Противостояние Чернов Александр
Русские броненосцы резко покатились вправо, разворачиваясь навстречу кораблям Того и одновременно доводя скорость до 14 узлов. Японский ответ не заставил себя ждать: их броненосцы с минутным промедлением заложили разворот влево. Макаров, коротко глянув в сторону остающихся за кормой, не решившихся на атаку японских миноносцев, которым пришлось бы для начала встретиться с «соколами», с улыбкой отметил:
– Ну, вот и молодцы. Все правильно сделали, куда ж мы от вас денемся… А теперь, господа, давайте-ка подсыплем Того перцу под хвост! Пусть «Победа» попробует его достать.
В последующую четверть часа, пока японские миноносцы на флангах, отчаянно дымя, вновь догоняли русские броненосцы, а идти против волны им было значительно сложнее, «Победа» размеренно посылала десятидюймовые снаряды в сторону ближайшего к ней японского броненосца – обидчика «Пересвета» «Сикисимы». В конце концов, когда водяной фонтан от близкого падения захлестнул спардек этого броненосца, адмирал Того приказал поднять скорость до шестнадцати с половиной узлов и увеличить дистанцию до русских кораблей.
– Что у нас на дальномере? – резко бросил Макаров, не отрываясь от бинокля.
– Шестьдесят два кабельтовых до «Микасы»! С учетом погрешности, возможно, даже чуть больше. Они отрываются от нас! – раздался сверху звонкий юношеский голос мичмана Дорогана.
– Отлично! Спасибо, Дмитрий Иосифович… Ну-с, господа, начнем, пожалуй… Снизить наш ход до тринадцати, пусть подальше уйдут. И будьте добры, подзовите-ка Шульца к нам, я хочу сам объяснить миноносникам, что им предстоит вместе с нами сделать. Как там, Владимир Константинович, японские миноносцы, справа нас еще не обогнали?
– Нет еще, Степан Осипович, – оторвавшись от бинокля, отозвался лейтенант Пилкин. – Те восемь, что слева, даже их опережают. Но и они пока нам до траверза не дошли. Против волны у них не очень…
– Ну, этих я и сам вижу. Ими-то, родимыми, мы сейчас и займемся, – Макаров обернулся к мичману Вилькицкому: – Борис Андреич, наберите предварительный и приготовьте ракеты: «К повороту, все вдруг, четыре румба влево».
– Есть!
– Николай Николаевич, а куда это вы опять заторопились? Вам по этой мелкой рыбешке стрелять – только снаряды свои напрасно транжирить. Погодите, даст бог, сегодня с господином Того еще побоксируем, – командующий с улыбкой погрозил пальцем лейтенанту Азарьеву, собиравшемуся было юркнуть в люк в крыше своей носовой башни главного калибра. – Поспешность, она при ловле блох нужна… Ага, а вот и Шульц подошел…
– Здравия желаю, Степан Осипович, господа! Какие будут приказания! – вскоре раздался снизу, с мостика подошедшего к «Цесаревичу» «Смелого», усиленный рупором голос его командира кавторанга фон Шульца.
– Здравствовать и вам, Михаил Федорович! Нам пора эту свору с хвоста стряхивать. Как вы, к жаркому делу готовы?
– Конечно, с утра ждем!
– Сейчас я поверну колонну на них, влево на четыре румба. Как только «Цесаревич» через пару румбов пройдет, кидайтесь им под хвост. Зажмем! Если сразу к берегу не побегут, полагаю, кого-нибудь точно прихватим. Скоростенка-то у них не как у истребителей. Как считаете, Михаил Федорович?
– Есть, Степан Осипович! Все понял, разрешите исполнять? Должно получиться!
– Ну, с Богом, готовьтесь!
Минут через семь, когда «Смелый» вновь занял место во главе отряда из четырех «соколов», Макаров резко приказал:
– Скорость по эскадре – четырнадцать! Исполнительный приготовить. Дистанцию на ближайший японский миноносец давать каждые две минуты…
– На дальномере сорок пять, Степан Осипович!
– Исполнительный поднять! Передайте по плутонгам – целиться лучше. Как ляжем на курс, если повернут от нас – дадите сигнал Бойсману вести колонну, а нам – самый полный. Если же рискнут и пойдут в атаку, примем немного вправо, чтобы обстреливать их неповрежденными бортами. И как только подойдем на сорок кабельтовых, открывайте огонь… Полагаю, они на нас броситься должны. Приманка будет стоящая…
Расчет русского командующего оказался верен. Командир 4-го дивизиона миноносцев Соединенного флота капитан 2-го ранга Юкио Сода, увидев, что русские броненосцы вместо очередного разворота, после которого их вновь, форсируя машины, пришлось бы бесконечно долго догонять, двинулись прямо в его сторону, колебался лишь мгновение. Это был шанс. Пусть и куда меньший, чем если бы здесь были все 16 миноносцев флотилии, но все же…
Приказав подчиненному ему 5-му дивизиону присоединиться и увеличить ход до самого полного, он, мысленно воззвав за помощью к Оми-ками, бросил свои корабли в атаку. Такие мелочи, как приближавшиеся справа русские миноносцы или то, что их линкоры шли сейчас по отношению к его кораблям с небольшим курсовым углом левого борта, Сода в расчет не принял.
Дальнейшие события показали, что если у отважных корабликов и были хоть какие-то шансы, воспользоваться ими они не смогли. Русские броненосцы на четырнадцатиузловом ходу по мере сближения приняли еще один румб вправо. В результате, пока дистанция до противника сокращалась до 25 кабельтовых, как минимум пять из них смогли вести по миноносцам Соды эффективный огонь. А «Цесаревич», «Пересвет» и «Ретвизан» – просто убийственный.
Флагманский «Счастливый дракон» – «Фукурю», получив подряд два шестидюймовых снаряда, зарылся носом в волну и, окутанный облаком пара из взорвавшегося котла, затонул, не успев подойти на дистанцию минного выстрела. Четырем его последователям сделать это удалось, но Макаров хладнокровно довернул свои броненосцы «все вдруг» еще на два румба вправо и оставил их торпеды чертить море за кормой.
Следом за флагманом один из этой атаковавшей четверки словил шестидюймовый подарок и, запарив, беспомощно закачался на волнах. Остальных перехватили «соколы». В ходе короткого, но жаркого боя все они были потоплены кораблями Шульца, чье огневое преимущество было бесспорным, а скорость выше на пять узлов…
«Смелый» и «Стерегущий» также были повреждены японскими снарядами, но не настолько, чтобы нуждаться в выходе из боя. Вскоре «Сторожевой» добил стоявший без хода «№ 26», а три уцелевших японских миноносца, пройдя позади величественно удаляющихся в сторону Эллиотов русских броненосцев, присоединились к своим коллегам из 10-го и 11-го дивизионов. Но торпед у этого трио уже не было…
На мостике русского флагмана раскрасневшийся и улыбающийся Макаров оживленно обсуждал со своими офицерами перипетии завершившегося эпизода.
– Сдается, господа, в этот раз у нас ладно получилось, хоть поволноваться и пришлось, – Степан Осипович, сняв фуражку, промокнул лысину носовым платком. – Кстати, окажись я на месте японского командира, да еще в его молодые годы, тоже наверняка бы рискнул. Только на войне одной лихости маловато бывает. Нужно еще и расчет с глазомером иметь. Однако ж храбрец был! Храбрец… Царствие небесное, хоть и не нашей веры.
