Я выбираю свободу! Кузнецова Дарья

— Ну я же не знаю, что было раньше, сравнивать не с чем. — Я спокойно пожал плечами. Тилль бросила на меня какой-то совсем уж несчастный затравленный взгляд и резко села на свое место. Причем на обиду эта реакция походила меньше всего.

Интересно, что я такого неожиданного сказал?

Тилль

Было забавно осознавать, сколько мне номинально лет, но эта цифра лишь веселила и добавляла официального веса, ничего, кроме этого, в ней не было. Если бы я попыталась прожить столько лет, до сегодняшнего дня точно не дотянула бы, но почти все это время я благополучно пропустила.

После смерти родителей я удрала из дома по вполне прозаической причине: ужасно не хотелось выходить замуж, а из сестер я на тот момент единственная не обзавелась семьей. Некоторое время скиталась по тогда еще совсем юному миру, очень не похожему на сегодняшний и, честно говоря, значительно менее приятному. Пару раз основательно влипнув в неприятности и чудом не лишившись не только чести, но и жизни, я в какой-то момент нашла укрытие от непогоды в небольшой пещере-норе в корнях очень старого родового древа — белого ясеня. Не знаю уж, как он оказался в тех диких краях, куда не ступала нога не то что эльфа — вообще ни одного разумного существа.

Я тогда была избалованной домашней девочкой, не приспособленной к выживанию в диких условиях, самонадеянно решившей, что великолепное владение луком и магия способны решить любые проблемы. Приключения повыбили дурь и самоуверенность, и я была согласна на что угодно, лишь бы все эти мытарства кончились. Даже замужество представлялось уже почти желанной участью, но вот так вернуться ни с чем мешала гордость.

Сжавшись в комочек, я несолидно ревела взахлеб, лежа в этой норке, снаружи громыхала гроза, было мне холодно и страшно. И в этот момент до меня снизошли боги.

Белый Ясень (как, впрочем, и Золотой Бук) — род, находившийся под опекой Лина и Нилы, покровительствующих пространственной магии, а заодно времени, истории, памяти, родовым связям и семейным узам. Эльфы всегда относились к ним по-особенному: что ни говори, а собственные корни и намять рода — для нас едва ли не самое важное в жизни. Даже для диких, сейчас отдалившихся от леса, эта память и связь оставалась принципиально важной и очень крепкой.

Вот они и вышли посмотреть, отчего так убивается их названая дочь. Я, конечно, очень обрадовалась благодарным слушателям и очень искренне рассказала участливо глядящей на меня и гладящей по плечу Ниле, как дошла до такой жизни. Рыдала, что хочу замуж по большой любви, как у родителей, а не абы за кого, что видеть не могу этот ужасный дикий мир, и вообще устала, а еще очень хочется кушать, холодно, и жизнь — страшно несправедливая штука.

Так я и уснула в слезах, а проснулась на скалистом утесе девяносто шесть лет назад, меня легонько тряс за плечо эльф странной наружности и участливо интересовался, кто я вообще такая и все ли со мной нормально. Я сначала растерялась, потом испугалась, потом обнаружила, что эльф не один, рядом стоят трое его приятелей, разглядывающих меня с большим интересом, и испугалась еще сильнее. Но решительно заявила, что замуж я не пойду!

Все четверо дружно заржали и сообщили, что они вроде и не зовут. Мирный настрой и отсутствие матримониальных планов меня тогда очень успокоили, и знакомство все же состоялось. Если имена троих друзей были привычные и понятные — Валлендор, Кальвитор и Налатин — то первый со странной прической представился как Ир — «дикарь». На вопрос наивной девочки, почему он называет себя презрительным прозвищем преступников и изгнанников, неужели у него нет родителей и рода, он спокойно ответил, что лучше бы в самом деле не было, знать он их не желает и лучше жить изгнанником, чем сыном такого отца.

Когда я в свою очередь назвала себя, остальные уставились на меня с недоверчивым подозрением, а этот Ир расхохотался и сообщил, что я неплохо сохранилась для своего возраста. Слово за слово, и как-то очень быстро и легко получилось, что я стала среди этих мужчин своей. Это оказалось очень новое и непривычное чувство — что можно вот так запросто болтать с мужчинами, более того — дружить с ними. Под их влиянием я здорово изменилась, повзрослела, обрела уверенность в себе. Появилось понимание, что я действительно могу приносить пользу не только как мать для детей, хозяйка для дома и женщина для мужчины, но мои познания в магии и моя меткость могут сослужить добрую службу. Благодаря этой четверке я освоилась в новом, так сильно изменившемся мире, привыкла ко всем вещам вроде поездов и самоходных машин, поначалу казавшимся жуткими и пугающими.

Сейчас, когда этот светлый стихийник слово в слово повторил тогдашние слова Ира, я вдруг опять почувствовала себя потерявшейся во времени девчонкой. Как наяву вспомнился тот день: горячее солнце, запах близкого моря и приземистых сосен — я тогда очнулась на том самом месте, где сегодня меня нашел Кир.

Попыталась взять себя в руки, но Фель, будто издеваясь, словно подслушивал тогда, опять слово в слово повторил еще одну фразу Ира, и я окончательно смешалась и села на место, коря себя за слишком бурную реакцию на простое совпадение. Между жизнерадостной ехидной Иром и этим самоуверенным стихийником лежала огромная пропасть, на первый взгляд у них не имелось никаких точек соприкосновения, и тем неожиданней было выяснить, что кое в чем мысли двух мужчин совпадают настолько точно.

Мои же собственные мысли, стоило взглянуть на Бельфенора, попытались сползти к воспоминаниям о прошедшей ночи. Но тут я уже откровенно разозлилась на себя и постаралась вытряхнуть из головы все лишнее. Хорошо менталистам, они умеют осознанно управлять собственными мыслями, а прочим несчастным приходится выкручиваться. Помог проверенный рецепт — дурацкий привязчивый напев.

Расчет Валлендора оказался верен: после такого удара, как представление меня, разговор завершился скомканно и быстро. Обвинять меня во лжи было глупо, незримо присутствовавшее за спинами светлых Великое Древо служило лучшим гарантом правдивости, а такие вещи, как принадлежность к роду, оно ощущало на любом расстоянии, и наверняка каждый из эльфов по ту сторону окна успел задать ему вопрос и получить ответ.

— Тилль, на два слова! — окликнул меня Мельхиор, когда линза погасла. — Или тебя теперь нужно величать исключительно Мииталь? — иронично уточнил он.

— Только попробуй, — проворчала я. — Ты по поводу убийства, да? Мне Кир сказал, что ты захочешь поговорить.

— Конечно захочу. Пойдем, не здесь же. — Он неопределенно дернул головой. Мы покинули общее собрание и быстро отделились от основного потока потянувшихся к выходу приглашенных свидетелей.

Их Валек позвал не только для массовости, но и на случай какого-нибудь неожиданного поворота событий. Например, если потребуется срочно огласить причину смерти, результат осмотра места преступления или еще что-нибудь в том же духе. Для этого присутствовали Николай (как представитель госпиталя и специалист, занимавшийся собственно вскрытием в компании сидящего рядом целителя) и несколько ребят из числа подчиненных Мельхиора. Пришла пара рыбаков; наверное, тело нашли именно они, потому что другой причины их присутствия я не видела.

Все остальные входили в так пока толком официально и не оформившийся правительственный совет. Валлендор, конечно, являлся единоличным правителем, но в одиночестве управлять даже такой небольшой, как Красногорье, страной попросту невозможно.

— Как продвигается расследование? — полюбопытствовала я, не выдержав молчания. — А то мне наказали за тобой приглядывать, но я даже не знаю, что происходит.

