ. – А что на ней было изображено?

– Жанровая сцена. Двое помещиков в кабаке на купеческой ярмарке. Купцы после удачных сделок гуляют, а помещики к ним подсели, чтобы выпить за чужой счет.

– У одного помещика грязные сапоги, а второй в рваных башмаках?

– Кажется.

Александр Витальевич побледнел, а потом, покачав головой, выдохнул:

– Вот ведь гад какой! Надул меня все-таки. Ну да ладно: бизнес есть бизнес.

– Так это все-таки Охотников? – спросила Сухомлинова шепотом, как будто начальник мог находиться где-то поблизости и слышать их разговор.

Александр Витальевич не ответил, он смотрел на картину Саврасова, а потом обратился к полотну:

– А тебя я никому не продам.

Потом повернулся к гостье:

– Прошу к столу!

Теперь уж Сухомлинова отказываться не стала. Она не отказалась и от бокала шампанского. А хозяин выпил коньяка. Причем осушил пузатый бокальчик залпом, как водку. Закусил кусочком сыровяленой колбаски и без всякого предисловия перешел к главному, для чего, очевидно, и пригласил в гости Елизавету Петровну.

– Я, как вы, наверное, знаете, вдовец. Уж скоро десять лет, как это случилось. Я на службе в тот день был. Она позвонила, сказала, что ей плохо. Я посоветовал вызвать врачей – кто ж знал, что там все так серьезно. Бригада прибыла, врачи в дверь звонят, а никто не открывает. Не сразу, но решили дверь взломать. Вызвали специалистов, открыли замок… Жена уже не дышала. Лежала в коридоре, видимо, хотела дверь открыть заранее… Тромб оторвался. Похоронил я ее, а потом написал рапорт об увольнении по выслуге. Зачем мне все, когда для нее жил и работал. Ну, на пенсию жить – сами понимаете, как оно. Пошел в строительную фирму начальником службы безопасности. Фирма как раз этот жилой комплекс и построила. Организовали здесь товарищество собственников и назначили меня директором. И с тех пор тружусь здесь. О новом браке не помышлял даже. Но когда увидел вас… Вы не поверите, Лиза… Можно я вас так буду называть, а то с отчеством как-то официально получается, как на допросе подозреваемого.

– Честно говоря… – смутилась Сухомлинова, не решаясь отказать сразу.

– Ну вот и хорошо, – обрадовался директор ТСЖ, – а вы меня можете звать Сашей… Или лучше Саней. Мне второе предпочтительнее: как будто мы с вами знакомы лет двадцать или тридцать. А мне именно так и кажется. Не с первого раза так стало казаться. Если честно, я, когда вас увидел, решил, что вам лет сорок от силы. Подумал даже, зачем эта фифочка к нам устраивается. А когда пенсионное удостоверение ваше посмотрел, так даже самому стало стыдно за свои первоначальные упаднические мысли. Вы уж простите, ради бога.

– Я не в обиде, – потрясла головой Сухомлинова, которой этот разговор нравился все меньше. – Но, может быть, мы поговорим на эту тему в другой раз?

– Какой еще раз? – удивился Александр Витальевич, наполняя ее бокал шампанским.

Он держал бутылку склоненной очень долго, дожидаясь, когда всплывут все пузырьки и бокал наполнится до самых краев.

– Другого раза может и не быть, – говорил он при этом, – вы уволитесь, а потом ко мне вас и силком не затащишь. До вас тут работала одна. Так она сама напрашивалась ко мне, хотя и замужняя.

Он наконец наполнил ее бокал, а потом плеснул себе коньяка. Наполнил пузатый бокальчик тоже доверху, чему удивился.

– Ну это на два раза, – успокоил он себя, – давайте за то, чтобы не терять друг друга в этой тяжелой и не всегда справедливой жизни.

