Глаз тигра. Не буди дьявола Смит Уилбур

– По-моему, дядя Дэн вам не понравился, – бросилась она в бой за обеденным столом, но я увернулся:

– Позвонил в пару мест. Нам надо на Блэкфрайерс-роуд, это в Вестминстере. Там Индийский архив. Поедем туда сразу после обеда.

– Он очень славный. Вы непременно подружились бы.

– Знаете что, дорогая моя? Чей это дядя? Ваш? Вот и оставьте его себе.

– Но почему, Гарри? Мне интересно.

– Чем он на жизнь зарабатывает? Армия? ВМФ?

– Как вы догадались? – изумилась она.

– Я таких за милю вижу.

– Служил в армии, но ушел в отставку… Погодите, какая разница?

– Что хотите попробовать? – Я помахал перед нею листком с меню. – Если ростбиф, то я возьму утку.

Клюнув на приманку, она сосредоточила свое внимание на еде.

Индийский архив помещался в одной из современных прямоугольных конструкций из зеленоватого стекла и небесно-голубых стальных панелей.

Мы с Шерри вооружились гостевыми пропусками, расписались в журнале и первым делом отправились в каталог, а оттуда – в морской отдел архива, где председательствовала опрятно одетая, но угрюмая дама: седеющие волосы и очки в стальной оправе.

Я протянул ей листок с запросом на папку с материалами по судну «Утренняя заря», принадлежавшему досточтимой компании, и дама затерялась среди высоких, до потолка, металлических стеллажей, переполненных всевозможными документами.

Двадцатью минутами позже она вернулась, выложила на стойку пухлое досье и велела расписаться, указав на колонку в журнале с желтой обложкой из твердого картона.

– Занятно, – хмыкнула она. – Эту папку уже брали меньше года назад.

Я взглянул на имя в последней строке журнала: Д. А. Норт. Идем по пятам за Джимми, подумал я, когда ставил под его именем свое: Ричард Смит.

– Можете расположиться вон там, молодые люди. – Она показала в другой конец зала. – И постарайтесь, пожалуйста, не испортить документы.

Мы с Шерри плечом к плечу уселись за стол, и я развязал тесемки досье.

«Утренняя заря» оказалась фрегатом типа «Блэкуолл»: в начале девятнадцатого века такие строили на судоверфи «Блэкуолл-ярд», и все они имели колоссальное сходство с военными фрегатами того периода.

«Зарю» же изготовили в Сандерленде по заказу досточтимой Ост-Индской компании. Тоннаж – 1330 регистровых тонн, длина по ватерлинии – 226 футов, ширина бимса – 26 футов, что весьма неплохо для скорости, но при сильных порывах ветра на судне, наверное, бывало неуютно.

Спустили на воду в 1832 году, всего лишь за год до того, как компания потеряла китайскую монополию, и это невезение наложило отпечаток на последующую судьбу «Утренней зари».

Помимо прочего, в досье содержались серии процедурных отчетов о работе нескольких следственных комиссий. Первый капитан корабля, носивший гордую фамилию Свинн, в первом же плавании посадил «Утреннюю зарю» на банку в Даймонд-Харборе реки Хугли. Следствие выяснило, что в момент происшествия мистер Свинн находился под действием крепких напитков, и избавило его от капитанского бремени.

– Говорящая фамилия, – заметил я, а Шерри в ответ на мое остроумие закатила глаза и издала негромкий стон.

На этом череда злоключений не закончилась. В 1840 году во время перехода по Южной Атлантике несший «собаку» пожилой помощник капитана зазевался, «Заря» вышла против ветра, и мачт как не бывало. Фрегат беспомощно качался на волнах с такелажем у борта, пока ему не встретилось голландское судно, после чего остатки парусного вооружения срезали, «Зарю» отбуксировали в Столовую бухту, а суд обязал владельцев выплатить голландцам двенадцать тысяч фунтов в качестве вознаграждения за спасение на море.

В 1846 году половина команды сошла на один из диких берегов Новой Гвинеи, где каннибалы перебили их всех до единого. Погибли шестьдесят три человека.

Затем 23 сентября 1857 года «Заря» вышла из Бомбея, направляясь в Лондонский Пул через Сент-Мэри, мыс Доброй Надежды и остров Святой Елены.

– Гляньте на дату. – Я поставил палец на нужную строчку. – Об этом плавании говорится в письме Гудчайлда.

Шерри не ответила. Лишь кивнула. За последние несколько минут я узнал, что она читает быстрее моего: я одолевал три четверти текста, а она уже готова была перелистнуть страницу. Теперь же взгляд ее впивался в каждую строчку, бледные щеки зарозовелись, и мне пришлось придержать ее руку, когда она, кусая нижнюю губу, поторопила меня:

– Ну давайте поживее!

«Утренняя заря» так и не объявилась в Сент-Мэри. Фрегат исчез. Три месяца спустя его признали пропавшим в море со всем экипажем, и Регистр Ллойда велел страховщикам возместить убытки владельцам и грузоотправителям.

Декларация груза оказалась весьма впечатляющей для столь небольшого судна, ведь в Индии и Китае на борт «Зари» поместили следующее:

364 больших и 494 средних чайных ящика[6] – 72 тонны от имени господ Данбара и Грина;

101 большой и 618 средних чайных ящиков – 65 тонн от имени господ Симпсона, Уилли и Ливингстона;

577 тюков шелка – 82 тонны от имени господина Элдера и компании;

5 багажных мест – 4 тонны от имени сэра Роджера Гудчайлда, полковника;

16 багажных мест – 6 тонн от имени майора Джона Коттона;

10 багажных мест – 2 тонны от имени лорда Элтона;

26 ящиков различных специй – 2 тонны от имени господина Полсона и компании.

Онемевший, я поставил палец на четвертую строку судового манифеста, а Шерри снова кивнула, и глаза ее засияли сапфирами. Убытки были возмещены, и дело считали закрытым – до тех пор, пока четыре месяца спустя, в апреле 1858 года, в Англию не прибыл ост-индский корабль «Уолмерский замок» с пережившими крушение «Утренней зари».

Их было шестеро: первый помощник капитана Эндрю Барлоу, помощник боцмана, трое матросов верхней команды и двадцатидвухлетняя девушка – мисс Шарлотта Коттон, направлявшаяся домой в сопровождении отца, майора 40-го пехотного полка.

Эндрю Барлоу дал показания следственной комиссии. За сухим повествованием, скучными вопросами и осмотрительными ответами скрывалась волнующая и романтическая морская история, песнь о кораблекрушении и последующей битве за жизнь.

Я читал, и скудные обрывки собранных мною знаний занимали свои места.

Через четырнадцать дней после выхода из Бомбея «Утренняя заря» попала в налетевший с юго-востока неистовый шторм. Всю неделю нестихавшая буря влекла фрегат за собой, и я отчетливо представил эту картину: такой же безжалостный циклон сорвал однажды крышу с моей хибары в Черепашьем заливе.

«Утренняя заря» вновь лишилась рангоута – кроме нижней фок-мачты, нижней бизань-мачты и бушприта. Остальное унес ураган, а море разбушевалось так, что поставить аварийную грот-мачту или закрепить реи не было никакой возможности.

Поэтому, когда с подветренной стороны заметили землю, стало ясно, что у фрегата нет ни единого шанса избежать печальной участи. Словно сговорившись, ветер и течение увлекали «Зарю» прямо в пасть воронкообразного рифа, а штормовые волны разбивались о коралловую преграду с громыханием всего небесного воинства.

Корабль налетел на риф и застрял в коралловых клыках, но Эндрю Барлоу с помощью двенадцати членов команды сумел спустить на воду одну из шлюпок. С ними разбитый фрегат покинули четверо пассажиров, в том числе и мисс Шарлотта Коттон, а Барлоу, в котором самым неправдоподобным образом сочетались искусство мореплавателя и добрая удача, сумел провести шлюпку по бушующему морю за смертоносный риф, в более спокойные воды прибрежной лагуны.

Наконец они пристали к усеянному хлопьями морской пены берегу острова, где выжившие четыре дня ютились друг подле друга, пока не стих ураган.

Барлоу в одиночку вскарабкался на верхушку самой южной из трех островных возвышенностей. Описание дал четкое и ясное: речь однозначно шла о Дедах и Артиллерийском рифе. Так Джимми Норт и узнал, что искать: коралловый барьер, а за ним – остров с тремя вершинами.

Помощник капитана определил местоположение истрепанной ураганом и застрявшей в рифовых челюстях «Утренней зари». Волны наносили по корпусу один удар за другим, и на второй день фрегат начал разрушаться: на глазах у Барлоу – тот оставался на вершине, чтобы вести наблюдение за происходящим. Переднюю половину судна уволокло за риф, где она ушла под воду у зияющей пробоины в коралловой стене, а корма, оставшись на океанской стороне, была разбита в щепки.

Когда наконец ветер стих, а небеса прояснились, Эндрю Барлоу обнаружил, что из ста сорока девяти членов команды спасся лишь его крошечный отряд: остальные сгинули в бурном океане.

К западу у самого горизонта Барлоу разглядел узкую полосу земли: хотелось верить, что это Африканский континент. Помощник капитана вновь погрузил свой отряд в шлюпку, и та отправилась в плавание по прибрежной лагуне. Надежды оправдались: это и впрямь оказалась Африка – но, как всегда, враждебная и жестокая.

Семнадцать потерянных душ пустились в долгое и опасное путешествие на юг, а спустя три месяца лишь Барлоу, четверо моряков и мисс Шарлотта Коттон добрались до островного порта на Занзибарском архипелаге. Остальные путники пали жертвами лихорадки, дикарей, дикого зверья – и даже выжившие из-за голода превратились в ходячие скелеты, пожелтевшие от малярии и вконец измученные дизентерией из-за плохой воды.

Следствие всячески одобрило действия Эндрю Барлоу, а досточтимая компания наградила его за безупречную службу пятью сотнями фунтов стерлингов.

Дочитав, я поднял глаза на Шерри. Она внимательно посмотрела на меня, а потом произнесла:

– Вот это да!

Меня тоже тронули масштабы стародавней драмы.

– Все сходится, Шерри, – сказал я. – Вот оно, перед нами.

– Да, – кивнула она.

– Надо узнать, нет ли тут чертежей.

Отдел чертежей и эстампов находился на третьем этаже. Дежурная по залу принялась добросовестно разыскивать нужные нам материалы, и вскоре «Утренняя заря» явилась нам во всем своем великолепии.

Изящное трехмачтовое судно с длинным приземистым профилем. Ни крюйселя, ни прямой бизани на бегин-рее, вместо них – косой спанкер и полный комплект лиселей. На длинном полуюте достаточно места для нескольких пассажирских кают, а шлюпки закреплены на кормовой рубке.

Вооружение тяжелое: тринадцать черных орудийных портов, и каждый готов в любой момент явить неприятелю длинную восемнадцатифунтовую пушку, чтобы защитить фрегат в неспокойных водах к востоку от мыса Доброй Надежды, по которым «Утренняя заря» курсировала в Индию и Китай.

– Мне надо выпить, – заявил я, складывая чертежи. – Попрошу, чтобы нам сделали копии.

– Зачем? – осведомилась Шерри.

Дежурная вынырнула из логова средь полок, переполненных старинными эстампами, а в ответ на просьбу насчет копий втянула щеки и попыталась осадить меня:

– Я вынуждена буду взять с вас семьдесят пять пенсов.

– Цена вполне сносная, – не сдавался я.

– И копии будут готовы только на следующей неделе, – непреклонно добавила она.

– Ой, – лучезарно улыбнулся я, – а мне бы надо завтра.

Улыбка сокрушила ее. Утратив неприступный вид, дежурная заправила шальные метелки волос за дужки очков и смягчилась:

– Что ж, посмотрю, что можно сделать.

– Очень мило с вашей стороны, честное слово!

Когда мы уходили, вид у нее был растерянный, но вполне довольный.

Я снова начинал ориентироваться на местности, поэтому без труда доехал до «Эль вино». Вечерний прилив журналистов с Флит-стрит еще не заполнил залы, и нам удалось найти уединенный столик. Я заказал два вермута, и мы салютовали друг другу бокалами.

– Знаете, Гарри, у Джимми всегда было множество планов. Вся его жизнь была непрерывной охотой за сокровищами. Каждую неделю он находил – ну, почти находил – местоположение погибшего грузового корабля Непобедимой армады, затонувшего города ацтеков или пиратского судна… – Она пожала плечами. – Лично у меня врожденный иммунитет к подобным делам. Но это… – Шерри отпила глоток вермута.

– Давайте подведем итоги, – предложил я. – По нашим сведениям, Гудчайлда очень беспокоила судьба его багажа и он наказал доверенному лицу принять эти пять ящиков и обеспечить им безопасное хранение. Нам известно, что он собирался отправить их в Лондон на борту «Утренней зари», а письмо прислал заранее, с капитаном фрегата «Пантера», – наверное, был с ним дружен.

– Неплохо, – согласилась она.

– Мы знаем, что багажные места перечислены в судовом манифесте и что «Утренняя заря» погибла – предположительно, с грузом на борту. Нам известно точное место кораблекрушения, и подтверждением тому служит судовой колокол.

– По-прежнему неплохо.

– Не знаем мы лишь одного: что было в этих ящиках.

– Нестираные носки, – сказала она.

– Четыре тонны нестираных носков? – усмехнулся я, и лицо ее изменилось: она упустила из виду общий вес груза. – Ага, прошляпили. Так я и думал. Читаете быстро, но через строчку.

Шерри состроила мне гримасу.

– Четыре тонны, девочка моя, – это изрядный вес. Что бы ни было в тех ящиках.

– Ну ладно, – согласилась она. – Признаю, с цифрами я не в ладах. Но охотно верю, что четыре тонны – это много.

– Чтобы было понятнее, столько весит новенький «роллс-ройс».

Глаза ее потемнели и увеличились в размерах.

– Да уж… И правда много!

– Очевидно, Джимми знал, что это за груз. И у него имелись убедительные доказательства, способные заинтересовать даже самых практичных спонсоров. То есть дело серьезное.

– Настолько серьезное, что… – Она осеклась, и по мелькнувшему в глазах выражению я понял, что Шерри до сих пор не оправилась от смерти брата.

Мне стало неловко, я отвернулся и полез во внутренний карман за письмом, устроив из этого нехитрого действия целое шоу. Тщательно разгладил письмо на столе между нами, а когда снова взглянул на Шерри, она уже взяла себя в руки.

Моим вниманием вновь завладела карандашная пометка на полях.

– Бэ-муз-е, шестьдесят девять, четырнадцать, и в скобочках – восемь, – зачитал я вслух. – Какие будут соображения?

– Бакалавр музыки.

– Блестяще! – Я похлопал в ладоши.

– Теперь вы. Покажите класс, – бросила мне вызов она, и я с достоинством сложил письмо, после чего заказал еще два вермута, расплатился с официантом и начал:

– В общем, след мы взяли, и след неплохой. Теперь нам хотя бы понятно, о чем речь. Поэтому переходим к следующей ниточке.

Шерри подалась вперед и молча кивнула: дескать, продолжайте.

– Помните, я рассказывал о самозванке, блондинистой Шерри Норт? – (Она снова кивнула.) – Перед тем как улететь с острова, она дала телеграмму в Лондон. – Я порылся в бумажнике, выудил копию телеграммы, протянул ее Шерри, а пока она читала, продолжил: – Ясно, что блондинка отчитывается перед старшим, неким Мэнсоном. Должно быть, за всем стоит именно он, и теперь я намерен к нему подобраться. – Я допил вермут. – Отвезу вас к воинственному дядюшке, а завтра снова выйду на связь.

Шерри упрямо сжала губы – такого я за ней прежде не замечал, и глаза ее сверкнули оружейной сталью.

– Гарри Флетчер, только не думайте, что сможете улизнуть от меня, когда все только-только завертелось. Вы же не круглый дурак.

Такси привезло нас на Беркли-сквер, и я повел Шерри на Керзон-стрит, а по пути украдкой оглянулся и шепнул: «Дайте руку, быстро!»

Она тут же послушалась. Мы прошагали так с полсотни ярдов, а потом она спросила:

– Что такое?

– Просто нравится держать вас за руку.

– Ах, вы!.. – Она хотела вырваться, но я ее не пустил, и она капитулировала, после чего мы продолжили прогулочное шествие к Шеперд-Маркету, изображая туристов и время от времени задерживаясь у витрин.

Строение № 97 по Керзон-стрит оказалось одним из тех шестиэтажных домов с астрономически дорогими квартирами, где стены облицованы кирпичом, а за богатой входной дверью из стекла и бронзы стоит швейцар в форме, охраняющий тишину и спокойствие в мраморном фойе. Мы прошагали мимо, а возле клуба «Белый слон» перешли дорогу и направились обратно.

– Могу спросить у швейцара, не живет ли в квартире номер пять некий мистер Мэнсон, – вызвалась Шерри.

– Отличная мысль, – согласился я. – А если окажется, что живет? Что будете делать? Передадите привет от Гарри Флетчера?

– Вы фигляр и шут! – Она снова попробовала высвободить руку, но я крепко держал ее.

– Наискось от девяносто седьмого дома есть ресторан, – сказал я. – Возьмем столик у окна, попьем кофейку, посидим и понаблюдаем.

В начале четвертого мы устроились за столиком с хорошим видом на улицу и приятно провели следующий час. Оказалось, что развлекать Шерри совсем нетрудно: у нас было схожее чувство юмора, и мне нравилось слушать ее смех.

Посреди долгого и запутанного рассказа меня прервали: к дому № 97 подкатил «роллс-ройс» модели «сильвер-рейт». Шофер в изящной голубино-серой форме вошел в фойе и завел разговор со швейцаром, а я продолжил свой рассказ.

Десятью минутами позже в доме напротив забурлила жизнь: лифт исполнил быструю серию подъемов и спусков, всякий раз исторгая в фойе груду одинаковых чемоданов из крокодиловой кожи. Швейцар и шофер подхватывали их и уносили в «роллс», но чемоданов не убавлялось, и Шерри с тоскливым вздохом предположила, что кто-то собрался в отпуск.

– Представьте-ка: тропический остров, синие волны, белый песок, крытая соломой хижина среди пальм… – начал я. – Что скажете?

– Хватит! Сейчас осень, мы в Лондоне, и мне даже думать о таком тошно.

Я собрался было развить атаку, но тут лакей с шофером вытянулись по стойке смирно, когда стеклянные двери раскрылись вновь, но теперь из лифта вышли мужчина и женщина в длинной коричневой норковой шубе – со светлыми волосами, щедро залитыми лаком и тщательно уложенными в высокую прическу в греческом стиле.

Я узнал эту женщину, и ярость саданула мне под дых.

Передо мной была Шерри Норт номер один – та «милая» дама, что отправила Джудит и «Танцующую» на дно Гранд-Харбора.

Мужчина рядом с ней был среднего роста, с мягкими и длинными, по моде, каштановыми волосами, вьющимися на висках, с легким загаром из солярия и чрезвычайно хорошо одетый: дорого и броско, словно человек из шоу-бизнеса.

Тяжелый подбородок, длинный мясистый нос, нежные телячьи глаза, но куцые губы и голодный рот: алчный прожорливый рот, который я так хорошо помнил.

– Мэнсон! – сказал я. – Господи! Мэнсон Резник. Мэнни Резник!

Ну а к кому еще Джимми отправился бы со столь необычным предложением? Так же и я пришел к нему много лет назад с выкладками по краже золота из римского аэропорта. Мэнни – антрепренер преступного мира, и с нашей последней встречи его социальный статус заметно подрос.

Теперь у него все по красоте, думал я, глядя, как он шагает по тротуару и забирается на заднее сиденье «роллса» – под бочок к норковой блондинке.

– Ждите здесь, – бросил я Шерри, когда «роллс» отчалил в сторону Парк-лейн.

Выбежал на мостовую и стал энергично жестикулировать в попытке привлечь внимание таксистов, но машин поблизости не оказалось, и я побежал следом за «роллсом», отчаянно умоляя богов, чтобы те послали мне большой черный кеб с лампочкой «свободно», а «роллс» тем временем свернул направо, на Саут-Одли-стрит, мягко набрал скорость и устремился вдаль.

Когда я остановился на углу, он был уже далеко в реке машин, утекавшей к Гросвенор-сквер.

Я сделал разворот и разочарованно поплелся к столику, за которым меня ждала Шерри. Я знал, что она права. Мэнни с блондинкой отправились в долгое путешествие, и ошиваться вокруг дома № 97 на Керзон-стрит теперь бессмысленно.

Шерри, однако, ждала меня не за столиком, а у входа в ресторан.

– Что это было? – осведомилась она, и я взял ее за руку, а по пути к Беркли-сквер объяснил:

– Скорее всего, именно этот человек приказал убить Джимми. Он виноват в том, что мне отстрелили полгруди. По его распоряжению поджарили ваш прелестный мизинчик. Короче говоря, крупная фигура.

– Вы с ним знакомы?

– Давным-давно пересекались по делам.

– Ну у вас и друзья!

– В последнее время я очень стараюсь улучшить круг общения. – Я легонько пожал ей руку, но она проигнорировала мою обходительность.

– А женщина? Это та, с Сент-Мэри? Которая взорвала ваш катер с девушкой на борту?

Вновь нахлынула свирепая злоба, охватившая меня несколько минут назад, когда я увидел эту холеную и лакированную хищницу в норковом пальто.

– Гарри, больно! – охнула Шерри.

– Простите. – Я ослабил хватку.

– Наверное, это и есть ответ на мой вопрос, – пробурчала она, массируя предплечье.

В интерьере приватного бара «Виндзор армс» преобладали темные дубовые панели и антикварные зеркала. К тому времени как мы с Шерри вернулись, там было уже не протолкнуться. На улице стемнело, ледяной ветер ворошил в канавах упавшие листья, но в баре царили тепло и уют. Мы нашли местечко в углу, но толпа притиснула нас друг к дружке и вынудила меня обнять Шерри за плечи, и наши головы оказались так близко, что даже в этом общественном месте у нас появилась возможность провести самое конфиденциальное совещание.

– Догадываюсь, куда отправились Мэнни Резник с подружкой, – сказал я.

– К острову Большой Чайки? – спросила Шерри, а когда я кивнул, продолжила: – Ему понадобится корабль. И ныряльщики.

– Не переживайте. Мэнни найдет и то, и другое.

– Ну а мы что будем делать?

– Мы? – переспросил я.

– Фигура речи, – чопорно поправилась она. – Ну а вы что будете делать?

– Одно из двух: или забуду об этом, или вернусь к Артиллерийскому рифу и, черт возьми, попытаюсь узнать, что скрывается в пяти ящиках полковника Гудчайлда.

– А снаряжение?

– Наскребу все, что нужно. Пусть и не такое модное, как у Мэнни Резника.

– Простите за нескромный вопрос, но как у вас с деньгами?

– Ответ тот же. Наскребу, сколько нужно.

– Синий океан и белый песок… – мечтательно прошептала она.

– …и пальмовые листья переговариваются под дуновениями пассатов…

– Гарри, хватит!

– На углях скворчит жирный лангуст, мы с вами напеваем одну мелодию на двоих, а вокруг ни души… – безжалостно продолжал я.

– Провокатор! – возмутилась она.

– Останетесь здесь и никогда не узнаете, действительно ли там нестираные носки, – не унимался я.

– Вы напишете мне и все расскажете! – взмолилась она.

– Нет, не напишу.

– Тогда придется ехать с вами, – наконец сдалась Шерри.

– Молодчина. – Я потрепал ее по плечу.

– Но билет куплю сама. Я настаиваю. Не хочу быть содержанкой. – Наверное, догадалась, что мои финансы в самом плачевном состоянии.

– Я и не думал ставить под сомнение вашу принципиальность, – радостно заявил я, а бумажник мой с облегчением вздохнул. Снарядить экспедицию к Артиллерийскому рифу на остатки средств… Задачка не из легких.

Теперь, когда решение было принято, нам предстояло многое обсудить. Казалось, прошло лишь несколько минут, когда хозяин сообщил:

– Времечко, дамы и господа.

– По ночам на улицах опасно, – предупредил я. – Думаю, не стоит рисковать. Наверху у меня удобнейшая комната с прекрасным видом…

– Угомонитесь, Флетчер. – Шерри встала. – Лучше проводите меня домой, или я дядю на вас натравлю.

До дядиной квартиры было полквартала, и по пути мы договорились встретиться завтра за обедом. У меня уже имелся список утренних дел, включая заказ авиабилетов, а Шерри сказала, что обновит паспорт и заберет копии чертежей «Утренней зари».

У дверей квартиры мы остановились лицом друг к другу и оба почему-то застеснялись, и я едва не расхохотался от столь умопомрачительной банальщины: надо же, как два старомодных подростка на исходе первого свидания… Но иной раз от такого становится тепло на душе.

– Доброй ночи, Гарри. – И Шерри с извечной женской артистичностью каким-то неведомым способом показала мне, что готова целоваться.

Губы у нее были мягкие и теплые, и поцелуй затянулся надолго.

– О боже мой… – хрипло прошептала она, когда наконец отпрянула.

– Точно не передумаешь? У меня отличная комната, вода тоже есть – и холодная, и горячая, – а на полу ковер, и телевизор…

С почти неслышной усмешкой Шерри легонько оттолкнула меня, повторила: «Доброй ночи, милый Гарри» – и ушла в дом.

Я же вернулся на улицу и побрел обратно к паб-отелю. Ветер стих, но от реки все равно веяло сыростью. На улице было пусто, но у обочины стояли автомобили – бампер к бамперу, до самого угла.

Я не спеша плелся по мостовой. Спать не хотелось, и я даже задумался, не прогуляться ли сперва до станции метро «Эмбанкмент». Сунув руки в глубокие карманы полупальто, я думал о Шерри и, размышляя об этой женщине, был расслаблен и счастлив.

Подумать было о чем, потому что многого в Шерри я пока не понимал, многое нуждалось в объяснении. Однако я тешил себя мыслью, что сегодня, наверное, зародились отношения, которые продлятся не одну ночь, не одну неделю или месяц, – настоящие чувства, уже вошедшие в силу, и что теперь все будет иначе, чем с остальными, и со временем эти чувства не ослабнут, а, напротив, будут становиться все сильнее.

Вдруг рядом раздался чей-то голос:

– Гарри!

Голос был мужской, незнакомый, и я машинально обернулся на звук, уже понимая, что оборачиваться не следовало.

Меня окликнули из припаркованного у тротуара черного «ровера». Окно открыто, лицо назвавшего мое имя человека – бледная клякса во тьме салона.

Безнадежно я попытался вынуть руки из карманов и встать лицом туда, откуда, как я понимал, последует атака. На развороте присел, извернулся, и что-то, прогудев мимо уха, поразило меня в плечо.

Обоими локтями я ударил за спину – удар оказался ощутимый, и позади меня кто-то охнул от боли, а затем руки мои высвободились из карманов, я закончил разворот и ушел в сторону, прекрасно понимая, что меня снова попробуют огреть дубинкой.

Полночные тени, громадные и зловещие, в черных одеждах, – казалось, их неисчислимое множество, но на самом деле врагов было четверо, плюс один в машине. Все крупные, у одного дубинка, занесенная для нового удара. Раскрытой ладонью я ткнул ему в подбородок. Запрокинув голову, он тяжело рухнул на мостовую, и мне показалось, что я сломал ему шею.

Чье-то колено взметнулось к моему паху, но я увернулся и, пользуясь инерцией движения, нанес контрудар в бедро, а потом в грудь – смачно, от плеча, и нападающего отбросило назад, но еще один тут же схватил меня за руку, зафиксировал ее, вражеский кулак угодил мне в скулу, и я почувствовал, как под глазом лопнула кожа.

Другой подобрался со спины, сдавил мне гортань, но я вывернулся, толкнул его, и мы, свившись в тесный узел, закружились по мостовой.

– Подержи его, – увесисто произнес кто-то басовитый, – дай стукну по-нормальному.

– Проклятье! – выдохнул другой. – Чем мы тут, по-твоему, занимаемся?

Мы привалились к дверце «ровера». Не в силах двинуться, я смотрел, как первый, с дубинкой, поднимается на ноги. Он размахнулся, я попробовал отдернуть голову, но удар все равно пришелся мне в висок. Полностью я не отключился, но драться сразу расхотелось: я стал слаб, как дитя, и ноги едва держали мой вес.

– Вот и хорошо. Теперь сажайте его назад.

Меня впихнули на сиденье «ровера». Двое стиснули меня с боков, хлопнули дверцы, двигатель заурчал, завелся, и мы стремительно отъехали от тротуара.

В голове прояснилось, но висок онемел, и мне казалось, что он превратился в воздушный шарик. На переднем сиденье разместились трое, и по одному сзади, слева и справа от меня. Все тяжело дышали, а сидевший рядом с водителем нежно массировал то шею, то подбородок. Тот, что справа, взялся обыскивать меня, пыхтя и фыркая, и, судя по запаху, он недавно наелся чеснока.

– Знай же, что давным-давно кто-то умер у тебя во рту, да там и остался, – сообщил ему я заплетающимся языком, мучаясь от головной боли, но мог бы и не говорить этого, так как он, не подав вида, что услышал мои слова, упрямо продолжал обыск. Наконец остался доволен результатом, и я привел одежду в порядок.

Минут пять мы молча катили вдоль реки к Хаммерсмиту. Наконец, когда все отдышались и уделили внимание своим ранам, водитель заговорил:

– Короче, Мэнни хочет с тобой поболтать, но ничего такого. Сказал, что любопытствует. И еще сказал, что, если надумаешь задираться, нам разрешено прихлопнуть тебя и выкинуть в речку.

– Ваш Мэнни – само очарование, – заметил я.

– Заткнись и слушай! – перебил меня водитель. – В общем, тебе решать. Веди себя прилично, и проживешь подольше. Слыхал, что в прошлом ты был резкий парень, так что мы тебя ждали – с тех самых пор, как Лорна облажалась на острове; но поверь, мы и подумать не могли, что ты станешь маршировать взад-вперед по Керзон-стрит, словно духовой оркестр. Мэнни сперва не поверил: «Быть такого не может, что это Гарри. Что он, совсем рассудка лишился?» И грустно так добавил: «Как пали сильные!.. Не возвещайте на улицах Аскалона…»[7]

– Это из Шекспира, – сказал тот, от кого разило чесноком.