Ученик Путилина Корчевский Юрий

Глава 2

Лодочники

В Петербурге появилась банда, грабившая дома. Причем не только грабили, но убивали домочадцев. Обер-полицмейстер Трепов приказал Сыскной полиции в кратчайшие сроки сыскать злодеев и задержать. Дело резонансное, как правило, грабили и убивали людей в домах богатых – чиновников, купцов, промышленников.

На совещании офицеров у Путилина высказывались разные версии. Сначала думали – слуги были наводчиками, зачастую из зависти, злобы. Так ведь и слуг убивали, что делало версию маловероятной. В городе росли и множились слухи об огромной банде. Люди состоятельные стали нанимать дополнительную охрану. Сыскной отдел озадачил всех информаторов. В среде низшего сословия такие были. Кто-то доносил за деньги, другие – чтобы от полиции было послабление, не посадили за проделки, пусть и не очень серьезные, но незаконные. Без информаторов нельзя, они были и будут во все времена и в любой службе, как бы она ни называлась. Достоверные сведения изнутри банды можно получить только от людей, действующих в самой группировке. Они знают членов, место их жительства, о совершенных преступлениях и готовящихся. Но пока никакой «стукач» никакую информацию дать не мог.

И Путилин решил вечером попытать счастья сам. После службы переоделся, надев тряпье, измазался грязью, взлохматил волосы, в общем, выглядел настоящим мошенником, бродягой. И отправился в трактир у Сенного рынка. По прежней службе знал, что место это злачное, порядочные люди туда не заходят, опасаясь быть ограбленными или избитыми. Были слухи, что и водка там продается не казенного производства, а кустарного и скверного качества. Уже само это было серьезным нарушением закона со стороны владельца трактира. Но по поговорке: не пойман – не вор. Хоть и служил прежде в этом районе Иван Дмитриевич, а не боялся, что узнают его, настолько «маскарад» изменил облик. Водочки заказал, закуску скромную – ржаной хлеб и селедку. Незаметно для окружающих ухитрился водочки на себя плеснуть, для запаха, чтобы не усомнился никто, что пьяница перед ним. Да еще с трактирщиком рассчитался мелкими медными деньгами, якобы милостыня, собранная на паперти. Ну не расплачиваться же десятирублевой ассигнацией, новенькой и хрустящей, пахнувшей краской? Сидел за столом, подперев голову рукой, внимательно слушал разговоры вокруг. Народу в трактире все прибывало, уже тесно сидели, после выпитого говорили громко, особо не стесняясь. Да и кого? Вокруг все свои, гопота, воры, насильники, грабители, можно сказать – близкие по духу.

Заинтересовавший его разговор случился ближе к полуночи. Посетители все под хмельком, уже и драки вспыхивали. Здоровенный вышибала не церемонясь хватал драчунов за ворот, выволакивал на улицу. Деритесь там, а в трактире должен быть порядок, чтобы ни посуда не пострадала, ни мебель. Хотя мебель пострадать никак не могла. Лавки и столы массивные, деревянные, такие кувалдой не сломать.

А услышал Путилин слова о купце Шумилине, ограбленном три дня назад. Самого купца и жену его спасло то, что у родни ночевали. А двух слуг, вступившихся за хозяйское добро, убили ножами. Добро-то все равно забрали, и много. Один-два человека унести столько не смогли бы, отсюда Путилин делал вывод, в шайке не менее пяти человек орудовало. Одежды вынесли много – шубы, шапки, да еще товаров, припасенных для продажи. А торговал Шумилин тканями, и каждый рулон весил немало, а таких пропало восемнадцать.

С виду говорившие о Шумилине похожи на мастеровых, судя по одежде, а вот руки не рабочие. Нет ни мозолей, ни въевшегося в кожу мазута. Мужички встали, направились к выходу. Почти сразу за ними Путилин. Мужички абсолютно не стереглись, никакого понятия о скрытности, болтали громко, не оборачиваясь. В ночи голоса хорошо слышны, и сыщик, отстав от пьяненьких, слышал отчетливо разговор. Между тем мужики вышли к Екатерининскому каналу, ныне имени Грибоедова, спустились с набережной к реке, сели в лодку, отомкнув замок на цепи. Оба сели на весла, и лодка ходко пошла по течению. Путилину приходилось идти быстро, даже временами бежать.

Через версту с гаком Екатерининский канал пересекался с Крюковым. Лодка свернула в него, вышла к реке Фонтанке и опять вниз по течению и пристала к берегу у Мало-Калинкина моста. Фу! Сыщик перевел дух. Люди выбрались из лодки, прошли в дом. Путилин, немного выждав, подобрался ближе, рассмотрел номер. Домой отдыхать уже не пошел, скоро утро, направился в Сыскную часть, где вздремнул на коротком и неудобном диванчике у себя в кабинете.

Утром, на совещании с офицерами сообщил о мужиках, о разговоре. Самое занятное было в том, что в газетах фамилия купца не упоминалась, да и о самом происшествии упоминалось вскользь.