Елизавета Петровна едва пригубила, мечтая поскорее исчезнуть из его квартиры. А директор ТСЖ опять выпил залпом, не оставив ни капли. Он поморщился, взял рукой кусочек колбаски и, разжевывая его, продолжил:

– Я это к тому, что та сотрудница за всеми жильцами следила. Кто с кем, когда, к кому кто приходит… Тетрадочку вела своих наблюдений. Вот она передала свои записи, а я взял, даже не думая, что загляну туда. А сегодня утром открыл просто так, без всякого любопытства. Начал читать и обомлел. Все по датам, по часам расписано. На каждого жильца – отдельный раздел: связи, встречи… А у нас ведь разные люди. Ну ладно, если актер или режиссер – их жизнь разве что папарацци интересует. Но ведь есть банкиры, чиновники, бывшие криминальные авторитеты. Казалось, что может простая консьержка? Но та дамочка не простая – она в недавние времена трудилась в полиции в отделе наружного наблюдения. Так что грамотная в этом отношении…

– Может быть, сменим тему, – предложила Сухомлинова.

– Как скажешь, Лиза, – согласился Александр Витальевич, – но тетрадочка эта просто бомба. Если заинтересованному человеку в руки попадется, то тут столько голов полетит! Я эту тетрадочку под стиральную машину спрятал. То есть под резиновый коврик, что под стиральной машиной. На всякий случай спрятал: вдруг ко мне бухгалтер ТСЖ по делу зайдет, а тетрадка на столе. Бухгалтерша заглянет туда ненароком, а еще хуже – утащит, и пошла писать губерния. Сами понимаете… то есть сама понимаешь. Или Михеев зайдет – директор управляющей компании. Такую тетрадку надо прятать или в сейфе держать.

– Что такого может узнать обычный консьерж? – удивилась Сухомлинова.

– Ничего, – согласился директор и повторил: – Обычный консьерж – ничего. Но специалист может многое. Она сама наблюдала, подслушивала, разнюхивала, узнавала всякие сплетни, проверяла информацию… Вы такого жильца по фамилии Пряжкин знаете, наверное?

Елизавета Петровна кивнула.

– Пряжкин-то он Пряжкин, – усмехнулся директор, – это сейчас он Анатолий Ефимович. А в незапамятные времена отметился как Толя Напряг. Две ходки… Простите, две судимости. Оба раза освобождался по УДО, что само по себе удивительно. Наглый был до безумия. Он и сейчас никого не боится. На третьем этаже банкир Сопаткин. Так вот у него с Напрягом и сейчас какие-то дела. Встретились они в квартире Сопаткина, обсуждали там что-то, потом спустились вниз, а разговор не закончили, вышли на крыльцо и базарили еще минут пять. А микрофон-то в переговорном работает. Так вот эта наша бдительная…

– Честно говоря, – остановила его Сухомлинова, – мне до их разговоров никакого дела. Я пришла к вам из уважения, а не для того, чтобы узнать что-то о людях, которых не увижу больше никогда.

– И это правильно, – согласился Александр Витальевич, – меньше знаешь – лучше спишь.

Он снова потянулся к шампанскому, но Елизавета Петровна остановила его руку.

– Мне надо идти, – сказала она, – у меня у дочери большие проблемы.

– Проблемы? – удивился директор. – Так давайте я их решу все разом. Не забывайте, что я отдал органам почти тридцать лет. Связи кое-какие сохранились.

Он наполнил свой бокальчик коньяком, посмотрел на Сухомлинову и спросил не вполне внятно:

– Эм?

Видимо, он таким образом предлагал выпить еще.

– Я вообще-то не пью вовсе, – предупредила его Елизавета Петровна.

– И это правильно, – согласился Александр Витальевич и тут же выплеснул себе в рот полный бокальчик коньяка.

– Вы подписали мое заявление? – поинтересовалась Сухомлинова.

– Долго, что ли? Раз – и всё как в ЗАГСе. Теперь вы свободная женщина.

– Тогда я пойду.

