Прежде чем он согрешит Пирс Блейк
Когда Макензи постучала в дверь скромного кирпичного дома, дверь открылась почти сразу. Судя по виду, женщина, встретившая их на пороге, недавно плакала. Она подозрительно смотрела на Макензи и Эллингтона, пока Макензи не показала ей удостоверение.
«Мы агенты Уайт и Эллингтон из ФБР, – сказала она. – Мы бы хотели поговорить с преподобным Левинсом, если он дома».
Женщина открыла дверь, и они вошли в дом, наполненный всхлипами и рыданиями. Откуда-то из глубины дома слышались тихие голоса молящихся.
«Сейчас я его позову, – сказала женщина. – Пожалуйста, подождите здесь».
Макензи смотрела, как женщина проходит вглубь дома и заворачивает в крошеную гостиную, на входе в которую стояли несколько человек. После некоторых перешёптываний к ним вышел высокий лысый мужчина. Как и женщина, открывшая дверь, он тоже недавно плакал.
«Чем я могу вам помочь, агенты»? – сказал Левинс.
«Я знаю, что это напряжённый и печальный момент, – сказала Макензи, – но мы бы хотели узнать больше о преподобном Таттле. Чем скорее у нас появятся зацепки, тем быстрее мы поймает того, кто это сделал».
«Вы считаете, его смерть связана со смертью бедного священника в начале недели?» – спросил Левинс.
«Пока мы не можем говорить наверняка, – ответила Макензи, хотя совершенно точно знала, что две смерти связаны. – Именно поэтому мы надеялись поговорить с вами».
«Конечно, – сказал Левинс. – Давайте поговорим на крыльце. Я не хочу мешать молитве».
Он вывел их на улицу и присел на бетонную ступеньку. «Я должен сказать, что даже не знаю, что вы сможете узнать о Неде, – добавил он. – Он был активным христианином. Кроме некоторых проблем с семьёй не думаю, что он конфликтовал с кем-то настолько, чтобы заиметь врагов».
«Дружил ли он с кем-либо из прихожан, в чей честности и моральных принципах вы можете усомниться?» – спросил Эллингтон.
«С Недом Таттлом все дружили, – смахивая слёзы, ответил Левинс. – Он был почти святой. Он регулярно возвращал почти четверть своей зарплаты церкви. Он всё время проводил в центре города, помогая с раздачей еды и одежды нуждающимся. Он стриг газоны старикам, ремонтировал окна, три года подряд ездил миссионером в Кению, чтобы помогать врачам».
«Может, у него было мутное прошлое?» – спросила Макензи.
«Нет. Я говорю это совершенно уверенно, потому что хорошо знаю о его прошлом. Мы вместе через многое прошли. И я могу вас заверить, что ни один из грехов прошлого не мог послужить причиной того, что с ним сделали прошлой ночью».
«А что вы можете сказать о прихожанах? – спросила Макензи. – Есть ли среди них те, кого преподобный Таттл мог обидеть словом или делом?»
Левинс думал не больше секунды, а потом отрицательно замотал головой: «Нет. Если такое и случалось, то Нед мне об этом не рассказывал, и я ничего не знаю. Но опять-таки… Повторюсь, что уверен в том, что у него не было врагов».
«Вы не знаете, был ли…», – начал Эллингтон.
Левинс поднял руку, словно отмахиваясь от его слов. «Мне очень жаль, – сказал он, – но я скорблю по погибшему другу, и в доме меня ждут скорбящие прихожане. В другой день я с радостью отвечу на все ваши вопросы, но сейчас я должен вернуться к Богу и своей общине».
«Конечно, – сказала Макензи. – Я понимаю и искренне соболезную вашей утрате».
Левинс выдавил из себя улыбку и поднялся на ноги. По лицу бежали слёзы. «Я говорил искренне, – прошептал он, изо всех стараясь не разрыдаться перед ними. – Дайте мне день-два, чтобы прийти в себя. Дайте знать, если у вас ещё будут вопросы. Я хочу помочь придать суду того, кто это сделал».
После этих слов он вернулся в дом. Макензи и Эллингтон направились к машине. Солнце сияло в небе. Сложно было поверить, что сейчас было всего 8:11 утра.
«Что дальше? – спросила Макензи. – Есть идеи?»
«Что ж… Я проснулся почти четыре часа назад, но ещё не пил кофе. Давай начнём с него».
Двадцать минут спустя Макензи и Эллингтон сидели напротив друг руга в небольшой кофейне. Они пили кофе и просматривали материалы дела по убийству отца Костаса, которые взяли из кабинета Макграта; и электронную копию дела преподобного Таттла, которую переслали Макензи на почту. Она читала документы с телефона.