Павел напрягся, все время мелькала и исчезала какая-то мысль. Взял со стола «книгу приключений». Зачитывал криминальные происшествия и втыкал булавку в адрес на карте. Двенадцать грабежей с убийствами и все по набережным рек и каналов. Путилин сразу ухватил догадку.

– Лодочники? Награбленное на лодках увозили? Вот почему их свидетели не видели. Ни подвод, ни людей. А ведь ночью городовые службу несут, никто банду не узрел. Очень логично, Павел Иванович! Вопрос ко всем. Что мы можем предпринять? Устроить засаду? Не знаем адреса будущего преступления. Только перехватить лодку с бандитами и награбленным.

После обсуждения решено было дежурить по ночам на реках и каналах. Пять офицеров отдела, пять лодок, в помощь сыщикам по паре полицейских из околотков. Каждому офицеру определили местоположение на воде. В основном там, где были перекрестки водных путей. При такой расстановке малых сил удавалось контролировать центр города, на окраины уже личного состава не хватало. Да и сомневались офицеры, что разбойники будут орудовать там. На окраинах живет рабочий люд, мелкие лавочники, особо на грабеже не разживешься. Преступники далеко не дураки, выгоду свою видеть умеют.

Павел нашел еще одно упущение в Сыскном отделе. То ли не видел его Путилин, то ли не хватало сил. На весь огромный город, не считая Путилина, четыре офицера по особым поручениям, двенадцать сыщиков в чине унтер-офицеров и двадцать человек нижних чинов.

А вопрос касался сбыта краденого. Грабители и воры забирают чужое добро, чтобы продать на рынке, выручить деньги – на выпивку и еду, продажных женщин, на обувь и одежду себе. Задержи сбытчика, сразу двух зайцев убьешь. Вернешь украденное владельцу и выйдешь на след преступника. По мнению Павла, стоило делать подробную опись предметов да человеку наблюдательному обходить рынки. Пойманный на сбыте краденого торговец отпираться долго не будет, ибо тогда сам пойдет под суд, как вероятный разбойник.

С советами Павел к Путилину не лез, такой инициативы начальство обычно не любит. Сказал как-то раз, Иван Дмитриевич отмахнулся. Немного позже сказал:

– На горячем преступников брать надо, а не на свидетельских показаниях. Найдется грамотный адвокат, скажет – он не скупщик, сам купил, да размер вещички не подошел, решил продать.

М-да, сложно. Ибо ни фото еще не было, ни отпечатков пальцев, ни химических меток на деньгах. Сыск только начинал свое существование, не имел опыта. Павел теоретически знал больше, чем весь Сыскной отдел. Но многие знания были неприменимы. Отличное доказательство – отпечатки пальцев с места преступления, а метода еще нет. ДНК биологических жидкостей – слюны, крови, но и его не существует. Вот и остается надеяться на интуицию, знание местных особенностей, логику.

К вечеру Павел поужинал, проверил револьвер. Его лодка должна была располагаться на пересечении Екатерининского канала и реки Мойки. Обе водные артерии довольно оживленные днем и пустынные ночью. Мосты есть не везде, на извозчике иной раз объезжать приходится. А реками, каналами пронизан весь город, на болотах построен и в устье большой реки. И на лодке зачастую добраться до нужного адреса быстрее. Многие зажиточные люди имели и выезд – пару лошадей с пролеткой, и лодку у причала рядом с домом.

Полицейский департамент имел речную полицию, правда, немногочисленную по личному составу. А на оснащении лодки и небольшой паровой катер. Вот эти лодки и полицейские были задействованы в придачу к сыщикам.

Речная полиция располагалась тогда в здании рядом с домиком Петра, недалеко от Петропавловской крепости.

Павел уселся в лодку, где уже находились двое полицейских. Они на веслах, он на руле. Для речных полицейских грести – дело обычное, набирались в это подразделение уволенные из флота по выслуге лет или перешедшие на службу, что тоже дозволялось.

Гребли мощно, сейчас главное – уйти с Невы, с судового хода. На Неве течение быстрое и глубины большие, морские корабли до Биржи доходят от устья, а то и выше.

Идти под веслами пришлось далеко и против течения, но уже через час заняли позицию. Встали в тени набережной. Луна в эту ночь светила ярко, но с воды и набережной их не видно. Однако во вторую половину ночи диспозицию придется менять, встать на другую сторону канала, потому что луна сменит место на небосклоне.

Павел попросил полицейских не курить и не разговаривать. Над водой звуки разносятся далеко. Первый месяц лета, но от воды сыростью тянет, зябко. Павел посожалел, что легко оделся. Поверх гимнастерки можно было куртку набросить. По набережной проезжали редкие экипажи, на каналах движения нет. В ту пору люди спать ложились рано и с солнцем вставали. Электричества нет, а при лучине или свечке тонкую работу – писать, читать, шить – долго не выполнишь, глаза устают. Да и платить за свечи надо. Сальные подешевле, однако запах от них. Восковые дорогие, но пахнут приятно. Но хватит одной свечи не более чем на пару часов.