– Но восемь еще с минами остались… – озабоченно проговорил командир флагманского броненосца кавторанг Васильев.
– Эти-то сейчас не сунутся. Во-первых, они же дернулись, вы видели. И в результате у нас сейчас на правой раковине, а не на траверзе. Да и Шульц – молодцом! Уже между нами встал. Можно, конечно, приказать ему их разогнать. И не сомневаюсь, что сейчас, на кураже, его «соколики» это смогут. Но, во-вторых, я не знаю пока, есть ли у его кораблей серьезные отметины, запросите, кстати… А в-третьих, не хочу их от нас отпускать далеко, потому как надо Того еще погонять. Вы же видите – он, волчище, опять было на нас развернулся, когда мы с миноносцами воевали.
– Японские броненосцы, судя по их курсу, намереваются пройти севернее Эллиотов, Степан Осипович! На дальномере пятьдесят шесть до концевого!
– Понятно… Так… У нас сейчас без пяти три. Запросите Лощинского на «Амур»: что там у них с транспортами?
– Передают «три четверки три», – вскоре доложил прибежавший от телеграфа Кедров.
– Так… Стало быть, «противник не обнаружен»… Это плохо. Значит, успели сняться. Крейсера наши у Бицзыво должны были быть уже с час как. Получается, что они бухту уже пробежали, а канонерки с «Амуром» еще не дошли. Не догнал бы их супостат… Передайте Лощинскому, чтобы немедленно отошел под берег. Того туда не сунется… Ну-с, господа, а нам особо выбирать сейчас не из чего, продолжаем идти за ним дальше. И давайте-ка уголок срежем. Не ровен час отстанет кто. Разберитесь, пожалуйста, и доложите, что у нас с повреждениями и каковы потери. Интересно, где сейчас Вирен? Может, он первым их транспорта найдет? Запросите. И, если прием будет, желательно, чтобы он действовал вместе с Рейценштейном. Предупредите всех: Того направился к Эллиотам, пройдет между ними и берегом, дайте его координаты…
– Степан Осипович! Японские миноносцы отстают от нас уже порядка семидесяти кабельтовых. Переходят нам на левую.
– Понятно. Тоже смекнули, что возвращаться в Порт-Артур мы пока не собираемся, а повторения пройденного не хотят… Очень мне интересно, как-то там у нашего Всеволода Федоровича дела идут? – Макаров озабоченно вздохнул. – Да, будь у нас в ямах хотя бы половина нормального запаса, пошли бы сейчас прямо во Владивосток. Но, увы, сегодня возвращаться так и так придется… И попросите, пожалуйста, принести перекусить чего-нибудь, что-то голод вдруг одолел…
Информация, полученная «Амуром» с «Цесаревича», оказалась своевременной. Минный транспорт и канонерки отошли под берег и лишь издали наблюдали дымы проходящих много мористее броненосцев Того, судя по всему избежав весьма крупных неприятностей. Затем с них стали видны и главные силы нашей эскадры, преследующие противника. Подождав еще четверть часа, контр-адмирал Лощинский повел свой отряд дальше, к бухте Энтоа.
В 16:20 «Баян» и идущие с ним четыре контрминоносца, обогнув с юго-востока острова Эллиота, обнаружили севернее, ближе к берегу, группу дымов. Выяснение того, кому они принадлежат, завершилось встречей с крейсерами и истребителями Рейценштейна, которые продолжали преследование дестроеров каперанга Асаи. Японцы шли по мелководьям, прижимаясь к берегу, а «Паллада», «Аскольд» и «Новик» несколько мористее. Причина, по которой японские эсминцы не оторвались от идущих на семнадцати узлах русских крейсеров, заключалась в том, что два из семи контрминоносцев были повреждены и не могли физически развить ход больше 22 узлов. А поскольку идти приходилось против ветра, то реальная отрядная скорость составляла узлов двадцать. Несмотря на это, отрыв их от русских рос с каждым часом, и к моменту появления на сцене «Баяна» они уже ушли вперед миль на восемь.
Примерно два с половиной часа назад крейсера и четыре истребителя Рейценштейна прошли мимо бухты Энтоа у Бицзыво, но там уже не было ни одного японского парохода. За четыре часа охраняемый «Чин-Йеном» и «мацусимами» конвой удалился от места выгрузки на 36 миль. По пути к нему присоединилась «Цусима», а сейчас догоняли семь истребителей каперанга Асаи. Увы, на хвосте за собой они вели и преследователей. Правда, и без поводыря они так и так нашли бы и настигли тихоходное транспортное стадо.
Визуальный контакт между конвоем и преследователями был установлен в 17:10, когда до залива, в устье которого располагался поселок Дагушань и в котором контр-адмирал Катаока предполагал отстояться с транспортами, оставалось пройти еще миль двадцать. Ему поначалу не верилось, что русские крейсера отважатся зайти так далеко. Однако поступивший часа полтора назад приказ – до темноты уходить вдоль берега по безопасным глубинам, а потом прямиком на Чемульпо – ставил крест на этой идее.
Когда на западе, прямо по корме, появилось облако дыма, которое постепенно росло и наконец материализовалось сначала в свой легкий крейсер, а за ним в семь эсминцев, Катаока облегченно вздохнул, ибо своих легких сил при его кораблях сейчас не было. Но потом на фоне закатной дали сигнальщики опознали четыре русских крейсера со сворой истребителей. Что, в свою очередь, было очень и очень плохо: со скоростью его больших кораблей защитить растянувшийся на несколько миль караван трампов от быстроходных крейсеров будет крайне тяжело. Или скорее – невозможно. Что вскоре и подтвердилось на практике…
На дистанцию открытия огня из шестидюймовых орудий вражеские крейсера приблизились сорок минут спустя. Катаока хорошо помнил недавний бой с «Богатырем» и выводы, из него сделанные, поэтому резко повернул «все вдруг» на противника, пытаясь максимально сблизиться и ввести в дело свои 120-миллиметровые орудия.
Характер последующих событий мало отличался от истории с «Богатырем» – при более или менее близких падениях «Паллада» и «Баян», пользуясь превосходством в скорости, разрывали дистанцию. С учетом того, что в этот раз крейсеров с шестидюймовками было два, а один из них даже с одной восьмидюймовкой, поскольку в кормовой башне «Баяна» до сих пор не могли устранить заклинивание погона осколками шестидюймового снаряда – прощальный привет «Фудзи», один из них постоянно вел огонь по малоподвижному противнику. Впрочем, результат боя был близок к «богатырскому» – несколько шестидюймовых попаданий в устаревшие японские крейсера. Плюс пара восьмидюймовых в «Чин-Иен», не причинивших старому броненосцу критических повреждений.