— Продвигается, — насмешливо фыркнул Мельхиор, бросив на меня веселый взгляд. — Медленней, чем хотелось бы, но быстрее, чем могло бы. Давай мы все-таки уединимся для начала, а то неприлично такие интимные вещи обсуждать на ходу. Лучше расскажи, как оно там жилось на заре веков и отчего Белый Ясень закончился так быстро?

— А я такие интимные вещи вообще со всяким треплом обсуждать не собираюсь, — парировала тут же. — Тебе Бельфенор уже в морду дал? Дал. А я слабая женщина, я так не могу, я винтовку возьму.

— И уже винтовкой по морде? — рассмеялся он.

Ну ты меня еще не настолько достал, чтобы ломать о тебя пенное боевое оружие, — с сомнением проговорила я.

— Жестокая! Да еще и древняя, как снобизм светлых. И за что я тебя только люблю? — с притворным трагизмом проговорил он.

— Нет, определенно, ты допросишься, я тебя правда пристрелю, — вздохнула я.

— За любовь?

— За древность и снобизм! — возразила задиристо.

Мельхиор — весьма своеобразный тип. Очень умный, хитрый и ловкий интриган, который очень не любит это демонстрировать, чем только лишний раз подтверждает перечисленные качества. На первый взгляд он кажется треплом, обалдуем и недалеким бабником, а на деле эта маска — плод долгой, тщательной, каждодневной кропотливой работы. Великолепный логик и знаток психологии всех разумных видов, он точно знает, что, когда и кому можно сказать, а что — стоит придержать при себе. Причем руководствуется только логикой, а никак не морально-этическими нормами, поэтому и кажется, что язык его мелет все подряд. Например, в упомянутой ситуации со светлым стихийником я почти уверена, что провоцировал темный сознательно или по меньшей мере подозревал именно такую реакцию, какая последовала. А вот зачем это было нужно… Чужие мозги, особенно — мозги Мельхиора — это дебри Древнего Леса: полбеды, если просто ничего не поймешь, а ведь можно и здорово поплатиться за любопытство.

Миль в свое время стал серьезным испытанием для моей психики. Он был хорошим другом Валлендора, и я умудрилась познакомиться с ним вскоре после собственного пробуждения в далеком будущем. Если остальные мальчики, зная мою историю, щадили чувства и вообще относились ко мне бережно, да и при всех разногласиях с Владыкой были все-таки воспитанными светлыми эльфами, то темный, которому меня представили уже как Тилль, вел себя как… темный. Да еще по непонятной причине (до сих пор, кстати, непонятной) воспылал ко мне особыми чувствами.

Нет, любви там не имелось и в помине. Началось все с азарта и любопытства: уж очень нервно я реагировала тогда на его поползновения, и для темного подобная реакция стала своеобразным приглашением поиграть в догонялки. А потом я научилась огрызаться, освоилась в обществе этого необычного существа. И во многом, кажется, благодаря ему сделала еще одно важное открытие: оказывается, для близости между мужчиной и женщиной совсем не обязательны брачные узы. Во времена моего детства мораль была значительно строже.

Настолько близкие отношения нас с Мельхиором не связывали — темные все-таки слишком наплевательски относятся к данному вопросу — но его внимание и подначки помогли стать раскованней и уверенней в себе. В последние полвека мы с ним, кажется, определились с линией поведения: Миль разыгрывает несчастного влюбленного, а я по настроению либо отвечаю тем же, либо изображаю гордую неприступность.

— В общем, раз ты теперь несешь за меня ответственность, слушай, — начал Мельхиор, когда мы добрались до места. — Начну с конца. Нашла этого покойника пара рыбаков по чистой и нелепой случайности: у одного из них порывом ветра сорвало шляпу, и та остановилась на куче обломков, закрывавших вход в проулок. Да ты видела, там груда вроде бы небольшая, но за ней увидеть лежащее тело невозможно. Проверили, на шляпе магии нет, и порыв ветра был, вероятнее всего, естественного происхождения. То есть тело однозначно хотели спрятать, но подошли к этому достаточно халатно, просто оттащили в сторону и бросили в переулке, чтобы на него не наткнулись сразу. Причем тащили без применения магии, хотя это ни о чем не говорит, вполне мог действовать какой-нибудь осторожный маг. Уничтожить тело тоже не пытались, ни магией, ни другими средствами. Куда проще было скинуть его в воду, благо, пригодных грузов там поблизости навалом, берег каменистый, да и зданий разрушенных полно.

Напрашивается мысль: труп прятали с таким расчетом, чтобы, начав искать, его нашли быстро, но все-таки не сразу. Либо до тех пор убийца надеялся спрятаться, либо планировал избавиться от каких-то улик, либо… что-то еще. Возможно, конечно, он был сильно ограничен во времени, не успел найти веревку или его спугнули. Или он надеялся вернуться и доделать начатое чуть позже, а до тех пор припрятал труп в стороне.

Но версия с выигрышем во времени представляется самой логичной. В конце концов, там полно разрушенных зданий, куда уж точно никто в ближайшем будущем не заглянул бы, а тело даже не попытались замаскировать. Еще одним насторожившим фактором являются пресловутые следы волочения и крови. Не могу вот так внятно объяснить, что меня в них насторожило, но… если угодно, это чутье.

— Судя по интонации, загадку следов и спрятанного тела ты разгадал? — иронично уточнила я, когда Мельхиор взял драматическую паузу, якобы чтобы промочить горло.

— Разумеется, но тебе как контролирующему существу я должен объяснить всю логику событий, — с видимым удовольствием ответил он, а я не удержалась от хихиканья.

— А то мы с тобой не знаем, что, если ты захочешь меня в чем-нибудь убедить, у тебя это получится! Где я, а где логика?

— Ладно, не бурчи, дай мне покрасоваться перед роскошной женщиной, — отмахнулся темный. — Слушай дальше. Еще одним крайне подозрительным сигналом оказался повышенный тонус мышц: то есть они не расслабились после смерти, а это более чем подозрительно.

— Слушай, извини, что перебиваю, но у меня есть дурацкий вопрос! — опомнилась я. — А почему он вообще остался-то? Ну почему тело не исчезло? Это же…

— Не знаю, как с логикой, а элементарная соображалка у тебя работает, — улыбнулся он. — Правильный вопрос. Мы, дети леса, как ты знаешь, умирая, обычно очень быстро… истаиваем. Гномы обращаются в камни, прочие — тихомирно разлагаются, а мы уходим в ту стихию, которая нам ближе. Иногда подобного не происходит, если смерть наступает неожиданно. То есть шел эльф по улице в мирное время на работу, а в него снайпер из засады — пыщь! — и бедолага не успел понять, что умер. Душа-то как миленькая отлетает за Грань, а вот тело остается, и тогда оно через некоторое время превращается в родовое древо: либо в чурбак, либо в сплетение сухих веток, но чаще во вполне живой росток. Нас, кстати, поэтому другие виды «деревянными» называют, ты знала?

— Миль, я вообще-то тоже с разными видами общаюсь, — хмыкнула в ответ. — Не отвлекайся. Как я понимаю, вероятность подобного варианта тебе тоже показалась сомнительной?

— Скорее наоборот. Это как раз очень хорошо объясняет такую неубедительную попытку спрятать тело. Скажем, убийца рассчитывал, что жертва исчезнет, и не ожидал, что в итоге получит труп, поэтому запаниковал и не придумал ничего умнее, как оттащить его за ближайшую груду мусора. Н если бы не прочие странности, это как раз отлично вписывалось бы в картину стремительного обезглавливания Владыки струной одного небезызвестного тебе светлого.

— Кхм. Не подумай, что я его выгораживаю, но мне слабо верится, что опытный боевой маг и воин, прошедший эту войну и пару предыдущих, может растеряться и запаниковать рядом с трупом.