Павел посмотрел на часы. Еще час и можно заканчивать. Полицейские откровенно зевали, борясь со сном. Ночью и в неподвижности сложно не уснуть. Ба! Послышался всплеск, потом еще и еще. Полицейские встрепенулись. С Мойки на Екатерининский канал выскользнула лодка. Да не одна, а две. Позже оказалось, что на первой лодке гребцы, а вторая шла на привязи, на буксире. Гребцы на лодке работают слаженно, в такт, гребки мощные. Что это они перевозят во второй лодке? Нормальные люди, которым скрывать нечего, работают днем, а ночью спят.

– Стой! – закричал Павел. – Полиция!

Гребцы заработали активней.

– Хорош ночевать! За весла! – скомандовал Павел.

Полицейские принялись грести. А догнать не получается, скорости одинаковы. Павел достал револьвер.

– Приказываю остановиться! Или буду стрелять!

И для убедительности выстрелил вверх. А еще выстрелом подал сигнал – преследую. Вторым выстрелом из «Лефоше» прицельно по лодке, целясь в гребцов. Промазал, движение их подобны маятнику: согнутся – разогнутся. В темноте ни мушки, ни целика не видно. Но выстрел сыграл свою роль. Поперед лодки уже выгребал ялик с полицейскими с Крюкова канала. Казалось бы, на неизвестной лодке оказались в западне. И спереди и сзади полицейские. Но лодочники думали иначе. Один из гребцов ножом перерезал линь к буксируемой лодке. И гребцы налегли на весла, желая скрыться. Но уже и Павел закусил удила. Он закричал полицейским с другой лодки:

– Держите лодку с грузом, а я за беглецами.

Сам привстал и открыл огонь из револьвера. Бах! Бах! Шесть выстрелов подряд. И все мимо. Лодка, в которой Павел, раскачивается от мощных гребков. Павел сел, с трудом перезарядил револьвер. Чертовы шпилечные патроны, очень неудобные при перезарядке даже днем, а в темноте вообще мучение.

– Суши весла! – приказал он.

Полицейские грести перестали, теперь лодку несло только течение, она слегка покачивалась с борта на борт. Павел снова встал. Выстрел, другой, весь барабан выпустил. На этот раз удачнее, на лодке беглецов вскрик и видны только два силуэта. Но уже и мост Мало-Калинкин прошли, впереди Нева. Смогут ли полицейские догнать? Павел недооценил Путилина. У места слияния Фонтанки и Невы маячил паровой катер.

Первые пароходы, называемые стимботами, появились в Санкт-Петербурге в 1815 году. Пароход был изготовлен на заводе Берда, имел маломощную паровую машину, развивал ход до 9 км/час и осуществлял движение между Санкт-Петербургом и Кронштадтом. В 1817 году пароходы появились на Волге, ходили между Москвой, Нижним Новгородом и Казанью. Паровая машина приводила в движение гребные колеса – либо два по бортам, либо одно на корме. Гребной винт появился только к концу века. Строительство пароходов продолжалось до 1959 года, а последний пассажирский пароход был снят с линии в 2012 году в Архангельске.

На катере слышали стрельбу, сразу насторожились, вывели паровик на середину Фонтанки. А уже по течению к ним несет лодку. Речные полицейские опытные моряки, направили катер на лодку, легкий таран в скулу лодки, и она перевернулась. Люди из лодки выпали, барахтаться стали, орать. Тонуть никому не хотелось. С катера бросали веревки с петлей на конце, по типу татарских арканов, вытаскивали людей на палубу, обыскивали и связывали. Из четверых, находившихся в лодке, вытащить из воды удалось троих. Четвертый не ушел, а будучи ранен Павлом, пошел на дно. Еще один был легко ранен в руку, так что стрельба Павла не пропала.

Паровой катер пошел вверх по Фонтанке, взяв на буксир лодку Павла. На перекрестке водных путей катер пристал к берегу. А здесь полицейские уже обыскивают лодку с грузом. В мешках – вещи, много, все в хорошем состоянии. Почти сразу появился Путилин. Сыщик был на пролетке, курсировал по набережной. А услышав стрельбу, поехал на звук. Тут же, на палубе катера, устроили короткий допрос. Задержанные были в шоке после погони и задержания. Да еще смерть приятеля морально угнетала. Сознались в грабеже дома на Мойке. Но Главаря среди них не оказалось, он плыл на другой лодке. Задачей же этих гребцов было доставить награбленное на берег Финского залива, недалеко от устья Невы.

А дальше уже дело техники. Допросы, аресты тех, кого разбойники выдали, изъятие из тайников вещей, которые не успели продать, опознание хозяевами. И благодарность обер-полицмейстера и Сыскному отделу и речной полиции.

Павел же при первой возможности, как только появились в продаже в России револьверы Смита-Вессона, так называемой 3-й модели, русской, приобрел себе. Почти одновременно с ним появился «Кольт Нэви». В обращении проще, чем «Лефоше», патроны нормальные, не шпилечные и надежные. Револьвер – устройство точной механики, и такую освоили в Туле и Сестрорецке, близ столицы.