Тем временем «Аскольд» с «Новиком», впервые за день выдав максимальную скорость, обогнули место боя и рванулись к транспортам. «Нарисовавшийся» было у них на пути «Цусима», получив за десять минут пять шестидюймовых и три пятидюймовых снаряда, волоча дымный шлейф пожара в офицерских каютах, с креном отвернул в сторону кораблей Катаоки. Попытка дестроеров Асаи помешать избиению своего крейсера закончилась серьезным повреждением двух его кораблей, включая и флагманский «Сиракумо». Остальные выпустили мины без серьезной надежды попасть в несущиеся на 23 узлах русские корабли. Легко уклонившись и не обращая больше на японские истребители внимания, два наших «германца» и ведомые ими восемь контрминоносцев занялись основной, запланированной на сегодня работой: избиением вражеских транспортов.
Первый снаряд в их неправильном строю разорвался в 18:47. После чего капитанам пароходов не оставалось ничего иного, кроме как, выполняя приказ Катаоки, «спасаться по возможности». И они кинулись врассыпную…
Многие, не искушая судьбу, выкинулись на берег или отмели, чтобы спасти людей. Таковых счастливчиков было более десятка. Один из беглецов, получив несколько снарядов, лишился хода и загорелся на глубокой воде. Неподалеку от него почти одновременно были подорваны минами истребителей и начали тонуть еще два. Трое сели на камни сравнительно далеко от берега, где затем и были деловито добиты снарядами «Аскольда» и минами контрминоносцев. Два стали законными призами «Новика»: один – порожний, другой – с грузом вяленой рыбы, филиппинского риса и испанских жестянок с порошком для куриного бульона. «Аскольду» же достался целым небольшой пароходик с хоть и менее ценным в денежном выражении, но не менее нужным в крепости грузом – брикетами конского фуража.
Но нескольким крупным трампам удалось-таки проскочить к юго-востоку, в сторону открытого моря, где за ними в сгущавшихся сумерках пришлось гоняться истребителям. Отходившие в том же направлении их японские визави попытались этому помешать, что было усмотрено «Новиком». И закончилось вполне закономерно. «Сиракумо» погиб, причем практически со всем экипажем и отважным, но неудачливым командиром флотилии. Как и подорванный минами крейсера транспорт в три тысячи тонн, который Асаи до последнего пытался защитить. Еще два крупных трампа записали на свой счет «Беспощадный» и «Бдительный».
Наступала ночь…
Завершив свою миссию и так и не получив кодовой телеграммы Макарова об атаке на Эллиоты, крейсера и назначенные конвоировать призы контрминоносцы, кроме двоих, посланных на разведку к Чемульпо, потянулись за «Аскольдом» в Артур, обходя по большой дуге с юга острова Эллиота.
Рейценштейн по телеграфу приказал «Баяну» и «Палладе» присоединиться, избавив Катаоку от возможных крупных неприятностей. Но, со своей стороны, это его решение спасло и наши крейсера от неизбежного контакта с броненосцами Того, подходившими к месту боя. С их мостиков не только слышали выстрелы, но и видели далеко впереди огневые зарницы. Уже в темноте наши отходящие с добычей к югу крейсера счастливо разминулись с ними на дистанции порядка восьми миль.
Получив доклады от группы прикрытия транспортов и с Эллиотов, Того двинулся с уцелевшими силами в сторону Корейского пролива, приказав сделать то же и Катаоке, а транспортам и судам обеспечения с миноносцами немедленно оставить якорную стоянку у Эллиотов. Противостоять подходящим семи русским линкорам было не реально.
Наличие этой, пусть и неспешной, погони повлияло на характер действий японского адмирала: имея три броненосца, он уже не мог пресечь вакханалию избиения транспортов у маньчжурского берега без риска потерять всё. Сейчас важнее было сохранить тех, кто еще движется в корейских водах – дать им укрыться в Чемульпо и Пусане.
Развивая предельный для своих повреждённых кораблей шестнадцатиузловой ход, Того отрывался от Макарова. Увы, недостаточно быстро, чтобы по прибытии в Чемульпо успеть принять с плавбатареи «Асама» сколь-нибудь значимое количество шестидюймовых снарядов до ожидавшегося прихода туда русских. Напрашивалось единственное решение – соединиться в Мозампо с отозванными от Хакодате «Ясимой» и «Хацусе», обязав миноносцы атаковать ночью противника на пространстве от Шантунга до Чемульпо: шанс помешать уходу русской эскадры во Владивосток еще оставался.
Но у Степана Осиповича на этот счет был иной план. Вернее, просто не было выбора. Рассчитывая на решительный разгром Того, он отнюдь не планировал сбегать из «артурской ловушки». Его приказ на бой четко оговаривал: «иметь на кораблях угля, воды и припасов на двое суток, из них 24 часа полного хода и 24 экономичного». Дополнительные пол-узла для его крейсеров, дополнительный десяток сантиметров надводной брони у броненосцев и дополнительный запас плавучести – из этих «мелочей» и должен был сложиться успех дня.
Ценой за всё это была невозможность «второго раунда» и прорыва во Владивосток. К концу вторых суток «сражения при Бицзыво» эскадра непременно должна была возвратиться в крепость. И коль скоро под вечер даже дымы кораблей Того перестали быть различимы, в десять часов отряд русских броненосцев перешел на экономичные десять узлов и последовательным поворотом лег курсом на Артур.
Только точку в сражении ставить было рано. До командиров восьми миноносцев 10-го и 11-го дивизионов и уцелевших трех из 4-го телеграмма адмирала Того об общем отходе не дошла. Расстояние было слишком велико, поскольку за пять часов до этого командовавший ими кавторанг Такэбо принял решение развернуться в линию западнее Эллиотов в надежде ночью перехватить возвращающиеся на базу русские корабли. Ведь некоторые из них могут иметь боевые повреждения, возможно даже, не могут развить полный ход.
Как говорится, предчувствия его не обманули. На «Севастополе» во время азартной «гонки» вслед за уходящими за Эллиоты его броненосцами случилось повреждение в правой машине, приведшее чуть позже к тяжелой аварии: порвало бугель эксцентрика ЦВД. Под одной машиной «охромевший» корабль не мог дать больше девяти-десяти узлов.
Но беда одна не ходит. Когда эскадра Макарова, миновав пролив, выходила из «тени» островов Эллиота, в правую скулу русских броненосцев стала бить короткая и тяжелая волна, разведенная быстро крепчающим зюйд-остом. И не прошло десяти минут с момента аварии на «Севастополе», как был поднят тревожный сигнал на «Пересвете»: волны частично выбили заделки пробоин, и корабль вновь принимал воду, постепенно садясь носом. С «Полтавы» также передали о полном затоплении одной из угольных ям в результате попадания снаряда с «Фудзи». Оценив сложившуюся ситуацию, Степан Осипович скрепя сердце отдал приказ окончательно поворачивать к Артуру.
Русская броненосная колонна, имея в голове «Цесаревич», на девяти узлах развернулась и, оставляя острова Эллиота справа по борту, двинулась в сторону крепости. Справа и слева от флагмана шли две пары «соколов», поврежденные броненосцы «Пересвет» и «Севастополь» держались в строю за «Победой» и «Ретвизаном». Замыкающим кораблем в строю был «Петропавловск» – наименее пострадавший из трех «полтав»…
Тем временем кавторанг Такэбо разделил свои миноносцы, находящиеся между Порт-Артуром и броненосцами Макарова. По его прикидкам получалось, если русские корабли направятся в свою базу, то наиболее вероятных направлений их подхода два. Первый путь пролегал ближе к побережью Квантуна, а второй мористее, если они обойдут Эллиоты с юга. Конечно, все могло быть иначе, русские могли уйти во Владивосток, атаковать Чемульпо, да и еще много чего они могли теперь натворить. Но Такэбо решил рискнуть и ждать, патрулируя два выбранных района милях в двадцати от западной оконечности Эллиотов. Ближе к берегу он отправил миноносцы 11-го дивизиона, а с собой кроме четырех его «номерков» 10-го оставил и три оставшихся без торпед миноносца 4-го дивизиона. С ними можно было просматривать большую полосу моря.
