Издалека Бояндин Константин
— Приходило, — и Норруан, перевернув несколько страниц назад, указал Морни на строку текста.
Где было сказано, что Норруан всегда будет знать, где Книга находится и всегда сможет воспользоваться ей.
— Кроме того, — добавил Норруан самодовольно, глядя на ошарашенную ворону, — я опустил её в Реку. Ненадолго, на пару часов. Так что теперь повредить её будет очень непросто.
— Ты привязал себя к ней… вполне возможно, навсегда, — тихо произнесла Морни. — Ты осознавал, что делаешь?
— Вполне, — усмехнулся Владыка. — Просто мне надоело ощущать себя ненастоящим, Морни. Если это — выход из создавшегося положения, то я готов примириться со всеми неприятностями, которые это может означать.
Хотя, если говорить начистоту, Норруан не был настолько уверен в себе. Книга нисколько не возражала, когда он дописал в ней эти строки — связывавшие его и её. И в этот момент, едва только чернила высохли и чуть посерели, становясь неуничтожимой надписью, Норруан вспомнил, как легко и быстро со страниц Книги пропал весь прежний текст. Тогда, когда он открыл её впервые.
В последний ли раз она меняет своё содержимое?
Ни из чего не следовало, что в последний. Посему его действительно время от времени посещали тревожные мысли о том, что может теперь случиться с ним.
Хотя беспокоиться уже поздно.
Остаток дня они с вороной провели, читая рукописи из обширной библиотеки Моррон. Во многих из них повествовалось о мирах, совершенно неведомых жителям Зивира. Морни они приводили в восхищение… а Норруан смутно ощущал, что Зивир — не первый, и даже не второй из миров, где ему довелось побывать.
Унэн замер на середине фразы; ему показалось, что он слышит два смеющихся голоса — один человеческий, а другой — не совсем. Голоса долетели из ниоткуда и поразили его настолько, что он споткнулся и замолчал.
И тут же вспомнил лабиринт, свой разговор с Шассимом. Точно так же тогда он услышал или увидел нечто, проникшее за допустимые пределы. Точно так же замолчал, в попытке понять, что происходит. Повторяется, подумал монах и прижал ладонь к мгновенно вспотевшему лбу. Сунь Унэн, известный странник, нарушитель спокойствия и пьяница, нашёл–таки способ сойти с ума.
— Что–то услышали? — голос Таменхи доносился со всех сторон. Монах напряг волю и сбросил с себя страх, что на долю секунды сковал его по рукам и ногам. Ощущение было премерзкое.
— Судя по тому, что мне показалось, — выдавил Унэн, тревожно оглядываясь, — я теряю рассудок.
Травник рассмеялся.
— Полно шутить, уважаемый, — он подошёл к недавнему пациенту и, осторожно раскрыв пальцами веки его правого глаза, некоторое время всматривался. — Всё в полном порядке. Насколько я могу судить. А мне доводилось лечить душевнобольных, знаете ли.
Унэн почувствовал себя совсем хорошо.
— Что–то на меня нашло, — признался он и ещё раз оглянулся. Комната как комната. Никакие привидения не скалятся из тёмных углов, всё лежит на своих местах и ведёт себя, как полагается. — Я догадываюсь, что может это вызывать, но…
Он махнул рукой.
— Кстати, — прервал карлик затянувшееся молчание. — Что это была за история — я имею в виду слово, которое ничего не означало?
Пожав плечами, Унэн написал слово на листе бумаги и показал.
— Что будет, если перевести его при помощи заклинания?
— Ничего страшного, — монах провёл над листом ладонью, и буквы моментально испарились.
— Здорово! — глаза травника горели, словно у ребёнка, который наконец–то увидел вожделенную игрушку. — Представляю, какой поднимется шум. Да, Айзала права — у вас очень насыщенная жизнь!
Унэн не слушал его, поглощённый идеей, смутно пробивавшей себе дорогу. Он поднялся и прошёл мимо травника к противоположной стене: там находилась подробная карта Парка Времени — с чёткими указаниями, какой экспонат где находится.
— Вот это, — указал Унэн пальцем. — Плита Тан… Тан…
— Тангхро, — подсказал карлик, встав рядом. — А ведь это идея! Считается, что Плита в состоянии перевести какую угодно надпись — даже с мёртвых языков. Хотите попробовать?
— А что, можно?
— То, что могло бы быть опасным, не находится на открытом воздухе.
— Убедительно, — кивнул монах и выпил несколько капель, остававшихся в бутылочке.