Он проводил ее до лифта, а когда двери кабины открылись, полез обниматься и шепнул в ухо, дыша коньяком и колбаской:

– Надеюсь, завтра побеседуем более содержательно.

Что он имел в виду, Сухомлинова не поняла, но понадеялась, что ничего конкретного. Впрочем, она приходить к нему завтра не собиралась вовсе.

Глава седьмая

Она сидела на своем рабочем месте, когда в комнату заглянул Охотников. Поинтересовался ее настроением.

– Вчера уволилась из ТСЖ, – сообщила она. – Александр Витальевич не хотел меня отпускать. Кстати, была у него в гостях и видела этюд Саврасова, который до того был в вашем доме.

Юрий Иванович напрягся и ничего не сказал.

– Как картина Саврасова могла попасть к нему? – спросила Сухомлинова.

– Не знаю. Мой отец в те годы под следствие попал. Он же был директором районного треста столовых и ресторанов. А тогда как раз приватизация началась… Короче, взяли его за какие-то нарушения мнимые. Вот мы с мамой и начали распродавать все наше добро, чтобы хватило на адвокатов, на взятки и прочее. Дали ему условный срок. Но он даже до конца его не дожил. Сердце не выдержало испытаний, бесчестья, того, что все друзья от него отвернулись. Кстати, некоторые из них потом легко вписались в новую жизнь. Разбогатели так, что… И вряд ли делали все по-честному.

– С трудов праведных не добудешь палат каменных, – подтвердила Елизавета Петровна.

Она еще хотела поинтересоваться у Охотникова, будет ли он выкупать у директора ТСЖ принадлежавшую когда-то его семье картину, но, увидев лицо Юрия Ивановича, не решилась.

– Тот же самый этюд, что и у вас был, можно не сомневаться, – сказала она, – ваш я на всю жизнь запомнила. И к тому же зачем художнику несколько раз повторять один и тот же, пусть даже удачный сюжет.

– Даже если и так, – махнул рукой бывший сокурсник, – что с того? Нашей семье эта картина счастья не принесла. Надеюсь, ему повезет. А что касается…

Юрий Иванович не договорил, потому что в помещение вошел мужчина, прижимающий двумя руками к своему боку что-то завернутое в плотную ткань. Он покосился на Охотникова, а потом шагнул к окошку, продолжая держать свою ношу.

– Я это… – начал было он, но снова покосился на Юрия Ивановича, а потом продолжил: – Тут я часики принес. Хотел бы их это самое…

– Выставить на аукцион или продать через магазин? – поинтересовалась Сухомлинова.

– А где больше дадут? Да и побыстрее чтоб.

– Вы покажите, – предложил Охотников, – возможно, меня они заинтересуют.

Мужчина поставил пакет на прилавок, откинул края материи, оказавшейся старой скатертью.

– Вот, – произнес он с печалью в голосе, – швейцарские. Триста лет в нашем доме на стене висели, а тут финансово прижало. Приходится от сердца отрывать. Они с боем, кстати.

– Часы немецкие, – усмехнулся Охотников и посмотрел на Елизавету Петровну.

– Не вижу клейма, – подхватила она, – но по виду похоже, что произведены они в Шварцвальде во второй половине девятнадцатого века. Такие часы после войны почти в каждом доме висели. Их привозили многие в качестве военных трофеев.

– А ты где поживился? – обратился Охотников к посетителю. – Где добыл такой трофей?

– Как вы могли!.. – возмутился посетитель и оглянулся.

– Елизавета Петровна, не в службу, а в дружбу, – продолжил Юрий Иванович и обернулся к Сухомлиновой, – зайдите на полицейский сайт, где они размещают список антикварных вещей, похищенных на всей территории нашей необъятной родины. Наверняка эти часы, недорогие, к слову, там присутствуют. А я пока приглашу охрану.

– Вы че! – вскричал посетитель. – Так это мое. Я с рук купил недавно. Сто тыщ дал. Последние деньги вложил.