И чутье воина не обмануло потомка древнего самурайского рода. Враг вышел на его миноносцы перед рассветом. Море было неспокойно. Волна доходила до трех баллов, и миноносцы ощутимо качало. Предутренняя туманная мгла оставляла не много шансов на успешное обнаружение противника, однако удача пришла. Поразительно, но присутствие русских было обнаружено на слух! На «Пересвете» и «Полтаве» продолжались ремонтные работы по заделке пробоин, а топоры и кувалды бесшумно использовать невозможно. Это и привлекло внимание противника.
Оценив обстановку, Такэбо понял, что голову русской колонны он пропустил, «Цесаревича» и «Ретвизана» с японских миноносцев даже не видели. Зато другие русские корабли находились уже достаточно близко. Командир дивизиона приказал выпустить серию зеленых и белых ракет, что означало «общая атака удобных целей» и давало его кораблям полную свободу в выборе объекта нападения, после чего, не мешкая ни минуты, повел свой миноносец на ближайший русский броненосец.
Волею судеб им оказался «Севастополь». Шедший под одной машиной «охромевший» корабль мог поддерживать только девятиузловую скорость, однако его экипаж был готов к неожиданностям. Такэбо понял это сразу, оказавшись в лучах мощных боевых прожекторов. Немедленно и неожиданно метко застучали русские пушки противоминного калибра, затем загрохотали шестидюймовки.
«№ 40» под управлением Такэбо, окруженный фонтанами и всплесками, поражаемый осколками и мелкокалиберными снарядами, смог все же приблизиться к русскому броненосцу кабельтовых на шесть, после чего выпустил обе мины подряд. И вовремя, так как тут же «поймал» себе в машину шестидюймовый… Слава богам, что прошитый осколками котел не взорвался. С мостика останавливающегося, окутавшегося паром миноносца было видно, как мины приближались к русскому кораблю, который неторопливо закладывал поворот влево. Прямо на них и на беспомощно качающийся на волнах остов флагмана 10-го дивизиона.
Промахнулись… Торпеды миноносца прошли практически у борта русского броненосца, а сам он, разведя крутую волну, прошел мимо медленно опрокидывающегося «Сорокового». Метрах в пятидесяти – не более. Спасательные пояса удержали смытого с мостика Такэбо и еще нескольких членов экипажа его погибшего кораблика на воде.
Сам капитан второго ранга не получил даже царапины. Уверенно держась на волнах, он вскоре понял, почему русский броненосец повернул на его мины. Оказывается, тот вставал кормой еще к одному миноносцу, атакующему его. По-видимому, он был раньше замечен русскими, а возможно, просто находился ближе. Так или иначе, но ни одного попадания во вражеского левиафана Такэбо так и не увидел, зато разглядел вдалеке задравшуюся корму горящего и тонущего миноносца. Кто это был, так и не удалось узнать. Вскоре мимо него прошла активно работающая боевыми прожекторами и постреливающая «Полтава», а за ней во мгле смутно угадывалась туша еще одного броненосца такого же типа. Следовательно, это был «Петропавловск». Оттуда светили в сторону, противоположную от плававших группой японских моряков, поэтому происшедшее дальше Такэбо видел хорошо.
Справа, из темноты, оттуда, где должен был находиться «№ 42», практически бесшумно и как-то совсем не быстро, в сторону приближающегося последнего русского броненосца по поверхности моря мимо них скользил низкий, темный двухтрубный силуэт. Русские по нему не стреляли! Возможно, не видели… Все ближе и ближе…
Плавающие группой японские моряки с «сорокового», затаив дыхание, ждали развязки. Но нервы у кого-то все-таки не выдержали…
– Мы здесь! Помогите нам! Мы здесь!
– Молчать, трусы! Заткнитесь! Вас могут услышать враги! – рявкнул разъяренный таким поведением своей команды Такэбо.
Луч одного из прожекторов с фор-марса русского броненосца неожиданно быстро начал разворачиваться в его сторону, за ним скользнул второй… Но было поздно! С двух кабельтовых, практически в упор, миноносец выпустил свои мины и, дав полный ход, накренился в развороте. Было видно, что броненосец тоже пытается развернуться, спасаясь от пущенных в него торпед, но тщетно. Ослепительный свет прожектора ударил по глазам держащихся на воде японских моряков. Вокруг ревели и выли снаряды, всплески их падений обрушивались на лица, немилосердно, как кувалдами, били по всему телу гидравлические удары…
Оглушительный, звенящий грохот взрыва, взметнувшего громадный столб воды против первой трубы «Петропавловска», заставил Такэбо отчаянно заорать: «Хэйки Тенно Банзай!» «Банзай!» неслось с поверхности моря и с палубы уходящего от артогня, вновь приближающегося к ним миноносца. В него попадали снаряды, их красные дымные вспышки были отчетливо видны. Но он все бежал, бежал…
Гул второго взрыва был глуше и гуще. Казалось, что мощный гейзер воды и пара приподнял из воды грузную корму русского броненосца. Все его прожектора вдруг разом погасли. Но ослепленные их мертвенным светом глаза Такэбо отказывались пока что-либо видеть. Кто-то рядом вопил: «Банзай!», и он сам опять кричал: «Банзай!» Месть сладка… Такэбо не сомневался, что вражеский исполин обречен. Его люди и он сам выполнили свой долг сполна.
О том, что «Петропавловск» не затонул, кавторанг Такэбо узнал лишь в госпитале Порт-Артура. Первая торпеда попала в броневой пояс накренившегося при развороте корабля, не причинив серьезных повреждений, если не считать таковыми одну утонувшую бронеплиту и затопление угольной ямы. Но вторая сработала как должно, угодив русскому броненосцу в то же самое интимное место, как и ее сестре-близняшке «Цесаревичу» несколько месяцев назад. К сожалению для японцев, трюмные механики «Петропавловска» действовали быстро и решительно: таблицы и схемы контрзатоплений были вызубрены как «Отче наш». В результате принявший более полутора тысяч тонн воды корабль смог своим ходом добраться до Тигрового Хвоста, а после авральной разгрузки был введен во внутренний бассейн, где под него уже переделывали кессон «Цесаревича».
Такэбо был подобран из воды в бессознательном состоянии проходившим мимо русским истребителем. Он оказался единственным выжившим японским офицером, видевшим атаку «Сорок второго». Как и при каких обстоятельствах затонул этот героический миноносец, так и не удалось установить точно…
Воспаление легких – конечно, не боевые раны, поэтому японский офицер был искренне удивлен тем, что в порт-артурском госпитале его посетил сам командующий русским флотом адмирал Макаров. Выразив искреннее восхищение храбростью и решительностью моряков его дивизиона, Степан Осипович разрешил выздоравливающему офицеру написать краткий рапорт о проведенном бое своему командованию.