— Вот он, — указал Норруан пальцем. Говорил он отчего–то шёпотом — словно громко произнесённые слова могли разрушить видение. Замок, действительно, производил впечатление. Долгие часы, которые они с Морни потратили, пересекая отвратительные болота, были щедро возмещены. Пока армия Иглы сражалась с целой ордой ужасных на вид, но совершенно безобидных фантомов в полусотне миль отсюда, здесь царили мир и тишина. Долина простиралась во все стороны и Норруан начал постепенно понимать, что происходит.
Вернее, начал видеть то, что никогда не пытался увидеть раньше. Что пришло в голову Науэра (о чём Владыка пока что не знал). И чего не могло существовать, с точки зрения Мондерела и его товарищей.
— Что ты знаешь об этом замке? — спросила его ворона. Сидеть на плече у Норруана было не особенно удобно, зато заведомо безопасно. Трудно было представить, что сказал бы Правитель, узнай он о том, что его злейший враг спокойно пересёк всё огромное пространство, разделяющее самый западный пост Зивира и Моррон — оставшись незамеченным!
Незамеченным никем, включая магов Иглы. Которые сейчас слишком заняты, чтобы думать о подобном. Им ведь до сих пор кажется, что на их земле Норруан бессилен.
— Но они заблуждаются, — произнесла ворона, словно прочитав мысли человека. — Они видят здесь болота, потому что привыкли их видеть.
— Так ты тоже поняла? — Норруан усмехнулся. — Похоже, что мы втроём, включая Гостя — единственные жители Зивира, которые видят мир таким, каков он на самом деле.
— Что будешь делать? — спросила Морни. — Отправишься в замок?
— Разумеется, — и Норруан щёлкнул пальцами, превращая сапоги в семимильные. — Туда и обратно. Сейчас, конечно, все маги всполошатся… но что они нам? Мондерел не позволит им уйти, оставив Иглу без охраны.
И сделал шаг. Ветер ударил в лицо, едва не сбросив ворону прочь, и та отчаянно вцепилась когтями в плечо спутника. Норруан не обратил на это никакого внимания. Замок вырос перед ними — сложенный из белого камня, ухоженный, знать ничего не знающий о призрачной войне, которая опустошала Зивир.
Норруан похлопал по голенищам сапог, превращая их в обычные, и приоткрыл дверцу в правой створке главных ворот. Она оказалась незапертой.
Науэр с изумлением смотрел на странную войну, бушующую вокруг Иглы. Прямо из воздуха на войско Правителя обрушивались невероятные чудовища — высотой с дом, со множеством крыльев, рук и голов, вооружённых оружием, от одного вида которого делалось дурно.
Чудовища оказались довольно слабыми: даже часть магов, успевших прибыть к Игле, прекрасно справлялись с обороной. Но равновесия было мало: всё новые и новые страшилища возникали из ничего и долго так продолжаться не могло. Если они привыкли отражать подобное, подумал Гость, размышляя, не стоит ли и ему вступить в бой, то я о них был незаслуженно низкого мнения.
— Оставайтесь в крепости, — сурово обратился к нему ближайший стражник, едва только Гость попытался выйти наружу — туда, где всё содрогалось от рассекавших воздух молний и полотен пламени. — Приказ Правителя. Не имею права вас выпускать.
Науэр мысленно сплюнул в сердцах и покорно вернулся в Иглу. Он смотрел на битву — точнее, на оборону — и едва не упустил тот момент, когда один из амулетов, которые на него нацепили, издал приятный музыкальный звук и замерцал.
Норруан рядом!
Мерцание, впрочем, ослабевало. Мурашки пробежали по коже Гостя. Что это — Владыка Моррон решил ударить первым, не дожидаясь, пока Гость отправится в поход? Науэр положил амулет на ладонь. Сейчас он являлся чем–то наподобие компаса: зыбкая красноватая стрела на его поверхности указывала в сторону, где находился Норруан.
Гость проследил взглядом за стрелой и оторопел.
В точности то место, куда он смог добраться недавно — там, где увидел белый замок.
Вихри мыслей пронеслись у него в голове.
«Но Владыка в состоянии постичь наши мысли, хотя ваши ему недоступны…»
«Никогда не было ничего, кроме болот…»
«Сможет ли он прорваться к Игле?..»
Науэр очнулся. Подбежал к другому окну, выглянул. Точно! Все призрачные чудовища появлялись со стороны, противоположной той, где находился — если верить амулету — Норруан. Значит…
Он лихорадочно искал объяснение происходящему.
— Там, внизу! — крикнул он, зная, что в грохоте и вспышках битвы никто не обратит внимания на его голос. — Это просто отвлечение! Норруан обманул нас!