Кроме фотографий изучать было в принципе нечего. Даже в случае отца Костаса, к делу которого прилагались хоть какие-то отчёты, они не давали почти никакой информации. Причиной смерти послужило либо колотое ранение лёгкого, либо глубокий надрез в области шеи, который прошёл так глубоко, что оголил позвонок и спиной мозг.
«Согласно отчёту, – сказала Макензи, – отец Костас, скорее всего, умер в результате ранений. Вероятно, что на момент распятия он был уже мёртв».
«И это что-то означает?» – спросил Эллингтон.
«Думаю, что да. Очевидно, что убийства носят религиозный характер. В пользу этого довода говорит факт распятия. Правда, есть большая разница между актом распятия, как посланием и имитацией распятия».
«Мне кажется, я понял, к чему ты ведёшь, – сказал Эллингтон, – но всё равно продолжай».
«Для христиан образ распятия – это просто изображение. В нашем случае смерть вследствие распятия не является целью убийцы. Если бы это было так, то на телах жертв не было бы других ран. Вот подумай… Христианство, как религия было бы другим, если бы Иисус был распят уже после смерти».
«Думаешь, убийца распинает жертв только для видимости?»
«Пока рано делать выводы, – сказала Макензи. Она сделала долгую паузу, чтобы в полной мере насладиться глотком кофе, – но я бы сказала, что «да». Обе жертвы были представителями духовенства,… в той или иной степени лидерами. Их распятие как христианского символа на дверях христианских церквей – это знак. За этим кроется мотив».
«Ты только что назвала Иисуса Христа христианским символом. Я думал, ты веришь в Бога».
«Верю, – сказала Макензи, – но не так слепо и самозабвенно, как Нед Таттл. Когда дело касается библейских рассказов: говорящего змея, ковчега, подробностей распятия, мне кажется, верование должно отойти на второй план и уступить место слепой вере, а меня это не устраивает».
«Ух ты, – с улыбкой сказал Эллингтон. – Как глубоко ты копнула. Я… на этот вопрос я просто предпочитаю отвечать «я не знаю». Что касается мотива, о котором ты говорила, как нам его найти?»
«Хороший вопрос. Я хочу начать с семьи отца Костаса. В отчётах о ней ничего не сказано. Ещё я думаю…».
Слова Макензи прервал звонок телефона Эллингтона. Он быстро достал его из кармана и нахмурился, увидев имя на дисплее. «Это Макграт», – сказал он, прежде чем ответить.
Макензи слушала, как Эллингтон говорит по телефону, не в силах понять, о чём идёт речь. Не прошло и минуты, как Эллингтон положил трубку и вернул телефон в карман.
«Похоже, что семью Костаса ты навестишь одна. Макграт вызывает меня в офис. Нужно накопать информации по секретному делу, которым он занимается».
«Что, скорее всего, означает рутинную работу, – сказала Макензи. – Тебе повезло».
«И всё равно… странно, что он отзывает меня так скоро, когда у нас нет ни единой зацепки. Это должно означать, что он вдруг проникся бесконечной верой в тебя».
«А ты нет?»
«Не придирайся к словам», – с улыбкой сказал Эллингтон.
Макензи отхлебнула кофе, удручённо отметив, что стакан уже пуст. Она бросила его в мусор, собрала документы и взяла телефон, чтобы снова пуститься в путь. Правда, для начала она подошла к стойке, чтобы купить ещё один кофе.
День собирался быть очень долгим. Если Эллингтона не будет рядом, чтобы помочь ей не потерять бдительность, ей однозначно нужен был кофе.
С другой стороны, долгие дни обычно приводили к новым зацепкам и оказывались довольно продуктивными. Если всё пойдёт по плану, то Макензи доберётся до убийцы ещё до того, как он начнёт планировать очередное преступление.
Глава четвёртая
Подбросив Эллингтона до подземного гаража у здания ФБР (и насладившись быстрым, но страстным поцелуем на прощание), Макензи направилась в церковь Благословенного Сердца. Она не ожидала, что найдёт там что-то стоящее, поэтому, прибыв на место, не была разочарована, ведь так всё и вышло.
Двери в церковь уже заменили на точную копию тех, что она видела на фотографиях с места преступления. Она взошла по ступеням, которые были красивее украшены, чем лестница пресвитерианской церкви Краеугольного Камня, и подошла к новым дверям. Затем Макензи отвернулась от них и оглядела улицу. Она пыталась понять, что ещё могло означать распятие мужчин на входных дверях.
«Возможно, они должны были смотреть на что-то», – подумала Макензи. Перед глазами были лишь припаркованные автомобили, дорожные знаки и редкие пешеходы.