Отряд контр-адмирала Лощинского появился у бухты Энтоа с двухчасовым отставанием от планового срока. Вызвано оно было вполне уважительной причиной – подставляться под огонь японских броненосцев было для его корабликов откровенным безумием. Переждав под берегом, пока мачты Того скроются за горизонтом, канонерки и минный транспорт двинулись дальше лишь тогда, когда стало окончательно ясно, что второй показавшийся на горизонте отряд больших кораблей – это броненосцы Макарова, идущие вдогон за японским трио.
Канлодки не имели никаких шансов догнать японские транспорты, но по отношению к складам и причалам Бицзыво их относительно небольшая скорость хода недостатком не являлась. Равно как не были им серьезным противником две японские батареи из крупповских 90-миллиметровок, развернутых непосредственно у пирсов на случай новой ночной атаки русских миноносцев. После нескольких попаданий крупными снарядами с «Гиляка» и «Манджура» ответный огонь японцев сошел на нет. Вскоре деревянные пирсы превратились в щепки. Потом настала очередь прибрежных складов, а в финале шоу «Амур» засыпал сотней мин подходы к Бицзыво. Покончив с этим, корабли Лощинского построились в колонну, и в шестом часу вечера отряд приступил к следующей задаче – уничтожению японской передовой базы на островах Эллиота.
Подступы к внутреннему мелководью архипелага преграждали боны и три батареи армстронговских трех- и пятидюймовых пушек, закрывающих все три пролива. Мощи каждой из них вполне хватало для пресечения попыток прорыва миноносцев, но против летящих с разных сторон восьми- и девятидюймовых снарядов ни одна из них не могла долго продержаться. Выстроенные для стрельбы прямой наводкой, дерево-земляные эрзац-батареи с легкостью поражались с фланга и тыла – они и не были предназначены для таких условий. Ведь в любой другой день на их защиту вышли бы все броненосцы адмирала Того. Но увы… именно сегодня у них было «рандеву» с русскими коллегами.
Тем не менее сопротивление отряду Лощинского Соединенный флот оказал. Хотя и не слишком серьезное. Единственным его кораблем, попытавшимся активно защитить входные батареи Эллиотов, оказался вышедший из-за бона в проливе Тунгуз бывший крейсер 3-го ранга, а фактически крупная канонерская лодка – «Сайен». Его «меньшие братья» «Атаго», «Майя» и «Бандзе», которым для полного выхода из строя, в принципе, достаточно было получить один-два крупных снаряда с «Отважного», «Гремящего» или «Манджура», вели себя не столь решительно. Они изредка постреливали в сторону русских с рейда, из-за спины «Сайена»…
Не каждому кораблю удается заслужить у противника персональное прозвище. «Сайену» удалось. В гарнизоне Артура бывший китайский крейсер 3-го ранга получил прозвище «Гадюка». За регулярные дерзкие обстрелы прибрежных флангов. Но в этот раз японской канонерке противостояло сразу семь кораблей. И это при том, что «Амур» от греха подальше отошел от места главных событий мили на две. Через сорок минут, получив два снаряда в 120 миллиметров, один шестидюймовый и один восьмидюймовый, «Сайен», волоча за собой дымный шлейф, уполз сперва за бон, а затем отступил еще глубже, скрывшись за островом Хасянтао. Но сам пролив оставался под обстрелом, как с него, так и с трех других японских канонерок, прикрывавших скучившиеся в глубине якорной стоянки угольщики и прочие вспомогательные суда.
К этому моменту японская береговая артиллерия состояла из одного действующего орудия. Однако это была армстронговская пятидюймовка. Та самая, чьи снаряды уже семь раз поражали русские корабли. Сначала один ее снаряд зацепил «Сивуча». Затем, после паузы, вызванной близким разрывом очередного русского «гостинца», дважды «огреб» свое «Гремящий», и, наконец, когда стало ясно, что огонь «Сайена» слабеет, ее артиллеристы перенесли огонь на «Манджур».
В течение нескольких минут флагман Лощинского был поражен аж пять раз! На близнеце героического «Корейца» замолчала правая девятидюймовка, была снесена грот-мачта, и возле нее возник пожар. Правда, вскоре потушенный. В форпике красовалась изрядная дыра, от баркаса остались обломки. Полтора десятка человек из экипажа погибли, среди раненых был сам русский контр-адмирал, получивший два небольших осколка в левое предплечье и легкую контузию.
С учетом быстро сгущающихся сумерек, продолжающегося упорного сопротивления противника и возможной минной атаки Лощинский принял решение об отходе на ночь к Дальнему. Не удаляясь от берега Квантуна дальше трех миль, его отряд направился восвояси, провожаемый отблеском взрывов и разгоравшихся на побережье бухты Энтоа пожаров. Доложить Макарову о своем решении Лощинскому удалось лишь в 22:00. Комфлота, обдумав ситуацию, приказал ему, не доходя до Дальнего, перестоять ночь в бухте Дипп, дождаться утром Рейценштейна, а затем вместе с его крейсерами вновь наведаться к Эллиотам.
Степан Осипович понимал, что Того, скорее всего, уже дал команду своим легким силам и обозу покинуть передовую стоянку. Но, по крайней мере, можно было ликвидировать телеграфную связь по кабелю, которую японцы уже успели там наладить, порушить все, что еще осталось на берегу, и завалить подходы к рейду минами…
И Макаров не обманулся в реакции своего визави. Того еще в 20:45 по радиотелеграфу прислал гарнизону и кораблям Эллиотов приказ об эвакуации в Чемульпо. Ликвидация дел потребовала семи часов. В ночную тьму по проливу Ермак уходили тихоходы: повреждённый «Сайен», по природе неспешные «Каймон» и три канонерки типа «Майя», а также шесть флотских транспортов: три 4000-тонных угольщика, 1200-тонные артиллерийский и минный арсеналы («Кассуга-Мару» и «Никко-Мару») и плавмастерская «Миикэ-Мару». Разведку и передовое охранение конвою обеспечивали относительно быстроходный авизо «Мияко», старый безбронный крейсерок «Цукуси», а фланговым охранением были вполне современные уцелевшие миноносцы первого класса 14-го и 15-го дивизионов.
На следующий день проведший ночь на якорях отряд русских канонерок при поддержке миноносцев и крейсеров Рейценштейна, за исключением эскортировавшей к Артуру призы «Паллады», к полудню вновь пришел к Эллиотам. Никто по ним огня не открывал. Для разведки к берегу отправили паровой катер с «Амура», в первородстве – минный с «Ретвизана». И после того как высадившиеся моряки донесли об отсутствии японцев, «Амур» выставил остатки мин на подходе к каждому из трех проливов, боны были подорваны и разрушены, а станция телеграфа уничтожена. Найденный таки по буйку конец кабеля, «Баян» оттащил на милю от берега. Чтобы обнаружить его, японцам нужно было поднимать кабель от самого Чемульпо.
Глава 3. Стенка на стенку
Японское море.