— Ну, всякое бывает, — дипломатично возразил темный, — но это уже косвенные мелочи. Сюда же можно отнести, к примеру, наличие следов крови покойника на струне. Ну не может эльф, профессионально ей владеющий и не раз пускавший ее в ход, не убрать кровь. Я специально проверил, когда провел экспертизу и попросил Бельфенора продемонстрировать возможности струны на свиной ноге. Он очистил ее магией сразу и рефлекторно, еще потом извинялся: мол, не сообразил, что это улика. От крови и грязи эта штука очень быстро портится, а любой нормальный воин всегда содержит свое оружие в идеальном порядке, и Фель не исключение. Да, есть еще присяга светлого, которую нельзя не принимать во внимание. Но ее не так уж сложно обойти, особенно — для мага хаоса, который в ближайшем окружении Бельфенора как раз присутствует. Так что чисто теоретически этот хаосит мог помочь огневику, и тот прирезал своего Владыку, пребывающего в полной уверенности, что боевой маг не способен ему навредить. Увы, распознать сейчас, иссякла магия со смертью объекта привязки или до нее, невозможно.

Но все это уже не важно, потому что умный и предусмотрительный я поторопился со вскрытием и нашел причину, объясняющую решительно все. Жертва предварительно была отравлена. Правда, не до смерти, но двигаться, сопротивляться и позвать на помощь Владыка не мог. Его опоили парализующим зельем, от которого он буквально окаменел, и только потом зарезали. Еще пара часов, и то соединение распалось бы, было бы уже невозможно установить его наличие. То есть твоего Феля кто-то весьма грамотно и старательно пытался подставить. И у него это даже почти получилось. В связи с этим вопрос: насколько вы были увлечены звездами? Мог кто-нибудь пробраться, стянуть его струну, а потом незаметно подсунуть обратно?

— Он не мой, — машинально огрызнулась я. — И во сколько это было?

— Да как скажешь, — покладисто согласился Мельхиор. — Было это вскоре после полуночи. Ну так что?

А вот тут до меня дошла подоплека вопроса, и я почувствовала, как начали гореть щеки.

Боги с ней, со струной! Я бы не слишком переживала, даже если бы Бельфенора подставили удачно. Проблема в другом: этот некто проследил за нами, и струну он должен был выкрасть в тот момент, когда мы со светлым вовсю… смотрели на звезды.

— Когда ты найдешь этого мерзавца, — медленно начала я, — позови меня. Я очень хочу его пнуть. Больно. Несколько раз. Желательно, по лицу или другому какому-нибудь стратегически важному месту… Что я смешного сказала?!

— Ничего, — затряс головой Мельхиор. — Ты так потешно выглядишь сейчас. Сама красная, чуть не дымишься, а еще кого-то грозишься побить… Ай! Не бей меня, я хороший! — Продолжающий ржать темный даже на ноги встать не мог, ослабев от хохота, только руками закрывался, пока я отчаянно лупила его первым, что попалось под руку, — какой-то пухлой папкой. — Ну все, все, уймись, это же не я за вами подглядывал, — принялся увещевать он, пытаясь отобрать у меня орудие возмездия. — Хотя, конечно, интересно, из какой такой экзотической позы вы смотрели на звезды, что ты сейчас такая злая…

— Хам и пошляк, — обиженно заключила я, плюхаясь обратно на свое место, когда темный все-таки сумел перехватить мою руку и выдрать из нее папку.

— Это просто вы все сплошь тонко организованные. Небось, когда на звезды смотрела, не очень-то думала о приличиях!

— Миль, уймись, — проворчала я. — Надоел, честное слово. А то я Вальку пожалуюсь! Нет, лучше наступлю на горло собственной гордости и пожалуюсь Бельфенору, у него механизм взаимодействия с тобой уже отработан.

— Это уже удар ниже пояса, — возразил темный. — Этот псих меня правда прибьет. Я вот даже не рискнул у него спросить, где вчера ночью звезды были особенно прекрасны. Ну то есть, где вы с ним уединились-то? — уточнил следователь вроде бы уже вполне серьезно, и я с тяжелым вздохом ответила:

— Не скажу.

— Как это? — искренне опешил Мельхиор.

— А вот так. Не скажу, и все. А то ты надо мной всю оставшуюся жизнь смеяться будешь, — пробормотала, отводя взгляд.

— Тилль, ты вообще понимаешь, что это вопрос государственной важности? — золотистые глаза темного, по-моему, приняли форму правильного круга. — Ты издеваешься, что ли? Страшно мстишь?

— Понимаю, — уныло кивнула я. — Но не скажу. Я не думаю, что он там наследил.

— Вы что, в сортире, что ли, кувыркались? — раздраженно уточнил Мельхиор. — Тилль, ты сейчас ведешь себя как ребенок, даже хуже.

— Я понимаю, но… Ладно. Только если ты поклянешься никому не говорить, никогда даже намеками не напоминать и вообще забыть, когда все это расследование закончится. И не смеяться!

— Ты меня заинтриговала, — растерянно пробормотал он. — Ладно, жизнью клянусь. Только не смеяться не обещаю, но постараюсь.

— В общем, нас в храм занесло, на алтарь хаоса, — грустно вздохнула я, внимательно разглядывая край стола. Однако темный неожиданно отреагировал молчанием, и я рискнула поднять на него взгляд. Выглядел Миль озадаченным и скорее настороженным, чем веселым, так что у меня немного отлегло от сердца.

— М-да, — протянул он в конце концов. — Вот это вас приперло…

— Тоже, кстати, странно, — оживилась я. — Я уже думала об этом. Может, нам что-нибудь подсыпали?

— Тилль, — проговорил он укоризненно и даже поморщился. — Давай ты не будешь собственные пьяные выходки списывать на мифического отравителя, ладно? Кроме того, ты не хуже меня знаешь, все подобные возбуждающие средства действуют сразу и полностью отшибают мозги, их обычно подсыпают наедине, чтобы объект интереса был покладистым. Ну, проще говоря, если бы вам что-то подсыпали, вы бы с площади не ушли. Опять же, почему именно тебе? Ладно, план с подставой Бельфенора могли продумать заранее, и, скорее всего, так и было, но при чем тут ты? Кто мог спрогнозировать, что ты вдруг окажешься с ним рядом, да еще вас обоих так дружно и мощно накроет? А вот Фелю что-то подсыпать вполне логично, но возбуждающее — это очень ненадежно. Наш противник явно дружен с зельями, надо бы проконсультироваться с каким-нибудь специалистом по этому вопросу. Вероятнее всего, цель у зелья была другая, а все остальное — неожиданный побочный эффект.

— Ну, может, мне тоже хотели сделать гадость? — вяло возразила я, но пока Мельхиор не успел ответить, поспешила задать более умный вопрос: — А где в это время пропадала вся охрана Владыки? И наши тоже? Так и сидели рядом, пока его сначала опаивали, потом голову пилили?

— А это как раз очень интересный вопрос, конкретного ответа на который у меня пока нет. — Темный не стал заострять внимание на моей глупости и с удовольствием переключился на достойную тему. — Точнее, один из них: пока мы определились только со способом и примерным временем убийства, а вот сопутствующие обстоятельства и место этого убийства под вопросом. Дело в том, что Владыка отпустил свою охрану. Во всяком случае, они в этом уверены.

— Кхм, — растерянно вытаращилась я на собеседника. — Отпустил? На враждебной территории? И они поверили и послушались?!

— Попробовали бы не послушаться, — хмыкнул Мельхиор. — Насколько я понял, он это регулярно делал. Обычно для того, чтобы посмотреть на звезды, — добавил с ехидной ухмылкой.

