Командир Красной Армии: Командир Красной Армии. Офицер Красной Армии Поселягин Владимир

– М-да, учиться еще и учиться, – пробормотал я, наблюдая за тренировкой. Было видно, что расчеты действуют неумело и скованно, не было той хищной грации, что присуща опытным бойцам. – Надо бы того наводчика с орудия Ольнева убрать, не его это. А вон того заряжающего посадить на освободившееся место. Шустер.

– Товарищ лейтенант, на батарее всего восемь человек, которые ранее служили на таких орудиях. Остальные – кто противотанкисты, кто гаубичники. У меня в расчете двое подносчиков так вообще бывшие минометчики.

– Да знаю, – поморщился я. – Я этих восьмерых по двое на расчет определил. Пусть учат расчеты взаимодействовать.

– Время нужно, – вздохнул Андреев, когда мы развернулись и продолжили шагать к дороге.

– Это так, только у нас максимум три-четыре дня, и это еще если не будем стрелять по авиации противника. А ведь чую, что будем. Это сейчас они заняты, наши части штурмуют да аэродромы. Скоро и на дорогах появятся, а то там только одиночки появляются.

– Вы так говорите, как будто все наперед знаете.

Было немного непривычно, что мне выкает тридцатилетний парень, но я сразу, еще когда принял батарею, постарался создать стену между собой и бойцами. У командира в подразделении не может быть друзей, он по определению одиночка, так что общаемся мы строго по уставу. Еще когда я учился в Рязанке, мне вбивал это в голову преподаватель по тактике.

– Скорее, провожу анализ по ситуации на передовой. Могу предположить, как неплохой аналитик, что к тридцатому июня немцы возьмут Ровно. Даже, может быть, раньше на пару дней.

– Да быть такого не может, наша армия самая непобедимая!

– Сержант, я не говорю, что наша армия худшая, я просто предположил. Не будем спорить, подождем до конца июня, если живы, конечно, останемся.

– Подождем, – вздохнул Андреев. Кажется, мой авторитет в его глазах упал на пару баллов.

Подойдя к дороге, я отцепил от пояса каску и водрузил ее на голову, прямо на пилотку, не застегивая ремешок.

– Привыкать пора, – пояснил я удивленному взводному. Подумав, тот последовал моему примеру.

А что? Эта железная хрень весит почти кило. Попробуй потаскай ее целый день. Тут практика нужна. Так почему не начать именно сейчас?

Мимо брели люди, я бы не сказал, что много, но с пару сотен было. Кто вел велосипед, нагруженный скарбом. Кто толкал тачку с тремя маленькими детишками, кто просто брел, неся чемодан. Все они были покрыты толстым слоем пыли. Некоторые бросали на нас угрюмые взгляды.

– Значит так. Взвод Сазанова устанавливаем вот тут, первое орудие у того камня, второе в семидесяти метрах правее и чуть сзади. Нужно будет вырыть капониры для стрельбы прямой наводкой и укрыть их маскировочными сетями. Машины установить так, чтобы кабиной они были в сторону леса, чтобы можно было сразу сняться с позиций и уехать. Землю будем вывозить транспортными машинами.

– Если появятся танки, товарищ лейтенант, то орудия взвода будут стрелять им прямо в лоб, а при отсутствии защиты максимум, что они успеют выпустить – это три-четыре обоймы. Один разрыв рядом с орудием – и амба расчету. Посечет осколками, – угрюмо сказал Андреев. Мы ожидали, пока боец выроет ямки, отмечая будущие капониры.

– Да, это так. Поэтому взвод Сазанова будет засадным. Твой взвод мы укроем вон там, пошли… – как только мы прошли метров шестьсот, я указал на позиции второго взвода. – Твои орудия тоже будут замаскированы. Техника противника будет идти к тебе бортами, поэтому-то тебе и играть первую скрипку. После моего сигнала ты открываешь огонь, когда техника попытается прорваться или повернуться к тебе, открыв борта орудиям Сазанова, открывает огонь он.

– Как долго мне стрелять?

– Четыре-пять обойм, больше не надо, и без приказа на полном ходу вылетаете из капониров и гоните к лесу, укрываясь в нем. Сазанов вас прикроет, потом вы прикрываете Сазанова. Дальше формируемся в колонну и уходим на запасные позиции. То есть за лес. Стоять насмерть от нас не требуется, только остановить продвижение на пару часов, подбив как можно больше техники.

– М-да, из зенитчиков переквалифицировались в противотанкистов.

– То ли еще будет, сержант. Давай, зови бойца, пусть метит место под твои будущие капониры. Не забудь о противовоздушных щелях. Жаль, что осколочные у нас слабые, а то еще бы прошлись ими по пехоте.

– Действительно жаль… Гольдберг, ты там закончил?

В это время со стороны Ровно показалась очередная длинная стрелковая «змея» с пушками на конном ходу. Видимо, тут проходила дивизия.