– Так нажимать кнопку? – спросила Елизавета Петровна.

Мужчина сделал шаг назад, а потом быстро развернулся и бросился из комнаты.

– В списке украденных вещей часов много, но похожие не числятся, – продолжила Сухомлинова, – хотя я еще не весь список просмотрела.

– Потом посмотрите, а пока пусть они у вас постоят. Вернее, походят. Повесим их на стенку, заведем. Пусть себе тикают. Если они не краденые, то я подарю их кому-нибудь. Хотя бы тебе.

– Мне не надо.

– Значит, надо думать, кому их преподнести. А тебе в любом случае премия за сегодняшний день. Часы эти всяко сто тысяч рублей стоят. Десятка из них – твоя. Деньги тебе нужны?

Елизавета Петровна помялась, а потом кивнула, чувствуя, что краснеет от стыда, словно только что она согласилась стать соучастницей какого-то преступления.

– Видишь, какая прибыльная у тебя работа, – напомнил бывший сокурсник, – так что бросай то грязное дело.

– Так я же сказала вам, что уволилась вчера.

– Не вам, а тебе, – напомнил Охотников, доставая из кармана бумажник.

В этот день посетителей было, как никогда, много. Особо ценного среди вещей, принесенных на оценку, не было. Разве что двойной дублон. Помня о том, что монеты особенно интересуют начальство, Сухомлинова набрала номер Юрия Ивановича, но телефон того находился вне зоны. Вскоре Охотников перезвонил сам и, узнав о золотой монете, сказал, что можно принять ее, чтобы выставить на торги.

К концу дня поток людей, пытающихся продать старинные вещи, иссяк. Елизавета Петровна еще раз позвонила начальнику и доложила, что нынешний день был чрезвычайно плодотворным.

– А я в тебе не сомневался, – спокойно ответил Юрий Иванович, – ты однозначно приносишь удачу. Если так пойдет, надо будет увеличить тебе оклад и, может быть, положить тебе процент с продаж. Так, глядишь, и разбогатеешь через год-другой.

После чего он сообщил, что в офисе его сегодня не будет, он заскочил к приятелю на дачу, потому что последние теплые деньки надо использовать. Он еще что-то сказал, но последние слова пролетели мимо ее сознания. Елизавета Петровна поняла, что теперь есть надежда на хорошего адвоката. То есть надежда, что у нее хватит средств, чтобы нанять опытного и честного человека, а не пройдоху. Только как отличить хорошего адвоката от плохого, Сухомлинова не знала. Хотелось бы, чтобы кто-то, кому можно доверять, посоветовал ей, но в кругу ее знакомых таких опытных людей не было. Да и круг был весьма ограничен. И вдруг ее осенило! Она вспомнила подругу, которую не видела уже очень давно. А когда они виделись в последний раз, та сообщила, что ее дочь, которую Елизавета Петровна знала еще девочкой-подростком, теперь следователь и что она раскрыла серию убийств, которые совершал маньяк. Потом Веру показывали по телевидению, она даже давала интервью, которое Сухомлинова смотрела внимательно, не веря, что эта девушка в форме, с таким знакомым лицом – та самая тихая Верочка.

Она набрала в поисковике «Вера Бережная», и тут же пришли ссылки. Как оказалось, теперь дочь подруги вовсе не следователь. У нее теперь частная фирма, которая называется «Восточно-Европейское Розыскное Агентство», или просто «ВЕРА». Предприятие, судя по отзывам, преуспевающее. И оно, помимо всего прочего, оказывает и юридические услуги, предоставляет опытных адвокатов и налоговых консультантов. Елизавета тут же позвонила дочери и сообщила, что появилась возможность решить все проблемы. Стала рассказывать о Бережной, но дочь тут же перебила ее:

– Мама, ты что, с луны свалилась? Я про Веру давно знаю. Тоже думала на эту тему, но ты знаешь, сколько ее услуги стоят? К ней разные олигархи в очередь стоят, а тут мы со своими мелочами.