— То есть там еще и женщина какая-то была?! — не поддалась я на провокацию. — Владыка совсем идиот, что ли, развлекаться на враждебной территории невесть с кем, да еще охрану отпускать?! А наши где, в таком случае, шлялись? И вообще, мне казалось, что он от праздника увильнул, а если бы порталы ночью нормально работали — сбежал бы сразу. Неужели правда остался посмотреть на танцы?

— Это составляющие все того же вопроса, — благосклонно кивнул Миль. — Про женщин — просто статистика, а охрану Владыка отпустил из комнаты в том особняке, куда его определили. Наружу выходить вроде бы не собирался, подозрительных гостей не было, поэтому они и расслабились. Ну, захотел высокопоставленный эльф посидеть в одиночестве после тяжелого нервного дня, какой смысл паниковать? В комнате никаких неожиданных следов не нашли, во всем особняке чисто. И, главное, «кукушки» ничего не видели, а они на постах дежурили. Клянутся, что не спали.

— В таком случае я совсем уже ничего не понимаю, — затрясла я головой. — А как он тогда оказался на площади?!

— Ты не хуже меня знаешь, что способов отвести глаза масса и не все из них магические. Пока, конечно, интереснее всего выяснить, как Владыку вывели из дома и почему он избавился от охраны. Самым очевидным представляется вариант с потайными ходами, но ничего подобного найти не удалось. Хотя это, конечно, не показатель: при участии в строительстве толкового пространственника найти скрытые проходы, не зная точно мест их расположения, невозможно. Выручил бы план здания или хотя бы отзывы бывших обитателей, но с поисками первого все глухо. С живыми свидетелями должно быть проще, но вот именно что должно; пока ничего конкретного выяснить не удалось. А если это не потайной ход, то я бы поставил на участие менталиста. Никаких следов воздействия на охранниках нет, но это ни о чем не говорит.

— Владыка должен быть защищен от этого всего лучше, чем кто бы то ни было, — возразила я.

— Должен. И был защищен. И охрана тоже, только любую защиту можно обойти, если знать как.

— То есть это очень сильный менталист? Их в городе всего трое! Плюс мальчик, который со студентами приехал, и еще этот, который жертва, — вспомнила я. — Кто-то из них?

— Не обязательно. Ты не хуже меня знаешь, что силу менталиста очень сложно распознать в спящем состоянии: как ее уровень, так и при должном старании сам факт ее наличия.

— Чудесно, — вздохнула я.

Увы, но Мельхиор был прав: специфическая природа силы менталистов позволяла им с большим успехом маскироваться под обычных разумных существ, вовсе лишенных дара. Для того чтобы выявить наличие такого скрытого таланта, требовалась достаточно сложная и энергоемкая процедура, так что подвергнуть ей всех жителей, заканчивая пришлыми светлыми, не представлялось возможным. Зато имелся плюс: два типа магии не уживаются в одном существе, поэтому хотя бы магов иных направлений появилась возможность вычеркнуть.

Вот поэтому (да и, честно говоря, не только поэтому) менталистов большинство обывателей и недолюбливает. Стыдно признаться, но я тоже среди них.

— Так, может, и на нас тогда на площади тоже повлияли? — предположила я.

— Тилль, — с укором протянул темный. — Не стал бы он так рисковать на виду у такой кучи народа, тем более — когда кругом полно магов. Работающего менталиста сложно не заметить, когда ты стоишь с ним рядом, даже если ты уже пьян. Смирись, это твой собственный поступок.

— Ладно, я так… предположила просто, — вздохнула тихо. — В общем, могу только пожелать удачи в поисках, а я пойду.

— А нет бы помощь предложить! — печально протянул Миль.

— Чем я тебе помочь могу? — растерялась я. — У меня вон и резерв еще толком не восстановился, так что я даже как маг бесполезна. Пристрелить кого-нибудь могу. Надо?

— Рано пока, — с сожалением качнул головой следователь. — А помочь… Ну, не знаю, обед приготовить, пыль вытереть… Шутка! — поспешил капитулировать он, поймав мой задумчиво-заинтересованный взгляд. — Иди, иди, не мешай работать!

А жалко. Я уже почти придумала, что ему в этот обед подсыпать, чтобы в следующий раз глупости не говорил.

— Слушай, Миль, а почему ты мне все это рассказал? — уже подходя к двери, опомнилась я. — Я же чисто теоретически могу быть в сговоре со светлым.

— Можешь, — с безмятежным видом ответил тот. — Ты не волнуйся, я этот вариант тоже рассматриваю среди прочих. Но он представляется далеко не самым жизнеспособным.

От темного я уходила в смешанных чувствах. Конечно, я знала, что ни в чем не виновата, но все равно неприятно сознавать, что меня тоже рассматривают в качестве подозреваемой, пусть и не основной. Но спорить с Мельхиором и что-то доказывать не стала: этот, надо надеяться, действительно разберется. А дергаться и возмущаться начну, если он вдруг по неведомой причине решит, что именно я поспособствовала отправке Владыки за Грань.

Бельфенор из корней Серебряного Дуба

— Эль Бельфенор, эль Таналиор, задержитесь, пожалуйста, — попросил Валлендор, когда представление окончилось. Мы с Таем, успевшие подняться с мест, переглянулись и, синхронно пожав плечами, сели обратно. Спешить было некуда, приглашали вежливо, почему бы не проявить ответную любезность?

Меня с самого начала, с момента собственного появления на землях диких, подмывало нахамить, всех послать, разругаться до прямого боевого столкновения, попытаться сжечь город со всеми его жителями… только зачем? Травить стрелы после боя? Война кончилась, с этим стоило смириться. Мы проиграли, и даже если получится убить верхушку нового правительства, ничего хорошего я этим не добьюсь. Либо найдутся другие, за кем пойдет эта страна, либо она утонет в крови, раздираемая междоусобицей. Все равно от вторжения они себя застраховали, так что никакой пользы родной земле я не принесу, разве что появится вал беженцев, решивших, что достаточно насладились эфемерной свободой. Убиваться же во имя мелочного удовлетворения тех, кто подхватит знамя Владыки? Ради очередного наследника, которому неожиданно повезло? Нет уж, довольно. Оттуда меня благополучно вышвырнули, дав понять, что во мне больше не нуждаются, а напрашиваться обратно — дурной тон. Прежде были присяга, долг, какой-то смысл у всего этого, а сейчас не хотелось терять остатки достоинства во имя чего-то непонятного и никому, по сути, уже ненужного. Последний приказ поступил — смириться с поражением, и его тоже стоит выполнить, даром что присяга меня больше не связывает.

К тому же, похоже, войной я сыт по горло и хочу пока только покоя. Может быть, в тишине и одиночестве получится привести в порядок мысли и найти в новой жизни хоть какую-то цель.

Вскоре в зале помимо нас осталось всего трое местных, самая верхушка во главе с Валлендором, неразлучные друзья. Кальвитор, такой же отщепенец, бывший сын высокого рода — светловолосый коротко стриженный тип, отвечавший в новом правительстве за экономику, и Налатин, весьма сильный стихийник из диких. Сложно сказать, сильнее меня или нет: в прямых схватках мы с ним ни разу не встречались, а «перекосило» его в другую сторону, к воде, что отражалось густой синевой в глазах. Черные со странным серебристым отливом волосы были обрезаны достаточно коротко, но собирались в низкий хвост. Кажется, в новом правительстве он отвечал сразу за внутреннюю политику и армию. Как со всем управлялся — я не знал, да и, честно говоря, не слишком-то интересовался. Я его до сегодняшнего дня и не видел; кажется, на встрече Владыки и празднике по случаю победы его не было.

— Думаю, вы догадываетесь, о чем пойдет речь, — спокойно начал Валлендор, когда за последним выходящим тихонько закрылась дверь.