Едва он вымолвил последние слова, как все до одного чудовища исчезли.
И не появлялись уже под выжженным молниями небом Зивира.
«Убитые» чудищами бойцы пробуждались от забытья, и в изумлении осматривали друг друга, не находя ран, что недавно казались смертельными.
А Науэр сел у окна и закрыл лицо ладонями. Он не сможет объяснить Мондерелу, что всё это может означать; он не сможет его ни в чём убедить.
Потому что сам Гость будет полностью уверен в правоте слов Правителя, когда окажется рядом с ним. Ощущение собственного бессилия было почти невыносимым. Завтра же отправляюсь, подумал Науэр холодно. Хватит. И будь, что будет.
Норруан вздрогнул, не успев прикоснуться к ручке двери, открывавшей вход в очередную залу.
Замок был совершенно безлюден, но в превосходном состоянии.
Фонтаны били внутри крепостных стен — каждый из них находился посередине крохотных квадратных полян, стенами которым служил тщательно подстриженный колючий кустарник. Безмятежно пели птицы, ведать не ведая о надвигающихся катастрофах и вселенских бедах. Норруан несколько раз замечал разноцветных певцов, почти невидимых среди густой листвы; стоило подойти поближе, как птахи торопливо отступали: крохотные разноцветные огоньки. Морни равнодушно смотрела на всё это; её поражала строгая геометрическая красота, открывшаяся взору, а не природа.
Владыку же восхитила именно жизнь, что текла здесь своим чередом. Возникшая из ничего — взамен положенного зловонного болота. Но ни деревья, ни животные, ни птицы и не подозревали, что существуют так недолго.
Знают ли они об этом? — мелькнула в голове нелепая мысль.
…Вход в главное строение замка был открыт; каменный пол подметён; штандарты и начищенное до блеска оружие украшают стену по левую руку от входа. Никогда Норруан не слыхал о подобных флагах — переплетённые алые и золотистые полосы на знамёнах; щит с изображением розы, с лепестками всех семи цветов радуги; тяжёлый боевой обоюдоострый топор с рукоятью, инкрустированной сотнями драгоценных камней. И много иных, совершенно неожиданных предметов.
— Мне кажется, что я сплю, — произнесла ворона. Перья на её голове топорщились — видно, ей действительно было не по себе.
— Мне тоже, — Норруан вдыхал свежий, пахнущий весенней листвой воздух и никак не мог понять, возможно ли было бесконечное количество лет дышать солью мёртвого океана и не сойти при этом с ума?
Перед дверями, массивные створки которых украшал барельеф с изображением воина, на боевой колеснице несущегося вперёд, Норруан остановился.
— Мне кажется, что за этой дверью мы получим ответы на некоторые вопросы, — произнёс он и прислушался. Прислушалась и Морни. Действительно — из–за дверей доносились приглушённые звуки, несомненно, музыкального инструмента. Похожего на арфу. Впрочем, не имело значения, рука ли или порывы ветра извлекают из натянутых струн подобные звуки — по ту сторону дверей обязательно должно быть что–то, объясняющее существование замка.
Это казалось само собой разумеющимся.
Но, едва Норруан прикоснулся к позолоченной ручке, как мелодия оборвалась, и взамен послышался отвратительный глухой скрип — так, должно быть, скрипит виселица, когда порывы ветра раскачивают повешенного.
Норруан побледнел.
Он хотел было что–то спросить у вороны, но та громко каркнула и забила крыльями, чтобы не упасть. Поток тёплого воздуха обрушился на них со спины, и Норруан едва успел выставить перед собой руки, чтобы не удариться лицом о камень.
Отпрянув от двери, он ужаснулся. На ней остались окровавленные отпечатки ладоней. Кровь медленно стекала по камню, превращаясь из тёмно–красной в чёрную.
Владыка поднёс ладони к лицу — совершенно невредимы.
Гора увядших листьев влетела в комнату; взамен недавней свежести в воздухе повис аромат осени — предвестник скорого распада. Что–то ужасное происходило с замком. Происходило прямо сейчас.
Норруан вновь повернулся к двери, твёрдо намеренный открыть её, что бы ни было по ту сторону. И вновь оторопел. Кровь, неровными дорожками стекшая по барельефу, приняла очертания ужасного лица — искажённого гримасой страха, боли, отчаяния; с глазами, вылезающими из орбит.
Где–то над замком послышался раскат грома.
— …уходить! — кричала ворона прямо в ухо. Норруан вздрогнул, словно очнувшись от тяжёлого сна. Пятно было на месте. Вокруг было по колено сухих коричневых листьев. Плесенью и пеплом пахло вокруг. — Надо уходить!