– Полк идет, – пробормотал я. – С двумя батареями.

Именно в это время раздался рев моторов, и над дорогой стремительно появились три «Штуки», заходя на полковую колонну.

– Черт! Ложись! – крикнул я Андрееву и бойцу.

Лежа, мы наблюдали, как все три штурмовика пулеметами прошлись по полку – видимо, бомбы они уже где-то использовали – и ушли на второй заход. И вот, когда ведущий клюнул носом и пошел вниз, открыла огонь моя батарея.

К моему удивлению, они попали, влепили прямо в нос второго штурмовика, отчего тот, теряя части обшивки и не выходя из пике, врезался в землю. Примерно где-то в конце стрелковой колонны.

Оставшиеся два самолета испуганной стайкой рванули ввысь, высматривая, кто уконтрапупил их товарища. Видимо, заметив зенитки, они развернулись и стали отходить в сторону.

– Черт, они же со стороны леса сейчас зайдут, там мертвая зона! – вскочив, я рванул к батарее, на ходу махая бойцам руками, чтобы разъезжались.

Я видел, как Сазанов, заметив меня, махнул рукой. Вот все четыре машины стали медленно разъезжаться, покачиваясь на неровном поле. Именно в это время над ними пронеслись две тени, оглушив ревом моторов и трескотней пулеметов.

Еще на один заход немцы не решились и на бреющем ушли в сторону фронта. Встав, я проводил их взглядом и, отряхнув форму, подобрал каску. В это время от стрелковой колонны к нам на большой скорости подлетела «эмка», принеся с собой пыль. Остановилась она рядом со мной, а я всего метров сто не дошел до батареи.

– Фролов? – удивленно окликнул кто-то через открытую дверь. Присмотревшись, я узнал майора Стрельникова, с которым ехал, пока не попал под бомбежку. Черт, это же только вчера было!

– Здравствуйте, товарищ майор.

Выскочивший с переднего пассажирского места Стрельников сграбастал меня в объятия:

– Так это твои зенитки сбили немца, что мой полк бомбил?

– Мои. Только командовал не я, а мой взводный-один. У них как раз учеба была, – несколько смущенно ответил я, не собираясь приписывать себе чужие успехи. Из машины также вышли еще несколько командиров, с интересом прислушиваясь к нашей беседе.

– Ты как здесь вообще оказался?

Я быстро рассказал свою историю, отчего майор только удивленно покачал головой.

– А я до полка только поздно вечером добрался. Он у меня тут недалеко летними лагерями стоял. Кстати, познакомься с командованием моего полка. Это батальонный комиссар Верник, а это начальник штаба полка капитан Ветров. А это мой попутчик, лейтенант-зенитчик Виталий Фролов.

– Приятно познакомиться, – пожал я командирам руки.

– Ты, кстати, почему не по форме одет?

– Форма в стирке, – спокойно пояснил я, заколебавшись объяснять причину неуставной формы.

– Да? А петлицы пришить не забыл… Ладно, своих от моего имени сам поблагодаришь. А мы спешим, нам к УРам успеть надо.

– Товарищ майор, совет хотите?

– Почему нет, ты парень толковый.

– Я смотрю, у вас зенитных систем нет. Обороняться от авиации противника нечем.

– Так и есть. Были зенитные «максимы», да мы их в прошлом месяце на окружные склады сдали. Должна была прибыть замена. ДШК вроде.

– Так вот, полк может своими силами отстреляться по самолетам. Представьте себе, батальон дал залп. Ну ладно, четыреста промазало, так ведь сто попало, а пуля у Мосинской винтовки довольно мощная.

– Но как по ним стрелять?

– Сейчас… Боец, ко мне! – окрикнул я своего бойца с лопатой, что под присмотром Андреева продолжал копать метки для будущих капониров и противовоздушных щелей.

– Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту? – подбежав, воскликнул тот.

– Обращайся, – махнул рукой Стрельников.

– Товарищ лейтенант, по вашему приказу красноармеец Гольдберг прибыл.

Обычно в артиллерии служат люди, имеющие рост и силу, так как по-другому тут нельзя. Да, у меня в батарее из всего состава большая часть – этакие ильи муромцы с добрынями Никитичами. Да на одном Ольневе гимнастерка самого большого размера трещала по швам, когда он напрягал мышцы! Поэтому я был немного озадачен, когда в первый раз увидел маленького тщедушного еврея Гольдберга. Но потом выяснил, что он служил в зенитных войсках, набивал ленты для пулеметов и подносил боеприпасы, а перед дембелем стал еще и наводчиком на ДШК.

– Дайте мне вашу винтовку.

Получив эту длинную дуру, я стал показывать, совместно с Гольдбергом, позиции для стрельбы по самолетам. Лежа, с колен, с плеча второго бойца.

– Пару раз учебные тревоги проведете, бойцы усвоят уроки. А там вам будет, чем встретить немецких пилотов.