Она опустила глаза к полу и нижней кромке двери. На бетоне виднелись небольшие грязные капли. Она узнала цвет – цвет высохшей крови, впитавшейся в светлый бетон.
Она обратила свой взгляд к лестнице, пытаясь представить, как кто-то тащит по ступеням мёртвое тело. Одно можно было сказать наверняка – это дело не из лёгких. Конечно, Макензи не могла точно знать, был Костас мёртв на момент распятия или нет, но пока это была её рабочая теория.
Стоя у створчатых дверей и оглядываясь, Макензи мысленно прошлась по фактам, известным ей из отчёта. «Использовались те же гвозди, что и на месте убийства Таттла. Жертв объединяет большой разрез на лбу, который, возможно, символизирует терновый венок Иисуса».
Сложно было представить эту жуткую картину, стоя на крыльце церкви. Стоя у входа в неё, люди никогда не думали о смерти и кровопролитии.
«Возможно, в этом и весь смысл. Возможно, это составляющая мотива убийцы».
Чувствуя, что она вот-вот додумается до чего-то важного, Макензи сбежала по ступеням вниз. Было странно не чувствовать присутствия Эллингтона рядом, но когда она вернулась в машину и завела двигатель, думать Макензи могла только о расследовании.
Во второй раз за день Макензи вошла в наполненный людьми дом. Отец Костас жил в милом двухэтажном доме в пригороде. Макензи встретила женщина, представившаяся прихожанкой Благословенного Сердца. Она провела Макензи в кабинет и попросила немного подождать.
Через несколько секунд в комнату вошла пожилая женщина. Она выглядела сильно уставшей и до глубины души опечаленной, присаживаясь в кресло напротив нарядной софы, на которой сидела Макензи.
«Простите, что побеспокоила, – сказала Макензи. – Я не знала, что здесь будет так много людей».
«Да, я тоже, – ответила женщина. – Сегодня состоятся похороны, и поэтому здесь все эти люди: члены семьи, знакомые, прихожане, – она сонно улыбнулась и добавила. – Меня зовут Нэнси Алленсворт, я секретарь прихода. Мне сказали, вы из ФБР?»
«Да, мэм. Не хочу вас ещё больше расстраивать, но сегодня было найдено ещё одно тело, с которым поступили так же, как и с отцом Костасом. Жертва – преподобный из небольшой пресвитерианской церкви недалеко от Джорджтауна».
Нэнси Алленсворт прикрыла рот ладонью, не веря своим ушам. «Боже мой, – сказала она, а потом сквозь слёзы и сжатые челюсти прошипела. – Куда катится этот мир?»
Не отвлекаясь, Макензи продолжила: «Как вы понимаете, у нас есть все основания полагать, что раз такое преступление случилось дважды, оно может повториться вновь. Время играет сейчас главную роль. Я надеялась, что вы сможете ответить на несколько моих вопросов».
«Я попытаюсь», – сказала женщина. Было видно, что она с трудом сдерживает эмоции.
«Благословенное Сердце – довольно большая община. Я хотела узнать, в последнее время никто не обращался к отцу Костасу с жалобой или недовольством?»
«Я об этом ничего не знаю. Прошу помнить, однако, что многие приходили к нему, чтобы исповедаться в грехах или разобраться в душевных переживаниях».
«А в последние несколько лет не происходило ничего, что бы могло задеть чувства кого-нибудь из прихожан? Не происходило ничего, что расстроило кого-то из общины, кто до этого смотрел на отца Костаса с благоговением?»
Нэнси опустила глаза и посмотрела на свои руки. Она нервно сплела пальцы и положила руки на колени, чтобы не было видно, что они дрожат: «Мне кажется, происходило, но случилось это до того, как я начала здесь работать. Лет десять назад произошёл один случай, о котором писали в местной газете. Мальчик-подросток из молодёжной группы заявил, что отец Костас его изнасиловал. Это было недвусмысленное заявление. Доказательств не было представлено, и, честно говоря, отец Костас ни за что бы этого не сделал. Однако когда появляются подобные заявления, касающиеся представителя католической церкви, они принимаются за чистую монету».
«Что случилось потом?»
«Мне говорили, что отцу Костасу приходили письма с угрозами. Прихожан стало на пятнадцать процентов меньше. Ему начали приходить электронные письма от неизвестных адресатов, содержащие порнографические материалы гомосексуального характера».
«Он сохранил эти письма?» – спросила Макензи.
«Он хранил их какое-то время, – ответила Нэнси. – Он обратился в полицию, но они так ничего и не выяснили. Когда стало ясно, что полиция ему не поможет, он удалил все письма. Я лично никогда их не видела».
«Что вы можете сказать о подростке, который выступил с заявлением? Если бы вы дали мне его имя, я бы могла с ним поговорить».
Нэнси покачала головой, и по лицу побежали слёзы: «Он покончил с собой через несколько месяцев. В предсмертной записке он признался в своей гомосексуальности. Это был ещё один удар по отцу Костасу. Теперь обвинения казались ещё более правдоподобными».
Макензи кивнула, думая, как поступить. Естественно, она понимала, что получить нужную информацию у скорбящей вдовы было очень сложно. Это становилось на порядок сложнее, если дело касалось старого разбирательства, наделавшего шуму в прессе, которое могло быть – а могло и не быть – правдой. Макензи решила, что нужно было узнать больше о молодом человеке, который подал заявление, а потом покончил с собой. Эту информацию она могла найти самостоятельно, не мешая женщине готовиться к похоронам отца Костаса.
«Мисс Алленсворт, спасибо большое, что уделили мне время, – сказала Макензи, вставая с дивана. – Примите мои искренние соболезнования по поводу вашей утраты».
«Да благословит вас Господь, моя дорогая», – ответила Нэнси. Она тоже поднялась с места и проводила Макензи к выходу.
Уходя, Макензи дала ей карточку со своим именем и телефоном. «Я понимаю, что на вас многое навалилось, – сказала она, – но если в следующие несколько дней вы что-нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните».
Нэнси молча взяла визитку и положила её в карман. Затем она развернулась к Макензи спиной, сдерживая очередной приступ рыданий, и закрыла за собой дверь.
Макензи направилась к машине, доставая на ходу телефон. Она позвонила агенту Харрисону, который сразу взял трубку.
«Как продвигается расследование?» – спросил он.
«Пока не знаю, – ответила Макензи. – Можешь сделать мне одолжение и просмотреть материалы десятилетней давности, чтобы найти информацию о том, как отца Костаса обвинили в сексуальном насилии в отношении подростка, руководителя молодёжной группы. Мне важны любые подробности».
«Без проблем. Думаешь, это зацепка?»
«Я не знаю, – сказала она. – Мне просто кажется, что стоит проверить парня, который утверждал, что подвергся насилию со стороны священника, которого прибили гвоздями к дверям собственной церкви».
«Да, мысль разумная», – ответил Харрисон.
Макензи повесила трубку, вновь вспомнив «Страшилу» и Небраску. Она и раньше имела дела с преступниками, чьи действия имели религиозный подтекст. Макензи знала, что такие люди непредсказуемы и очень упёрты. Она не могла рисковать, а значит, должна была проверить все варианты.
Сев в машину, она поняла, что изнасилованный мальчик мог стать весомой зацепкой. К тому же, если не проверить его, то ей оставалось лишь вернуться в штаб-квартиру и зарыться в отчёты, надеясь, что криминалисты найдут что-нибудь стоящее.
И Макензи понимала, что пока она будет сидеть и ждать, когда дело само разрешится, у убийцы будет время, чтобы спланировать свой следующий шаг.
Глава пятая
Часы на панели приборов показывали 3:08 ночи, когда пастор вышел из церкви.
Он наблюдал за ним издали через лобовое стекло. Он знал, что пастор – почти святой человек с безупречной репутацией, а его церковь была благословлена. И всё же он был разочарован. Иногда ему казалось, что святые должны быть как-то выделены на фоне остальных, чтобы их было легче заметить. Например, как на старых картинах, где у Иисуса над головой был виден золотой нимб.
Эта мысль его позабавила. Он видел, как пастор поздоровался с другим мужчиной, стоящим у машины, припаркованной рядом с церковью. Этот второй мужчина был каким-то помощником. Он видел его и раньше, но не обращал на него внимания. Этот помощник был в конце церковной служебной лестницы.
Нет, его больше интересовал архипастор.
Он закрыл глаза, пока мужчины разговаривали. Он молился, и в машине стояла полная тишина. Он знал, что мог молиться где угодно, и Бог всегда слышал его. Он уже давно понял, что Богу неважно, где ты находишься, когда молишься или исповедуешься в грехах. Необязательно находиться внутри огромного, безвкусно украшенного здания. В Библии фактически говорится, что такие украшенные здания оскорбляют Бога.
Когда с молитвой было покончено, он вспомнил слова из Писания. Он медленно произнёс их вслух хриплым голосом:
«В молитве не уподобляйся лицемерам, ибо они молятся в синагогах и на площадях, чтобы их видели другие».
Он вновь обратил свой взгляд к пастору, который отошёл от машины и направился к другому автомобилю.
«Лицемер», – сказал он голосом из смеси горечи и печали.