Сюда, — позвали его справа. Человек резко обернулся. Голос не принадлежал живому существу. Так могла бы заговорить гора, жалуясь на рудокопов, терзающих её чрево.
Иди сюда, — послышалось вновь. Норруан дорого бы дал за то, чтобы никогда больше не слышать этого голоса.
Торопись, — упало откуда–то сверху, и глянцево–чёрный овал возник впереди; голубые искорки пробегали по его кромке.
Норруан шагнул в овал. Вовремя: пол под его ногами уже расступался и коричнево–чёрная жижа, источавшая густой тошнотворный туман, быстро поднималась из трещин.
…У себя в Моррон Норруан долго, бормоча проклятия, оттирал перепачканные в грязи сапоги; в конце концов, плюнув, уничтожил их и сотворил новые. Но ощущение осквернённости осталось.
— Одного я не пойму, — заметил он позже, записав произошедшее с ними в дневник (было искушение записать всё это в Книгу, но Владыка устоял). — Чем им так понравились эти болота? Почему они так упорно думают только о них?
— Может быть, Гость знает ответ? Раз уж ты собрался с ним поговорить?
Норруан пожал плечами и велел возникшему из ниоткуда слуге растопить камин пожарче. Ему было холодно.
— Какая странная, — вырвалось у Унэна, едва он заметил Плиту. Вблизи она более походила на надгробье (за которое он её и принимал), чем на что бы то ни было ещё. Как и прочие экспонаты Парка, Плита выглядела невероятно древней — сохранившись с тех времён, когда драконов в небе было больше, чем людей на земле, а демоны, исполненные дикой силы, властвовали надо всеми стихиями. Трудно было представить, что кто–то мог высечь Плиту. Вероятнее всего, она появилась на Ралионе именно такой — вывалившись из кармана проходившего мимо рассеянного божества.
— Да, пожалуй, — согласился Таменхи. Ночь была в разгаре. Хотя обе луны светили лишь вполсилы, освещения было достаточно, чтобы передвигаться среди редких деревьев Парка. Карлик всё же захватил с собой фонарь. Использовать современную магию, пояснил он, вблизи экспонатов не рекомендуется. Унэн, впрочем, и не намеревался этого делать.
— И как с ней обращаются? — спросил монах, зачарованно проводя по отполированной поверхности Плиты ладонью. Звёзды сверкающими точками отражались от её холодного зеркала.
— Очень просто, — карлик извлёк блокнот. — Берём бумагу, пишем на ней, — он показал, — и опускаем на Плиту. Вот так.
Буквы сместились, расплылись и изменили очертания. И вот взамен древнего, не всем знакомого письма, на клочке проявилась понятная им обоим надпись. Что характерно, на Тален.
— «Всякая трава может быть всесильна», — прочёл монах и улыбнулся. — Кто это сказал?
— Мой дед, — ответил Таменхи. Унэн не рискнул спросить, где его хозяин так выучил древний язык, от которого осталось лишь несколько надписей на памятниках. Карлик был не так прост, как могло показаться.
— Ну что же, — монах извлёк бумагу и чернильницу с пером (карлик с удивлением смотрел на это священнодействие) и, удобно усевшись рядом с плитой, написал для начала несколько фраз тайнописью. Которой, кроме него и Айзалы, пользовались очень немногие.
Плита «переводила» их безукоризненно.
В конце концов, монах аккуратно написал на чистом листе слово «анектас» и, помедлив, неторопливо спрятал перо и чернильницу прочь. Поднялся с земли и, с листком бумаги в руках, нерешительно остановился у Плиты.
— Что случилось? — удивился карлик. Выражение лица монаха было необычным. Знай Таменхи об обстоятельствах, когда подобное выражение посещало лицо Унэна, то, несомненно, поспешил бы подальше отсюда. Сам же монах и не подозревал, насколько сильно его собственное тело выдало обуревающие его чувства.
«Ну, сейчас начнётся», — подумал он и решительно положил листок на Плиту.
Отступил на шаг. Но ничего не происходило. Ветерок пронёсся над ними, но то был обычный ночной ветер. Насекомые продолжали звенеть, трещать и петь на разные голоса; ночные хищники, — как пернатые, так и четвероногие — напоминали миру о своём присутствии. А Плита безмолвствовала.
— Да–а–а… — выдохнул Таменхи, подходя поближе. Буквы «неправильного» слова оставались прежними. Плита либо не могла, либо не хотела открыть его смысл.