На суде грабителям и убийцам банды назначили каждому по семнадцать лет каторги.

А вскоре произошло происшествие, в дальнейшем изменившее место службы Павла. Рано утром 25 апреля 1871 года камердинер обнаружил в спальне на своей кровати тело задушенного князя Людвига фон Аренсберга, австрийского военного агента, по-нынешнему – военного атташе, работника дипломатического. Скандал сильнейший! Например, убийство посла могло привести к войне. После убийства нашего посла Грибоедова в Персии шах вынужден был отдариться крупным бриллиантом, попавшим затем в хранилище Оружейной палаты, и принести извинения.

Как только Путилина известили об убийстве, он, прихватив с собой Павла и еще одного сыщика, выехал на пролетке на Миллионную улицу. На этой улице жили фабриканты, крупные чиновники, дипломаты. Дом, где проживал убитый, располагался рядом с Зимним дворцом. В квартиру убитого вели два входа, парадный с Миллионной улицы и черный, для прислуги, с тыльной стороны дома. С черного хода доставлялись дрова для печи, продукты. Князь имел шесть слуг, из них лишь один кухонный мужик проживал в огромной квартире постоянно, другие слуги на ночь уходили в свои жилища. Князь был холост в свои шестьдесят лет, любил проводить время по клубам и влиятельным знакомым, где перебрасывался в картишки. Он имел свой ключ от двери парадного подъезда, отпирал сам.

По приезде Путилин и его офицеры были немало удивлены большим скоплением народа. Кроме слуг, которых требовалось допросить, были еще лица высокопоставленные – принц Петр Георгиевич Ольденбургский, министр юстиции Пален, шеф жандармов граф П. А. Шувалов, австрийский посол граф Хотек, градоначальник Ф. Ф. Трепов. Как сказал Трепов, сам государь повелел регулярно докладывать о ходе расследования. Павел, как увидел массу народа в квартире убитого, охнул. Да они затопчут все следы! На месте происшествия никого не должно быть. Но попробуй сказать министру юстиции, что он тут лишний и даже вредит. По тому, каким бесстрастным стало лицо Ивана Дмитриевича, Павел понял, что он думает о том же. Начальство потолкалось, дали кучу наставлений, абсолютно бестолковых.

Один Шувалов, шеф жандармов, ситуацию оценил, подхватил австрийского посла под локоток и увел. Наконец-то покои освободились, сыщики приступили к осмотру тела. В комнате беспорядок, видимо, убийцы что-то искали, вещи разбросаны. Для начала начали допрос камердинера.

– А скажи, любезный, что могло пропасть у князя ценного?

– Дозвольте ящики осмотреть?

– Обязательно, как без этого.

Камердинер действовал быстро, четко и вскоре доложил:

– У князя были французские золотые монеты, двадцать штук, золотые часы-луковицы, два ордена иноземных, серебряная мыльница, три револьвера, а еще… шляпы-цилиндра нет. Он вот здесь обычно лежал.

Камердинер показал на край письменного стола.

– А это что? – Путилин указал на крепкого дерева сундук, окованный железными полосами и прикованный железными цепями к полу.

Такой сундук больше на сейф похож. Путилин подошел, подергал крышку сундука. Не поддается.

– Хранилище для дипломатических бумаг, – ответил камердинер. – Князь там и свои личные вещи хранил и служебные.

– Откуда знаешь?

– Я у князя несколько лет служу, иногда он при мне открывал, удалось увидеть.

Путилин беседовал с камердинером долго, выяснил привычки князя, круг его знакомых. Впрочем, расследование это не продвинуло ни на шаг. Среди приятелей и знакомых либо иностранные дипломаты, либо русские дворяне. Вряд ли они пойдут на убийство ради нескольких золотых монет. При допросе других слуг выяснилась интересная подробность, только вчера днем приходил Гурий Шишков, уволившийся три месяца назад. Якобы князь не все жалованье ему отдал. Князя он не дождался и ушел. Путилин тут же послал офицера в адресный стол полиции, узнать адрес бывшего слуги князя. Однако он там не числился. Через стукачей удалось узнать адрес его жены, проехали на пролетке. Оказалось – муж вернулся из тюрьмы, где отбывал двухмесячный арест за драку, но где он, она не знает.

Тюрьма никого лучше не делает, не исправляет, а только удаляет из общества на время, а то и навсегда человека, преступившего закон. Побывавшим в тюрьме Путилин не верил. Соблазн украсть, обогатиться, не затрачивая труда, всегда велик. И устоять могут только люди, крепкие духом, для которых честь и порядочность не пустой звук. Путилин через нижних чинов оповестил всех информаторов – искать Шишкова, причем срочно. Сам же переоделся, как и другие офицеры, отправился по злачным местам.