— Пара предположений есть, — иронично проговорил Тай. — Вероятнее всего, мы сейчас узнаем свою дальнейшую судьбу.

— Хотелось бы, — тихо пробормотал себе под нос Налатин.

— Прежде чем принимать подобные решения, нам показалось логичным обсудить этот вопрос с вами как с наиболее заинтересованной стороной, — вскользь бросив на приятеля насмешливый взгляд, продолжил главный. — Не скрою, ваш Владыка здорово… удивил нас подобным выбором посланников. Меньше всего мы ожидали, что среди новых жителей страны окажутся два мага настолько внушительной силы. И теперь возникла некоторая… заминка. Если честно, мы просто не представляем, что с вами делать. Очень обидно, если такие таланты пропадут без пользы, но все мы понимаем, что заставить вас работать силком не получится. Поэтому хотелось бы прийти к какому-нибудь взаимовыгодному варианту сотрудничества, раз уж мы вынуждены друг друга терпеть.

— Какая интересная формулировка, — насмешливо фыркнул Тай, и я разделил его веселье. Валлендор высказался очень точно, а я до сих пор не задумывался, что наше присутствие для них — действительно серьезная проблема. — Что, неужели никаких предложений?

— Конкретно о вас, эль Таналиор, мысль появилась у Лита, — кивнул он на Налатина. — Магу с магом легче найти общий язык. Насколько я понимаю, сильнее всего в жизни вас привлекают эксперименты и исследования, так что, полагаю, вы будете не против продолжения этого занятия?

— Заманчиво, — с некоторым удивлением протянул Тай, вскинув брови.

— Правда, с финансированием у нас пока… тяжело, — поморщился Валлендор. — Уточните, пожалуйста, какое именно направление вас интересует?

— Преимущественно ритуальная магия, — медленно проговорил хаосит, испытующе глядя на собеседника.

— Тогда есть конкретная идея. Пока мы пребываем в некотором беспорядке, я предложил бы вам заняться разбором библиотеки. Силами нескольких энтузиастов было спасено огромное богатство, книги собраны из многих старых домов и частью привезены из других мест — уединенных поместий, иных городов. К примеру, ритуал, который проводила Тилль, нашли среди тех книг совершенно случайно. А потом, конечно, возможность экспериментов. Только, разумеется, без жертвоприношений, — поспешно добавил он. Валлендор говорил с некоторой неуверенностью и даже как будто сомнением, но я едва удерживался от понимающей усмешки.

Что ни говори, а психолог этот эльф отличный. Не знаю, как долго он готовился к разговору, но Тая просчитал идеально. Мне даже не надо было смотреть на друга, чтобы понять: глаза у него загорелись и выражение лица стало, как у почуявшей дичь охотничьей собаки. Предложив покопаться в старых книгах и поманив перспективой исследований, Валлендор купил его с потрохами.

— Что ж, резонно. Думаю, у нас есть шанс договориться, — сумел удержаться от решительного «да», но не сумел удержаться от предвкушающей ухмылки Таналиор.

— Это радует, — с облегчением кивнул правитель. — Детали, думаю, утрясем в ближайшем будущем. А вот что касается вас, эль Бельфенор, все гораздо труднее. Надобности в боевых магах, к счастью, нет, да и предложение сражаться на нашей стороне вы вполне могли бы посчитать оскорблением. Склонности к мирным стихийным специальностям у вас, очевидно, тоже нет, да и преподавательская стезя вряд ли привлечет, так что… я в тупике. — Он красноречиво развел руками.

— Честно говоря, я тоже, — мрачно ответил ему. — Особого желания жить среди… местных и в этом городе я не испытываю. Впрочем, воевать с вами теперь, да еще в моем положении, тоже не хочется, и вряд ли когда-нибудь захочется. Насколько я понимаю, в пределах охваченной ритуалом территории мои перемещения не ограничены? В таком случае я предпочел бы поселиться где-нибудь подальше от цивилизации и не мозолить вам глаза, — огласил я единственную версию собственного существования, которая пришла в голову и не вызывала безоговорочного отторжения.

— Ну… не самый худший вариант, в самом деле, — скрепя сердце согласился собеседник. — До окончания расследования прошу остаться в городе, а там — вы вольны двигаться, куда посчитаете нужным. Только, пожалуйста, сообщите примерное направление. Для статистики.

— Конечно, для статистики, — хмыкнул я. — Сообщу, мне не сложно. А по поводу расследования — кажется, уже выяснилось, что я ни при чем?

— Этот вопрос обсуждайте с Мельхиором — Валлендор поднял руки в жесте капитуляции. — Он настаивал, чтобы члены делегации светлых, включая участников ритуала, находились под рукой. Мое дело — только поспособствовать реализации его желаний. Да, еще один небольшой организационный вопрос! Насколько я понял, времени на сборы перед отбытием сюда вам двоим не дали и у вас отсутствует даже минимальный набор необходимых для жизни вещей? Мы сейчас не в том положении, чтобы обеспечить привычные для жизни условия, но кое-чем помочь способны. В частности, поставить на довольствие при казармах, предоставить хоть какую-то смену белья и другие мелочи и по возможности поспособствовать доставке всего необходимого из дома. Жить вы, разумеется, можете в том особняке, который отведен для светлых. Наследник сегодня отбыл, удерживать его мы не вправе, остальные участники ритуала благополучно переселены в другие места, так что там останетесь вы и бывшая охрана Владыки. Если понадобится что-то еще — обращайтесь к бригадиру Кхавре Рыху, которого можно найти при казармах, он выполняет функции кастеляна. Бригадир поставлен в известность о вашем присутствии, так что проблем возникнуть не должно.

— Любопытно, — усмехнулся Тай. — Благодарю.

— Воздержусь, — одновременно с его словами я отрицательно качнул головой, и Валлендор уставился на меня с недоумением. — Я вполне способен обеспечить свое пропитание и быт самостоятельно, — пояснил ему. — Насколько понимаю, ловля рыбы и прогулки по окрестностям не запрещены?

— Нет, но, надеюсь, мне не нужно предупреждать…

— Надеюсь, вы не хотите оскорбить меня и предположить, что офицер может заниматься разбоем? — перебил я, и в голосе против воли прозвучала надежда.

А что, неплохое решение проблемы: все-таки разругаться с местным правителем и отправить его вслед за Владыкой в честном бою. Главное, никакого принятия решения от меня этот поступок не потребует. Простейший путь.

— Нет, что вы. Я имел в виду настроения местных жителей и отношение их к подобным вам. Вне города нам будет сложнее предотвращать возможные столкновения. Вы точно уверены, что не желаете воспользоваться нашей помощью?

— Нет необходимости, — качнул я головой. — Полученная подготовка позволяет мне обеспечивать себя всем необходимым.

— Включая одежду?

— Если возникнет такая необходимость. — Я спокойно кивнул. Пару секунд Валлендор пристально меня рассматривал, после чего, чуть прищурившись, с непонятной интонацией проговорил:

— Брезгуете?

— Да, — коротко ответил я, не желая вступать в полемику и пускаться в подробные объяснения.

Брезгливость была не единственным и уж точно — не основным аргументом. Главное, мне претило задаром брать что-то у местных. Сделать это — значило получить некий аванс, что-то пообещать взамен, иначе это казалось равносильным воровству или попрошайничеству. Поскольку я планировал минимизировать собственные контакты с ними, а до всего прочего не готов был опуститься даже под страхом смерти, обсуждение вопроса считал бессмысленным. А воспринимать подобное внимание как компенсацию за причиненные неудобства не получалось. Наверное, потому, что основные неудобства мне причинил ныне покойный Владыка, не найдя нужным предупредить, что отбываю я навсегда.