— Убедительно, будь я неладен, — проворчал монах и почесал затылок. — Ну хорошо. Больше вопросов у меня…
И остановился, не договорив. Он хотел снять с Плиты листок с надписью, но тот словно приклеился к её поверхности. Унэн попытался подцепить уголок ногтем, но без особого успеха.
— Что за… — произнёс он недоумевающе, как вдруг Таменхи сильно потянул его за локоть.
— Смотрите!
Плита начала тускло светиться. Над листком с непокорным словом потёк тёплый воздух, — чёрные тени деревьев по ту сторону Плиты, посеребренные двумя лунными серпами, пошли волнами. Вскоре жар, исходящий от артефакта, стал почти непереносимым даже на расстоянии.
Унэн неожиданно прыгнул к плите, в последний раз попытавшись оторвать листок. Добром всё происходящее кончиться уже не могло.
— Не смейте! — Таменхи вцепился в упирающегося Унэна и отволок его прочь. — Мы всё равно уже ничего не можем сделать.
— Тогда надо убегать, — резонно заметил Унэн. — Или вам охота поджариться?
— Бесполезно, — покачал головой его собеседник. — Если что–то случится, не поможет никакое бегство.
Плита уже светилась, словно кипящее серебро. Странно, но лист не сгорал. А от букв поднимался ввысь густой чёрный туман и сплетался в небольшое облако. Оно было абсолютно непроницаемым — медленно растущая чернильная клякса в зените.
Бумага вспыхнула. Вспыхнула и тут же сгорела дотла, не оставив ни пылинки пепла. Унэн и Таменхи задрали головы. Над ними облако засветилось тёплым фиолетовым сиянием, выпустило вниз несколько хищно дрожащих лепестков. Теперь оно походило на опрокинутую чашечку цветка. Чудовищного цветка, что расцветал посреди проголодавшихся небес и утолял их голод беспечными путниками. Мысль эта ураганом пронеслась в сознании монаха, не оставив времени удивиться, насколько странно она звучит.
Голова у Унэна закружилась, и он уселся с размаху на землю.
Рядом плюхнулся Таменхи, также не в силах оторвать взгляда от того, что творилось в зените. От Плиты на их лица падал мертвенный свет, а лепестки опускались всё ниже. Метров тридцать, не больше, отделяло их от земли.
Донышко «цветка» налилось ярко–пурпурным свечением.
Унэн ощутил, как невероятно мощный поток энергии проходит сквозь него — изливаясь из глубин «цветка», из бархатных лепестков, которые уже не казались жадными щупальцами.
Синяя вспышка выплеснулась во тьму, и стало светло, словно днём.
Унэн и Таменхи обернулись и обнаружили, что вокруг полно народа. Не менее десятка силуэтов, неподвижных и молчаливых, стояли поодаль. Один из вновь прибывших поднял руку, и с кончиков пальцев сорвалась ярко–синяя молния. «Цветок» вздрогнул и съёжился.
Ещё несколько молний.
«Цветок» стремительно потускнел, завял и расплылся в чистом ночном небе.
Унэн вскочил и подбежал к Плите, не обращая внимания на окружающих. Таменхи кинулся туда же.
Плита остывала. На поверхности её красовался необычный узор: несколько разноцветных пятен с зыбкими очертаниями и соединяющие их тонкие дуги. Едва не разбив в спешке чернильницу, монах стремительно зарисовал очертания узора, взывая в душе ко всем богам, чтобы не упустить ни одной детали.
А затем Плита погасла. Разом. Вновь стала холодной, отполированной и безучастной. Таменхи даже потрогал её пальцами — всё, как прежде. Из глубин Плиты по–прежнему исходили флюиды, подтверждавшие, что она в полном порядке. Хорошо, если так.
Монах ещё несколько секунд что–то яростно дописывал и дорисовывал.
— Надо было взять карандаши, — буркнул он и только теперь заметил, что их окружила дюжина людей. Впрочем, нет: очертания трёх фигур выдавали в них рептилий.
— Так–так, — послышался отдалённо знакомый Унэну голос и ближайший к нему человек поднял над головой зажжённый фонарь. — Очень хорошо. Лучшего места для развлечений вы не нашли?
— Сунь Унэн! — воскликнула одна из рептилий. Монах молча поклонился в ответ. На ней не было знаков различия, а без них для монаха все они были на одно лицо. Хоть бы представилась, что ли. — Ну, тогда всё понятно. Можно было сразу догадаться.
— Что там у нас? — спросил кто–то.
— Всё чисто, — ответил ещё один смутно знакомый голос. — Ничего не произошло. Более того, в этот раз направление было противоположным.
Кто–то присвистнул.