6 июля 1904 года
По возвращении Руднева из очередного диверсионного набега крейсера ВОКа, не мешкая, вновь вышли на совместное маневрирование и стрельбы. За время его отсутствия во Владивостоке Небогатов сотворил чудо – все броненосные корабли устойчиво держали строй и довольно-таки сносно совместно маневрировали. Проблемы начались при стрельбе. Понятно, конечно, что на крейсерах итальянской постройки орудия серьезно отличались от используемых в русском флоте. Понятно, что их система управления стрельбой была не знакома русским канонирам. Но…
Но как артиллеристы «Витязя» умудрились с дистанции в 25 кабельтовых вместо щита для практической стрельбы положить восьмидюймовый снаряд под корму буксировавшего этот самый щит миноносца?! Это так и осталось загадкой. Разгадывать ее было некогда – надо было срочно тащить в гавань потерявший винты, руль, а заодно с этим и ход со способностью управляться «Двести первый»…
Но, так или иначе, с каждым очередным выходом в море броненосные крейсера все увереннее маневрировали и иногда даже попадали по мишеням. Пару раз Руднев и Небогатов, командуя каждый своим отрядом, отрабатывали совместное маневрирование и поотрядную пристрелку. В роли «противника» выступали номерные миноносцы.
По росту интенсивности боевой подготовки моряков всем во Владивостоке было ясно, что назревают какие-то важные события. Что подтвердила очередная попытка неизвестного китайца проникнуть в порт, доступ куда лицам монголоидной расы был закрыт с момента начала модернизации крейсеров. Очередной «побирушка китаец», который был застрелен часовым при попытке перелезть через забор, имел с собой столь не типичную для нищего вещь, как фотокамера. И уж совсем не типичную для китайца фальшивую косу.
Это добавило Рудневу оптимизма – если японцы так упорно пытаются получить фотки крейсеров, возможно, они до сих пор не в курсе, как именно были перевооружены «Рюрик» с «Громобоем». И за неделю до решающего выхода в море в интимные заведения города были отпущены некоторые артиллерийские офицеры. Перед посещением «жриц любви» они имели приватную беседу с Рудневым, во время которой им был отдан весьма странный приказ. Офицерам с «итальянцев» вменялось во время «утех» обронить к слову в разговоре, что артиллерия их гарибальдийцев абсолютно не боеспособна. Артиллеристам же «Рюрика» предписано было в разговоре жаловаться на старые, полностью расстрелянные стволы орудий.
Во время последнего выхода на стрельбы на «Рюрике» опробовали доставленные из Питера затворы новой конструкции. Их применение позволило повысить скорострельность старых 35-калиберных восьмидюймовок, и по этому важнейшему показателю они почти сравнялись с новыми, разработанными Бринком, с заимствованием ряда решений от системы Канэ. Такая копеечная, по сравнению со стоимостью самих орудий, доработка, вкупе с увеличением угла возвышения старых пушек, делала старичка как минимум адекватным противником любому броненосному крейсеру японцев. Почему как минимум? А потому, что количество самих этих пушек теперь было несколько иным, чем числилось в справочнике Джена.
На верхней палубе вместо снятых тяжелых мачт и 120-миллиметровых орудий удалось смонтировать дополнительно аж шесть таких экс-канонерочных восьмидюймовок, а не три или четыре, как Петрович задумывал первоначально. По одной на носу и на корме, способной вести огонь на любой борт. И по паре на каждом борту, на местах установки прежних пятидюймовок, с соответствующим усилением подкреплений. Хотя осадка «Рюрика» в полном грузу на пару футов возросла, его главный пояс в воду не ушел, а скорость заметно не уменьшилась. Все-таки он был большим крейсером.
Руднев, прибывший на борт «Рюрика» после постановки кораблей на бочки, злорадно усмехнулся. И предложил Трусову представить себя на месте командира какого-нибудь «Якумо», который окажется в линии напротив его корабля. Вместо ожидаемых двух восьмидюймовок в бортовом залпе по нему будут бить шесть! Причем четыре из них, установленные на верхней палубе, будут на 10 кабельтовых дальнобойнее своего оригинального паспортного значения. И все это – при том же самом количестве шестидюймовых орудий в залпе.
– Жаль, что тяжеловато это хозяйство. Вот если бы на их место поставить трофейные стодевяностомиллиметровки, да с их-то дальнобойностью и снарядами… – мечтательно вздохнул Трусов.
– Бринк считает установку с использованием ваших станков. По первым прикидкам вроде бы получается. За общий вес не ручаюсь, но если по его чертежам мы опытную пушку соберем и удачно отстреляем, к теме обязательно вернемся через месяца два-три. Хотя даже сейчас у вас, Евгений Александрович, под командованием уже не прежний пожилой броненосный фрегат, а прямо-таки какая-то «неожиданная неприятность» для господина Камимуры. Главное, чтобы она неожиданной для него и оставалась, до поры до времени.
Много ли надо удачному прозвищу, чтобы прилипнуть к человеку или кораблю, не важно? Всего-то лишь один раз быть произнесенным вслух…
Когда до дядюшки Ляо дошли новости, что все крейсера отряда начали свозить на берег каютное дерево, а через четыре дня Руднев заказал молебен «во одоление неприятеля» в главном соборе Владивостока, «портной» понял, что пора отправлять в Японию кодированный сигнал о выходе ВОК навстречу «Ослябе». И в тот же день моложавый, щегольски одетый корреспондент-иностранец отправил с телеграфа Владивостока в редакцию латиноамериканской газеты заметку про быт и нравы русских морских офицеров…
Через трое суток из базы в Сасэбо к западному входу Сангарского пролива вышли самые быстроходные броненосцы Соединенного флота – «Хацусе» и «Ясима». С ними для поддержки и разведки шли бронепалубные крейсера «Читосе» и «Кассаги».
Через восемнадцать часов после их выхода Камимура, подняв флаг на «Идзумо», вывел из Мозампо пять броненосных крейсеров. Их сопровождали старые знакомые Руднева еще по Чемульпо – четвертый боевой отряд. В связи со смертью адмирала Уриу им командовал Того-младший. Кораблям его отряда, скорее всего, предстояло драться с «Варягом» и «Богатырем», поэтому для усиления ему были приданы «Такасаго» и «Иосино».
Противники встретились примерно там, где они и ожидали увидеть друг друга. Как и предполагал Руднев, Камимура не стал брать с собой броненосцы – с ними отрядный ход снижался до 17 узлов, и у русских были все шансы оторваться, не вступая в бой.
Как и планировал японский адмирал, отряды его крейсеров оказались между противником и Владивостоком, так что он фактически отрезал Руднева от базы, а попытайся его русский визави после боя улизнуть Сангарским проливом, его ожидала бы встреча с парой броненосцев контр-адмирала Дева.
Боя «пять на пять» Камимура не опасался, полагая, что минимум два из пяти русских больших крейсеров ограниченно боеспособны, а остальные три весьма неудачно построены для линейного боя. Прекрасные бронепалубники русских, «Богатырь» и «Варяг», вряд ли могли хоть чем-то помочь своим броненосным коллегам в эскадренном линейном бою…
Приятно удивив Камимуру, русская эскадра не стала пытаться обойти его крейсера и удирать во Владивосток. Держа на левом крамболе хорошо видимую на горизонте вершину острова Кодзима, корабли Руднева упорно держали курс на Сангарский пролив.
