Без семьи Мало Гектор

Глава XI

Мой первый друг

Госпожа Миллиган, мать Артура, была англичанка. Сначала я думал, что Артур был её единственным сыном, но позднее узнал, что у неё был ещё старший сын, который пропал несколько лет назад при весьма загадочных обстоятельствах.

В то время муж госпожи Миллиган был при смерти, а сама она, тяжело больная, лежала без сознания. Потому розыски ребёнка взял на себя брат её мужа – Джеймс Миллиган. Выбор этот был неудачен, так как Джеймс Миллиган вовсе не был заинтересован в том, чтобы пропавший ребёнок нашёлся. По английским законам, Джеймс Миллиган наследовал титул и состояние своего брата в том случае, если тот умирал бездетным. Однако Джеймсу Миллигану не удалось получить ожидаемое наследство, так как вскоре у госпожи Миллиган родился второй сын – Артур. Правда, этот ребёнок был таким слабым, что врачи считали его недолговечным. Он мог умереть в любой момент, и тогда Джеймс Миллиган стал бы наследником состояния своего старшего брата. Джеймс Миллиган был уверен, что рано или поздно его надежды сбудутся, надо только терпеливо ждать. И он выжидал.

Однако предсказания врачей не оправдались: заботы и уход матери спасли жизнь Артуру. Хотя мальчик постоянно болел и врачи неоднократно приговаривали его к смерти, он каждый раз выздоравливал.

В последнее время у Артура развилась новая тяжёлая болезнь – туберкулёз бедра. Врачи предписали ему лежать неподвижно. Тогда госпожа Миллиган купила в Бордо маленькую баржу и превратила её в плавучий домик. Благодаря этому Артур мог постоянно лежать на свежем воздухе, и только в плохую погоду его переносили внутрь, в комнату.

Месяц тому назад мать и сын выехали из Бордо и, проплыв вверх по Гаронне, попали в Южный канал. Отсюда, проехав целый ряд прудов и каналов, они могли попасть в Сену, доехать по ней до Руана, а там пересесть на пароход и вернуться в Англию.

В первый день моего пребывания на барже, которая называлась «Лебедь», я познакомился только с каютой, где меня поместили. Эта крохотная комнатка имела два метра в длину и около метра в ширину, но в ней помещалось всё необходимое. Меблировка каюты состояла только из одного комода, но что это был за чудесный комод! Верхняя доска комода поднималась, и под ней находилась постель с матрацем, подушкой и одеялом. Конечно, эта постель была неширокой, но вполне достаточной для того, чтобы на ней можно было удобно спать. Под постелью помещался ящик, разделённый на несколько отделений, куда можно было складывать бельё и одежду. У изголовья постели была приделана откидная доска, которая служила столом. У ног откидывалась вторая доска – для сидения. Маленькое круглое оконце давало достаточно света и воздуха.

Когда я разделся и лёг в постель, я сразу заснул как убитый. Насколько эта койка была мягче тех сосновых игл, на которых я спал накануне! Тишина ночи уже не пугала меня, а звёзды, смотревшие в окно, вселяли бодрость и надежду.

Но как ни сладко спалось мне на новом месте, я всё же проснулся на рассвете, так как беспокоился о своих питомцах. Я нашёл их всех на палубе, где устроил накануне вечером. Они спали так безмятежно, словно жили здесь уже много месяцев. При моём появлении собаки проснулись и радостно бросились мне навстречу. Только Душка, хотя у него и был полуоткрыт один глаз, не двинулся с места, а, наоборот, принялся громко храпеть. Я сразу догадался, в чём дело, – синьор Душка сердился на меня за то, что я не взял его с собой в каюту.

Рулевой, которого я видел накануне, тоже уже встал и чистил палубу. По моей просьбе он спустил мостки, и я мог сойти со своей труппой на берег.

В играх с собаками и Душкой, в беготне, прыжках через канавы и лазанье по деревьям время прошло незаметно. Когда мы вернулись к «Лебедю», лошади были уже запряжены и ждали только сигнала, чтобы пуститься в путь.

Я поспешил взойти на палубу. Через несколько минут якорь был поднят, матрос встал у руля, погонщик уселся верхом на лошадь, заскрипел блок у каната, и мы двинулись.

Какое наслаждение плыть по реке! Наша баржа плавно и легко скользила по воде. Лесистые берега тихо проплывали мимо, и ничего не было слышно, кроме журчания воды да звона бубенчиков на шее у лошадей.

Стоя на палубе, я смотрел на высокие тополя и на их листья, трепетавшие в спокойном утреннем воздухе. Длинной вереницей тянулись они вдоль берега, образуя как бы густой зелёный занавес, который, не пропуская ярких лучей солнца, разливал сквозь листву нежный и мягкий свет. В некоторых местах вода казалась совсем чёрной, как будто за ней скрывалась бездонная глубина, в других, наоборот, совершенно прозрачной, и сквозь неё можно было видеть блестящие камешки и бархатистые водяные травы.

Я был всецело занят моими наблюдениями, как вдруг услышал, что меня зовут. Я живо обернулся. Это крикнул Артур, которого вынесли на палубу. С ним была его мать.

– Как ты спал? – спросил он меня. – Лучше, чем в поле?

Я подошёл к нему и вежливо ответил, обращаясь одновременно и к матери и к сыну.

– Где собаки? – продолжал он.

Я позвал собак и Душку. Они подошли поздороваться, а Душка начал гримасничать, как проделывал это всегда перед нашими представлениями.

Но о представлении в это утро не было и речи. Госпожа Миллиган уложила сына в тени и сама уселась с ним рядом.

– Пожалуйста, уведи собак и обезьяну, – обратилась она ко мне, – мы будем сейчас заниматься.

Я немедленно ушёл со своей труппой в самый дальний угол.

Чем мог заниматься этот бедный маленький больной? Я видел, что мать велела ему повторить урок, а сама следила за ним по книге. Лёжа на доске, Артур отвечал, вернее, пробовал отвечать, так как он всё время запинался, ошибался и не мог связно произнести и трёх слов. Мать терпеливо, но настойчиво поправляла его.

– Ты опять не знаешь басню, – сказала она.

– О, мама! – с огорчением произнёс Артур.

– Почему ты её не выучил?

– Не мог.

– Почему?

– Не знаю… потому что я болен…

– Голова у тебя не болит. И я никогда не позволю тебе под предлогом болезни расти неучем. Почему ты так огорчаешь меня?

Мне казалось, что госпожа Миллиган была слишком строга, а между тем она говорила ровным и нежным голосом.

– Мама, я не могу! Уверяю тебя, не могу! – И Артур заплакал.

Его слёзы не поколебали госпожу Миллиган, хотя она казалась взволнованной и огорчённой.

– Я хотела разрешить тебе сегодня утром поиграть с Реми и его собаками, – продолжала она, – но теперь ты не будешь играть с ними до тех пор, пока не ответишь мне без ошибки всю басню.

Сказав это, она отдала книгу Артуру и ушла в свою каюту.

Оставшись один, Артур принялся повторять урок: я видел, как шевелились его губы.

Было очевидно, что он старался и работал усердно. Но это прилежание длилось недолго. Очень скоро он начал смотреть поверх книги, и его глаза, блуждавшие по сторонам, встретились с моими.

Я сделал ему знак приняться за урок.

Он кротко улыбнулся, как бы благодаря меня за совет, и уставился в книгу. Но скоро снова начал смотреть по сторонам.

– Я очень хочу выучить басню и никак не могу, – обратился он ко мне.

Я подошёл к нему.

– Но она совсем не трудная, – заметил я.

– Напротив, очень трудная.

– Хочешь, я прочту её наизусть? – предложил я.

Он взял книгу, а я стал читать басню. Ему пришлось поправить меня всего три или четыре раза.

– Вот чудеса! Ты её действительно знаешь! – удивлённо воскликнул он.

– Не очень хорошо. Но теперь, мне кажется, я могу ответить её уже без ошибки.

– Когда ты успел её выучить?

– Я внимательно слушал, пока твоя мама читала её вслух, а потом ясно представил себе всё, о чём в ней говорится: овец, ягнят, собак, стерегущих стадо, и пастуха.

– Прекрасно! – воскликнул Артур. – Теперь я их тоже вижу. И, знаешь, я убеждён, что сейчас выучу басню.

И действительно, меньше чем в четверть часа он выучил басню наизусть. В это время госпожа Миллиган подошла к нам.

Увидев нас вместе, она рассердилась, думая, что мы играем, но Артур не дал ей произнести ни слова.

– Я знаю басню, – закричал он, – и это Реми помог мне её выучить!

Госпожа Миллиган посмотрела на меня с удивлением. Тогда Артур, не дожидаясь её просьбы, прочёл наизусть всю басню. Он прочёл её с торжеством и радостью, без запинок и ошибок.

В это время я смотрел на госпожу Миллиган. Сперва её лицо озарилось улыбкой, а потом на глазах выступили слёзы.

– Ты хороший мальчик, – сказала она мне.

Я рассказал так подробно об этом случае потому, что с этого дня отношение ко мне совершенно изменилось. Накануне меня пригласили с моими собаками и обезьяной, чтобы позабавить и развлечь больного ребёнка. После сегодняшнего урока я сделался товарищем, вернее, другом Артура.

Госпожу Миллиган очень огорчало то обстоятельство, что её сын ничему не учился. Несмотря на его болезнь, она хотела дать ему известные навыки, которые помогли бы ему по выздоровлении начать регулярное учение.

До сих пор она мало чего достигла. Артур не отказывался учиться, но и не проявлял должного внимания и прилежания. Потому-то госпожа Миллиган и была так обрадована, когда услышала, что он выучил со мной басню в полчаса, тогда как она не могла заставить его выучить её в продолжение нескольких дней.

После этого случая мы быстро подружились с Артуром и, как это ни странно, ни разу не поссорились.

Путешествие по воде было чудесным. Мы не испытывали ни скуки, ни утомления, так как всё наше время было разумно заполнено. Если окрестности нам нравились, мы делали в день только несколько километров, если казались однообразными, плыли быстрее. Когда солнце садилось, мы останавливались там, где нас заставала ночь, и стояли на этом месте до рассвета.

В холодную погоду мы усаживались в столовой, где затапливали печку, так как сырость и туман были вредны для больного. Зажигались лампы; Артура придвигали к столу, я садился возле него, и госпожа Миллиган показывала нам книги с картинками или фотографии различных видов. Когда мы уставали смотреть картинки, она брала книжку и читала нам вслух или же рассказывала нам легенды, исторические события, относящиеся к той местности, которую мы проезжали. Она говорила, не сводя глаз с лица сына, и было трогательно видеть, какие усилия она прилагала к тому, чтобы её рассказ был интересен и понятен мальчику.

В хорошие, тёплые вечера я брал арфу и, спустившись на берег, становился где-нибудь под деревом, пел песенки и играл различные пьесы. Артур с большим удовольствием слушал музыку и часто кричал мне: «Сыграй ещё!» Тогда я повторял только что сыгранное.

Мне, ничего не знавшему, кроме бедной хижины матушки Барберен и тяжёлых скитаний с Виталисом, впервые жилось спокойно и беззаботно.

Как не похожи были утомительные, длинные переходы, когда я брёл по колени в грязи, под дождём или палящим солнцем за своим хозяином, на эту прогулку в плавучем домике!

Уже два раза я пережил тяжесть разлуки с теми, кого любил: первый раз, когда был оторван от матушки Барберен, второй – когда меня разлучили с Виталисом. И вот теперь, когда я остался совершенно одиноким, без поддержки и опоры, я встретил людей, которые выказали мне участие и которых я искренне полюбил. А моё сердце так жаждало любви и привязанности! Сколько раз, глядя на бледного, больного Артура, прикованного к доске, я – здоровый и сильный – завидовал ему…

Я завидовал не богатству, которое его окружало, не его книгам и игрушкам, – нет, я завидовал тому, что у него есть мать, которая его так нежно любит.

Я с грустью говорил себе, что у меня её нет и никогда не будет. Если когда-нибудь снова я увижу матушку Барберен, то никогда уже не смогу назвать её, как прежде, «мама», потому что знаю, что она мне не родная. Я одинок и останусь навсегда одиноким. Эта мысль заставляла меня ещё сильнее ценить доброе отношение ко мне госпожи Миллиган и Артура.

Но как ни хороша была моя новая жизнь, мне в скором времени предстояло расстаться с ней и вернуться к старой.

Глава XII

Найдёныш

Приближался день выхода Виталиса из тюрьмы. Мысль об этом вызывала во мне одновременно и радость и беспокойство; а по мере того как мы всё больше и больше удалялись от Тулузы, беспокойство моё возрастало.

Чудесно было плыть на «Лебеде», не зная ни забот, ни горя! Но ведь мне предстояло проделать весь обратный путь пешком.

Я решил посоветоваться с госпожой Миллиган и спросить ее, сколько времени нужно для того, чтобы вернуться в Тулузу, где я должен был встретить Виталиса у ворот тюрьмы.

Услыхав мой вопрос, Артур громко закричал:

– Мама, я не хочу, чтобы Реми уходил!

Я ответил ему, что не могу сам располагать собою, так как принадлежу хозяину, который нанял меня у моих родителей. Но, говоря о родителях, я умолчал о том, что они не были мне родными отцом и матерью, иначе мне пришлось бы признаться в том, что я найден на улице.

– Мама, Реми должен остаться у нас, – продолжал Артур.

– Я сама была бы рада оставить Реми, – ответила госпожа Миллиган. – Вы с ним подружились, и я тоже к нему привязалась. Но для того чтобы он остался, необходимо знать, желает ли этого сам Реми…

– Конечно, желает, – перебил её Артур. – Не правда ли, Реми, тебе ведь не хочется уходить?

– Кроме того, – продолжала госпожа Миллиган, не дожидаясь моего ответа, – мы не знаем, согласится ли его хозяин отказаться от своих прав на него…

– Но это дело Реми, – снова перебил её Артур.

– Прежде чем ответить, Реми должен хорошенько подумать. Если он останется с нами, ему предстоят не только одни удовольствия и путешествия – ему придётся много работать, серьёзно учиться вместе с тобой. Потом, – продолжала госпожа Миллиган, – нужно получить согласие его хозяина. Я напишу ему, чтобы он приехал сюда, в Сэт. Когда он узнает, почему мы не можем сами приехать в Тулузу, он, вероятно, примет моё приглашение. А после придётся договариваться уже с родителями Реми, потому что мы должны получить также и их согласие.

До сих пор всё шло так, словно добрая фея дотронулась до меня своей волшебной палочкой. Но последние слова сразу вернули меня к печальной действительности.

«Договориться с моими родителями»! Я вспомнил, как в нашей деревне презирали детей, не имевших родителей и живших в приюте.

Артур и госпожа Миллиган узнают о том, что я найдёныш, и, конечно, от меня отвернутся! Я был убит.

Госпожа Миллиган с удивлением смотрела на меня, ожидая ответа, но я молчал. Решив, наверно, что я взволнован мыслью о приезде хозяина, она оставила меня в покое.

К счастью, разговор этот происходил вечером, незадолго до сна, и я мог остаться в каюте наедине со своими опасениями и размышлениями. Это была первая плохая ночь, которую я провел на «Лебеде», – тяжёлая и беспокойная. Что ответить? Как поступить?

В конце концов я остановился на самом простом решении: ничего не предпринимать и ничего не говорить. Будь что будет! Вероятнее всего, Виталис не захочет расстаться со мной. Тогда я уйду с ним, и никто не узнает правды.

Мой страх перед этой правдой, которую я считал постыдной, был так велик, что я начал всем сердцем желать, чтобы Виталис не согласился на предложение госпожи Миллиган. Мне придётся уйти от Артура и его матери, отказаться от мысли когда-нибудь встретиться с ними, но зато у них не останется обо мне дурного воспоминания.

Через три дня после того, как госпожа Миллиган написала письмо Виталису, она получила от него ответ. Виталис сообщал, что принимает приглашение госпожи Миллиган и приедет в Сэт в ближайшую субботу с двухчасовым поездом.

Я попросил у госпожи Миллиган разрешения пойти на вокзал и, взяв с собой собак и Душку, отправился встречать хозяина. Собаки были неспокойны, они как будто что-то предчувствовали, Душка безразличен, а я страшно взволнован. Самые противоречивые чувства терзали меня.

Я забился в дальний угол вокзала, держа трёх собак на поводках, а Душку – под курточкой, и с трепетом ждал, не замечая того, что происходит вокруг.

Собаки раньше меня почуяли хозяина: они с силой рванулись вперёд и, так как я этого не ожидал, вырвались и умчались от меня с радостным лаем. Почти тотчас же и я увидел Виталиса, окружённого собаками. Капи вскочил уже Виталису на руки, а Зербино и Дольче хватали его за ноги.

Когда я подошёл, Виталис опустил Капп на землю и сжал меня в своих объятиях. В первый раз он поцеловал меня, повторив несколько раз:

– Здравствуй, дорогой мой мальчик!

Виталис всегда был добр ко мне, но он никогда не ласкал меня, и я не привык к проявлению его нежности. Поэтому эта неожиданная ласка растрогала меня до слёз. Посмотрев на него, я нашёл, что он очень постарел, сгорбился, побледнел; губы у него были совсем белые.

– Ну что, Реми, сильно я изменился? – спросил он. – Тюрьма – плохое пристанище, а тоска – хуже болезни. Но теперь всё пойдёт по-хорошему. – Затем он переменил разговор: – А откуда ты знаешь эту даму, которая мне писала?

Тогда я рассказал ему о своей встрече с «Лебедем», о том, как жил у госпожи Миллиган, о том, что я видел и чем занимался всё это время. Рассказ мой длился очень долго, потому что я боялся закончить его и дойти до обсуждения вопроса, который меня беспокоил больше всего. Я не мог признаться Виталису, что втайне мечтал получить его согласие оставить меня у госпожи Миллиган. Мы пришли в гостиницу прежде, чем мой рассказ был окончен. Виталис тоже ничего не говорил мне о письме и предложении госпожи Миллиган.

– Эта дама ждёт меня? – спросил он, когда мы вошли в гостиницу.

– Да, я сейчас провожу вас к ней.

– Не надо. Скажи номер её комнаты и жди меня здесь вместе с собаками и Душкой.

Я никогда не возражал моему хозяину. Однако сейчас я рискнул попросить его разрешить мне пойти вместе с ним к госпоже Миллиган. Но он жестом заставил меня замолчать. Я послушно уселся вместе с собаками на скамье перед дверью гостиницы. Им тоже хотелось пойти за хозяином, но, так же как и я, они не смели его ослушаться. Виталис умел приказывать.

Почему он не хочет, чтобы я присутствовал при его разговоре с госпожой Миллиган? Я ещё не нашёл ответа на этот вопрос, как Виталис вернулся.

– Пойди простись, я буду ждать тебя здесь. Через десять минут мы уходим.