— Ну ладно, — рептилия взяла обоих провинившихся за локоть и решительно отвела подальше от Плиты. — Сейчас вы нам всё расскажете. Фаирлон, командуй отбой тревоги.
Таменхи обречённо вздохнул. Вид у него был, словно у побитой собаки. Видно было, как хочется ему сказать «я тут ни при чём!», и как трудно на это решиться.
— Я не нарочно, — скромно заметил Унэн, поскольку ожидался ответ.
Рептилия рассмеялась, но не отпустила их.
— Если бы я слышала это в первый раз, то, возможно, поверила бы. Таменхи! Откуда он здесь взялся?
— Он мой пациент, — ответил карлик, шумно вздохнув. — И это я предложил ему воспользоваться Плитой.
Видно было, чего стоило карлику такое признание. Унэн подумал, что как–нибудь отблагодарит его за это. Если, конечно, Таменхи отныне впустит его на порог.
Часть 4. Начало пути
XII
Как ни странно, ни Шассим–Яг, ни Айзала не устроили монаху выволочку. Видимо, хватило того, что их с карликом более трёх часов допрашивали эксперты из Специальной команды. Монаху это даже доставило некоторое удовольствие — когда стало ясно, что гроза прошла стороной и взысканий не будет. Что самое странное, и Таменхи не держал на него зла.
Хотя ничего приятного в допросе, да ещё под каменными взглядами экспертов–телепатов, не было. Унэн ощущал невидимые «глаза», пытавшиеся прочесть его мысли, и без особых проблем скрыл своё сознание под непроницаемым ментальным щитом. Чтение мыслей, как хорошо известно, в официальных процедурах допустимо только с согласия допрашиваемого.
Хотя Таменхи мог об этом не знать… а эксперты, конечно же, и не подумали его предупредить. Поразмыслив, Унэн не стал говорить Таменхи о том, что несколько их «собеседников», безо всякого сомнения, покопались в его памяти. Пусть останется на их совести.
— Никогда у меня не было столь бурного лета, — заключил Таменхи. Айзала скептически усмехнулась, Шассим непонимающе моргнул несколько раз.
— Я оказался беспокойным гостем, — заметил монах, сияя, словно солнышко. — Приношу извинения.
— Извинения приносят другим тоном, — заметила жрица, — и с другим выражением лица.
Таменхи рассмеялся.
— Да ладно уж, — махнул он рукой. — В конце концов, всё ведь обошлось.
— Это как сказать, — мрачно возразила жрица. — Вы всех на ноги подняли… вернее, ты поднял, Унэн. Вряд ли тебе будет приятно узнать, что по этой причине Сумерки могут затянуться ещё надолго. А мы так надеялись, что всё пройдёт к осени. К этой осени, — уточнила она.
Монах только пожал плечами.
— Что есть, то есть, — признал он. — Рано или поздно я всё равно попытался бы перевести это слово. Теперь, конечно, я на это не решусь — после такого…
— Ну да ладно, — Айзала выглянула в окно. — Пора домой. Там и обсудим, что делать и как. Для тебя, кстати, есть дела, — кивнула она в сторону монаха, и тот сразу же оживился.
— Какие именно?
— Непосредственно связанные с твоими ночными безобразиями (монах страдальчески поморщился), — жрица поджала губы. — Достаточно сложные, чтобы ты не уселся за книгу, — добавила она, смерив монаха взглядом. Тот лишь загадочно улыбнулся.
— Впрочем, подробности после. Ночь была длинной и тяжёлой. Сначала надо отдохнуть. Таменхи?
— Слушаю, Достопочтенная.
— Благодарю тебя за помощь. Приношу извинения за хлопоты. Постараюсь, чтобы подобного не повторялось.
— Не стоит, — карлик утомлённо поморгал. — Я не в обиде.
— Тогда в путь, — и все вышли во двор.
— Я появлюсь к полудню, — неожиданно объявил флосс и, взлетев почти вертикально вверх, исчез. Никто не смог заметить, когда он успел открыть портал.
— Надо же, — покачал головой восхищённый карлик.
— Силён, — подтвердил Унэн и крепко пожал травнику руку. — До встречи.
— До встречи.
Ещё один портал открылся и закрылся. Безо всяких происшествий.
А восточная часть неба уже наливалась золотом.
После того памятного дня, когда Хирголу впервые удалось заклинание, Пятый, казалось, полностью потерял интерес к своему ассистенту. Прибегал к его услугам, не возражал против присутствия последнего, пока занимался таинственными магическими манипуляциями. И почти не разговаривал просто так.
Отчего бы это?