Глава восьмая

Вечером за ужином она сообщила дочери, что теперь будет работать только в аукционном доме, где ей прибавили зарплату и даже намекнули, что смогут выплачивать процент с продаж. Рассказала и о том, что уже подала заявление об увольнении начальнику ТСЖ, который обещал помочь ей в решении вопроса, связанного с возможностью видеться с Федечкой.

– Мама! – не выдержала Аня. – Мне не нужна возможность видеться с сыном раз в неделю. Я хочу видеть его постоянно. Хочу, чтобы он жил с нами! И потом, кто этот твой начальник? Господь Бог?

– Нет, он не Бог, конечно, но он бывший подполковник полиции, с большими связями.

– Ты сама подумай: кто он и кто Федор Степанович! Первеев его проглотит и не подавится… Он таких…

Дочь замолчала, а потом посмотрела на Сухомлинову круглыми глазами.

– Мама, – почему-то она перешла на шепот, – фамилия твоего бывшего начальника не Тарасов случайно?

– Тарасевич, – подтвердила Елизавета Петровна, – а в чем дело?

Дочь молчала, а потом вздохнула:

– Я сегодня криминальные новости слушала. Не слушала, просто телик работал, а там сказали, что застрелен директор ТСЖ Тарасов… то есть Тарасевич, который до выхода на пенсию служил в полиции.

– Это, наверное, какое-то совпадение, – не поверила Сухомлинова, – за что его убивать? Наверное, сказали про Тарасова, а потом…

Дочь покачала головой:

– Сказали «Тарасевич». Директор товарищества собственников на Васильевском острове. Но я дальше не слушала. Ты же знаешь, не люблю такие новости, когда убивают кого-то. Просто выключила телевизор. Но если ты хочешь, можешь посмотреть, выпуск скоро повторят. Такой видеорепортаж они будут постоянно гонять, словно издеваются над всеми нами.

Дочь осталась на кухне, а Елизавета Петровна пошла в комнату и включила городской канал. Ждать пришлось почти час. Наконец начались местные новости, и прозвучала главная тема дня: убийство на Васильевском острове. Как оказалось, Александра Витальевича застрелили, когда он выехал из двора в узкий Тучков переулок, перед поворотом в сторону площади Сахарова в него выстрелили дважды через стекло машины. В переулке есть камеры видеонаблюдения, но ни на одной из них момент покушения не запечатлен, так как преступник выбрал единственное место, не попадающее в обзор камер. И сам он не попал. Скорее всего, киллер хорошо изучил местность и ушел через проходные дворы. Так сказал представитель следственного комитета.

– Мама! – крикнула с кухни Аня. – Твой телефон звонит.

Сухомлинова успела схватить аппарат и ответить.

– Елизавета Петровна, – обратился к ней незнакомый и очень вкрадчивый голос, – вас беспокоит майор юстиции Егоров. Я хотел бы встретиться с вами и поговорить.

– На какую тему? – не поняла Сухомлинова.

– А вы разве не знаете, что случилось с вашим директором?

– Слышала, но я там уже не работаю.

– Я видел ваше заявление, но видел и то, что оно не подписано. А потому нет приказа о вашем увольнении. Значит, вы по-прежнему являетесь сотрудником управляющей компании. Так что подъезжайте завтра на работу.

– Завтра не моя смена, – попыталась возразить Сухомлинова.

– То есть вы отказываетесь сотрудничать со следствием? – так же вкрадчиво обратился к ней майор юстиции Егоров.

– Я готова сотрудничать, только не знаю, чем могу помочь.

– Ну, как чем? Вы были одной из последних, кто общался с убитым. Причем вы общались достаточно близко. Вы были у него в гостях, выпивали. Провели в квартире Тарасевича более часа.