Он также знал, что Библия предупреждала о лжепророках апокалипсиса. В конце концов, именно по этой причине он делает то, что делает. Лжепророки, которые восхваляют Господа, а сами следят, как наполняются блюда для пожертвований, которые они пускают по рядам; а также те, кто проповедует об очищении от грехов и чистоте, со сладострастием наблюдая за маленькими мальчиками, – худшие из всех. Они хуже торговцев наркотиками и убийц. Они хуже насильников и самых отъявленных преступников.
Все об этом знают, но никто ничего не делает.
Теперь всё изменится, потому что он услышал глас Господин, призвавший его всё исправить.
Его задача – избавить мир от лжепророков. Это кровавая, но благословенная работа. Это единственное, что ему следует знать.
Он снова посмотрел на пастора, который сел в машину и отъехал от церкви.
Через какое-то время он тоже вывел машину на дорогу. Он преследовал пастора на безопасном расстоянии, чтобы не приближаться слишком близко.
Остановившись на светофоре, он услышал тихое мелодичное позвякивание массивных гвоздей в коробке.
Глава шестая
Она подходит к церкви. В свете кровавой луны её тело отбрасывает длинную, похожую на жука – богомола или, может, многоножку – тень на тротуар. Звонит колокол, большой колокол собора, призывая всех на молитву, песнопение и восхваление.
Но Макензи не может войти в церковь. На крыльце стоит толпа людей, собравшись у входных дверей. Среди них она видит Эллингтона, Макграта, Харрисона, мать и сестру, с которыми уже давно не разговаривает, и даже старого напарника Брайерса, а также некоторых бывших коллег, с которыми работала бок о бок на должности детектива в Небраске.
«Что вы все здесь делаете?» – спрашивает она.
Эллингтон поворачивается к ней. Его глаза закрыты. Он одет в красивый костюм, на фоне которого выделяется кроваво-красный галстук. Он улыбается ей, не открывая глаз, и прижимает палец ко рту. Стоящая рядом с ним мать указывает на двери в церковь.
Там отец. Он привязан и распят. На голове терновый венок, а из раны в боку вытекает жидкость, похожая на моторное масло. Он смотрит прямо на неё большими безумными глазами. Он сошёл с ума. Она видит это по взгляду и хитрой ухмылке.
«Ты пришла, чтобы спастись?» – спрашивает он Макензи.
«Нет», – отвечает она.
«И ты совершенно точно пришла не для того, чтобы спасать меня. Уже слишком поздно. Поэтому приклонись. Молись. Обрети со мной мир».
Словно кто-то согнул её изнутри, Макензи опускается на колени. Она давит на них всем весом, царапая кожу о бетон. Прихожане начинают петь на всех языках. Она открывает рот и бессвязно подпевает. Она смотрит на отца. Его голову окружает огненное свечение. Он мёртв, глаза безжизненно смотрят в никуда, а из рта течёт тонкая струйка крови.
Снова и снова слышится звук колокола.
Звон…
Звон. Что-то звонит.
Телефон. Макензи резко открыла глаза и быстро взглянула на часы на прикроватном столике, которые показывали 2:10 ночи. Она ответила на звонок, пытаясь выкинуть из головы последние воспоминания о кошмаре.
«Уайт слушает», – сказала она.
«Доброе утро», – сказал Харрисон.
Макензи даже немного расстроилась. Она ждала, что это будет Эллингтон. Он занимался одним малопонятным делом по поручению Макграта. Он обещал позвонить, но пока Макензи от него ничего не слышала.
«Харрисон, – про себя подумала Макензи. – Что, чёрт возьми, ему нужно?»
«Ещё слишком рано, чтобы говорить «доброе утро», – заметила она.
«Знаю, – сказал Харрисон. – Прости. Я звоню тебе по поручению Макграта. Произошло ещё одно убийство».
Несколько СМС спустя Макензи уже знала всё, что ей нужно было знать об этом деле. Строптивая парочка остановила машину в тени на парковке у одной из больших церквей, чтобы заняться сексом. Когда страсти начали накаляться, девушка увидела что-то странное на дверях церкви. Увиденное напугало её достаточно, чтобы забыть о запланированных сексуальных утехах. Расстроенный упущенным шансом покрасоваться перед новой подружкой, её спутник подошёл ближе к церкви и увидел голого мужчину, прибитого к двери гвоздями.
Всё это произошло у довольно известной церкви Живого Слова, одной из самых крупных церквей города. Она часто фигурировала в выпусках новостей, потому что на службы нередко приходил президент. Макензи никогда здесь не бывала (её последний визит в церковь случился после развратных выходных ещё в колледже), но величие и масштаб храма произвели на неё должное впечатление, когда она остановила машину на прилегающей парковке.
Она прибыла на место преступления одной из первых. Здесь уже были криминалисты. Они как раз подходили к церкви. Из одной из машины вышел агент. Судя по всему, он ожидал её приезда. Макензи совсем не удивилась, узнав в агенте Ярдли, которая изначально занималась делом отца Костаса.
Ярдли встретила её на тротуаре, ведущем к главному входу в церковь. Она выглядела уставшей, но одновременно взволнованной – подобное волнение мог увидеть и понять только такой же агент, как и она сама.
«Агент Уайт, – сказала она, – спасибо, что так быстро приехали».
«Не за что. Вы первой прибыли на место преступления?»
«Да. Я приехала примерно пятнадцать минут назад. Мне позвонил Харрисон».
Макензи сначала хотела что-то сказать по этому поводу, но потом передумала. «Странно, что не мне сообщили первой, – подумала она. – Макграт заменил Эллингтона на неё. В этом есть смысл, ведь именно она занималась делом Костаса».
«Вы уже видели тело?» – спросила Макензи, когда они пошли по направлению к дверям вслед за командой криминалистов.
«Да, но не подходила слишком близко. Всё выглядит так, как и на местах предыдущих убийств».
Сделав ещё несколько шагов вперёд, Макензи смогла сама в этом убедиться. Она держалась немного позади, чтобы криминалисты и судмедэксперты могли делать свою работу. Зная о присутствии двух агентов, ожидающих своей очереди, те работали быстро, но эффективно, давая им возможность тоже подойти ближе и самим осмотреть тело.
Ярдли была права. Всё выглядело так же, как и на других местах убийств, включая длинную метку над бровями. Единственное отличие заключалось в том, что бельё мужчины сползло вниз, или же его специально спустили к самым лодыжкам.
Один из экспертов обернулся к агентам. Он казался сбитым с толку и даже немного опечаленным:
«Жертва – Роберт Вудалл, местный архипастор».
«Вы уверены?» – спросила Макензи.
«Абсолютно. Моя семья ходит в эту церковь. Я был на его проповедях не меньше полусотни раз».
Макензи подошла ближе к телу. Двери церкви Живого Слова были не такими красивыми, как в церквях Краеугольного Камня или Благословенного Сердца. Они выглядели по-современному и были выполнены из качественного дерева. Двери умышленно состарили так, чтобы они походили по виду на амбарные ворота.
Как и в других случаях, руки пастора Вудалла были прибиты гвоздями к двери, а ноги связаны бечёвкой. Макензи посмотрела на обнажённые половые органы и подумала, что, вывешивая тело, убийца специально акцентировал внимание на его наготе. Однако при осмотре она не увидела ничего необычного и решила, что бельё просто соскользнуло вниз, возможно, под весом впитавшейся крови. На теле было несколько кровоточащих ран. На груди виднелось несколько порезов. Спину осмотреть не было возможности, но, судя по струйкам крови, запачкавшим торс и стекающим по ногам, можно было сделать вывод, что на спине тоже было несколько ран.
А потом Макензи заметила небольшую рану, которая всколыхнула воспоминания о недавно пережитом жутком кошмаре.
В правом боку был разрез. Он был небольшим, но легко заметным. В нём чувствовалась какая-то точность и даже чистота. Макензи наклонилась ближе и указала на него рукой. «Что вы об этом думаете?» – спросила она криминалистов.
«Я тоже заметил этот разрез, – сказал тот, кто узнал пастора Вудалла. – Это резанная рана, возможно нанесённая макетным ножом вроде Х-АСТО».
«На теле есть и другие раны и порезы, – сказала Макензи. – Они были нанесены обычным ножом, я права? Углы и края…»
«Да. Вы верите в Бога?» – спросил эксперт.
«За последние сутки мне часто задают этот вопрос, – ответила она. – Несмотря на мой ответ, я понимаю, что означает эта рана. Именно сюда Иисуса пронзили копьём, когда он висел на кресте».
«Да, – ответила Ярдли из-за спины Макензи. – Но тогда крови не было, верно?»
«Верно, – сказала Макензи. – Согласно Писанию, из раны полилась вода».
«Зачем убийца акцентировал внимание на этой ране? – гадала она. – И почему у других жертв её не было?»
Макензи отошла назад, чтобы осмотреть место убийства со стороны, пока Ярдли разговаривала с экспертами. Это расследование и так не давало ей покоя, но эта неожиданная рана в боку Вудалла заставила её думать, что дело было ещё запутаннее, чем она изначально решила. В действиях убийцы был символизм, но это был многослойный символизм.
«Убийца всё тщательно спланировал, – подумала она. – У него есть план, и он методично ему следует. Более того, наличие этого точного разреза на теле говорит о том, что он убивает не только для того, чтобы убить, он хочет нам что-то сказать».
«Но что именно?» – тихо спросила она вслух.
В темноте ночи она стояла у входа в церковь Живого Слова, пытаясь прочитать послание, скрытое на теле мёртвого пастора.
Глава седьмая
За время, которое понадобилось Макензи, чтобы добраться от церкви Живого Слова до штаб-квартиры ФБР, пресса каким-то образом узнала о новом убийстве. Убийство отца Костаса освещали в новостях, а смерть Неда Таттла – нет. Учитывая, что сейчас речь шла об архипасторе такой статусной церкви, как Живое Слово, у новости были все шансы попасть в заголовки газет. Макензи прибыла в офис в 4:10 утра и сразу направилась в кабинет Макграта. Она решила, что подробности убийства пастора Вудалла станут основным событием утренних выпусков новостей, а к обеду о них будут говорить по всем федеральным каналам.
Она чувствовала нарастающее давление, входя в кабинет начальника. Он сидел за небольшим столом для совещаний и разговаривал с кем-то по телефону. Рядом с ним сидел Харрисон и читал что-то с экрана ноутбука. Ярдли тоже была здесь, прибыв всего на пару минут раньше Макензи. Она сидела, слушала, как Макграт говорит по телефону, и ждала дальнейших указаний.
Глядя на Ярдли и Харрисона, Макензи вдруг захотелось, чтобы Эллингтон тоже был рядом. Эти мысли напомнили ей, что она до сих пор не знала, что за дело поручил ему Макграт. Она гадала, не было ли оно как-то связано с текущим расследованием, но если так, то почему ей ещё ничего не сообщили о местонахождении Эллингтона?
Когда Макграт наконец закончил разговор, он оглядел собравшихся трёх агентов и вздохнул. «Это был заместитель директора Кирш, – сказал он. – Он поручил это дело трём своим агентам, чтобы они вели его параллельно с вами. Мы облажались, когда пресса узнала об убийстве. Поднимется большая шумиха, и это произойдёт уже очень скоро».
«Для этого есть какая-то особенная причина?» – спросил Харрисон.
«Живое Слово – очень известная церковь. В неё ходит президент. Часто там появляются и некоторые другие политики. Церковные подкасты еженедельно слушают около полумиллиона человек. Вудалл не был знаменитостью, но его хорошо знали. А если в эту церковь ходит президент…»
«Понял», – сказал Харрисон.
Макграт посмотрел на Макензи и Ярдли: «Нашли что-нибудь примечательное на месте убийства?»
«Возможно, да», – ответила Макензи. Она подробно рассказала о необычном точном разрезе в правом боку Вудалла. Однако она не стала говорить о том, что пыталась увидеть в этой ране некий акт символизма. У неё не было ни одной рабочей теории, а тратить время на пустые разговоры ей не хотелось.
Макграт был в панике. Он развёл руки и кивнул в сторону стульев, стоящих вокруг стола: «Присаживайся. Давайте ещё раз пройдёмся по фактам. Я хочу, чтобы Кирш владел той же информацией, что и мы. Включая вас троих, теперь над делом работают шесть агентов. Если мы будем работать слажено, владеть всей информацией, то сможем прижать этого парня до того, как он совершит новое убийство».
«Итак, – сказала Ярдли, – мы точно знаем, что он не ограничивается какой-то одной конфессией. Более того, кажется, что он делает это почти нарочно. Жертвы принадлежали к католической церкви, пресвитерианской и теперь к внеконфессиональной».
«Стоит также взять во внимание, – сказала Макензи, – что пока мы не можем сказать наверняка, для чего он использует распятие: как средство наказания и символ или просто для имитации».
«А в чём разница?» – спросил Харрисон.
«Пока мы не знаем, чем он руководствуется, мы не можем понять мотив, – ответила Макензи. – Если всё дело в имитации, тогда, скорее всего, он не верующий, возможно, даже озлобленный атеист или человек, который верил в Бога раньше, но не верит сейчас. Но если распятие носит для него символический характер, он может быть ярым верующим с довольно странными способами заявления о своей вере».
«Говоря о тонком разрезе на боку Вудалла, – спросил Макграт, – у других жертв его не было?»
«Нет, – сказала Макензи. – Это что-то новое. И это наводит меня на мысль, что рана должна что-то значить. Возможно, через неё убийца пытается нам что-то сказать; или она говорит о том, что он дальше съезжает с катушек».
Макграт оттолкнулся от стола и поднял глаза к потолку, словно искал там ответы. «Я не питаю иллюзий, – сказал он. – Я знаю, что у нас нет ни одной зацепки или теории, но если ко времени, когда об этом гадском деле раструбят все национальные каналы и газеты, у нас ничего не будет, нам придётся плохо. Кирш говорит, ему уже звонила какая-то конгрессвумен, прихожанка Живого Слова, и спрашивала, почему мы не разобрались с этим делом сразу после убийства Костаса. От вас троих мне нужен результат. Если к обеду вы мне ничего не представите, мне придётся привлечь ещё людей, а я этого не хочу».
«Я узнаю, может криминалисты что-нибудь нашли», – предложила Ярдли.
«Я лишь прошу, чтобы вы работали с ними сообща, – сказал Макграт. – Я позвоню, чтобы их предупредить. Я хочу, чтобы вы были рядом, как только они найдут что-нибудь важное».
«Это как искать иголку в стоге сена, – сказал Харрисон, – но я могу проверить информацию по местным хозяйственным магазинам за последние несколько месяцев, чтобы найти квитанции о покупке таких гвоздей, которыми пользовался убийца. Насколько я понимаю, они довольно редкие».
Макграт кивнул. Это была хорошая мысль, но по его лицу было видно, что он понимает, как много времени уйдёт на поиски.
«А ты, Уайт?» – спросил он.
«Я поговорю с членами семьи и коллегами, – сказала она. – В такой большой церкви, как Живое Слово обязательно должен быть хотя бы один человек с теорией о том, почему Вудалла убили».
Макграт громко хлопнул в ладоши и подался вперёд. «Отличный план, – сказал он. – Принимайтесь за работу. В начале каждого часа сообщайте мне новости. Понятно?»
Ярдли и Харрисон кивнули. Харрисон закрыл ноутбук и поднялся со стула. Они вышли из кабинета, но Макензи осталась. Когда Ярдли закрыла за собой дверь, оставив её наедине с Макгратом, она развернулась к нему лицом.
«Чёрт, что ещё?» – спросил он.
«Любопытство, – сказала Макензи. – Агент Эллингтон мог бы нам неплохо помочь в этом деле. Куда вы его отправили?»
Макграт неловко заёрзал на стуле и быстро посмотрел через окно в предутреннюю темноту.
«Когда я поручил ему другое задание, я даже предположить не мог, что это дело так сильно осложнится. И, со всем уважением, тебя никак не касается то, чем он сейчас занят».
«Со всем уважением, – ответила Макензи, пытаясь не звучать так, словно защищается, – но вы забрали у меня напарника, с которым мы отлично сработались, и оставили меня один на один с этим расследованием».
«Я не оставил тебя один на один, – сказал Макграт. – Харрисон и Ярдли – отличные агенты. А сейчас,… прошу тебя, агент Уайт, иди работать».
Она хотела сказать ещё что-то, но не видела в этом смысла. Меньше всего ей хотелось взбесить Макграта. Им и так приходилось нелегко; да и к тому же, сейчас было слишком рано, чтобы спорить с недовольным боссом.
Она быстро кивнула и вышла из кабинета. По дороге к лифту она достала телефон. В столь ранний час она решила не звонить Эллингтону, а отправить сообщение.
«Пишу узнать, как у тебя дела, – набрала она. – Позвони или напиши, когда сможешь».
Она отправила текст и зашла в лифт. Она спустилась в гараж, где Макензи ждала машина. На улице было по-прежнему темно – это была беспроглядная темнота, способная скрыть любые тайны.
Глава восьмая
Выпив кофе, Макензи вернулась в церковь Живого Слова. Она знала, что та была большой организацией, и на то, чтобы найти сотрудника или прихожанина, обладающего важной информацией, у неё могла уйти целая вечность. Она решила, что если о произошедшем уже стало известно, то близкие пастора Вудалла должны быть в церкви, чтобы организовать панихиду или просто быть ближе к Богу в минуту печали.
И вновь интуиция её не подвела. Когда она подъехала к церкви, тело Вудалла уже сняли с дверей. На месте преступления до сих пор находилось несколько офицеров полиции и агентов ФБР, но там были и другие люди, стоящие то там, то здесь. От церкви их отделяла жёлтая оградительная лента, пересекающая бетонную дорожку, ведущую к дверям.
Некоторые из этих людей плакали в голос. Другие стояли обнявшись. Макензи обратила внимание на одиноко стоящего мужчину, который повернулся к церкви спиной. Он опустил голову, и его губы медленно двигались в молитве. Макензи уважительно подождала, когда он закончит, а потом подошла ближе. Приблизившись, она увидела, что его лицо перекосилось от злости.
«Извините, сэр, – сказала она, – у вас найдётся минутка?» В конце фразы она показала удостоверение и представилась.
«Да, – ответила мужчина. Он моргнул и потёр глаза, словно пытаясь избавиться от сна или воспоминаний о кошмаре. Он протянул руку и добавил. – Кстати, меня зовут Дейв Уилерман. Я музыкальный руководитель церкви».
«Здесь есть музыкальное отделение?»