– Ну, спасибо, лейтенант, – еще раз обнял меня майор.

Мы быстро распрощались, и машина Стрельникова, развернувшись, уехала обратно к полку. Через десять минут колонна двинулась дальше, оставив на обочине несколько убитых и раненых, у которых суетились санитары. Посмотрев в ту сторону, я подумал, что когда старшина поедет, пусть их заберет. Все равно порожняком едет, только десяток канистр повезет для воды да две бочки из-под топлива. Вздохнул и побрел обратно к батарее.

– Потери?

– Нет, товарищ лейтенант, даже нашего бойца со змеем не зацепило. Успели отъехать, спасибо, что приказали. Я бы не догадался.

– Батарею в лес, на место стоянки. Орудия после стрельбы привести в порядок.

– Есть.

– Как только почистите орудия, постройте батарею.

– Есть.

– Это еще не все, пошлите бойцов к самолету, пусть снимут номер с двигателя и заберут документы и личные вещи летчиков, если там все не сгорело, а то дымит еще.

Через полчаса, когда расчеты закончили чистку, я построил батарею и громко сказал:

– Товарищи красноармейцы и командиры! Благодарю вас за боевую службу и сбитого немца! Персонально благодарю от имени командира сто пятого стрелкового полка майора Стрельникова!

– Ур-р-а-а-а! – крикнули они в ответ. Многие довольно улыбались. Не только сбили, но и благодарность от начальства получили.

– Младший лейтенант Сазанов, шаг вперед, – скомандовал я.

Немного бледный взводный сделал шаг.

– За отличную стрельбу неподготовленными расчетами выношу вам личную благодарность!

– Служу трудовому народу! – рявкнул тот.

– Сегодня же я сообщу о сбитом командованию дивизиона. Старшина Непейборода!

– Я! – сделал шаг вперед старшина.

– Перед тем как отправитесь на склады, подойдите ко мне, получите рапорт, завезете его в штаб дивизиона. Также подберите раненых стрелков у обочины дороги, их там около десятка.

– Есть!

Везти рапорт никуда не понадобилось. Когда я заполнил журнал боевых действий батареи, буквально через пять минут – старшина как раз готовился отъезжать – показался незнакомый штабной автобус, который свернул к лесу. Его сопровождала полуторка с зенитным пулеметом в кузове. Разобрать, что это за модификация, я сразу не смог, а потом уже просто не успел.

Я сразу понял, кто это, поэтому незамедлительно отдал приказ старшине выезжать к складам.

Пропустив встречную колонну из трех машин, старшина успел выехать. Автобус, остановившись на опушке, последний раз взвыл на высоких оборотах, потом заглох. Из открывшейся двери вышли не только командир дивизиона, начштаба и комиссар, но и еще какой-то подполковник-артиллерист с орденом Красной Звезды на груди.

– Докладывайте, товарищ лейтенант, как вы немецкий «юнкерс» сбили, – велел Матвеев.

Я быстро доложил всю историю и то, что сбит самолет был чисто случайно. Все наводчики целились по головному, второй просто нарвался на встречную случайную очередь. Также я предъявил боевой журнал батареи.

– Вот документы сбитых немцев и шильдик с двигателя. Личного оружия нет. К сожалению, стрелки туда успели первыми. Остальное сгорело, да и мало там что сталось после того, как он в землю врезался.

Изучавший боевой журнал подполковник оторвался от чтения и бросил хмурый взгляд на Матвеева, я это заметил, когда мы с капитаном отошли в сторону.

– Фролов, имей совесть, ты со склада уже вывез пятнадцать боекомплектов для своей батареи. Куда тебе столько?

– По немцам стрелять, товарищ капитан, – честно ответил я.

– Кстати, у тебя в штабелях максимум десять боекомплектов, где остальные?

– Я чуть в стороне организовал небольшой склад, а то мало ли. Попадет бомба или снаряд, останусь без всего. Еще два батарея расстреляла по немецким самолетам при отражении налета на сто пятый стрелковый полк.

– Ты это кому другому скажи. Максимум, что они успели, это выпустить две или три обоймы.

– У меня все в документах отмечено и списано, – тут же открестился я. Хотя Матвеев был прав, батарея даже сотни снарядов не выпустила. Но надо же мне было как-то лишние боеприпасы получить, вот и приходилось идти на фальсификацию расходных документов. Более того, мы еще триста литров горючего израсходовали. Можно было бы больше списать, но уже заметно.

– Ладно, а плащ-палатки, что выбил старшина, мне завсклад звонил, они-то тебе зачем? А ручные гранаты?

– Так нет их! – возмутился я.

– Конечно, нет, все еще месяц назад на окружные склады вывезли, корпусные практически пустые стоят, но зачем наганом у носа завсклада махать? У него, между прочим, сердце больное.

– Знать ничего не знаю, должен выдать – пусть изыскивает резервы, – набычился я.