— Что ж, ваше право, — медленно кивнул он, хотя сказать, судя по интонации, хотел что-то совсем иное. — Мне вот еще что непонятно. Если у эль Бельфенора был приказ, как Владыка сумел заставить участвовать в ритуале вас, эль Таналиор? — Валлендор предпочел сменить тему и заодно — собеседника. И я не мог бы сказать, что подобное пренебрежение меня расстроило, гораздо сильнее испортили бы настроение уговоры. Не удивлюсь, если местный правитель это прекрасно понял.

— Учитывая, что некоторое время до этого я находился под стражей и был приговорен к смерти, ваш ритуал послужил настоящим спасением.

— И за что же вас приговорили? — удивленно уточнил Валлендор, да и я не удержался от ошарашенного взгляда в сторону друга. Интересные, однако, выясняются подробности!

— Разумеется, за участие в заговоре против Владыки, — невозмутимо отозвался Тай.

— Обоснованно?

— Не знаю, мне доказательств не предъявляли, — тонко улыбнулся хаосит в ответ.

Разговор на этом быстро завершился, и нас выпроводили наружу.

— Почему ты не сказал? — мрачно уточнил я, как только мы вышли на свежий воздух.

— А что бы это изменило? — иронично уточнил Тай, без труда сообразив, что я имею в виду. — Прости, но даже если бы я дал знать, ты бы ничем не помог. Все произошло очень быстро, в большой спешке и секретности. Учитывая, что меня взяли одного и за двое суток ни разу даже не допросили, а потом поставили ультиматум — либо я отправляюсь в ссылку и остаюсь здесь, либо меня очень тихо и больно казнят, наверное, именно для этого и арестовали.

— Владыка настолько опустился, что ни в чем не повинного высокородного светлого арестовали без соблюдения даже элементарных формальностей? — уточнил я.

— Почему ты решил, что неповинного? — огорошил меня Тай, покосившись насмешливо и даже в чем-то сочувственно. — Ваша офицерская присяга не ограничивает в словах и мыслях, но полностью исключает полноценное сопротивление. А общество действует ровно наоборот: ты вынужден тщательно следить за словами, но при этом способен на решительные действия.

— То есть ты действительно участвовал в каком-то заговоре? — медленно проговорил я. И снова не появилось удивления. Может, я уже разучился испытывать эту эмоцию?

Я даже понимал, почему Таналиор не втянул меня в это безобразие. Из-за пресловутой присяги, клятвы, которую приносил Владыке любой воин и любой боевой маг, начиная обучение и поступая на службу, и которая среди прочего не позволяла посягать на здоровье и власть верховного правителя. Имелись, разумеется, оговорки, без которых ни один здравомыслящий эльф просто не пошел бы на такую меру; например, что самозащита не является нарушением клятвы. Но сознательное участие в заговоре к оным, разумеется, не относилось.

Как и любую магию, эту клятву можно было разрушить, причем для хорошего хаосита подобное не составило бы труда. Проблема в том, что разрушение ее несложно обнаружить при наличии Владыки среди живых, а подобное снятие клятвы в одностороннем порядке автоматически приравнивалось к государственной измене и каралось смертью. Разумеется, если удавалось доказать сознательность действий и умысел при избавлении от чар.

— Если ты имеешь в виду, замешан ли я в ночном происшествии, повторю вновь: увы, нет, я не имею к этому отношения. Но с удовольствием пожму руку тому, кто это сделал. И если вдруг узнаю, кто этот замечательный эльф или не эльф, сделаю все, чтобы об этом не узнал больше никто.

— Это ты на что намекаешь? — растерянно хмыкнул я. — Я же говорил, я в это время был занят совсем другим.

— Я просто объясняю собственную жизненную позицию, — с иронией заметил друг. — А чем ты был занят, уже, извини, весь город в курсе, и это совсем даже не сон, на который ты порывался сослаться. Я честно хотел сделать вид, что ничего не знаю, но — не могу, меня уже загрызло любопытство. Расскажи, друг мой старинный, где ты научился так лихо отплясывать? Я пытался тебя удержать в полной уверенности, что, если ты облажаешься при местных, не простишь этого ни мне, ни себе. А ты, оказывается, где-то успел научиться местным танцам. И ведь еще морду кривил, глядя на них. Нехорошо это, лицемерно, я бы даже сказал!

— Тай, уймись, — поморщился я. — Любой танец складывается из чувства ритма, умения владеть своим телом и чувства партнера, если таковой есть. Первые две способности прекрасно развивают тренировки со струной, о которых ты отзывался столь пренебрежительно. Да и третья в конечном итоге тоже неплохо развивается боевой практикой.

— Я-то надеялся, что здесь есть интрига, а ты — опять о том же, — с притворной грустью вздохнул хаосит. — Нет уж, избавьте меня боги от таких развлечений, я скорее себе голову отрежу, чем добьюсь приличных результатов. И не надо рассказывать мне о том, что сразу с боевой струной никто не тренируется, хорошо?

— Даже не думал, — усмехнулся я в ответ. Заразить друга детства (а с Таналиором мы были знакомы без малого всю жизнь — наши родовые земли граничили) собственной любовью к смертоносной стали, струне или более прозаичным клинкам я так и не сумел и уже достаточно давно оставил эти попытки. Кажется, владея настолько мощной разрушительной силой, он считал, что другие боевые таланты ему без надобности.

Я бы не сказал, что собственные тренировки когда-нибудь всерьез мне помогли, если не считать облегчения взаимопонимания с некоторыми собеседниками: осознание, что перед ними — без малого профессиональный убийца, очень многих заставляло следить за языками и поступками. Что в свою очередь избавляло от некоторых неприятных моментов, связанных с вызовом на бой чести и самим боем.

Но, главное, мне просто нравился этот процесс — как развлечение, как искусство, как возможность выложиться на полную не только в магическом плане, но и в физическом. Наконец, как возможность поддерживать себя в отличной форме, а физическая крепость как раз оказалась хорошим подспорьем в службе.

— Ладно, сменим тему. Расскажи, почему ты отказался от помощи местных? Про брезгливость можешь кому-нибудь другому говорить, я-то тебя знаю чуть лучше, конкретно через нее ты способен перешагнуть без труда.

— Тай, ты уже, считай, здесь прижился, точнее — приживешься, когда увидишь обещанную библиотеку и начнешь приносить им пользу, — принялся пояснять другу. — А я не хочу становиться обязанным хоть в чем-то и, освободившись от одного ярма, радостно влезать в другое. Раз моя присяга недействительна после смерти Владыки, а родная земля не желает больше видеть, и это отлучение одобрено богами заодно с ритуалом, выход у меня остается один: сохранять верность собственным представлениям о личной чести и нести ответственность только перед собой.

— Все, все, уймись, оставь свои проповеди, — скривился он. — Я, конечно, понимаю, но твои принципы и излишнее благородство уже столько лет… впрочем, ладно, я лучше промолчу. Каждый выбирает свою судьбу сам. Лучше давай о простом. Что ты планируешь делать в ближайшей перспективе, то есть — прямо сейчас?

— Озаботиться пропитанием, — хмыкнул я. — Так что прогуляюсь по окрестностям и посмотрю, что здесь у побережья творится с рыбой.

— То есть ты серьезно настроен заняться приготовлением пищи? — недоверчиво уточнил хаосит. — И считаешь это менее зазорным, чем получить от местных то, что нам, в общем-то, причитается?

— Воин, не способный самостоятельно прокормить себя, не достоин называться воином, — отмахнулся я. — Кстати, напомни, как ты относишься к рыбалке?

— К тому, что ты называешь рыбалкой, я отношусь резко отрицательно, — скривился он. — Нет уж, сам развлекайся, а мне на это смотреть больно. Вот какой ты после этого маг, а?

— Тупой, но сильный, ты же сам говорил, — рассмеялся я.

— Кхм. Действительно. Ну вечером все же надеюсь увидеть тебя живым и здоровым.

— А что, есть сомнения?

— Честно? — насмешливо уточнил он. — Есть у меня ощущение, что эта древняя девочка еще припомнит тебе решительно все и сразу. И испорченный торжественно-триумфальный момент, и собственное опрометчивое заявление, ставшее популярной местной сплетней, и вчерашний танец.

— Ты сгущаешь краски, — поморщился я. — Если бы она собиралась меня в чем-то обвинять, сделала бы это сразу.

— При чем тут обвинения? Друг мой, ты сейчас говоришь так, будто никогда не общался с женщинами, — усмехнулся Тай. — Обиженная женщина всегда найдет на ком сорвать собственную обиду, и в свете последних событий ты представляешься для этого идеальной кандидатурой.

— Ну да, нашелся знаток женских душ, — отмахнулся я. — Разберемся как-нибудь.

— Ну-ну.

Думать о Тилль лишний раз не хотелось. Жаловаться на что-то и сердиться было глупо, да и… совсем не этими эмоциями окрашивались мысли о темноволосой эльфийке.

Во-первых, указанный возраст совсем не вязался с ее поведением, речью и поступками. И это вызывало закономерное любопытство и желание разобраться, что же там не так в ее прошлом и как получилось, что среди нас оказалась первая дочь первого Владыки. Очень точное определение ей подобрал Тай — «древняя девчонка». По ощущениям она была значительно моложе меня, и я готов поставить на кон собственную голову, что здесь имелся какой-то подвох. Она не лгала, но… не походила целительница на настолько древнее существо. Ее слова, общий вид, манера поведения, — все это наталкивало на предположение, что Тилль пытается забыться или что-то забыть, причем пытается сделать это именно так, как делала бы достаточно молодая особа. Или как делал я сам — тоже, в общем-то, далеко не маг древности. Хотелось ей выбросить из памяти войну или что-то, что потеряла на этой войне — не знаю, но… Прожив семьдесят тысяч лет, она вряд ли сохранила бы способность настолько остро и искренне о чем-то переживать. А если бы сохранила — давно ушла бы за Грань либо от избытка чувств, либо — устав чувствовать. Эльфы не стареют, да, но редкий разум способен выдержать по-настоящему долгую жизнь.

Во-вторых, собственная чисто физиологическая реакция на эту женщину раздражала. В ней не имелось ничего неожиданного и даже накал собственных страстей я вполне мог объяснить: ночь действительно была великолепной, и вполне естественным казалось, что тело желает повторения. В конце концов, постоянной любовницы у меня давно нет, случайные связи возникали не так чтобы слишком часто, а физиологию никто не отменял. С телом вообще всегда все просто и понятно, а проблемы создает и находит себе исключительно разум. Сейчас я слишком хотел эту женщину, чтобы спокойно абстрагироваться от ощущений, забыть о них и не реагировать. Хуже того, физиология влекла за собой эмоции, и желания плоти будили желания разума. Хотелось вновь увидеть, услышать, потому что это значило — коснуться.

И, в-третьих, не давала покоя мысль о богах и возможных последствиях ночного приключения. Как они отреагируют на подобное, предсказать невозможно, и это тоже не добавляло хорошего настроения.

А еще… Тилль была яркой. Не столько внешне — я видел и более привлекательных женщин, и даже не столько по характеру — попадались характеры значительно более интересные, сколько… чувствовалось в целительнице что-то, привлекающее и заставляющее тянуться к ней, как усталый замерзший путник протягивает руки к разгоревшемуся огню. Даже если этого не ощущать, достаточно было посмотреть на тех, кто находился вокруг. Обычная в общем-то девочка привлекала к себе решительно всех — детей, взрослых, друзей и совершенно посторонних, незнакомых существ. Внутренняя энергия, редкая жизненная сила, — я не знал, как это назвать. Но тоже ощущал желание оказаться рядом просто для того, чтобы согреться ее присутствием и увидеть сияющую улыбку. И это стремление уже почти злило: слишком неуместным оно казалось и слишком иррациональным.

Но в любом случае план действий на день показался наиболее удачным, и чем дольше я об этом думал и чем ближе подходил к скалам, тем яснее это понимал. В последнее время перед отбытием сюда возможность остаться в одиночестве была для меня непозволительной роскошью, как и в принципе возможность отдохнуть, так что предоставившийся случай я решил использовать по полной.

Чувствуя природу, умея охотиться и ловить рыбу, несложно обеспечить себя пропитанием. А еще, и это в моей ситуации важнее, подобный процесс помогал отвлечься от ненужных мыслей, или, по крайней мере, разложить их по полочкам и успокоиться. И выйти из того морально-идеологического тупика, в котором я оказался.

Тилль

От Мельхиора я выходила в смешанных чувствах и в глубокой задумчивости. Так и эдак тасовала факты и вопросы темного, пытаясь понять, все ли я ему сказала или нет и что из того, что я не сказала, он понял самостоятельно. Но вскоре уже разозлилась на себя и решительно направилась в госпиталь. Лучше я буду думать о чем-нибудь полезном, в чем понимаю гораздо больше, чем в расследованиях. Ну или по меньшей мере в чем у меня есть шанс разобраться и даже обязанность это сделать.

При большой силе и наличии солидного практического опыта целителем я была достаточно посредственным: не хватало системы и фундаментальных познаний. В тех случаях, когда я выезжала на сырой силе, профессионал мог сработать проще и с куда меньшими затратами энергии.

В бесконечно далекие сейчас времена моей юности женщины не часто выбирали для себя стезю мага. Нельзя сказать, что волшебницы порицались обществом или презирались, но они казались… странными. Женщины вполне сознательно предпочитали заниматься другими, чисто женскими вещами. Однако при наличии достаточно сильного дара глупо и опасно не уметь им пользоваться, а уж целительству учили всех девочек при наличии даже мизерного таланта.

Я оказалась обладательницей редкого по силе сдвоенного дара жизни и смерти и должна была стать одной из черных целителей — магов, способных не просто лечить, но буквально возвращать из-за Грани.

Проблема состояла в том, что я не хотела быть целителем, я хотела стать боевым магом и доказать всем и каждому, что могу достигнуть успехов на этой исконно мужской стезе. И со свойственным горячей юности упорством начала развивать только одну грань собственного дара — ту, которая могла приблизить меня к идеалу. Сложную, запутанную, многогранную и опасную магию смерти.

Родители слишком любили своих дочерей и потакали нам во всех глупостях, так что они не возражали против подобного пути. Наверное, полагали, что со временем я наиграюсь и поумнею. Может, так и случилось бы, но мама попалась на клык бешеному кабану, ей не успели помочь, и отец ушел вслед за ней. Если бы мы были маленькими и не могли о себе позаботиться, чувство ответственности, наверное, удержало бы его среди живых, но сестры уже выросли и стали взрослыми семейными женщинами, а я… тоже считала себя взрослой, сильной и самостоятельной волшебницей. Правда, на практике оказалась отчаянной трусихой, потому что сбежала при первом же вызове моей самостоятельности.

Потом я оказалась рядом с Иром и другими. Они воспринимали меня забавной девчонкой и чем-то вроде бестолковой младшей сестры, опекали и заботились, и почему-то эта опека не раздражала. Я с отчаянным восторгом загорелась их идеями и их борьбой, и с новым энтузиазмом вернулась к прерванным занятиям, постигая все изменения в магической науке, произошедшие за время моего отсутствия, а их было много. Вернее, я тогда только считала, что отлично поняла, во имя чего и с чем они борются.

Именно друзья тогда заронили в мою душу зерно сомнения: расточительно не пользоваться талантами, которыми тебя одарили боги. И, пожалуй, именно те зерна рассудительности потом принесли плоды… разума? Во всяком случае, именно тогда и именно с этого началось мое взросление. Не физиологическое созревание, а становление полноценной взрослой личности на месте того, что раньше было избалованной упрямой девчонкой.

Правда, заняться целительством всерьез — так, как это нужно делать, начав с азов и вернувшись на ученическую скамью — я собралась только недавно, меньше года назад. Но тогда, по крайней мере, я наладила контакт с собственным даром, научилась им пользоваться. И это здорово помогло потом, когда началась война. Мужчины были увлечены своими идеалами и своими поисками единомышленников, и я — вместе с ними. К тому времени я уже и в самом деле начала понимать, что именно они хотели изменить и что имели в виду под словом «свобода».

Стыдно вспомнить, но я встретила тогда начало войны с энтузиазмом. Старалась не показать собственного предвкушения и восторга от возможности наконец-то продемонстрировать, чего я стою, но — радовалась. И хорошо, что получилось все это скрыть: боюсь, друзья во мне здорово разочаровались бы. Потому что практика показала, что стою я очень немногого, а понимаю — и того меньше.

Настоящая война и настоящие смерти оказались совсем не такими, какими я их представляла. В них не было ничего торжественно-возвышенного и красивого. Страшно, больно и очень грязно — вот из чего война складывалась на самом деле. Настоящий героизм чаще всего заканчивался смертью, а за настоящие подвиги часто некого было награждать.

Страх… царил везде. Впитывался под кожу и тенью следовал за мной, разбиваясь на оттенки разных, но одинаково выматывающих страхов. Сначала появился страх смерти, потом, с очень быстрым в таких условиях взрослением, страх за чужую жизнь. За друзей, за приятелей, за совсем посторонних живых существ: тех, которые стояли рядом, на линии фронта, и тех, кто остался позади, кого нам надлежало защищать. Страшно слышать сухие цифры отчетов о погибших и считать, скольких из них ты видела еще вчера. Страшно гадать, вернешься ты завтра или нет, вернется друг — или навсегда исчезнет. Страшно находить мертвые тела. Страшно не успевать прийти на помощь. Страшно видеть, что с некоторыми разумными существами, казавшимися совсем недавно такими хорошими, умными, сильными, делает страх смерти.

Я повзрослела стремительно, за считаные недели первых боев. Не раз и не два жалела о своем глупом побеге тогда, в юности, но — уже молча. Я научилась, сцепив зубы, делать то, что должна, через «страшно» и «больше не могу». Война длилась долго, почти тридцать лет; пусть с переменным успехом, с продолжительными затишьями и попытками переговоров. Но, по сути, бои не стихали ни на минуту, просто превращались в локальные стычки, прощупывание противника, а порой срывались во внезапное стремительное наступление, проламывающее линию фронта.

Не знаю, как вчерашняя избалованная девчонка сумела выжить во время войны, и уж тем более не знаю, как умудрилась сохранить себя. Наверное, за это стоило благодарить Ира. Он стал моей отдушиной, моим нечаянным счастьем, моей украденной у смерти любовью. Я уже не помню, в какой момент наша дружба переросла во что-то значительно большее, но долгое время именно это чувство помогало выживать.

Наши боги не случайно изображаются парами. Сложно нести такой груз, как вечная жизнь, в одиночестве, и еще сложнее — когда на этом пути помогают случайные попутчики. Тяжело, когда кто-то, ставший родным, вдруг уходит, отдаляется, исчезает из твоей вечности, оставляя тебя в одиночестве. Считается, что наши души тоже рождаются парами, и именно равновесие двух душ позволяет эльфам жить очень долго, почти вечно. А если посчастливится встретить вот такую свою половинку, тогда можно узнать истинную любовь. Но за все приходится платить, и один из такой пары, уходя, обычно увлекает за собой другого. Говорят, это происходит, даже если живут они в разных концах мира и никогда не встречались; проверить подобное, правда, пока никому не удалось.

Я была уверена, что Ир — моя половина. Да и как было в этом усомниться, если мы ощущали друг друга на расстоянии и знали, что чувствует другой? Ребята подтрунивали над ним и смеялись, мол — воспитал себе невесту. А он только улыбался многозначительно и в очередной раз привлекал меня к себе для поцелуя.

Не знаю, что нашел во мне он, знавший меня не только взрослой и разумной, но и глупой самонадеянной девчонкой. Со мной-то все было просто: я не понимала, как его можно не любить. Его шальная улыбка заставляла идти за ним куда угодно не только меня. Настолько сокрушительного обаяния я не встречала никогда. Даже мой отец, уж насколько был образцом настоящего мужчины и правителя, не мог похвастаться таким умением повести за собой. Порой мне казалось, что ироничная улыбка и насмешливый взгляд Ира способствовали воплощению их — точнее, нашей мечты в куда большей степени, чем слова, идеи и устремления.

Мы хотели пожениться, когда закончится война, и в этом был смысл. Какая уж тут семейная жизнь, если виделись мы в лучшем случае раз в неделю, а порой — не виделись месяцами! Только вот я дожила до конца войны, а он — нет.

Когда его не стало, я почувствовала это задолго до того, как пришла информация. Только не поняла, откуда эта пустота в груди, откуда ощущение, будто я смотрю на мир сквозь мутное стекло. Когда все подтвердилось… насколько я поняла, Валлендор с другими попросту боялись мне сказать, но это и не понадобилось. Я сама догадалась, достаточно было просто взглянуть им в глаза.

Не знаю, почему я не ушла за ним. Может, остановил прочно укоренившийся внутри страх смерти? Но почти год с того момента, как его не стало, я провела за тем же мутным стеклом — практически не ощущая, почти не живя. Я улыбалась, помогала окружающим, исполняла обязанности целителя в госпитале — на передовую друзья меня попросту не пустили, а сил настоять не осталось. По-хорошему, они были совершенно правы: ладно себя, но в том своем состоянии я могла подвести окружающих, а так рисковать глупо.

Понять, почему все вдруг изменилось, я тоже не могла. Единственной здравой мыслью было предположение, что дело в ритуале, что боги решили меня пожалеть и помочь. Одно только смущало в этом предположении: улучшение наступило чуть раньше. А ритуал, кажется, просто ускорил процесс, встряхнул меня или вовсе вытряхнул из кокона, которым я успела себя окутать. Что послужило первым импульсом, оставалось пока неясным.

— Тилль! — радостно поприветствовал меня Колос буквально у входа в госпиталь. Целитель стоял в фойе, возвышаясь над группой студентов, а между теми, внося элемент безумия и сумятицы, носилось не то пятеро, не то шестеро радостно визжащих детей. — Привет, как же я рад тебя видеть!

— Чую подвох, привет, — проговорила, подходя ближе. Дети, обнаружив новое интересное лицо, дружно ринулись ко мне, норовя обнять и напроситься на ласку. — Что за бедлам?

— Тилль, выручай, Дробра приболела. Ничего серьезного, но ее балбесов решительно некуда пристроить. Я бы и сам с ними посидел, но уследить одновременно и за ними, и за студентами, и за…

— Я тебя поняла, — со смехом оборвала его, с удовольствием ероша лохматые макушки. — Пригляжу, конечно. Мы к морю пойдем, пособираем ракушки, как раз запасы порошка почти кончились, кое-какие травы поищем, и вообще постараемся провести время с пользой. А, молодежь? К морю пойдем?

Дети радостно загомонили, Николай благодарно улыбнулся, и я, завернув со всем выводком в кладовку за кое-какими нужными мелочами, вышла обратно под яркое солнце.