Однако Хиргол не обижался. Смутно он подозревал, что, после удачного опыта, поднялся на ступеньку повыше и теперь, возможно, с ним просто обращаются именно так, как положено. Откуда ему знать. Он пока ещё не маг. А лезть с глупыми вопросами его давно уже отучили.
Тнаммо же следил краем глаза за своим напарником и делал выводы. Из мальчишки определённо получится маг, подумал он и отчего–то опечалился. Вне всяких сомнений, Первый снабдил Хиргола массой глупых указаний… или не очень глупых. Сейчас мальчишка наверняка не знает, кому служить — Пятому, неожиданно открывшему ему путь к могуществу, или же Первому — очень далёкому, но не ставшему от этого менее опасным. Пятый вздохнул. До чего же вся Девятка (извините, Восьмёрка) подозрительна! Даже к самим себе!
Как бы то ни было, дело мало–помалу продвигалось. По–прежнему всё было готово к немедленной эвакуации — что пройдёт она успешно, Пятый не сомневался. Всех секретов он не открывал никому. Даже если Хиргол — агент Совета Магов, то застать его, Тнаммо, врасплох всё равно не удастся.
Своё главное сокровище — журнал, в котором хранились записи о самых существенных достижениях — Пятый очень хорошо замаскировал под личный дневник. Есть основания полагать, что остальные члены Восьмёрки не справятся с расшифровкой его. И да помогут боги тому, кто рискнёт прибегнуть для этого к магии. Журнал, хоть и не был големом в подлинном смысле этого слова, но…
Стоп. Об этом лучше даже не думать.
Вздохнув, Тнаммо выставил на стол первый отряд разведчиков — «статуэтки» птиц, летучих мышей, крупных пауков и прочую «живность». Для начала хватит. Первое время поиски будут вестись, так скажем, не слишком усердно. Первому невдомёк, что он, Пятый, давно знает, кого и где искать.
И знает, что главная проблема — не найти цель, а выжить после того, как удастся ударить по ней. Всякий раз посылаемые Пятым искусственные соглядатаи успевали прожить всё меньший промежуток времени. И, хотя большинство последних из них не успевало даже увидеть человека, до которого мечтала добраться Восьмёрка, интуиции своей Тнаммо доверял абсолютно.
Этот дар у него не смогли отобрать никакие испытания. Да… волей ли случая, или руководствуясь тонким расчётом, место для резиденции человек (которого именовали Целью) выбрал идеально. Сам Тнаммо не может там появиться. Никто из Восьмёрки — тоже. Силы, охраняющие Цель, неподкупны настолько, что позавидовал бы самый трусливый тиран.
— Ну, в путь, — решил Тнаммо и щёлкнул пальцами. В комнате появилась неведомо откуда взявшаяся огромная птица — походившая отчасти на стрижа. Длиной чуть менее человеческого роста. Любой орнитолог Ралиона дорого бы дал за то, чтобы изучить эту махину: других таких в мире не было.
«И не будет», подумал Тнаммо, ласково поглаживая птицу по шее. Он некоторое время укреплял на животе её два крохотных на вид мешочка — в которых, ожидая своего часа, находился первый десант его шпионов. Проба сил. Подобных существ мог создавать мало–мальски опытный специалист по големам, и Тнаммо не собирался сразу пускать в ход главные силы. Первый явно нервничает; предыдущие поражения отбили у него страсть к риску и притупили способность предсказывать действия противника. Ему и невдомёк, что противник ничего не замышляет.
Потому что располагает настолько мощным оружием, что не хочет нападать. Скорее бы уж кончалась война, подумал Тнаммо печально. На что я трачу свой талант! Звери–убийцы! Големы–похитители! Невидимые шпионы! Если только это останется от меня… Нет, право же, стоило перейти на сторону Цели, пока мог…
— Лети, — велел он птице и та, ловко вспрыгнув на стол (отчего тот жалобно скрипнул), взмахнула могучими крыльями и была такова.
— Будь осторожна, — пожелал Тнаммо вполголоса, хотя птица всё равно не услышала бы его. — Возвращайся побыстрее.
Науэра провожало всё Воинство. До границ Восточного леса — до самой Реки — его будет сопровождать Аймвери. Против этого Гость не очень возражал: во–первых, Аймвери сам очень любил слушать (и не подвергал сомнению каждое слово), а во–вторых, рядом с ним… словом, проще было оставаться самим собой.