– Разве? – не поверила Сухомлинова. – А я думала, что недолго была. Зашла и почти сразу вышла. Раз, и всё…

Следователь молчал, а потом прокашлялся в трубку и продолжил:

– Мы и это обсудим. Так что жду вас завтра на вашем рабочем месте в девять тридцать.

– У меня другая работа – более важная и ответственная.

– Ровно в девять тридцать, – повторил следователь и добавил: – Попрошу не опаздывать.

И тут же пошли гудки.

Елизавета Петровна не знала, что ей делать, но понимала, надо предупредить начальство. Она набрала номер Охотникова, а когда тот ответил, спросила:

– Вы всё еще за городом?

– Как раз в бане сидим с приятелем. А что такое?

– Я завтра утром задержусь на какое-то время.

Юрий Иванович молчал, а потому Сухомлинова спросила осторожно:

– Вы телевизор не смотрели сегодня?

– Упаси боже, – ответил ее начальник, – я вообще его не смотрю. А что случилось?

– Дело в том, что Тарасевича сегодня утром застрелили.

И снова бывший сокурсник молчал.

– Алле, – осторожно попыталась вернуть его Елизавета Петровна.

– Я слышу, – ответил тот, – просто пытаюсь осмыслить известие. Как, где, когда и за что могли убить председателя ТСЖ? В голове не укладывается. И что полиция говорит?

– Я не знаю. Меня как раз завтра на допрос вызвали.

– А вас-то за что?! Ну ладно, можете задержаться, я попрошу кого-нибудь вас подменить на пару часиков. А вы там тоже не только отвечайте, но и расспросите, как и за что с ним расправились так жестоко.

Глава девятая

Она подошла к своему стеклянному скворечнику и заглянула внутрь. Там сидела ее сменщица Нина Николаевна, выглядевшая очень взволнованной.

– Вас еще не допрашивали? – обратилась к ней Сухомлинова.

Та в ответ перекрестилась.

– А меня вызвал какой-то майор, застращал и приказал явиться сюда без опозданий.

– Я вас не стращал, – произнес за ее спиной мужской голос, – я просто выполняю свою работу, а ваша гражданская обязанность оказывать посильную помощь следствию.

Очевидно, он прятался за углом, на площадке перед лифтами, и вышел, услышав ее голос. Подошел неслышно и неожиданно, как любая неприятность. Майор юстиции Егоров оказался невысоким и невзрачным на вид, но голос его не соответствовал внешности – он был уверенным и твердым.

– Сейчас мы с вами поднимемся в квартиру гражданина Тарасевича, и вы мне расскажете, о чем вчера говорили со своим начальником.

В квартире работали эксперты. Дверцы шкафов и полок были приоткрыты и смазаны каким-то черным порошком.

– Посмотрите внимательно, – обратился к Сухомлиновой следователь, – что изменилось с тех пор, как вы покинули помещение.

– Вы серьезно? – удивилась Елизавета Петровна. – Изменилось здесь все. Вчера все здесь было прибрано, а теперь как будто Мамай прошел. На столе вчера стояли две бутылки: одна с шампанским, полная более чем наполовину, и французский коньяк, из которой Александр Витальевич выпил всего граммов сто пятьдесят. И постель была аккуратно застелена, а сейчас белье сползло на пол.

– Обе бутылки мы нашли пустыми в мусорном пакете, – обиделся следователь, – а постель мы обнаружили именно в таком виде. Вы просто посмотрите, что пропало – может, картины или какие-то другие ценные вещи.

Сухомлинова подошла к стене и посмотрела на полотна.

– Всё на месте, – сказала она, – а если вас интересует, чем мы тут занимались, то скажу, что я пришла для того, чтобы подать заявление об увольнении. Александр Витальевич предложил поужинать с ним. Но я выпила лишь неполный бокал, а потом еще глоток. Ничего не ела. После чего ушла. Но до того как сесть за стол, мы рассматривали картины и говорили о живописи. Ведь я дипломированный искусствовед, если вы не знаете.

Следователь кивнул, а потом попросил записать все, что она сообщила, на бумаге и по возможности с подробностями, которые она может вспомнить.

Елизавета Петровна села за стол, на тот же самый стул, на котором сидела накануне, придвинула к себе листок бумаги и изложила все кратко, потому что подробности ей вспоминать не хотелось. А когда закончила и протянула лист следователю, Егоров сказал, что сейчас эксперт-криминалист возьмет ее отпечатки пальцев.

– Пара минут, – пообещал он, – и вы сможете ехать на свою новую, очень ответственную работу.

Отпечатки взяли, перемазав ее пальцы черным порошком.

– Я могу вымыть руки? – спросила Елизавета Петровна.

Следователь кивнул. Сухомлинова, не оставляя сумочку в комнате, прошла с ней в ванную комнату, закрыла за собой дверь, начала мыть руки. Взгляд ее упал на узкую стиральную машину. Не выключая воду, она подошла к ней, наклонила машину и подняла резиновой коврик. Увидев край голубой ученической тетради, вытащила ее, согнула в трубочку и спрятала в свою сумку.

Когда выходила из ванной комнаты, едва не столкнулась с майором юстиции, который заглянул за плечо Елизаветы Петровны, словно рассчитывал обнаружить там еще кого-то.

– Вы должны расписаться под одним документом.

– Каким?

– Вы предупреждаетесь о том, что вам запрещено покидать город на время следствия.

– А если вы год будете расследовать?

– Тем не менее, – без всяких эмоций на лице произнес следователь.

– Сыну Тарасевича сообщили?

Следователь обернулся к скучающему эксперту, как будто ожидал ответа именно от него. А тот, уходя от ответственности, начал смотреть по сторонам.

– Прикажут – позвоню, – спокойно ответил майор юстиции.

Он достал из кармана мобильный телефон, набрал номер, но, увидев, что Сухомлинова направляется к двери, махнул ей рукой, призывая задержаться. Он разговаривал негромко, потом что-то записал на листке бумаги. Еще раз махнул рукой, но теперь уже подзывая к себе Елизавету Петровну. Протянул ей листок, на котором был записан номер телефона.

– Позвоните сами. Имя сына Тарасевича знаете?

– А почему именно я? – удивилась Сухомлинова. – Я – посторонний ему человек.

– А я тем более, – ответил следователь, – я по вечерам с убитым шампанское не пил. Просто прошу вас позвонить и сообщить. По опыту знаю, что неприятные известия лучше выслушивать от женщины – у женщин в голосе больше сочувствия.

– Ага, – обрадовался неизвестно чему слышавший их разговор один из экспертов, – в прошлом году, когда мне жена сказала, что хочет развестись, потому что у нее другой, в ее голосе было столько сочувствия!

Но Егоров даже головы к нему не повернул.

– Считайте, что это моя личная просьба, – сказал он Сухомлиновой.

И она набрала номер. Долго никто не отвечал, а потом заспанный мужской голос спросил хрипло:

– Это кто?

– Меня зовут Елизавета Петровна, – назвала себя Сухомлинова, – я работаю вместе с вашим папой. Вернее, работала. Дело в том, что… – Она вдохнула, решаясь наконец сообщить печальную новость любящему сыну: – Дима, произошла ужасная трагедия: вашего папу убили.

В трубке повисло молчание. После чего уже не хриплый, а взволнованный голос обреченно поинтересовался:

– Много вещей пропало?

– В каком смысле? – не поняла Елизавета Петровна.

– Так его при ограблении квартиры убили? – переспросил Тарасевич-младший.

– В машине.

Трубка молчала. Молчала долго. И Сухомлинова не выдержала:

– Когда вы приедете?

– Всё так не вовремя, – начал объяснять Дмитрий, – мы с женой только что из Италии вернулись, – денег, чтобы прилететь, как вы понимаете, нет.

– Но это же похороны вашего отца!