Двести веков сомнений Бояндин Константин

— Кто там? — спросил Клеммен раздражённо. Неплохо день начинается.

— Срочное донесение господину Клемонту, — послышалось с той стороны. Держа в правой руке кинжал, Клеммен приоткрыл дверь.

Высокий человек в одежде курьера.

— Письмо господину Клемонту, — повторил он чуть хриплым голосом.

— Нет здесь такого, — ответил Клеммен. — И не было. Вы адрес не перепутали, часом?

— Вроде нет, — буркнул верзила, посмотрел на пакет, что держал в руках. — Вторая Лесная, шестнадцать?

— Восемнадцать.

— О! — курьер с размаху хлопнул себя по лбу. — Тысяча извинений, уважаемый! Прошу извинить меня за то, что разбудил! Никогда бы не осмелился…

Казалось, поток извинений будет длиться вечно. Клеммену стало неудобно и неловко, словно он был виноват в этой ошибке.

— Ладно, забудем, — прервал он дальнейшие излияния курьера и тот, радостно воскликнув: «Конечно, конечно!», направился к следующему дому.

— Что за фокусы? — проворчал Клеммен.

Часы в кабинете-студии пробили половину шестого. Клеммен тяжело вздохнул, побрёл на кухню — сварить кофе покрепче. После такого пробуждения просто необходимо.

Никуда сегодня не поеду, подумал он вяло. Погуляю по местному лесу. Всё это от переутомления — слишком много и энергично думаю. Надо время от времени отдыхать.

Парк Времени, Лето 48, 435 Д., полдень

— Нет у меня больше, отстань!

Белка не верила. Она сидела на раскормленных окорочках и, шевеля усами, внимательно глядела человеку в глаза. Своими блестящими бусинками. Кончик пышного хвоста чуть подрагивал.

— Нет, я сказал! — Клеммен для вящей убедительности вывернул перед зверьком карманы и положил опустошённый кулёчек из-под орехов на траву. Белка только что с хвостом в него не зарылась. Но увы, остался лишь запах лакомства.

Интересно, подумал Клеммен, что будет, если вывалить перед ней тележку орехов? Обоснуется рядом с ней? Хотя нет, грызун скорее умрёт от истощения, закапывая свалившееся на голову богатство и охраняя его от посягательств соперников.

Белка, похоже, та самая, которая съела давеча третью ягоду. Уж больно похожая отметина — светлое пятнышко на рыжей груди. Белка выбралась из пакетика (последний превратился в лохмотья), наградила человека укоризненным взглядом и поскакала прочь.

Если забыть о том, что человека они воспринимают исключительно как источник пищи, очень милые создания, подумал Клеммен. В окрестностях Веннелера белки — традиционная добыча и человека близко не подпускают. От двуногого пришельца там в первую очередь надо ожидать меткого выстрела.

Отряхнувшись, Клеммен выпил пригоршню воды из ручейка, оглянулся. Парк расстилался вокруг во всём великолепии. Отличное место для отдыха. Чужие сюда не забредают, а прочие приходят по делу и не станут отвлекать.

Даже здесь он не переставал размышлять над тем, кто из пяти кандидатов в подозреваемые в умышленном разрушении Оазиса является подлинным «преступником». Торговец тканями, восточная окраина Лерея. Студент Академии… ого, в таком-то возрасте! Целительница, остров Арнтай… не слыхал о таком острове. Курьер королевской почты, Киншиар. Нотариус, Веннелер. Земляк. Остальные подозреваемые постепенно отсеялись. Эти пятеро, изображения которых Клеммен видел перед собой на небольших глянцевых карточках, не имели убедительного алиби. Каждый из них мог быть причастен.

Все пятеро — Люди.

Случайность?

Вряд ли. Хотя Оазис посещали представители всех рас. Кто ради лечения, кто из любопытства; в книге посетителей цель визита указывать не обязательно.

А зря, подумал Клеммен, глядя на часы. Пора. Пообедаю и — ещё один визит в библиотеку. На этот раз — в Паэрон. Там много древних рукописей, глядишь — что-нибудь об Оазисе будет.

Отчего-то казалось, что происшествие в Паррантине может дать ответы на многие вопросы.

Главный из которых: чего не договаривает Д.? Чего ради взял человека, абсолютно бесполезного в смысле магических искусств?

Прямого ответа ждать не приходилось. А вынуждать Д. или Кинисс лгать или отмалчиваться было бы неприятно.

Паэрон, Лето 48, 435 Д., 15-й час

— Вас зовут Клеммен? — голос был человеческим, бесцветным, усталым.

Юноша поднял взгляд.

Мороз пробежал по коже. Он сразу же узнал говорящего; одно из пяти лиц, в которые он не так давно вглядывался. Нотариус. Из Веннелера. Откуда он здесь? Зовут его…

— Минше Керрент, нотариус, к вашим услугам, — представился незнакомец; лет ему чуть более сорока, прикинул Клеммен. По меркам Веннелера, в самом расцвете сил. Вот только на расцвет сил не похоже. Дрожит, чуть заикается — не похож на знаменитого владельца большой нотариальной конторы. Нисколько.