– Похоже, на этот раз наша разведка не оскандалилась, – обратился на мостике «Идзумо» Камимура к своему начальнику штаба каперангу Като, – судя по настойчивости гайдзинов, они и правда идут встречать своих. И явно готовы драться. Что ж, об «Ослябе» позаботится Дева с его двумя броненосцами, а наша работа – Руднев с его крейсерами. Сближаемся на параллельных курсах. Не пойму пока, с такого расстояния, кто же у него головным?..
Когда корабли неприятельских колонн сблизились на 80 кабельтовых, а на мачтах были подняты боевые стеньговые флаги, у Камимуры появилось еще два повода для удивления. Как там говорят эти русские – «на безрыбье и рак рыба»? Он, наконец, разглядел состав и порядок кильватерной колонны противника. Нет, то, что Руднев может поставить в линию баталии[7] свои бронепалубные крейсера, японец мог предположить. Чем еще русский адмирал мог усилить свою внушительную, но мало боеспособную линию? Но вот узреть «Варяга» во главе линии русских кораблей Камимура никак не ожидал. Как не ожидал он и того, что место за «Варягом» займет «Богатырь». Свои бронепалубники Камимура заранее оттянул за корму броненосной пятерки, чтобы «не путались под ногами».
Второй сюрприз оказался более неприятным. До русских было еще больше семи миль, когда на носу предпоследнего в строю русского крейсера вспухло облако выстрела. Спустя примерно полминуты упавший с полумильным недолетом до «Токивы» десятидюймовый снаряд «Памяти Корейца» показал, что насчет степени освоения русскими артиллерии их трофеев разведка японцев все же ошибалась. Следующий снаряд обрушился с неба спустя примерно полторы минуты. На этот раз с перелетом в пару кабельтовых у борта «Адзумы»…
В носовой башне «Памяти Корейца» Платон Диких наслаждался. В период подготовки к боям они с мичманом Тыртовым, переведенным на крейсер с «Адмирала Ушакова», расстреляли более пятидесяти снарядов. После первых двадцати выстрелов из единственного десятидюймового орудия эскадры мичман с прапорщиком призадумались о расстреле ствола при такой интенсивности тренировок, но выслушав их, Беляев сначала похвалил офицеров за правильный ход мысли, «как выражается наш адмирал». А потом, по секрету, сообщил им о составе груза захваченного «Варягом» «Капштадта».
При наличии аж четырех десятидюймовых стволов от броненосца типа «Трайэмф» и оперативно заказанного у Виккерса станка с тормозами отката и накатниками для такой пушки, прибытие которого во Владивосток планировалось в августе, штаб решил, что для обучения расчета и одного крупного боя ресурса «родной» пушки должно хватить с избытком.
После сражения, во время неизбежного ремонта боевых повреждений, предполагалось произвести замену и станка, и ствола. Поскольку конструкторы Виккерса были разработчиками артустановок как «Кассуги», так и «Трайэмфа», новый станок они делали с учетом габаритов и крепежных мест стола и башни крейсера итальянской постройки.
Перед походом на корабль загрузили полуторный боекомплект для носовой башни, так что снарядов должно было хватить на два часа боя на полной скорострельности. И самое приятное – перед выходом в море его и Тыртова вызвал к себе на «Варяг» Руднев. Адмирал предоставил им полную свободу действий в бою!
– По результатам последних стрельб вы уже достаточно уверенно поражаете цели на дистанции до шестидесяти-семидесяти кабельтовых. Ваше орудие наиболее дальнобойное на эскадре, и грех было бы этим не воспользоваться. Я приказал переоборудовать пару примыкающих к погребу боеприпасов вашей башни отсеков под хранилище дополнительного запаса снарядов и зарядов. Ваша башня единственная на гарибальдийцах, в которой оставили свой собственный дальномер. Остальные каннибализировали на «рюриковичей» – больше дальномеры нам пока взять было просто неоткуда. Стреляйте по своему усмотрению на дистанции более пятидесяти кабельтовых по среднему в колонне противнику, при сближении постарайтесь достать флагмана. Но если какой-либо из крейсеров противника окажется более удобной целью – бейте по нему.
При сближении не забывайте корректировать дистанцию по результатам пристрелки среднего калибра. Впрочем, что я вам это рассказываю в сто первый раз? Вы сами все знаете лучше меня. Я ожидаю процент попаданий из вашего орудия от двух, если вы не блеснете меткостью, до семи-десяти, если вам повезет. А это от четырех до двадцати попаданий. Не подведите, другим наличным у нас калибрам с дистанции более двадцати пяти кабельтовых нам крейсера Камимуры не пронять[8]. Забронированы борта и башни у супостата на совесть…
В полной пороховых газов башне молодой мичман и начинающий седеть сверхсрочник дуэтом вели свою партию в бою. Диких стоял за наводчика, ловя в оптику далекие силуэты на горизонте, выработавшимся за годы шестым чувством определяя упреждение и момент выстрела. Тыртов сидел на дальномере и вносил поправки по дальности. После пятого выстрела снаряды стали ложится довольно прилично, если учесть запредельную для начала века дистанцию и полное отсутствие пристрелки…
Камимура мрачно наблюдал за очередным султаном взрыва, обрушившим на палубу «Идзумо» тонны воды с осколками. Очень, очень близкий недолет. Практически накрытие. А при том угле падения, с каким 10-дюймовый снаряд попадает с дистанции 60–70 кабельтовых в относительно слабо бронированную палубу, он вполне может дойти и до машинного отделения. Не желая дальше терпеть огонь противника даже без возможности отвечать, Камимура приказал изменить курс на два румба влево. Это позволило сократить время сближения с русской эскадрой и сбить пристрелку доставшей десятидюймовке с бывшей «Кассуги».
Но, с другой стороны, при сближении «по гипотенузе» японцы неизбежно отставали, и теперь головной «Идзумо», подойдя к русской линии на 50 кабельтовых, оказался не на траверсе шедшего головным «Варяга». И даже не на траверсе идущей третьей под контр-адмиральским флагом «России». Имея преимущество в ходе не более двух узлов – по «паспорту» крейсера японцев были быстроходнее на несколько узлов, но на практике этого как-то не показали, – Камимура по ходу сближения подотстал, и его флагман после поворота на параллельный с русскими курс оказался чуть позади «Громобоя».
Уходя с крыла мостика в боевую рубку, Руднев злорадно усмехнулся. Даже если сладкая парочка на десятидюймовке вообще никуда сегодня не попадет, свое дело они уже сделали. Камимуре пришлось форсировать сближение и теперь догонять опережающих его русских под огнем. «Кстати, об огне. Неплохо бы сблизиться еще на пяток кабельтовых, пока наш дружок Ками не закончил поворот…» С «Варяга» взлетела в небо одна ракета белого дыма и одна зеленого, что было отрепетовано следующими за ним кораблями…
Во время маневров в окрестностях Владивостока в голову Петровичу пришла занятная идея. Тогда неправильно разобрав поднятый на мачте флагмана сигнал о повороте «Все вдруг», шедший концевым «Рюрик» вывалился из линии и, не имея запаса скорости, полчаса потом не мог ее догнать. Теперь перед любой эволюцией флагман не только поднимал сигнал, но и пускал ракеты соответствующего цвета. Белая – вправо, черная – влево. Одна – поворот «последовательно», две – «все вдруг». А количество румбов – количество красных (влево) или зеленых (вправо). Сначала была путаница, но потом, привыкнув, командиры кораблей уже не представляли маневрирования без помощи ракет. Метод этот был вскоре принят на артурской эскадре, а затем через циркуляр ГМШ введен на всем флоте…
«Варяг» принял один румб вправо, и наша линия стала постепенно и практически незаметно приближаться к японцам. На дальномерном посту «Варяга» лейтенант Нирод, словно метроном, отсчитывал дистанцию до головного корабля противника. Японцы открыли огонь с 50 кабельтовых сразу после поворота на параллельные курсы, но с русских кораблей в ответ летели только редкие десятидюймовые снаряды с «Памяти Корейца».
Море вокруг «Варяга» кипело от недолетов и перелетов. Но даже получив первый шестидюймовый снаряд в борт, русский крейсер молчал. Молчала и вся остальная колонна, хотя последовательно поворачивающие японские крейсера уже начали обстрел «России» и «Громобоя».
Но наконец, после пяти томительных минут под безответным обстрелом, с дальномера донеслось долгожданное «Сорок пять кабельтовых!». Руднев, который до этого нервно барабанил пальцами по бронированному ограждению рубки[9], решительно кивнул Зарубаеву, но тот и сам уже отправлял данные для пристрелки на три шестидюймовых орудия правого борта. И не успели еще уйти в сторону «Идзумо» снаряды первого полузалпа, как на вторую тройку были отправлены данные с уменьшенной на три кабельтовых дистанцией…
Через две минуты на мачте «Варяга» взвился сигнал «До головного 46 кабельтовых. Мой курсовой 193», и одновременно с этим рявкнули его баковая и ютовая восьмидюймовки.
Меньше минуты понадобилось артиллеристам остальных русских крейсеров для определения дистанции между «Идзумо» и их кораблями. Тригонометрия, седьмой класс: дано расстояние от своего флагмана до флагмана противника и угол, от норда, под которым это расстояние измерено, известно также расстояние от своего корабля до «Варяга», остается «всего лишь» вычислить расстояние от себя до цели…
Все крейсера эскадры Руднева открыли огонь. Но еще до того, как снаряды давшего залп последним «Рюрика» упали у борта флагмана Камимуры, «Варяг» и «Богатырь» увеличили скорость до 23 узлов…
Через несколько минут перестрелки Камимуре стало ясно, что его провели. Обстреливаемый огнем всех японских кораблей «Варяг» начал отрываться от основных сил русских, уводя за собой «Богатырь», а во главе их линии оказалась «Россия». Пристрелку по этому броненосному крейсеру, на котором держал флаг контр-адмирал Небогатов, надо было начинать с нуля.
Решив, что разгадал финт Руднева – поставить в голову линии бронепалубные крейсера для отвлечения огня противника в завязке боя, которые затем, используя свое преимущество в ходе, должны оторваться и побежать навстречу «Ослябе», – Камимура несколько успокоился. Два бронепалубных крейсера, сколь бы распрекрасными они ни были, не помогут «Ослябе» проскочить мимо двух броненосцев. А поддержку броненосным товарищам здесь они уже не смогут оказать. С сожалением бросив последний взгляд на удаляющиеся шеститысячетонники русских, он приказал перенести огонь на «Россию». Но, как показали дальнейшие события, расслабился японский адмирал рано…
Не успев отойти от сцепившихся в схватке броненосных колонн и на милю, «Варяг» с «Богатырем» изменили курс. Повернув «вдруг» и приняв строй пеленга, они стали склоняться в сторону флагмана противника, держась от него на дистанции порядка шести миль. Когда же они вышли почти в голову японской колонны, «Варяг» снизил скорость и позволил японцам самим его догонять. И тут Камимура осознал, что наглец Руднев фактически сделал ему «crossing Т» силами двух крейсеров, даже не защищенных поясной броней!
Японский адмирал оказался перед трудным выбором. С одной стороны, выйти из-под обстрела пары бронепалубников было просто – всего-навсего отвернуть на пару румбов вправо. Но тогда из зоны его огня выходили основные силы русских, по которым только-только пристрелялись его корабли: на «России» разгорался первый пожар на шканцах. С другой стороны, отогнать наглую русскую пару огнем не так просто: из всей эскадры по ним может вести огонь только носовая башня «Идзумо» и три его носовые шестидюймовки правого борта. От огня остальных кораблей эскадры их прикрывает корпус самого флагмана. Поразмыслив, Камимура решил перетерпеть огонь пары наглых крейсеров, пока будет такая возможность.
Прекрасно зная характеристики русских шестидюймовок, которыми были вооружены «Варяг» и «Богатырь», японский адмирал понимал, что ни утопить, ни серьезно повредить его корабль с расстояния более двух миль русские не смогут. Их снарядам не пробить даже 127 миллиметров брони верхнего пояса «Идзумо», а тем более 152 миллиметров брони башни или 178 миллиметров главного пояса, прикрывающего ватерлинию. А то, что их шестидюймовые «подарки» вполне могут снести орудия на верхней палубе или пробить борт выше пояса, это можно и придется вытерпеть. Сперва надо разобраться с броненосными противниками, а уж потом можно будет заняться и этой кусачей мелочью.
Когда за неделю до выхода в море Руднев изложил Небогатову свой план охвата головы Камимуры силами двух своих не броненосных, но скоростных крейсеров, тот задал простой вопрос:
– Всеволод Федорович, а что помешает ему просто отвернуть на два румба, встать к вам бортом и расстрелять бортовыми залпами?
– Ну, во-первых, вы тогда от него уйдете, поскольку курса менять не будете. А вы – по нашей легенде – идете помочь прорываться «Ослябе». И главная задача Камимуры не утопить меня, а не пустить вас! Во-вторых, вы не учитываете психологию японцев. Вы бы отвернули. И я бы принял в сторону, если это логично и целесообразно. Но для японца, для самурая, отвернуть от слабейшего противника, даже если тот в заведомо лучшем положении, это потеря лица. Так что максимум, что мне грозит, это огонь одной башни с парой восьмидюймовок.
– Вашим крейсерам может и этого за глаза хватить. Разве нет?
– Пробить скос японским снарядом с двух миль, даже восьмидюймовым, – это вряд ли. А остальное – не смертельно. И пока будет у меня хоть пара живых пушек, я с головы Камимуры не слезу! Если потеряю скорость – отползу к вам за линию, Николай Иванович. Пустите?
– Угу. Вас не пустишь, пожалуй… – шутливо проворчал Небогатов и уже вполне серьезно продолжил: – Я только теперь понимаю, почему его величество в приватной беседе мне столь настойчиво порекомендовал прислушиваться ко всему, что вы говорите. И хотя по времени производства в чин я вас, Всеволод Федорович, и превосхожу, но неофициально император меня попросил выполнять ваши указания как его собственные. Я, признаться, даже обиделся сперва. Но теперь вижу, что он был абсолютно прав, не сочтите за лесть…
Читать бесплатно другие книги:
