Они хотят быть как мы Гудман Джессика

5

Я слышу Адама прежде, чем вижу его. Какая-то древняя панк-группа ревет из динамиков все того же винтажного «Мерседеса», на котором он ездил с десятого класса. Звук такой знакомый, что у меня кружится голова от приступа дежавю. Когда я сажусь рядом с ним, чувствую себя совсем не так, как в «Брюсе». Здесь все уютно и обжито.

– Привет, детка, – говорит он. Темные волосы Адама вьются и ниспадают в восхитительном беспорядке. Мне не терпится увидеть любимую ямочку на его левой щеке. Она появляется, только когда он широко улыбается. Слава богу, она на месте, как только я пристегиваю ремень безопасности.

Я улыбаюсь ему в ответ, и он заключает меня в объятия, перегибаясь через консоль. От него по-прежнему пахнет лавандовым мылом с легкой примесью табака.

– К Диане? – спрашивает он.

– Пожалуйста. Я умираю с голоду.

Он заводит машину, включает стерео и, преодолевая крутые повороты, устремляется к бухте. В детстве я ходила в эту закусочную каждое воскресное утро после еврейской школы вместе с мамой, папой и Джаредом. Мы делили на всех горы блинчиков с черникой и переполненные миски хэшбраунов[32]. Горячий шоколад для меня и Джареда, кружка за кружкой кофе для папы под его рассказы о том, как он рос ортодоксальным модернистом[33] в Вильямсбурге во времена, когда этот бруклинский район еще не стал крутым. Мы терпеливо слушали его истории о бабушке и дедушке, которые разговаривали только на идише и умерли задолго до нашего рождения и до того, как папа несколько отошел от религии. Для меня прийти сюда без семьи – все равно что впервые прокатиться на велосипеде без тренировочных колес. Приключение эпического масштаба.

– Ну что, выпускной год?

– Выпускной год, – эхом отзываюсь я. – Круто.

Адам смеется.

– Узнаю свою Джилл. Полная невозмутимость.

Я краснею при мысли, что принадлежу ему.

– Наверное, тебе все это так скучно теперь.

Адам смеется.

– Все, что ты говоришь, никогда не бывает скучным, Ньюман.

Волоски у меня на загривке встают дыбом, и я поворачиваюсь к нему, разглядывая его в профиль. Его предплечья слегка выпирают под поношенной футболкой, а бицепсы напрягаются, когда он поднимает руку, чтобы поправить прозрачные пластиковые очки на переносице.

Я откидываюсь на спинку сиденья и пытаюсь расслабиться. Обращаю внимание на свои конечности и позу, оцениваю, как я сижу, насколько непринужденно опираюсь рукой на подлокотник. «Так правильно?» – задаюсь я вопросом, когда мы проезжаем пустующий контрольный пост на узкой однополосной дороге, окаймленной с обеих сторон водой, и мчимся дальше, мимо крошечного рыбацкого причала Бухты Мидий, где летом продают лучших фаршированных моллюсков. Сквозь туман почти различим Оушен-Клифф. Все вокруг так знакомо.

Адам въезжает на крошечную парковку, всего на шесть мест. Звенит колокольчик, когда мы входим в дверь, и мне в лицо ударяют запахи корицы и жареных сосисок.

– Вы только посмотрите! Мои любимые малыши! – Диана засовывает авторучку в свой огненно-красный бант и подскакивает к нам, заключая нас обоих в широкие сладкие объятия. Как обычно, на губах у нее ярко-красная помада, а старомодная белая униформа официантки тщательно выглажена. Она выглядит как и весь обслуживающий персонал, хотя и владеет этим заведением. – Любое место – ваше! – Она подмигивает, уже зная, что наша кабинка свободна. Адам направляется прямиком к той, где по стенке тянется широкая трещина.

– Хорошо быть дома, – говорит Адам, когда мы плюхаемся на красные кожаные диваны.

– Такого в Провиденсе нет? – спрашиваю я, открывая ламинированное меню, увесистое, как книга.

– Даже и близко нет.

«Слава богу», – думаю я.

– Что желаешь, ми-илый? – В голосе Дианы проступает сильный лонг-айлендский акцент. – Как обычно?

– Ты же знаешь, – говорит Адам. – И кофе. Черный.

– А для тебя, дорогая? – Она поворачивается ко мне.

– Мне то же самое.

– Сейчас все будет. А вы пока наслаждайтесь друг другом. – Она подмигивает и направляется на кухню.

– Я чертовски люблю это место, – говорит Адам. Его глаза прикованы к стене прямо над моей головой. – Здесь как дома. – Я поворачиваю голову, чтобы проследить за его взглядом, хотя уже знаю, что там увижу. Из голубой фирменной рамки «Голд Кост» улыбаются наши лица. Фотография была сделана в девятом классе, когда я в последний раз приходила сюда с Шайлой. Адам привез нас, Рейчел и Грэма после нашего последнего экзамена, за неделю до посвящения. Мне было противно от собственного одиночества, я чувствовала себя пятым колесом на их двойном свидании. Но Адам заверил меня, что я вовсе не лишняя. Он хотел, чтобы я была там, с ними.

Мы все ожидали, что Диана уберет эту фотографию после случившегося. Но Арнольды никогда не приходили сюда. И Кэллоуэи, очевидно, тоже.

– А в чем проблема? – удивилась она, когда Адам спросил ее об этом в прошлом году во время зимних каникул. – Это был момент. То, что он закончился, еще не значит, что его не было.

– Ну, рассказывай, – предлагаю я. – Что это за история с мастер-классом?

Адам вздыхает.

– Я обещал Большому Кейту, что приеду в этом семестре, чтобы провести семинар для детей. Четвероклассников и пятиклассников из города. Из малоимущих семей. Они приезжают на целый уик-энд учиться сочинять сценарии.

– Ничего себе! – говорю я, даже не пытаясь скрыть свой восторг. Большой Кейт был наставником Адама. Он руководил театральной студией «Голд Кост» и выставлял кандидатуру Адама на все конкурсы. Он слыл легендарной личностью в ближайших трех штатах. Круто, что он пригласил Адама как преподавателя.

– Но давай не будем об этом говорить. Наверное, это так скучно для тебя.

– Ты же знаешь, что это не так. – Я закатываю глаза.

Адам наклоняет голову и вскидывает бровь, как будто не верит мне.

– Лучше расскажи мне о драме Игроков.

Я смеюсь.

– У нас нет никакой драмы.

Адам ухмыляется.

– Драма есть всегда.

– Никки и Роберт то появляются, то исчезают, но ты это знаешь.

– М-да, тоска. Ну, давай дальше. Придумали какие-нибудь клёвые тесты?

Мое сердце сжимается. Испытания – это то, что мне меньше всего нравится в клубе Игроков. Все остальные думают, что испытания необходимы, что именно они выделяют нас и делают нас крутыми. Сломать себя и снова собрать воедино, чтобы доказать, что ты можешь следовать правилам Игроков, что ты достоин, что заслуживаешь всего, что могут предложить тебе Игроки. Я думаю, что эти проверки – средство для достижения цели.

– Пока нет, – медленно отвечаю я. – Мы же должны разработать их лично для каждого, так что надо сначала посмотреть, что за претенденты.

К столику подходит Диана, наливает нам в кружки кофе длинными темными струйками и снова исчезает. Адам делает глоток и кивает.

– Конечно, – говорит он и тут же меняет тему. – Как Генри? – Он выгибает бровь, и я заливаюсь краской.

– Все так же, – отвечаю я. – Он собирается досрочно подать заявление в Уортон. Отец настаивает. Сам он хотел поступать в Северо-Западный университет на журналистику, но… ты же знаешь. – Выбор дался Генри нелегко, он мучился все лето, но после эпической схватки с отцом в День труда[34] сказал мне, что принял решение. И это Уортон. Бизнес-школа, а иначе ему перекроют кислород. Он рассчитывал, что сможет потом заняться бизнесом в сфере средств массовой информации или чем-то в этом роде. Запустить телеканал, сказал он без особого энтузиазма. Спасти индустрию. Но я видела, что он опустошен и раздавлен перспективой сидеть в каморке офиса в каком-нибудь небоскребе, вместо того, чтобы вести прямые репортажи из Южной Америки или Африки южнее Сахары.

Адам качает головой.

– Этому парню нужно научиться принимать самостоятельные решения. Если его фамилия Барнс, это вовсе не означает, что ему нужно стать руководителем хедж-фонда или чего там еще. Я имею в виду, посмотри на меня. Мой отец был одержим идеей, что я буду нейрохирургом, как и он, но я послал его к черту. Я был бы несчастен как врач. Ты это знаешь. Держу пари, Генри пожалеет об этом.

Адам прав. Но согласиться с ним – значит предать Генри. Я стараюсь сохранять нейтралитет.

– Ты по-прежнему подаешь досрочно заявление в Браун[35]? – Он поднимает бровь.

Я киваю.

– Отправила в приложении на прошлой неделе.

– Уф! – Адам вздыхает с облегчением. – Ты будешь нужна мне там в мой выпускной год.

Я прикусываю губу, скрывая улыбку.

С тех пор как Адам поступил в Университет Брауна, все, о чем я могла думать, так это о том, чтобы подать заявление туда же. Поначалу мне хотелось попасть туда, потому что он учился там. Я представляла себе, как мы оба живем вдали от Золотого берега и перед нами параллельными линиями простирается наше будущее. Браун – это только начало. Мы бы сидели вместе в углу на студенческих вечеринках, в рыбацких свитерах, потягивая дерьмовый тропический сок, почти соприкасаясь лбами, погруженные в разговор. Мы бы брели по травянистому двору, пробираясь к задним воротам, и опавшие листья хрустели бы под ногами.

Но когда я всерьез взялась изучать программу университета, то обнаружила, что он может предложить гораздо больше того, чего мне хотелось. В прошлом году, когда я сказала нашему консультанту, доктору Бордман, что подумываю о поступлении в Браун и хочу изучать физику и астрономию, ее лицо просияло от восторга.

– О, дорогая, это будет весело. – Она встала из-за дубового стола и потянулась к самой высокой полке книжного шкафа, вытаскивая оттуда тонкую брошюру в бледно-желтой обложке. – У них есть программа «Женщины в науке и технике». Это просто идеально для тебя. – Ее широко распахнутые темно-карие глаза ярко блестели. – Они предлагают полную стипендию двум лучшим студентам. Конечно, сначала тебе нужно поступить, но затем ты сдаешь экзамен весной, чтобы претендовать на стипендию.

Я покраснела, смущенная тем, что ей известно о моей школьной стипендии, хотя, конечно, она знала. Это же ее работа – знать все.

– У тебя есть шанс, – продолжила она. – Очень хороший шанс. – Она пролистала мой транскрипт[36], а затем наклонилась к лэптопу, просматривая мое резюме. – Два года капитан научной команды. Стипендиат математической олимпиады все четыре года. – Она прокручивала страницы дальше. – Ага, смотри-ка, ты даже подтягиваешь по физике учеников средних классов! Ты вообще когда-нибудь спишь? – пошутила доктор Бордман и со смешком откинула голову назад, отчего затрясся ее седеющий пучок.

Бабочки порхали у меня в животе. Сбывалось все то, на что я надеялась, когда корпела допоздна над внеклассными заданиями, рисковала многим на пути к вершине, постоянно доказывая, что чего-то стю. Чтобы в конечном счете, как любила говорить доктор Бордман, «показать товар лицом», сразить наповал приемные комиссии.

Доктор Бордман протянула мне блестящую брошюру, и на обложке я увидела красивых улыбающихся молодых женщин, сидящих вместе на скамейках и в классах, с раскрытыми учебниками в руках.

«Браун инвестирует в наших женщин-ученых и технологов, – гласил один из заголовков. – Присоединяйтесь к двадцати пяти первокурсницам в их путешествии длиною в жизнь». Эти слова сопровождали фотографию студенток, с восхищением наблюдающих северное сияние, похоже, во время групповой поездки в Норвегию. Я поднесла брошюру к лицу и внимательно вгляделась в девушек. Среди них могла бы быть и я.

Я укрепилась в своем решении, когда навестила Адама в прошлом году. Мы с мамой приехали в пятницу рано утром, чтобы я могла посетить семинар «Введение в астрономию», который проводила Маллика – высокая, темнокожая, невероятно уверенная в себе второкурсница из Висконсина, фанатка женской научно-технической программы.

– Я так рада, что ты здесь! – взвизгнула она, когда мы встретились у лаборатории. – Больше всего люблю знакомить будущих абитуриентов с тем, как все тут устроено. Я, по сути, посол этой программы. К тому же я слышала, ты тоже жутко увлечена астрономией, и это прекрасно. Я только что провела лето в НАСА. – Маллика рванула вперед, распахивая двери в небольшую аудиторию, где уже собирались слушатели. Мы заняли еста как раз в тот момент, когда приглушили свет, и это означало, что профессор вот-вот начнет лекцию.

– Она только что вернулась из обсерватории Кека на Гавайях, где проводила исследования! – прошептала мне на ухо Маллика.

Время летело незаметно, и мое сердце колотилось все сильнее. Мне ужасно хотелось быть там, среди этих умников, учиться, расти и становиться совершенной; познать все, что можно, о звездах, небе и магии космоса. Я хотела дружить с такими людьми, как Маллика, увлеченных тем же, что увлекает и меня.

Когда лекция закончилась, я последовала за Малликой в коридор. Она улыбалась и шутила почти со всеми, кто проходил мимо.

– Остаемся на связи! – сказала она, сжимая мое плечо.

Адам встретил меня во дворе, чтобы показать, как он выразился, «все самое интересное, что не включают в программу ознакомительного тура».

– Привет, Ньюман. – Он заключил меня в свои удивительные медвежьи объятия. – Пойдем. – Адам схватил меня за руку, и мы отправились в путь. Я пыталась насладиться моментом, ведь мне так давно хотелось побыть с Адамом наедине; но в голове все еще вращались диаграммы, теории и созвездия.

– Та-да! – произнес он после короткой прогулки по кампусу. Мы остановились перед ветхим особняком. Черепица местами осыпалась, а переднее крыльцо выглядело так, будто вот-вот обрушится. – Студенческая жизнь.

– Замечательно. – Я не лукавила. Именно такое место я рисовала в своем воображении для Адама. Остаток вечера мы провели, играя в пиво-понг с его соседями по комнате – тремя парнями с английского факультета, которые по очереди курили травку из двухфутового кальяна. Я как будто вернулась на Золотой берег. Все казалось таким… привычным.

У меня закружилась голова, и когда я заглянула в свой телефон, то увидела сообщение от мамы: «Пора бы и честь знать, девочка…»

– Черт, – вырвалось у меня. – Думаю, мне надо возвращаться в отель.

Адам кивнул и вернул кальян на обшарпанный кофейный столик.

– Я провожу тебя.

– Это вовсе не обязательно, – смущенно сказала я.

Он рассмеялся.

– Идем.

Мы молчали всю дорогу, пока не добрались до сонной гостиницы типа «ночлег и завтрак», которую порекомендовала нам Синди Миллер. На этот раз я в полной мере ощущала каждый сантиметр между нами. Я бы хотела поставить этот миг на паузу. Чтобы это стало моей жизнью, навсегда.

Адам остановился и повернулся ко мне.

– Ну, и как? – начал он. Его прозрачные очки слегка сползли с переносицы, и голубые глаза сияли ярче, чем когда-либо. – Что ты обо всем этом думаешь?

– Мне очень нравится, – ответила я.

– Я знал, что так и будет.

Я приготовилась к чему-то волшебному. К моменту большого взрыва, который отзовется дрожью в моем теле. Когда наши рты найдут друг друга. И все придет в движение и обретет смысл. Я закрыла глаза и ждала. Но ничего не произошло. Вместо этого Адам обнял меня с такой нежностью, что мне захотелось плакать. Он положил голову мне на макушку и глубоко вдохнул.

– Скоро увидимся, малыш. – А потом он исчез.

В ту ночь я решила не быть девчонкой, которая следует за парнем в колледж. Это не из-за него, сказала я себе. Браун – лучший университет. Это то, что мне нужно. Все так говорили.

Университет предлагал программу моей мечты, но при этом казался идеальным местом, где я могла вырваться из пузыря Золотого берега, бросить вызов всему привычному и знакомому, встретить новых людей, которые выросли в других краях, разнообразных и интересных, а не из одного теста сделанных. Браун представлялся мне местом, где человека оценивают не по количеству домов и машин, где администрация на самом деле стремится к тому, чтобы студенты обрели перспективу и прочные знания, а не просто делали вид, будто учатся.

Поэтому я вложила в свою заявку все, что накопила. Я поговорила с Малликой и профессорами факультета астрофизики, собрав как можно больше информации для эссе. Как могла, постаралась объяснить, почему изучение космоса – это единственное, в чем я вижу свое призвание, и почему считаю себя достойным приобретением для университета. Я могла бы прочесать наш архив в поисках контактов из Брауна или помощи от суперэксклюзивного советника из колледжа, который консультировал Игроков бесплатно (его дочь тоже входила в эту касту пять лет назад). Но я не стала опускаться до этого. Всякий раз, когда я открывала приложение, что-то останавливало меня. Я хотела все сделать сама. Хотела проверить, получится ли у меня. Так что я отослала свое заявление и лишь молилась.

По настоянию доктора Бордман я отправила через приложение и заявку в государственную программу поддержки отличников, что в случае положительного решения, гарантировало бы мне бесплатное обучение в университете.

– Интересно, их физический факультет связан программой обмена с твоей любимой обсерваторией на Гавайях? – спросила мама, когда я рассказала ей о своих планах.

Такая программа существует, нехотя призналась я.

– Ну, тогда ладно.

И вот теперь мы сидим у Дианы, и Адам закидывает руки за голову и приваливается к спинке дивана. Я чувствую укол разочарования, когда он переводит разговор с колледжа на Игроков.

– Ну, и когда вы набираете новичков? – спрашивает он.

– Думаю, через несколько недель.

– Наши братишки тоже участвуют в конкурсе?

Я борюсь с желанием погрызть ноготь. Мне не хочется объяснять ему, почему я против того, чтобы Джаред ввязывался в это. Даже с гарантированными оценками, вступлением в другой мир, перспективой оглушительного веселья я не хочу, чтобы он проходил через все это, преодолевал кучу глупых препятствий, доказывая, что достоин.

Однако глубоко во мне скрывается истинная причина моего нежелания видеть Джареда Игроком. Я не хочу, чтобы он узнал, что мы натворили.

– Может быть, – отвечаю я. – Посмотрим. – Диана ставит перед нами блюда, и у меня в животе урчит при виде золотистой горы. Блинчики разложены поверх хэшбраунов и яиц. Из-под этой кучи торчат липкие поленья подрумяненного мяса.

– Ваше высочество, – говорит Адам, складывая ладони в молитвенном жесте. – Я не достоин такой роскоши.

– О, заткнись. – Диана шлепает его по рукам. – На меня не действуют чары Миллеров.

Когда она уходит, я понимаю, что пора.