В трактир «Избушка» попал Павел. Его задачей было посидеть, послушать и, если ничего интересного для расследования не будет, посетить еще два трактира по соседству – «Калач» и «Три великана». В первом же повезло. За стойкой разговаривали два трактирщика. Один говорил второму, что утром был Гребень, за выпивку хотел рассчитаться золотой монетой не российского производства. Трактирщику она показалась мала по весу, да и вид незнакомый, брать такую монету он отказался. Тогда Гребень рассчитался ассигнацией. Павел, как услышал про монету, сразу вспомнил слова камердинера о французских золотых монетах. Подойдя к трактирщику, назвался шепотом, дабы не все слышали, что он из Сыскной полиции, попросил уединенного разговора. Уже в подсобке удалось выяснить, что Гребень это Гребенников, завсегдатай трактира, бывает здесь часто, но золотом никогда не расплачивался. И даже адрес трактирщик назвал.

– На Знаменской улице, третий дом с угла, доходный дом купчихи Пантелеевой, там он проживает.

Такого момента упустить нельзя. Павел сразу покинул трактир. На улице подошел к городовому, представился. Пошли вместе, у дома городовой взял в помощь дворника. В ситуации, когда требовался понятой или физическая сила, дворников привлекали часто. Они и жильцов знали хорошо и чем каждый дышит. Взяли Гребня спокойно, пьяненький отсыпался. Разбудили, связали руки. Павел обыск учинил и не зря. И монеты французской чеканки нашел, и часы золотые, которые Гребень еще продать перекупщикам не успел. С Гребнем и изъятыми ценностями на грузовом извозчике, на подводе ломовой, к Сыскной полиции. А там уже Путилин допрашивает Шишкова, информаторы его сдали с потрохами.

Путилин результатами поисков и задержаний доволен, папиросу курит, да еще и Шишкова угостил. Задержанный рассказал, что, будучи обиженным на князя, решил его обворовать. Об убийстве не помышляли. Зная распорядок, днем вошли в открытую парадную, поднялись на второй этаж, квартира на котором пустовала. Через окно видели, как уехал князь. Парадную дверь он всегда замыкал своим ключом, а дверь в квартиру оставлял не запертой. Шишков с приятелем Гребенниковым спустились в квартиру князя, успели обшарить все места хранения, выгребли все ценное – часы, монеты, мыльницу. Сильно заинтересовал их окованный железом сундук. Что только ни делали, а открыть крышку не смогли. Решили подождать князя, а как уснет тот, вытащить из карманов одежды ключи и открыть злосчастный сундук. Полагали – там сокровища несметные, ради которых стоит рискнуть. Прятались за шторами. Князь приехал за полночь, слегка пьяный. Раздевшись, улегся в кровать и быстро уснул. Шишков вышел из-за шторы, нашел в карманах две связки ключей. В темноте, опасаясь зажечь свечу, приятели принялись подбирать ключи к замку сундука. Ни один не подходил, видимо, князь хранил ключ отдельно. Добыча показалась маленькой, начали обшаривать карманы одежды князя да шумнули неосторожно.

Проснулся князь, спросил:

– Кто здесь?

Чтобы князь не поднял тревогу, на него накинулись разом, принялись душить. И удушили насмерть. Ночи в Петербурге короткие, начало светать. Приятели выждали, пока на улице никого видно не будет, открыли дверь парадной ключом князя и ушли. Перед уходом Гребенников надел себе на голову цилиндр князя. При этом выглядел нелепо, в поношенной одежде ремесленника и шикарном цилиндре обращал на себя внимание.

Путилин доложил Трепову и Шувалову о задержании убийц. Оба тут же приехали в Сыскную полицию, желая самим удостовериться. Сами лично допросили преступников, остались довольны. На глаза начальству Павел попался. Путилин показал на него.

– Гребенников его стараниями арестован.

– Хм, молод, а способен, значит, – хмыкнул Шувалов. И внимательно Павла осмотрел.

Начальство уехало в Зимний дворец, доложить императору. Успех несомненный. К исходу вторых суток преступники задержаны, дело чисто уголовное и политикой не пахнет и близко, как опасались в руководстве. Уголовники в любой стране есть, это понятно. Но в России в последнее время появились разные группы, якобы радеющие за народ, убивали чиновников, жандармов, мутили народ. Царь и двор опасались, что убийство военного агента – дело рук доморощенных революционеров. Тогда могут быть проблемы, особенно если какой-нибудь кружок выдвинет политические требования. А сейчас ситуация благополучно разрешилась.

Уже через пару часов к Сыскному отделу подкатила карета, из нее выбрался сам посол, побеседовать с преступниками с глазу на глаз. Не заставили ли полицейские взять на себя чужую вину, уж больно быстро злодеяние раскрыто! Посол долго беседовал с каждым из убийц и разговором остался доволен. Ему придется сообщать своему правителю об убийстве, о скором раскрытии его, и каждый факт в письме должен быть тщательно проверен. Если бы расследование затянулось, это в неблагоприятном свете выставило Российскую империю перед европейскими государствами. На тот момент Австро-Венгрия была страной большой по европейским меркам, влиятельной, сильной в военном отношении.

Через несколько дней Путилин, как начальник Сыскного отдела, был приглашен к Трепову, а потом и к государю. Через несколько дней все активные участники поиска преступников были награждены денежной премией. Павлу досталось сто рублей. С отмеченными сотрудниками сходили в ресторан «Медведь» на Невском, посидели. А в ближайший свободный день Павел сходил в Охотный ряд, своего рода универмаг, торговый центр на Невском. Там в первую очередь появлялись европейские обновки. Приоделся в цивильное – костюм-тройка, рубашка, лакированные штиблеты и шляпа-котелок.

Но все приобретения – мелочь. Хотелось своего жилья, а не съемного, но дорого, не накопил еще даже на квартиру, не говоря уже о скромном доме. В своем жилье можно купить мебель по вкусу, обустроить. Хотя большую часть времени Павел проводил на службе, на съемную квартиру являлся только спать, да еще выходные проводил, когда удавались. Служба в полиции не «от и до», часто сверхурочная, когда и сутки на ногах и двое без отдыха, и часто без еды, если только на ходу успеешь купить пирожок у уличного торговца. Но постепенно привык, пообтерся, знал все злачные места города, куда лучше ночью в одиночку не заходить, где обитает отребье, где могут убить за три копейки, чтобы на них похмелиться. Здесь обитали воры, насильники, грабители и убийцы, проститутки и скупщики краденого. Почти все обитатели дна не имели документов и могли себя называть под разными фамилиями. Попробуй, найди Малахова, когда он уже Филипповым называется.

Павлу был памятен один момент. Привели задержанного, подозреваемого в грабеже. Он утверждал, что крестьянин и только два дня как приехал в столицу. Но Путилин попросил его снять рубаху. А вся спина исполосована старыми рубцами. Оказалось – беглый солдат, которого приговорили к битью шпицрутенами, пропустив через строй. Как побои зажили, солдат снова бежал, украв полковую кассу. Снова был пойман, осужден к ссылке в арестантские роты в Динабург, оттуда тоже бежал. А сейчас влип, поскольку на Путилина нарвался. Павел потом спросил, почему сыщик заподозрил ложь?

– А ты руки его видел? Где мозоли от тяжкого сельского труда? Подозрение возникло, что лжет!

Павел смотрел, как работает над раскрытием преступлений Иван Дмитриевич, учился наблюдательности, анализу, умению делать выводы. Для всего опыт нужен, а это приходит с годами работы и обязательно под началом толкового учителя. Конечно, теоретическая база была, все же юридический институт закончил. Но не всякий начальник свой опыт щедро передавать будет, ибо подчиненный может оказаться способным и учителя обойдет в профессионализме. А не всем это понравится. Иной учитель выглядит на голову выше всех, но только потому, что подчиненные не растут. Путилин как учитель был превосходен. Показывал, разъяснял, почему сделал так, а не иначе. И если была совершена ошибка, то подсказывал пути исправления ее.

Однажды летним вечером Павел прогуливался. Завел себе привычку каждый вечер совершать моцион – вдоль Екатерининского канала до набережной Мойки, потом до Невского и на квартиру. Получалось восемь кварталов, причем немалых. Прогулка давала нагрузку мышцам и очищала голову. Центр почти, народ по вечерам променад совершает, все принаряжены, раскланиваются со знакомыми. Тускло горят масляные или газовые фонари. Дворники у домов на вверенном участке стоят, наблюдают. Случись непорядок – в свисток дуют, сигнал городовому подают. Оттого шпана и гопота в центр обычно не суются, знают – повяжут сразу при нарушении порядка. Однако все равно происшествия бывали. Слишком лакомый кусок для разбойников или грабителей. Угрожая ножом или кастетом, забрал бумажник у господина и ходу! Ибо если догонят, могут побить, и сильно. В Петербурге осенью и зимой погода скверная – с Финского залива промозглый ветер, влажность большая, как во всех приморских городах, скользко, хотя дворники и снег счищают и посыпают тротуары мелкой золой из печей или песком.

Зато летом благодать. Темнеет поздно, ближе к полуночи, светает рано. Да и сама ночь серая и короткая. Нет жары, но комары донимают. Когда легкий ветерок, комаров сносит, тогда совсем хорошо.

Только подошел к углу набережных водных путей, как крики услышал, шум потасовки. На мостовой легкий возок стоит, люди мелькают. Благостное настроение сразу пропало. Павел помчался вперед, на ходу достал из кобуры под пиджаком револьвер.

– Стоять! Полиция!

От возка в стороны сразу рванули два мужика.

– Стоять! Стрелять буду!

И выстрелил вверх. Беглецов это только подстегнуло. По булыжной мостовой в сторону Малой Конюшенной мчатся. Еще можно выстрелить, но неизвестно, как велика их вина? А то можно и самому за самоуправство под суд попасть или быть уволенным. Павел вскочил на подножку возка. От него в испуге отшатнулся извозчик. Да и любой бы испугался. В руке револьвер, волосы взъерошены, глаза горят.

– Я из полиции. Что случилось?

С сиденья возка голос. Павел даже не понял сперва – женский или мужской? Оказалось – подросток лет четырнадцати. От испуга заикается.

– На… нас… напали, сударь! У меня и денег-то нет.

– Верно, верно, испугали только мальчонку, – поддакнул извозчик.

– Ничего не забрали? Сам цел? – спросил Павел.

– Цел.

Грабители в сумерках думали, что в возке важный господин или знатная госпожа, есть чего отобрать – сумочку с деньгами, кольца-перстни – цепочку золотую или бумажник с ассигнациями. Да обломилось. А если убытка нет, то и преследовать бесполезно. Ну, задержит Павел неудачников, а что предъявить? Какую вину? Стало быть, и суда не будет, придется с извинениями отпустить. Не факт, что эта же парочка никого сегодня не ограбит, но пока предъявить им нечего. Павел решил сопроводить возок, все-таки подросток напуган.

– Далеко ли до дома, юноша?

– На Итальянской.

– Трогай, – приказал кучеру Павел.

Зацокали подковы по булыжнику. Павел уселся на сиденье рядом с подростком, убрал револьвер в кобуру, пригладил ладонями волосы.

– Что же мы так поздно? – поинтересовался Павел.

– Так я же не один, с Мефодием, – показал на кучера подросток.

– Наверное, лучше будет, если будете возвращаться домой пораньше, – заметил Павел.

– Непременно так буду делать впредь, сударь. А вы и вправду из полиции?

– Что, не похож? Я из Сыскного отдела.

– Это где Путилин? – воскликнул подросток.

– Именно так. Наслышан о нем?

– Дядя сказывал.

Ехать недалеко, кучер остановился у ворот особняка. Улица для состоятельных господ. Павел соскочил с возка.

– Удачи вам, юноша.

– Подождите, сударь! А как ваша фамилия?

– Зачем она вам? Прощайте.

Павел направился домой. Настроение хорошее, что-то полезное сделал, день не зря прошел.

Утром о юноше не вспомнил, службу начал с журнала приключений. Было ограбление ночью, в ноль тридцать, на Большой Конюшенной. В ту сторону побежали неудачливые грабители. Все же удалось кого-то ограбить мерзавцам. Приметы прочитал – двое и одежда совпадает. Теперь все чины полиции искать будут.

А к полудню к отделению подкатил возок. Павел с офицерами как раз у Путилина в кабинете собрались. Дверь распахнулась, за ней дежурный полицейский в струнку тянется. А в кабинет заходит шеф жандармов граф Шувалов и с ним вчерашний юноша. И юноша сразу воскликнул:

– Вот же он! – И рукой на Павла указывает.

Павел увидел, как всегда невозмутимый Иван Дмитриевич брови вскинул. Предположил, наверное, что промашку Павел допустил. Шувалов сначала к Путилину подошел.

– Рад за ваш отдел, Иван Дмитриевич. Вчера на племянника моего два грабителя напали, так сыщик ваш отбил! Дозвольте обнять и поблагодарить!

Шувалов шагнул к Павлу, взял его обеими руками за плечи, притянул, прижал. И прошептал в ухо:

– Зайди вечером, адрес ты знаешь, разговор есть.

И уже для всех:

– Не буду мешать! Честь имею!

После ухода графа Путилин спросил Павла:

– Ты чего же молчал?

– А что я должен был делать? Грудь колесом и героя изображать? Обычный поступок полицейского чина.

Путилин хмыкнул. В самом деле, мужчину красят дела, а не слова. До вечера ничего значительного не произошло. Павел и Путилин встретились уже у дверей, после окончания службы.

– Иван Дмитриевич, позвольте не служебный вопрос?

– Ради бога!

– В какое время можно визиты наносить?

– Если приглашены, то к вечернему чаю, это восемь вечера.

– Благодарю.

– К Петру Андреевичу приглашен? – догадался Путилин.

– Точно так-с!

– Язык там не распускай, – посоветовал Путилин. – Вроде одно дело делаем, но у нас сыск уголовный, а у жандармов политический. Граф – человек обходительный, но поговорку помни – мягко стелет, да жестко спать.

Всю дорогу до своей съемной квартиры Павел думал над словами начальника. Что он имел в виду, говоря про язык? Никаких секретных операций сыск не проводит, и сболтнуть лишнего просто невозможно. На квартире поужинал, почти всухомятку, кусок копченой колбасы с ржаным хлебом и стакан чая с ситным. Неудобно голодным в гости, все же граф и генерал-майор, шеф жандармов, чиновник высокого ранга. Дистанция между ними велика. И приглашает его граф только из приличия, в знак благодарности за племянника.

Вышел загодя, почти за час, хотя быстрым шагом идти четверть часа. Своего выезда – экипажа и лошадей – не было. Если торопиться – вспотеешь, потому и вышел с запасом времени. Без пяти восемь постучал в дверь. Слуге назвал свою фамилию, и тот впустил. В домах высокопоставленных чиновников дворянского происхождения Павел никогда не был, из интереса глазел по сторонам. Дом в два этажа, чувствовался достаток. Огромные сени, как называлась тогда прихожая, на второй этаж лестница с мраморными ступенями, рядом скульптура стоит. Сени достаточно освещены многочисленными свечами. Слуга в ливрее проводил Павла в столовую. Огромный стол, персон на двадцать, а сидят двое – сам Шувалов и его супруга, урожденная графиня Елена Ивановна Орлова-Дашкова, бывшая вдова, вышедшая замуж за Шувалова. Насколько знал Павел, у пары имелся маленький, трехлетний наследник. Павел поклонился, Шувалов махнул рукой.

– Присаживайтесь, сударь. Разделите с нами трапезу.

Слуга тут же поставил чайные приборы. На столе сушки, колотый сахар в сахарнице, конфеты, сухофрукты в сахарной глазури. Павел выпил чашечку превосходного чая, похоже – английского. В тишине попили, супруга встала и откланялась. Граф поднялся.

– Пройдем в кабинет.

Кабинет на втором этаже, большой, сразу видно, рабочий. На столе, покрытом зеленым сукном, документы, бумаги. В книжных шкафах вдоль стены – законы, уложения, какие-то папки.

– Садитесь, Павел Иванович, курите.

– Я не курю.

– А я балуюсь.

Граф закурил папиросу, откинулся на спинку кресла.

– Вам нравится ваша служба?

– Несомненно, иначе бы ушел. И начальник у меня отличный.

– Вижу – не для проформы говорите, уважаете.

– Сыщик он от Бога и учитель хороший.

– Не надоело с отбросами общества общаться? Грабители, убийцы, сутенеры, воры, насильники. Тьфу! Виселица по ним по всем плачет.

– Мы своей службой общество чище делаем. Арестуем убийцу и под суд.

– А он отсидит на каторге двенадцать лет и вернется. А пока его в городе нет, из деревни другие придут ему на замену. Чем не вечный двигатель?

– Перпетуум-мобиле? Так без полиции совсем плохо будет! Народ должен видеть, что государство в лице полиции его защищает, иначе вовсе тоска! Еще со времен древнего Рима государство должно учить, лечить и защищать своих граждан.

– Вы умны для прапорщика. Не хотите перейти к нам?

– Вы имеете в виду жандармерию?

– Даже посерьезнее— в Третье отделение. Для империи наша служба важнее.

Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии – фактически политическая полиция. Каждое государство такую имело, а называться она могла по-разному. Применительно для России – охранное отделение, либо ОГПУ или НКВД, функции-то те же, только служат другой политической системе. Первым начальником, создателем III отделения был граф А. Х. Бенкендорф. Силовую поддержку отделению оказывал отдельный корпус жандармов. Униформу они имели голубого цвета, и это о них А. С. Пушкин писал: «И вы, мундиры голубые, и вы, покорный им народ». Третье отделение делилось на экспедиции. Первая – следила за неблагонадежными, наблюдала за недовольными, организовывала политический сыск, проводила репрессивные меры.

Вторая экспедиция занималась раскольниками, фальшивомонетчиками, сектантами, а также обеспечивала работу тюрем для политических – Алексеевского равелина, Петропавловской крепости, Шлиссельбургской крепости, Спасо-Евфимиевого монастыря.

Третья экспедиция присматривала за иностранными подданными в империи, фактически выполняя функции контрразведки.

Четвертая экспедиция занималась надзором за печатью, цензурой, борьбой с контрабандой, а также личным составом жандармерии.

И последняя по счету, пятая экспедиция, занималась театральной цензурой, цензурой переводов с других языков, театральными афишами, контролем над типографиями.

Очень похожую структуру скопировали в КГБ. И не зря, очень эффективной оказалась. Но так же как и КГБ, Третье отделение боялись и не любили, хотя необходимость данной структуры понимали как в руководстве, так среди людей разумных.

Павел молчал, обдумывая неожиданное предложение. С Путилиным он уже сработался, они хорошо понимали друг друга, и Павел много перенял полезного от сыщика, особенно в практическом плане. Но граф прав. С маргиналами и отбросами общества работать в моральном плане нелегко. Хочется этого гада, хладнокровно убившего двоих малолетних детей, пристрелить или повесить. А вынужден с каменным лицом продолжать допрос, выуживая все новые подробности и улики, свидетелей. Да и большая часть преступников – люди необразованные, у которых всех интересов – украсть или ограбить, деньги промотать в трактире, нажраться от пуза, да еще, чтобы денег хватило на продажную женщину. Никаких интересов в жизни, настоящие животные. Но те хоть себе подобных не убивают, а только пропитания для. Главное отличие преступника от нормального человека в отсутствии жалости, совести. Нет у них таких чувств. Отобрать последнюю монету у нищего старика, либо задушить без угрызений совести молодую женщину – служанку, чтобы украсть серебряный подсвечник и пропить. И никакая тюрьма или каторга его не исправит.

Надолго задумался Павел. Его раздумья прервал граф:

– Вот что, время уже позднее. Предлагаю вам, сударь, все обдумать, взвесить, может быть и посоветоваться. Только помните, что вы, задерживая преступника, отдавая его под суд, спасаете общество от одного негодяя. А у нас спасаете весь строй, государя. Надеюсь, вы наслышаны о покушениях на императора?

– А как же!