– Тьфу! – только и сплюнул Матвеев. – Теперь понятно, почему у тебя такой порядок, дотошный ты.

Кроме этого он сообщил, что они инспекцией побывали на других батареях. Так вот, некоторые уже были потрепаны. Где осталось два орудия, где три. Только наша и пятая имели полный штат. Меня даже похвалили, что бойцы имеют бравый вид и одеты строго по форме. То есть имеют при себе винтовки, каски, подсумки, малые пехотные лопаты в чехлах и другое снаряжение строго по уставу. На других батареях некоторые бойцы ходили в одном только белье.

Я не стал говорить, что другие подразделения располагаются на солнцепеке, и чтобы не подхватить тепловой удар, бойцы раздеваются. У нас в лесу же было прохладно.

Поблагодарив личный состав батареи и не забыв про меня, командование уехало. Взяв в руки боевой журнал, я там, где было написано о сбитом, нашел подтверждающую пометку командующего артиллерией города Ровно подполковника Романова с размашистой подписью и небольшой печатью.

Как только командование уехало, я отправил второй взвод на учебу, а первый, взяв лопаты и маскировочные сети, пошел копать капониры. Будем надеяться, к вечеру справятся. Землю я рассчитывал вывозить с помощью освободившихся полуторок, на них же привозить дерн. Лишние бойцы, получившие добродушное прозвище «нахлебники», отправились следом, помогать. Хотя пятеро продолжали нести службу, охраняя лагерь.

За этот день ничего особенного не произошло, кроме того, что трижды на восьми километрах в сторону Киева проходили бомбардировщики да пару раз пролетали над дорогой охотники, но тут мы не успели изготовиться к бою. Еще вернулся старшина с предельно загруженными машинами. Разгрузив их, я отправил технику на вывоз земли. Ее уже скопилось много. В общем, вот так, в работе, и пролетел день двадцать третьего июня. Мимо нас проходили войсковые колонны, некоторые заметно потрепанные авиацией, некоторые свежие, с эшелонов. Были и танки, и артиллерия, и конница. И все больше и больше становилось беженцев. Один раз я даже выделил машину – для семей комсостава с разбитого вчера эшелона, она все равно шла за питьевой водой.

Кстати, источников питьевой воды рядом не было, что плохо, ближайший пруд в четырех километрах, вот и приходилось возить в канистрах из города, благо старшина смог достать еще четыре в дополнение к шести полученным сразу. Спас нас от водяной голодовки – даже не помоешься – старший сержант Андреев. Он с бойцами своего взвода во время отдыха вырыл колодец шестиметровой глубины, так что вода перестала быть проблемой.

А старшина ночью снова ездил к тайному складу, отвозя еще боекомплекты и топливо.

Про следующие три дня тоже ничего особенного рассказать нельзя. Мы стали активно стрелять по низколетящим самолетам. Видимо, фронт сдвинулся в нашем направлении. Было видно, как повышается уровень стрельбы у расчетов – как я уже говорил, не все были новичками.

Хотя пару моментов все же можно упомянуть. Как-то по дороге проходила танковая колонна, мы ее удачно прикрыли, подбили штурмующий их «мессер» – когда он уходил к своим, то заметно дымил. Так вот, когда проходила колонна танков, один из них сломался, так следующий за ним КВ-2 просто столкнул его с дороги, и колонна продолжила следовать дальше. Меня заинтересовало то, что экипаж уехал с колонной, бросив БТ-5 на обочине с открытыми люками. Видимо, это проделывалось не в первый раз, больно уж все было сделано ловко.

Сходив со старшиной к танку, мы убедились, что боекомплект полный, замки и прицел на месте. Вот я и подумал: раз его бросили, почему бы не приспособить под свои нужды? Тут еще старшина сообщил, что на дороге к Ровно стоят еще два таких брошенных танка. Дальше я развил бурную деятельность. Старшина нашел в соседней деревне трактор, и пока расчеты творили на опушке окопы, по очереди притащил в них все три танка, превратив в неподвижные огневые точки. Благо лишних артиллеристов у меня хватало, и теперь было кого посадить в упрятанные в землю по самые башни бронированные машины. На них возлагалась задача по прикрытию батареи, когда она будет отходить от перекрестка. Планы пощипать немецкую колонну я не забросил, более того, расширил. Теперь еще от леса батарею будут прикрывать «максимы».

Второй случай произошел двадцать пятого. По дороге шла привычная толпа беженцев, мы уже на них внимания не обращали, когда появились два «мессера», расстреливая гражданских. Я, конечно, читал, что творили немецкие «асы» в первые дни войны, но читать – это одно, а видеть, как в кровавых брызгах исчезает бегущая девочка… это страшно.

Расчеты тогда работали яростно и смогли-таки приземлить одного фрица, снеся ему правую плоскость. Старшина с двумя бойцами на полуторке сразу же рванул к тому месту, где опускался белый парашют. Более того, этот фашист еще и отстреливался, серьезно ранив в руку одного бойца, но его все же спеленали. Мы в это время отбили атаку второго «мессера», отогнав его. Правда, были повреждения, он серьезно зацепил машину Андреева, разнеся два ската и тяжело ранив подносчика. Раненого после перевязки сразу же отвезли в госпиталь Ровно.

Когда старшина привез пилота – настоящую белокурую бестию, был тот слегка бит, да и только – я уже успокоился. Поэтому, приняв документы и личное оружие, велел снова грузить фрица в полуторку.

Старшина, который поехал со мной, понял, зачем, только когда мы подъехали к толпе беженцев, откуда раздавался утробный вой и плач. Медведева, отправившаяся с нами, сразу же бросилась к раненым.

Выстрелив из пистолета в воздух, чтобы привлечь к себе внимание, я ухватил немца под мышку и показал его толпе.

– Товарищи, эта мразь только что стреляла в вас. Нам он не нужен, – после чего столкнул летчика на землю.

Кажется, я про подобное читал в какой-то книге, мне тогда понравилось, как главный герой поступил с немцем, вот и решил сделать похоже. Так что я с удовольствием наблюдал, как сперва толпа отхлынула от упавшего на утрамбованную политую кровью землю гитлеровца, потом захлестнула его.

Когда мы ехали обратно, старшину трясло от увиденного. Да что его, все, кто присутствовал при мести беженцев, получил серьезный удар по психике. Водитель и один из бойцов проблевались, и только я один улыбался.

Именно после этого случая я велел построить батарею, которая как раз закончила с чисткой, а второй взвод приступил к ремонту третьего орудия. Вот тогда я и выдал. И про Брестскую крепость, которая все еще держится в глубоком тылу немецких войск, и про то, как немцы наших раненых и работников госпиталя толкали на пулеметы Цитадели, укрываясь за их спинами, и как защитники плакали и стреляли. Про то, что за людей они нас не считают, что мы для них скот. Про то, что убить их надо до того, как они поднимут руки. В общем, толкнул политинформацию, почти полтора часа говорил и говорил, глядя, как плохело от таких новостей бойцам, как в их глазах загоралась лютая ненависть.

Они мне верили, так как видели, как я часто разговариваю с командирами и политработниками проходивших мимо частей. Правда, не знали, что тем я рассказывал то же самое.

Ах да, я еще учился и учился серьезно, без шуток. Сазанов, узнав, что я с военной кафедры, взялся за меня серьезно. Тут я еще командиров орудий подтянул, так что целый класс появился. На все времени, конечно, не хватало, но мы изворачивались как могли.

– Товарищ лейтенант, проснитесь, – будил меня кто-то.

– Что? – пробормотал я, отчаянно зевая и потирая лицо.

– Наблюдатель доложил, что видит пыль с запада. Похоже, немцы идут.

– Батарея, к бою! – тут же рявкнул я, вскакивая и упираясь каской в маскировочную сеть. Бойцы полусонно засуетились, занимая свои места.

Вчера на дороге сперва уменьшился, потом совсем иссяк поток беженцев. Еще проскакивали одиночные машины или небольшие войсковые колонны отступающих, но к вечеру не стало и их. Хотя часовые сообщили, что ночью прошла крупная танковая часть. Около двадцати машин, плюс десяток грузовиков. Видимо, отступающие части, немцы ночью спят.

Да и мы слышали, что на второй день далекая прежде канонада заметно приблизилась. Мало того, вчера мы по самолетам вообще не стреляли, укрывшись в лесу и замаскировавшись под деревьями. Немецкие летчики уже привыкли, что у этого перекрестка постоянно по ним лупят, причем не с одного места, а каждый раз с разного. Поэтому вечером девятка бомбардировщиков, которая привычно облетела стороной наш лесок, даже снизилась от удивления, что по ним никто не стреляет, а через час над лесом минут двадцать крутился разведчик. Не знаю, поверили ли гитлеровцы моей хитрости или нет, но ночью мы перегнали зенитки в капониры под маскировочные сети, а в танках сидели экипажи. В общем, все ждали немцев.

Я находился в капонире второго орудия под командованием сержанта Дмитриева, для меня даже отдельный окоп вырыли с ходом сообщения. Именно тут я и стоял, наблюдая за дорогой и держа в руках ракетницу.

Время было часов десять. До сигнала от наблюдателя все отдыхали – кто спал, кто бодрствовал в нервном ожидании боя – теперь же бойцы готовились. Посыльный уже предупредил расчеты других орудий, и сейчас, встав на камень рядом с орудием сержанта Ольнева, стал махать белой тряпкой, предупреждая наблюдателей у леса. Те должны разбудить расчеты танков и расчет Индуашвили.

Что меня немного волновало – не было никаких известий от капитана Матвеева, хотя он мог бы прислать приказ на отход или хотя бы держаться до последнего. Но посыльные от командования не появлялись.

Буквально через пятнадцать минут после того, как меня разбудили, показался передовой дозор немцев. Состоял он из восьми мотоциклов с люльками, причем на всех были пулеметы, и двух бронетранспортеров с солдатами.

Все командиры знали, что дозор пропускаем, ожидая подхода основных сил, поэтому мы только и проводили сильно запыленных немцев печальными взглядами.

– Эх, сейчас бы вдарить! – проговорил горизонтальный наводчик. Орудие стояло от меня в пяти метрах, так что я все слышал.

– Их тут мало, Савелий. Вот основные силы подойдут, тогда и вдарим, – ответил другой боец, в это время из канистры поливающий воду на землю у ствола, чтобы при выстреле не поднималась пыль. Сам ствол орудия был от земли всего в двадцати сантиметрах, так мы закопали машину.

– Едут! – воскликнул один из заряжающих.

Он отодвинул край маскировочной сети, чтобы было лучше видно. Отчего мне на него пришлось рявкнуть.

Проводив его сердитым взглядом, я в бинокль стал рассматривать колонну.

– Передовая группа из шести танков, четыре Т-II, и два Т-III. Дальше три бронетранспортера, потом грузовики… Дальше пыль, ничего не видно, но кажется, тоже грузовики, – извещал я командира орудия. – Первые два танка самые опасные, броня мощная. Поэтому твой расчет, сержант, открывает огонь именно по ним. Сперва по первому, потом второй обоймой по второму, дальше беглый огонь осколочными по грузовикам. Нам пехоту надо вывести из строя.

– Ясно, – кивнул Дмитриев.

Опыт стрельбы по наземным целям у расчетов был. А сделали мы просто: старшина достал стометровый канат, мы прицепили его к обломкам первого сбитого самолета, благо хвост и фюзеляж там уцелели, и таскали его по полю, а орудия стреляли. Изнахратили его в труху, но по движущимся мишеням стали попадать.

Убрав бинокль в чехол – колонна уже была видна невооруженным глазом – я взял стоявшую рядом винтовку старшины, заряженную зажигательными патронами, и, уперев приклад в плечо, положил ствол на бруствер и скомандовал:

– А-агонь!

После всех споров и обсуждений, как будем организовывать засаду, я решил, что первым будет выстрел того орудия, с которым буду я. Это и станет сигналом к открытию огня.

Как я и рассказывал бойцам, немцы везли на своих танках горючее в канистрах, поэтому лучше было стрелять по ним. Из простых винтовок, разумеется. Не из орудий. Четверо свободных бойцов лежали по двое у орудий Сазанова. Они, как и я, будут отстреливать канистры зажигательными пулями. При отступлении вскочат на подножки кабин и так эвакуируются. Все было продумано, и даже проведена одна тренировка, конечно, с огрехами, но каждый боец теперь знал, что ему делать.

Сейчас хотелось бы описать, что собой представляет этот самый перекресток при взгляде со стороны немцев. Если ехать от границы, то дорога упирается в Т-образный перекресток, налево к Ровно, направо в сторону ближайших деревень и воинских городков. Прямо через поле виднеется лес, окруженный множеством воронок – мою батарею часто бомбили, вернее, пытались. Если на перекрестке повернуть направо, а через двести метров налево, то узкая полевая дорога с засыпанными воронками приведет к лесу.

Так вот, когда немецкие танки достигли поворота на Ровно, то внезапно с двухсот метров, практически в упор, ударили два скорострельных орудия. Передовой танк, на полном ходу потеряв правую гусеницу, развернулся на катках кормой в сторону леса. Второй Т-III, получив очередь бронебойных снарядов, вдруг вспух изнутри от детонации боезапаса.

Следующими очередями эти два орудия добили головной танк в борт и разнесли один из Т-II. В это же время вступили в бой еще два орудия, расстреливая разъезжающиеся танки и грузовики. Вот попало очередью осколочных в кабину «опеля», отчего из кузова вылетели ошметки, ранее бывшие солдатами вермахта. Несмотря на слабую силу гранат, они пока справлялись, хотя было видно, что мощность недостаточная.

Вспыхнул бензовоз в середине колонны, несколько грузовиков продолжали катиться огненными комками. Однако, несмотря на это, опытные солдаты начали приходить в себя, и все чаще и чаще над нами стали свистеть пули.

– Товарищ лейтенант! – услышал я крик в какофонии боя. Несмотря на мой приказ, расчет азартно выпускал уже шестую обойму. Не одного меня так увлек расстрел колонны.

Поняв, что увлекся, я пустил последнюю, пятую пулю в канистру, закрепленную на шестом танке, отчего тот немедленно вспыхнул свечой, и удовлетворенно хмыкнул, мысленно пробормотав: «Второй мой», – после чего, так же мысленно кляня себя за упущенное время, рванул к кабине зенитки.

Вскочив через открытую дверь, рявкнул:

– Поехали!

Винтовка сильно мешала, я даже стукнулся подбородком о горячее дуло, но, пристроив ее у двери, быстро осмотрелся – мы уже вырвались из капонира. Когда раздались первые выстрелы, водители всех зениток завели двигатели и ждали приказа, держа машины на сцеплении. Поэтому после приказа зенитка сразу же вырвалась из капонира, волоча за собой маскировочную сеть. Впереди большим переваливающимся на ухабах зеленым кустом, оставляя шлейф пыли, летела машина Андреева.

Я не хотел оставлять такие первоклассные средства маскировки, как сети. Поэтому, когда начался бой, специальный назначенный боец – один из подносчиков – убрал сеть перед машиной и закрепил ее за кабиной. И когда мы рванули к лесу – проклятые машины больше сорока по полю не выжимали – сети остались с нами. Правда, орудие и расчет как будто спеленали. Огонь они теперь открыть не смогут, но доедем до леса, там и приведем зенитки к бою.

– Шайсе! – как только ефрейтор Ганс Отто Байер с со своим напарником установил на треногу станковый МГ-34, готовясь открыть огонь по орудиям, что били справа, как два огромных куста сорвались с места и как будто провалились в землю, став недоступными для огня пулемета. Оказалось, за позициями засады была небольшая ложбина, по которой русские беспрепятственно смогли уйти от возмездия. Однако два других орудия, что находились спереди, продолжали стрелять.

– Берем! – крикнул ефрейтор, и они втроем понесли пулемет в сторону, чтобы открыть огонь. Байер определил, что бьют русские зенитки, с которыми он уже встречался на границе. Несмотря на малый калибр, русские умудрились сжечь все танки, два из трех бронетранспортеров и около десятка грузовиков. Разлившееся в середине колонны горящее топливо с бензовоза подожгло еще три машины.

Не успели они занять позицию в прямой видимости орудий, как от леса стали бить сразу несколько пулеметов и затявкали два орудия, видимо, те, которые они упустили. Были также слышны звонкие танковые выстрелы, но как ни всматривался в сторону леса Байер, так грозных боевых машин и не увидел, что его успокаивало.

В это же время один человек из расчета ефрейтора вдруг заорал и, ни слова не говоря, побежал к концу колонны. Непонимающе осмотревшись, ефрейтор и второй номер рванули за ним, бросив пулемет.

Со стороны Ровно шла лавина русских танков. Там были в основном легкие Т-26, но опытный взгляд ефрейтора заметил пять массивных зализанных корпусов новейших Т-34.

Они бежали, не чуя ног, остановившись только у как раз развернувшейся в боевое положение противотанковой батареи, которая сразу же затявкала, расстреливая русские танки.

Появление наших танков было неожиданным. Я честно считал, что мы тут остались одни, и слегка впал в ступор, но быстро пришел в себя и приказал прикрыть отходящий взвод Сазанова. Били по колонне пулеметы Горгадзе, расстреливая пехоту, – спрятаться на открытой местности, кроме как за техникой, ей было негде. Часто хлопали, выпуская разрывные снаряды, закопанные танки. Это кто-то из них поджег бензовоз в середине колонны. Мы туда не стреляли.

Бойцы уже содрали маскировочную сеть и, пока два подносчика сматывали ее и крепили на положенное место, заряжали орудие.

Когда зенитки Сазанова выметнулись из капониров и понеслись к нам, вдруг начали один за другим вспыхивать легкие Т-26, которые атаковали колонну.

– Товарищ лейтенант, там вроде батарея их стоит, из-за дыма не видно, но где-то за горящим бензовозом, – известил меня Андреев.

– Нет, не вижу, – опустив бинокль, ответил я.

Но танкисты, похоже, видели, кто по ним стрелял, так как две «тридцатьчетверки» остановились и, поводив немного своими кургузыми стволами, открыли огонь. Через минуту немецкая батарея умолкла.

В это время мимо нас пролетели обе машины Сазанова, облепленные маскировочными сетями. Как и было приказано, они, не останавливаясь, завернули за лес по малоезженой дороге. Там их ждали готовые выдвигаться машины обеспечения и старший сержант Медведева – на всякий случай с бинтами наготове.

– Выдвигаемся, товарищ лейтенант? – спросил подошедший Андреев.

Я, отрицательно покачав головой, приказал:

– Давай к Сазанову. Машины под укрытие деревьев и чистите стволы после стрельбы. А я пока с Индуашвили скатаю к колонне, надо пообщаться с танкистами и посмотреть, что мы там настреляли. Наши уже ушли дальше добивать противника, так что сейчас там безопасно. Если появятся немецкие самолеты, а они появятся, огня не открывать. Запрещаю выдавать наше местоположение. Сазанов за старшего на батарее.

В это время на дороге из Ровно показалась еще одна танковая колонна, которая прямо по полю свернула и проследовала за передовым отрядом, что ушел дальше. Пехоты я так и не увидел.

– Есть, – козырнул немного суетящийся сержант. Было видно, что у него приподнятое настроение после расстрела колонны немцев. Я не стал ему говорить, что нам повезло и на нас, скорее всего, налетели части второго эшелона, а не передовые войска немцев, которые наверняка сейчас штурмуют Ровно в лоб и с другой стороны.

– Товарищ лейтенант! – окликнул меня старшина, бегущий от одного из танков. Это он ими командовал.

– Что? – спросил я, направляясь к машине Индуашвили.

– Нам что делать? Согласно плану или согласно изменившейся обстановке? Я так понимаю, мы пока не будем отходить?

– Правильно понимаешь, пока экипажи пусть сидят на месте, нас прикроют. А я скатаю к колонне. Командуй… И выстави наблюдателей, чтобы следили за нами, мало ли что.

– Есть.

– Сержант, заводи! – крикнул я Индуашвили.

Когда мы приблизились к колонне, нас окутал дым горевших техники, воняло резиной и человеческим мясом. Мерзкий, надо сказать, запах, да и вид, несмотря на удовлетворение от осмотра результатов своей работы, тоже не доставлял удовольствия.

Высунувшись из кабины, я приказал:

– Сержант, с одним бойцом охраняешь нас как от пехоты, так и от авиации.

– Так нет же никого, товарищ лейтенант.

– Авиация, сам знаешь, как внезапно появляется, а всю пехоту мы не уничтожили, наверняка десяток-другой прячется в траве. Она тут высокая, сам видишь.

– Есть охранять.

Пока один из бойцов расчета и водитель машины ходили среди убитых немцев, собирая оружие, боеприпасы и документы, я достал журнал боевых действий батареи и стал зарисовывать, как мы уничтожили колонну, где стояли зенитки, как отходили и сколько подбили. Как работали закопанные танки и зенитные пулеметы Индуашвили. Несмотря на то, что все танки были уничтожены нами, по грузовикам и пушкам можно сказать, что наших всего десяток, не более. Остальное – работа танкистов, о чем я также записал в журнал.

С другой стороны колонны, в поле у наших разбитых танков, уцелевшие члены экипажей собирали своих раненых и убитых. Помощь им не требовалась – я спрашивал, скоро должна подойти санитарная колонна.

По итогам выяснилось, что на наш счет можно записать все шесть танков, также два бронетранспортера, семнадцать грузовиков и один бензовоз.

Закончив с журналом, я стал составлять рапорт командиру дивизиона о прошедшем здесь бое, не забыв несколько представлений на ордена и медали. Сто процентов выкинут их, но о том, что я готовил наградные, на батарее будут знать. Специально спрашивал у Индуашвили его имя и отчество, а уж он разнесет слух. Мне нужно было, чтобы бойцы знали, что я о них забочусь.

Карабины я приказал не брать, только пулеметы, автоматы, боеприпасы к ним и гранаты. Про бинокли, планшеты с картами и говорить не стоило. Бойцы притащили даже ракетницы и пару ящиков осветительных ракет.

– Вот, товарищ лейтенант. Мы в поле нашли. Вроде станковый, – притащили водитель и один из бойцов расчета Индуашвили станковый пулемет МГ-34, – а к нему еще были патронные короба и полная улитка.

– Молодцы, грузите в машину… Сержант, да заткни ты его! Ведь ранит, а то и убьет кого! – рявкнул я.

Вот уже минуту откуда-то с конца колонны по нам и танкистам, грузившим своих раненых в подошедшие санитарные машины, работал одинокий стрелок. Убитых пока не было, но у нас прострелили лобовое стекло, а у танкистов две пули попали в уже убитого бойца в темном комбинезоне и шлемофоне.

Видимо, Индуашвили смог разобрать, откуда ведется огонь, потому что, дав две пристрелочные очереди, выпустил еще одну, но длиннее. Это помогло, обстрела больше не было.

– Вот, товарищ лейтенант, вы просили, – протянул подошедший старший сержант-танкист лист бумаги.

– Сколько тут?

– Двенадцать убитых, еще двое умерли. Не дождались медиков, я их тоже записал.

– Спасибо, сержант. Нашего раненого забрали?

– Да, его ваши бойцы уже погрузили в машину.

– Хорошо. Спасибо.

При отходе один из бойцов расчета Ольнева из взвода Сазанова получил ранение в спину – видимо, случайная очередь. Ранение серьезное, и никакой возможности забрать его с собой не было, Медведева сказала, его нужно срочно под нож хирурга, штопать сосуды.

Внеся в журнал список имен четырнадцати погибших танкистов, чтоб не стали без вести пропавшими, велел нашим собираться. Делать тут больше было нечего.

– Товарищ лейтенант, кажется, там наша полуторка. Вон, по дороге сюда пылит, – остановил меня сержант, когда я собирался сесть в кабину.

– Вижу. Вроде посыльная, – согласился я.