Воины молча смотрели, как Гость удаляется на восток. Пешком, почти без снаряжения: магическая сумка вмещала достаточно продовольствия, чтобы хватило, по меньшей мере, на месяц. Как и всякая магия Зивира, сумка эта могла потерять силу вплотную к Замку Моррон — тогда придётся её бросить. Сейчас сумка весит от силы фунта два. Всего ничего. И места занимает совсем немного — войдёт в любой карман.
За последние несколько лет выжившие жители Зивира — простые люди, ремесленники и крестьяне, никогда не участвовавшие ни в каких битвах, и не знавшие, отчего распадается всё, ради чего следовало жить — все они переселились поближе к Игле. Жители городков и селений, по которым двигался Гость, молча провожали взглядом того, кто мог справиться с напастью. Даже если это — всего лишь отсрочка неминуемой смерти.
…Сам Гость старался ни о чём не думать. Если рассудить, от его мнения мало что зависело. С точки зрения Правителя, ему суждено победить Норруана и повернуть вспять медленное разрушение Зивира. Это как же прикажете понимать — что бы я ни делал? Если, скажем, я пойду к Норруану и сдамся, то что — тот заскрежещет зубами от бессилия и сгинет? Гость усмехнулся. Вот почему Правитель не желает видеть никаких несообразностей, нелепостей, связанных с Зивиром. Ему нужен был тот, о ком говорили пророки, чтоб им пусто было. И теперь, когда он полагает, что нашёл спасителя, всё образуется само собой.
Сдаваться Норруану Науэр, разумеется, не хотел. Более всего он хотел домой. В свой мир, сколь безобразным и безнадёжным он ни казался бы. Поскольку там он был человеком, хотя бы никому и не нужным, а здесь — орудием судьбы. Которому и думать не полагается.
Вот это мы и проверим, думал Гость, одним ухом прислушиваясь к речи лесного жителя. Аймвери знал немало преданий и сказок, которых Науэр никогда не видел в библиотеке Иглы — и слушать его было приятно. По крайней мере, он не торопил Гостя исполнить миссию.
Аймвери предложил воспользоваться помощью своих четвероногих друзей и добраться до Реки за несколько часов, взамен пары дней — но Гость отказался. Как и ожидал Повелитель леса.
Куда приятнее идти пешком, глядя на нетронутую пока природу, на прекрасных животных и птиц, на невиданные до того цветы, деревья и кусты. Смутно Науэр помнил, что Правитель — в тот день, когда Гость даст знать о своём приближении к Замку Моррон — начнёт грандиозное наступление всеми имеющимися силами. Чтобы отвлечь внимание Владыки Моррон от Гостя, и позволить тому беспрепятственно проникнуть в Замок.
Внутри которого Гость и Норруан будут равны по силам и возможностям.
Тут–то и скрывался главный изъян в планах Правителя Мондерела: Гость не собирался подавать никакого знака.
— Он выглядит очень мрачным, — заметил Арун, когда Гость попрощался с Правителем и его приближёнными, и, едва поспевая за стремительно шагающим Аймвери, покинул надёжные стены Иглы.
— Вероятно, я выглядел бы точно так же, — пожал Правитель плечами и устало опустился в кресло. — Я не сомневаюсь, что он справится с задачей, но вот что станет с ним, со всеми нами и Зивиром к тому времени?
«А ведь у предыдущих ничего не получилось», — едва не заметил Арун, но вовремя прикусил язык. Ибо нельзя было придумать ничего нелепее: Гость был первым, кто откликнулся на призыв о помощи, исходящий из Зивира. Возможно, если он не справится, появится и второй… если только Зивир выдержит так долго.
В последнем Арун, сказать по чести, не был уверен совсем.
Айзала медленно вдохнула и выдохнула воздух.
— Если бы ты не был настоятелем, тебя следовало бы выпороть, — сообщила она Унэну, с миной обиженного ребёнка сидящему возле шкафа, ключ от которого он умудрился потерять, и печально глядящему на дверцу. — Что может быть в этом шкафу такого, что мы не смогли бы заменить? Кроме книги, конечно.
— Снаряжение, — повторил монах в сотый раз за этот вечер. Шассим, восседавший по правую руку от него, чуть скосил глаза, но не пошевелился и не издал ни звука. Вмешиваться, когда ссорятся два этих человека — значит, не желать себе добра.
— Какое именно?
— Моё любимое, — монах пожал плечами и постучал пальцами по спинке кресла. — Давай решать скорее. Меня ждут ученики.
— Никто тебя не ждёт, — отмахнулась жрица. — Не валяй дурака, Унэн. Что — кроме книги, конечно, — может удерживать тебя? Я не могу сказать, что время нас торопит, но, с другой стороны, зачем его терять?
Читать бесплатно другие книги:
