Двести веков сомнений Бояндин Константин
И мне очень не по душе подобная мгла, лучше бы под неё не попадать!
Куда бы я сейчас не пошёл, попади я в Веннелер?
В свой бывший дом, естественно.
Я сориентировался и со всех ног помчался туда. Будем надеяться, что никто мне не помешает.
Отец Ланенса — бывший отец, коль скоро слухи о смерти его бывшего сына успели достичь его — сидел перед дверью, что вела в его святая святых — большую подземную комнату, где он готовил составы. Разумеется, вход туда был всем заказан (к слову сказать, специфический запах и без того отпугивал тех, кого могла бы прельстить подобная идея).
Сейчас он, почёсывая в затылке, смотрел на неожиданно перепавший ему выгодный заказ (нужно было обработать четыре дюжины шкур — среди коллег по цеху он умел выделывать замшу лучше всех) и прикидывал, сколько и каких реагентов надобно прикупить. Кожевенное ремесло под стать алхимии… и использует подчас подобные средства и методы. Можно сказать, одно из достойнейших ремёсел.
В тот злополучный час он вновь подумал о том, как удачно он избавился от ни на что не годного, дерзкого сына — ведь именно после исчезновения Ланенса (и смерти, думал он впоследствии) дела пошли в гору.
В этот миг дверь за его спиной скрипнула, открываясь.
Ремесленник с проклятиями бросил прочь учётную книгу и остолбенел, разинув рот.
В помещение ворвался Ланенс. Но другой. Этот выглядел уверенно. И, хоть глаза его и горели безумным огнём, а одежда успела порядочно изорваться, ничуть не походил на нескладного юнца, который покинул эти края шесть лет назад.
К тому же он был полупрозрачным.
Ремесленник никогда прежде не верил в привидения… но теперь пришлось поверить. Однако, надо признаться, привидение попалось не вполне обычное — раз умело распахивать двери пинком! Призрак промчался мимо, один лишь раз взглянув на того, кто некогда был его отцом.
Ремесленник плюхнулся на пол, зубы его мелко стучали, а руки тряслись.
Изнутри его мастерской… его лаборатории донёсся звук бьющегося стекла и скрежет.
Когда ремесленник нашёл в себе храбрости заглянуть внутрь (держа наготове кочергу и освещая дорогу фонарём), то обе створки, что вели в его тайник — тот, где он хранил самые ценные реактивы и, что уж греха таить, часть выручки — которой вовсе не собирался делиться с цехом — так вот, створки эти были распахнуты.
Ремесленник долго смотрел внутрь, во мглу, чувствуя, что ничто и никогда не сможет заставить его спуститься внутрь.
На следующий день он, впервые за десять лет, появился в Храме и пожертвовал невиданную сумму.
Но удача изменила кожевеннику раз и навсегда.
Академия, остров Тишартц, Лето 78, 435 Д., 16-й час
Координатор выглядел более чем мрачно, когда, в числе первых, появился в кабинете Киента — языковеда, которого Д. оставил в качестве «эталона».
Киент был мёртв.
Он сидел за своим столом, откинувшись в кресле; правая рука его, в которой всё ещё было перо, оставалась на столе. На листе бумаге, за работой над которым его, видимо, и застигла смерть, были какие-то каракули. Д. попытался взглянуть на них… но спустя несколько секунд он почувствовал нездоровый жар и осознал, что чьи-то руки отодвигают его прочь от стола.
— Не стоит шутить с этим, — проворчал координатор. Он, как и Д., избегал глядеть в сторону кресла. На лице у покойника застыла улыбка, от одного вида которой человеку несколько дней подряд снились бы кошмары. — Он убит, сомнений нет. Куда вы? — удивился он, глядя, как побледневший Д., неожиданно хлопнув себя по лбу, бросился к выходу, едва не сшибив прибывших экспертов-криминалистов.
— Я вернусь, — бросил Д. — Постарайтесь узнать, отчего он умер.
— Легко сказать, — хмыкнул координатор. Смерть наступила не более часа назад, а всё вокруг свидетельствовало о том, что никто не появлялся в этой комнате — за исключением самого покойника — в течение по меньшей мере пяти часов.
Предстояла долгая и крайне неприятная работа — помимо всего прочего, её надо было выполнять в условиях величайшей секретности.
Д. проник в дом Киента за полчаса до того, как там появились следователи.
Так… вот ящичек, в котором находится… или находился подарок.
Странно.
Киент не открывал его и всё то, что есть внутри, лежит в том же самом виде; оставленные Д. волоски не порваны, пылинки не сдвинуты — уборку здесь никто не производит, пока Киент не разрешит.
Значит, смерть вызвана чем-то ещё?
Д. забрал свёрток с собой (об этом всё равно никто не узнает… ведь он нечасто — точнее, всего лишь дважды — позволял себе подобные служебные преступления).
Возвращаясь назад, он мрачно думал, что смерть Киента — сильный удар. Кроме него и Тенгавера, серьёзных специалистов по языкам не-человеческих культур, считай, больше нет. Всем остальным надо учиться не один десяток лет, чтобы достичь такого же уровня.
Стоп!
Д. резко остановился — так, что на него обратилось множество удивлённых взглядов. Что-то здесь не то… Что там говорил Клеммен? Что он встретил «призрака» в Академии… пока направлялся к…
Проклятье! К Тенгаверу он направлялся! Наверняка Киент не смог справиться с письменами, которые показал ему мальчишка, и отправил, разумеется, к своему коллеге…
«Уничтожить тех, кто её прочёл», вспомнил он слова Гин-Уаранта. Видимо, у генерала слова не расходятся с делом. Почему Бюро всегда — в последнее время, по крайней мере — вынуждено справляться с уже случившимися несчастьями?
— Эйхед, — протолкался он сквозь толпу. — Я отправляюсь на поиски Тенгавера. Если, конечно, он ещё жив. Кого вы мне можете дать в помощники?
— Вам? — поразился координатор, выбираясь вслед за Д. в коридор. — Что происходит, Д.? С кем мы воюем?
— Хотел бы я знать, — проворчал Д. — Мы теряем время, Эйхед. Мне нужна команда, способная выследить его… любым способом.
— Хорошо, — после недавних блистательных успехов Бюро координатор отучился удивляться тому, что слышал от Д. — Будут вам помощники. Подождите минут пять, пожалуйста.
И вновь скрылся в комнате.
Д. бегом добрался до кабинета декана. Заперт, на стук не отвечают. Так я думал. Универсальный ключ легко отомкнул дверь (сигнализация сработает… плевать на неё).
Внутри было чисто и тихо.
Никаких следов борьбы. Всё лежит более или менее по местам — обычный деловой беспорядок. Когда он был здесь? Говорят, что вчера… ну да, занятий-то пока нет. Вот невезение!
Он запер дверь и, прислонившись к ней, принялся ждать подмогу.
Его не оставляло чувство, что и в этот раз они опоздали.
Клеммен, десять минут спустя
Добираться до дома оказалось не столь уж и сложно. Не считая отсутствия людей, всё было, как и прежде… а кислый запах, вечно отравлявший воздух в этом квартале, проявился как-то неожиданно, но очень сильно.
До того сильно, что в горле тут же встал комок.
Однако, стоять на месте некогда. Я обогнул два старых, полуразрушенных сарая (владелец так и не удосужился их снести), юркнул в узкую щель между домами… и понял, что не зря так торопился. Вокруг меня заскрипели двери и окна. Множество дверей. Множество окон. Лица стали появляться там — неживые, жуткие и, вероятно, любопытные. Ещё бы — посетители здесь — явление редкое!
Несколько раз мне чудилось, что я слышу знакомые слова, произнесённые некогда знакомыми людьми, но всё же в их мире мертвецом был я, а в этом мы, похоже, были одинаково призрачны. И не имели уже ничего общего. Казалось — стоит только бросить взгляд хоть на одно из текучих, уродливых лиц, и искать выход отсюда будет уже незачем — я окажусь дома. В этот раз навсегда.
В одном из переулков чья-то рука схватила меня за рукав. Не оборачиваться! Я рванулся и рука соскользнула. Хорошо всё-таки, что одежда моя — высший сорт: показалось, что локоть стиснули не человеческие пальцы, а стальные тиски.
Одной дырой больше, одной меньше…
Вот сумки своей я едва не лишился. Пришлось пожертвовать одной из лямок — всё больше дверей открывалось, в том числе и навстречу мне, и если я всё-таки увижу хоть одно лицо…
Остаётся надеяться, что дверь, к которой я подбегаю, не заперта.
Не заперта.
Я захлопнул её за собой.
И встретился лицом к лицу с одним из обитателей.
С собственным отцом. Вернее, с отцом Ланенса… а последний, как считалось, обрёл вечный покой на одном из безвестных кладбищ.
Я на миг зажмурился… и вновь открыл глаза.
Отец смотрел на меня, словно перед ним стоял призрак.
Впрочем, так ведь и должно было быть. Лицо его, хоть посеревшее и постаревшее, было нормальным человеческим лицом. Я даже собирался сказать что-нибудь, но тут совсем рядом послышались медленные шаги — по ту сторону входной двери — и стало ясно, что времени не осталось.
Пинком распахнув следующую дверь — ту, за которой отец занимается алхимическими манипуляциями — я понял, что мои опасения — или надежды? — подтверждаются.
В детстве это место всегда было под запретом. Самым запретным, разумеется, был подвальчик, в котором хранилось нечто весьма интересное… и опасное… — одним словом, притягательное. Отец неоднократно рассказывал мне страшные сказки о том, что, стоит мне полезть, куда не просят, как охраняющие его тайны демоны тут же схватят меня и утащат в преисподнюю.
Несколько шагов я сделал почти в полной тьме и сшиб стоящие рядом стойки. Что-то со звоном покатилось по полу, что-то разбилось, зловеще зашипев под ногами… и ещё мне почудились чьи-то мягкие шаги. Навстречу мне.
Если бы я уже не был перепуган, я, наверное, там бы и остался. Но тут я заметил створки, ведущие в «тайник» — сквозь щель между дверью и косяком просачивалось достаточно света — и понял, что иного пути нет. Что бы ни шагало мне навстречу, надеяться на радушный приём не придётся.
Створки оказались тяжёлыми, килограммов по сорок в каждой. Внутри тьма оказалась куда гуще… она вращалась и сворачивалась, манила в себя; изнутри доносились слабые, но очень неприятные звуки — шум падающих капель воды, смех, скрип и свист ветра.
Шорох шагов. Совсем рядом.
Скрип двери.
Я оглянулся, хотя это, вполне возможно, могло стоить мне жизни.
Тёмный силуэт был на пороге. Очертания его плыли, менялись — это существо не было человеком.
Я повернулся в сторону провала и заметил, как откуда-то рядом со мной на пол опустилась чья-то тяжёлая ступня. Вся поросшая грубой шерстью…
…Прыгая вниз, во мглу, я ощутил, как порыв ветра пошевелил волосы на затылке. Останься я стоять, и голова моя, вероятно, уже катилась бы по полу.
Падение было медленным и каким-то жарким, как это бывает во снах. Не в силах более держать себя в руках, я плотно прикрыл глаза и прижал ладони к лицу.
Однако что-то трезво мыслящее сумело сохраниться — и я обнаружил, после того, как первая волна слепого ужаса схлынула, что методично считаю про себя.
«Двадцать пять… двадцать шесть…»
Счёт начинался с двадцати одного — как меня учили, при некотором навыке можно измерять секунды почти точно.
«Двадцать девять…»
Падение замедлилось и меня перевернуло ногами вниз.
«Тридцать два…»
Звуки от падающих капель воды стали явственными и совершенно близкими. Прохладный ветер погладил меня по лицу и оказался исполненным весенней свежести… сейчас, когда я открою глаза, то окажется, что всё это мне приснилось — а сам я нахожусь на какой-нибудь поляне, и сон этот улетучится прочь, никогда более не станет меня беспокоить…
«Сорок».
Под ногами возникла твёрдая опора.
Вдохнув и выдохнув в последний раз, я открыл глаза.
Вначале ничего не было видно.
Затем, словно по приказу, вокруг постепенно заструились белёсые линии, выросли очертания огромной естественной (на вид) пещеры… слабо фосфоресцирующая тропинка вела куда-то дальше — где сводчатый потолок вздымался на высоту, недосягаемую для взора.
Рядом со мной проплыла сумка — видимо, летела следом. Бедняжка, вот уж кому досталось… странно, что всё содержимое попросту не высыпалось.
Сумка мягко опустилась у моих ног. Что здесь, придётся плавать, подобно рыбам в воде? Я сделал осторожный шаг — всё было, как и прежде. Понятно.
Я наклонился, чтобы поднять сумку и осёкся.
Мои руки светились ярче всего. Не то чтобы факелы… собственно, они ничего не освещали… но светились. Неужели я начал видеть в темноте?! Прижал ладонь к полу. Отнял. Нет. Никаких следов.
Что же это?
Я плотно прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и вздрогнул вновь.
Потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, что всё вокруг выглядит одинаково — как с закрытыми глазами, так и с открытыми.
Взглянув на часы, я понял, что они стоят.
Ну хоть одна хорошая весть!
Кинисс
— …Вы закончили? — спросил её криминалист по имени Гевентр.
Кинисс несколько раз моргнула, отпустила руку Киента (та, несколько раз качнувшись, легла вдоль тела) и поднялась с колен.
Отыскивать «след» того, кто не так давно был среди живых — не самый надёжный способ узнать, что было причиной смерти. Применяется, как правило, лишь в качестве дополнительного источника сведений — в самых запутанных случаях. К тому же условия, которые предъявляются к медиуму, довольно жёстки — быть знакомым с покойным, проводить сеанс не позднее чем сутки после смерти.
Потом след безнадёжно рассеется — астральный аспект во многом похож на быстрое и сильное течение. А если не знать того, чьи следы пытаешься отыскать, то оставшаяся тоненькая ниточка может оказаться ложной.
Гевентр ждал ответа. Он слыл лучшим следователем Академии и принципиально не использовал магии в своих методах — разве что для быстрого передвижения. И заслужил, тем не менее, славу непревзойдённого специалиста в своей области.
Рептилия долго думала, что бы такое ответить. Не говорить же Гевентру, что она… испугалась следовать за «ниточкой».
Потому что «ниточка» эта вела по ту сторону серой — с точки её восприятия — границы, что разделяла безопасную область астральной проекции и ту её часть, заходить на которую считалось смертельно опасным для здоровья и рассудка.
Серая область зачастую находилась рядом, но никогда — в большинстве случаев — не возникало необходимости пересекать её. Серые пятна то и дело нарушали цветное разнообразие этой части мира, и привычная география здесь не работала. Многие места астрального аспекта соответствовали одному и тому же месту обычного мира… а некоторым — и таких было, хвала богам, немного — не соответствовало ничего.
Все подобные области были серыми, непроницаемыми для взора извне. Имелся способ уничтожать, отодвигать подобные области… чем, по сути, и занимались Наблюдатели уже не один десяток веков. Вероятно, именно эти серые пятна и были той стеной, о которой так красноречиво поведал генерал. Глупец! По ту сторону не было ничего живого, ничего деятельного, ничего созидающего… там был распад.
Утверждая, что он со своими коллегами обитает «где-то по ту сторону», генерал попросту лгал. Ведь всё это время его астральный двойник был виден и осязаем… не раз и не два Кинисс испытывала желание подойти и потушить астрального двойника Гин-Уаранта, обрекая его физическое тело на быструю гибель. Семь бед — один ответ. Отвечать в любом случае придётся за многое.
Но подобное убийство… оно по своей природе было настолько грязным, противоестественным, чуждым природе разумного существа…
— …С вами всё в порядке, сайант ?..
Гевентр.
Она открыла глаза. Веки оказались невероятно тяжёлыми.
— Да, — прошелестел её голос. После первого контакта с покойником повторных уже не требовалось. Пока ниточка не рассеется, её легко будет отыскать.
— Что-то не похоже, — произнёс Гевентр недоверчиво, помогая ей подняться. — Что с ним?
— Трудно сказать, — ответила она, помедлив. — Очень слабый след. — Это было правдой. — Я не ожидала, что он уйдёт так далеко. — И это правда.
Сказать, что она испугалась? Кинисс открыла было рот, но передумала. Он не поймёт. Никто здесь не поймёт.
Само прикосновение к подобным знаниям вызывает чувство осквернённости.
— Я продолжу чуть позже, — ответила она в конце концов, глядя по очереди в глаза всем собравшимся, что не могли поверить услышанному. — Чуть позже. — И вновь уселась на пол. Ноги плохо держали её.
— Вам точно не нужна помощь? — услышала она голос криминалиста.
— Нет, — было ответом. — Не ждите меня. Можете увозить… тело. Оно больше не потребуется.
— Будем производить вскрытие? — спросил кто-то.
— Разумеется. Хотя толку никакого — по всем признакам он умер от естественных причин. Просто взял и перестал жить…
— Что за чушь, Гевентр! ТЫ видел его лицо?
— Краем глаза.
— Как может человек умереть с таким выражением лица?..
Голоса замерли, когда их обладатели, толкавшие тележку с останками Киента, пересекли порог комнаты… а затем скрипнула дверь и она осталась одна.
В комнате царил полумрак.
Чего-то здесь не хватало.
Рептилия, с трудом поднявшись на ноги, осторожно осмотрела все три помещения — они располагались анфиладой; изредка, когда дел было слишком много, Киент ночевал здесь же. Обстановка его жилища была крайне скудной… как и в прочих своих потребностях, Киент был весьма скромен.
Кинисс потянула ноздрями воздух. Нет, непременно надо запретить курить всем без исключения сотрудникам Бюро и родственных организаций! Теперь просто невозможно понять, чем тут пахнет — пока не рассеется эта омерзительная табачная вонь. Иногда острое обоняние приносит одни лишь беды.
Хорошо ещё, что покойник не курил.
Осмотрев комнаты, Кинисс поняла, что привлекло её внимание и на что отчего-то не обратили внимания все прочие.
В кабинете — во всех трёх комнатах — не осталось ни единого зеркала. Они просто исчезли.
В дальней комнате воздух оказался чище всего.
Собравшись, Кинисс села поудобнее и, легко и просто, как всегда, «выскользнула» из своей физической оболочки.
Ниточка была всё ещё под ногами… вела совсем недалеко. Ныряла в неведомо как оказавшийся здесь серый сгусток… в неопределённость… в подлинную сущность того, что смертные зовут Хаосом. Не гибель и немедленное уничтожение — а разлад, распад, медленное угасание и перерождение.
Собрав всё свою храбрость, Кинисс сделала шаг внутрь.
Тут же серая мгла обволокла её. Вначале она на миг потеряла самообладание и едва не кинулась назад — но потом, вдохнув и выдохнув несколько раз, передумала. Ниточка под ногами была видна сквозь окутывавшую всё вокруг дымку… если следить за ней, то всегда можно будет вернуться.
Она в любом случае вернётся, если кто-нибудь потревожит её безвольно лежащее на полу тело, в котором пока что теплится лишь слабая искра сознания.
В этом не стоит сомневаться.
Д.
— Проклятие, часы остановились, — выругался Д., несколько раз приложив свой хронометр к уху. Немудрено… сегодня он много чего забыл сделать. Не только завести часы.
— Восемнадцать минут пятого, — отозвался один из сопровождающих его, высокий темноволосый ольт. Откуда-то с запада, подумал Д. машинально, из наэрта … А, пошло оно всё подальше! Нет, Д., ты действительно из человека стал шарманкой, автоматом. Без имени, без цели, без времени. Первое и последнее — буквально.
— Благодарю, — проворчал он, осторожно устанавливая время. — Есть следы?
— Домой он не возвращался, — отозвался ольт, перебросившись несколькими словами с остальными. — Сейчас ищем во всех местах, куда он имеет обыкновение выезжать. Потерпите… таких мест много.
— Скажите мне хотя бы — он жив?
— Да, — последовал немедленный ответ. «Пока что», прочёл Д. то, что не было произнесено вслух, и принялся нервно теребить кальарт — в его случае это был кусочек обсидиана.
Затем вскочил и вышел в соседнюю комнату. Во-первых, людей, что занимаются астральным поиском, не стоит отвлекать разговорами. Во-вторых, он сам настолько возбуждён, что одним своим присутствием создаёт помехи. И немаленькие.
Клеммен
Выбора большого не было — посмотрев вверх, я не увидел ничего. Хорошо ещё, что тот неизвестный обладатель мохнатых ног не решил спрыгнуть следом… так что уйдём-ка, подальше от греха.
Выбор, куда идти, был невелик. Можно следовать тропинке, можно брести в почти полной тьме, время от времени набивая шишки о каменные выступы и спотыкаясь о трещины. Так недолго либо глаза лишиться, либо голову разбить. Так что пойдём по тропинке.
Колонны — сталагнаты, так их, кажется, именуют? — то и дело вырастали то справа, то слева, подпирая невидимый отсюда потолок. Тихо и спокойно, воздух в меру тёплый, достаточно чистый… благодать! Есть мне хотелось довольно сильно, но жажда уже не мучила — а голод терпеть намного проще.
Откуда-то спереди доносился странный звук — он был бы похож на шум водопада… но звучал как-то необычно. Так. Если водопад, значит, здесь есть, куда падать. Тогда, как это ни печально, идти придётся как можно ближе к тропинке — поскольку никакой уверенности, что я переживу падение в здешние пропасти, нет. На тропинке, конечно, тоже могут быть ловушки, но если буду беспокоиться обо всём и подозревать всё вокруг, то никогда не сдвинусь с места.
На всякий случай я попытался припомнить её имя… и припомнил. Порядок. Взглянул на часы — стоят. Тоже хорошо. Тогда пошли?
Дорожка вилась и вилась… свет тропинки и монотонный ритм шагов был усыпляющим; чтобы сохранить ясность мышления, я принялся напевать песенку — одну из многих услышанных возле причалов. Не все они пристойные и стройные, но почти все изрядно прилипчивые…
Постепенно шорох — шум воды? — становился всё сильнее и сильнее. Величественное, должно быть, зрелище…
Когда оно предстало моим глазам, оказалось, что вполне величественное — но вовсе не то, которое я рассчитывал увидеть.
Тропинка подошла к обрыву, и далее расходилась в разные стороны — две дорожки, налево и направо. Где-то вдалеке они, в свою очередь, раздваивались и растраивались, но не это привлекало внимание.
Я подошёл к краю обрыва, с неприятным предчувствием, что взгляду откроется кроваво-красный поток, стекающий по многочисленным уступам.
И поток действительно был.
Текла не вода. Текли листья.
Обычные осенние листья — всех цветов и размеров, принадлежавшие всем знакомым мне деревьям — как, должно быть, красиво смотрелись бы они на деревьях! Каждый лист слабо светился, не освещая окрестностей; откуда брались они — непонятно. Но внушительным (хотя и не сплошным) потоком листья скатывались вниз по каменным ступеням — чтобы достичь едва заметного сверху квадрата. Пруд? Колодец? Снизу порывы ветра доносили пряные ароматы осени… но не гнили. Просто осени. Последние запахи свежести и жизни, которую вскоре сменит гниение, а потом — морозная чистота и пустота… и так далее. Осень. Что бы это значило? Я наклонился (упасть отсюда, кажется, не столь уж и опасно) и зачерпнул пригоршню разноцветного потока. Листья стекали с ладони, не желая задерживаться в ней. Стоило немалых ухищрений поймать хотя бы один — как оказалось, золотистый кленовый — между пальцами. Он вёл себя, как самый обычный лист, но стоило бросить его, как присоединился к общему потоку, обтекая ступень за ступенью.
Впечатляюще. И страшновато. Что там, внизу?
— Нравится? — спросили меня.
Я вздрогнул и обернулся. Это был Радуга. В том же облачении, в котором я впервые увидел его. Те же космы, тот же довольный вид. В полумраке он светился, словно светлячок — и от него всё вокруг отбрасывало вполне обычные тени.
Включая и меня.
— Какая вам разница? — спросил я неожиданно резко.
Он поджал губы.
— Как невежливо… ну что же, смельчак — вперёд! Там решится твоя судьба.
Я молчал.
— Не веришь? — удивился он. — Ну как знаешь. Мне, в общем-то, уговаривать тебя нет смысла. Торопиться ведь некуда, правда? Ты же, наверное, голоден? Ну так погуляй здесь — может, найдёшь, чего поесть…
Он расхохотался и исчез в темноте. Я заметил, что он шёл не по дорожке, а рядом с ней.
Ладно. Всё равно я не имею ни малейшего понятия, что здесь творится. Будем полагаться на интуицию… а она говорит, что в этом пруду могут скрываться очень неприятные вещи. Значит, туда и дорога.
Я осторожно спрыгнул на первую ступеньку. Ощущения от почти невесомого потока листьев, что омывал мои ноги, было в высшей степени необычным. Однако поток не мешал движению и я был волен двигаться как вверх, так и вниз — специально проверил. Поэтому, стараясь ступать осторожно, я принялся спускаться.
Ступенек было не менее двух сотен. Точно не знаю, я их не считал.
Кинисс
— Надо было меня позвать, — заключила она. Команда, которая пыталась отыскать Тенгавера, находила лишь места, где его уже не было. Мест таких было не менее двадцати, и везде им говорили что-нибудь вроде «нет, сегодня не было; появлялся недавно — но не сегодня».
Они сидели в Парке Времени. В последние дни контора перестала казаться Д. безопасным местом — а здесь, на природе, их надёжно защищал Глаз.
— Чем, собственно, ты бы им помогла? — поинтересовался Д. Выглядел он неважно. Следствие пока ничего не установило. Разумеется, восьмидесятилетний Киент мог умереть от сердечного приступа — но ведь вскрытие показало, что был он совершенно, абсолютно здоров. Очень странно получается — человек умирает неизвестно от чего.
— Если Тенгавер захочет остаться невидимым, его не найти, — уверенно произнесла рептилия. — Вспомни, как Девятка охотилась за ним и его семьёй восемнадцать лет — и не поймала!
— Поймала, — глухо возразил Д., отводя взгляд в сторону. — Поймала.
Кинисс вздрогнула. Вот, значит, как. Д. смог вспомнить то, что всю предыдущую жизнь пытался забыть. А вспомнив, решился поделиться с ней. Значит… она не успевала делать выводы.
— Вспоминай, — услышал он её голос. — Вспоминай, как это было… тогда, наверное, ты поймёшь, где он укрылся.
Д., тридцать восемь лет назад
Сам Д. давно уже не помнил подробностей того короткого, но оказавшегося таким длинным и тяжёлым, путешествия. Собственно, путешествие-то само по себе вовсе не сложное. В особенности, если тебя — явно или нет — прикрывают маги. Пусть никакого прикрытия и не ощущается.
Рядом с ним женщина (лицо её не появляется из небытия — всё, что Д. может понять, так это то, что она чуть выше его ростом, выглядит существенно моложе своих сорока с лишним лет). Он знает, что у неё есть сестра-близнец — одну не отличить от другой, все это знают. С ними дети — тоже сёстры-близнецы, лет десяти. Тут память Д. его подводит — он не помнит, чьи именно это дети. Да и неважно, в общем-то.
Двигаться им предстояло по пустынным горным дорогам, до одного из перевалов — там Д. должен был сменить другой человек. В тот день Д. не имел никакого понятия, кого и куда он сопровождает. Обычная предосторожность.
Лишь неделю спустя он узнает, что был свидетелем того, как таинственная Девятка — маги, некогда сумевшие создать чуть ли не абсолютное (по тем временам) оружие — сумела-таки нанести болезненный удар по одному из своих давних неприятелей. Хотя нет. Не сама Девятка (её уже не существовало), а горстка подмастерьев, некогда служившая ей. Охвостье, как звали их. Ради мести Тенгаверу они использовали всё, чем располагали — и попались, все до одного, три дня спустя.
Самое страшное — месть слабых. Сильные умеют прощать, слабые — никогда.
Дорога была спокойной и безмятежной; всё было задумано на удивление умело. Все те, кто знали о происходящем, находились вне пределов досягаемости Охвостья (лучшего имени они не заслужиали). Отвратительная вещь, эта работа в Бюро… живёшь среди легенд и иллюзий, а под старость порой убеждаешься, что ничего, кроме иллюзий, в жизни и не было.
Всё шло хорошо, пока в условленном месте вместо агента Бюро они не обнаружили его труп. Там Д. впервые увидел на лице убитого ту самую жуткую улыбку, которая так и не сошла с губ Киента… вот эту часть он помнит совершенно точно.
Женщина, очнувшись от оцепенения, кинулась к покойнику — она всё-таки была целительницей, и до последнего момента не теряла надежды.
Перевернула его на спину (убитый лежал на боку, подложив правую руку под живот) и вскрикнула, увидев его лицо.
Именно этого и не следовало видеть. Ловушка сработала.
Д. почуял, что вся их затея провалилась… что надо скрываться, бежать, пока не поздно — конец маскировке, но несколько минут у них ещё есть.
Чутьё — в особенности, на неприятности — никогда его не подводило. Он ещё пытался привести в чувство сидящую в пыли женщину, закрывшую лицо руками… как ощутил, что спину жгут постепенно приближающиеся взгляды.
Так могли бы смотреть наконечники стрел, жаждущие напиться крови… так могло смотреть на тебя оружие, окажись оно мыслящим.
Они возникли за спиной. Невысокие существа, одетые во всё чёрное. На расстоянии они безопасны, но женщину нужно немедленно привести в чувство — иначе всем конец.
Она уже справилась с шоком. Ей повезло… подобная улыбка способна лишить человека разума. Д. спихнул останки в канаву и понял, чего недоставало на шее убитого.
Исчез кальарт . Есть только один… этого недостаточно, чтобы переместиться всем четверым, за один раз. Пока трое преследователей пытаются отыскать свои жертвы, есть шанс отступить. Пока не смотришь им в глаза, они тебя не замечают. А если дать сигнал о помощи, неизвестно, кто прибудет раньше — подмога или компаньоны этих существ в чёрном. Не смотреть им в лицо, твердил себе Д., прижимая обеих девочек к себе. Перепуганные до полного оцепенения, они не сопротивлялись… и хорошо. Только не смотреть в их сторону. Искусство изготовления подобного «живого оружия» считалось уничтоженным четыре столетия назад, когда пали защитники Шести Башен… выходит, не уничтожено? Одетые в чёрную одежду, они практически неуязвимы для традиционного оружия… единственный шанс — бить в голову, в глаза. Взглянувший им в лицо моментально переставал быть человеком… оставалась только человеческая оболочка — способная прожить, не размышляя, не чувствуя, не думая — несколько дней. Не более.
Человека внутри такой оболочки уже не было.