— Наслышан, — встал Клеммен и протянул руку. Сказанное было чистой правдой. Слышал, правда, как хорошее, так и не очень, но какое это имеет значение? — Как вы здесь оказались?

— Вас искал, — Минше оглянулся, словно ожидая увидеть за спиной разбойников с окровавленными топорами. — Мне нужно поговорить с вами. Как можно скорее. С глазу на глаз.

Преодолев изумление, Клеммен на ощупь отыскал в кармане одну из «безделушек» и та подсказала, что собеседник верит в то, что говорит и не находится под магическим воздействием. Ну что же…

— Хорошо, — Клеммен вернул фолиант пожилому библиотекарю и направился следом за человеком, имя которого пользовалось у Озера заслуженным уважением. Да только было видно: хлопни у него за спиной в ладоши, и тот окончательно обезумеет, завопит, примется крушить всё на своём пути. По всему видно: человек настолько испуган, что уже не стремится скрывать этого. Ну, дела…

Клеммен пересёк крохотную площадь; на ближайшем участке крепостной стены располагается кафе. На свежем воздухе и с прекрасным видом на озеро и реку. Найти свободный столик не составило большого труда.

— Слушаю вас, — произнёс Клеммен, после того как минут пять они просидели, глядя друг на друга, время от времени отпивая из бокалов.

— Мне страшно, — выдал Минше очевидную истину. — Мне никогда не было так страшно, ненгор. А всё из-за этого проклятого Оазиса и меча, будь он неладен.

— Что вы знаете об Оазисе? — спросил Клеммен, у которого стало зарождаться предчувствие, одновременно приятное и ужасное.

— Я тот самый идиот, который выкопал обломок меча, — последовало тусклое, едва слышное признание. — Но, боги свидетели, по глупости, исключительно по глупости.

— Слушаю, — Клеммен изо всех сил старался подавить нетерпение. «Рассказывайте всё, да по порядку!» — хотелось ему рявкнуть, но так поступать было ни в коем случае нельзя.

— Я туда лечить суставы отправился, — продолжал Минше. — Я не хочу отнимать у вас много времени, ненгор… вот, — он протянул свёрнутую в трубочку пачку листов бумаги. — Всё описал, очень подробно. И, собственно, я это уже рассказывал, вашим коллегам. Но я узнал, что вы интересуетесь Паррантином и…

«Кто вам сказал это?!» — едва не воскликнул Клеммен, которому тоже стало страшно. И жарко, и душно, несмотря на прохладу.

— …и попытался вас найти.

Теперь Клеммен запустил все индикаторы, которые были при себе. Слежки нет, человек не под гипнозом, не под наркотиками, не под магическим воздействием. Впрочем, сильный страх — самое действенное одурманивающее средство. Что его могло так напугать?

— Слушаю вас, — Клеммен не нашёл ничего лучше этих слов, собеседник явно желал хотя бы изредка слышать чужой голос. — Очень внимательно слушаю.

— Вы записываете наш разговор? — щека Минше дёрнулась, словно сказанное им было чрезвычайно непристойно.

— Нет, — Клеммен положил руки перед собой. На самом деле, для записи на килиан нет необходимости держать матрицу в руке. Но далеко не всем это известно. Однако он и в самом деле не собирался ничего записывать. Помимо всего прочего, это — ощутимый служебный проступок. Записывать можно только с разрешения начальства, с предоставлением обязательной копии. Иначе говоря, при проведении официального расследования.

Нотариус ощутимо успокоился.

— Я уже не знаю — кому верить, кому нет. Вам я верю, вы ещё молоды и не… извините! — он слабо махнул рукой.

Официант наполнил их бокалы и удалился.

— Седьмого дня я нашёл на столе деловое письмо, в обычном конверте — мне таких приходит десятки каждый день, — Минше успокаивался; в особенности потому, что видел обе руки ненгора, безо всяких магических штучек. — Там требовали, чтобы я не смел говорить о том, кто рассказал мне о Мече, иначе, мол, будет худо. Но, признаться, я и не собирался рассказывать. Это звучит не очень красиво, но не собирался. В конце концов, кто угодно ведь мог его выкопать!

«Вот тут ты ошибаешься», мысленно усмехнулся Клеммен.

— Это был высокий человек… — Минше явно не видел и не слышал ничего, увлечённый своим признанием. — Он подошёл и сказал, что целебный источник — это превосходно, но если я прикоснусь к реликвии, которая спрятана от любопытных глаз… то все мои болезни пройдут мгновенно. Рассказал про Меч, где его отыскать. Он говорил, что ничего страшного это не вызовет, клянусь!

— Я верю, — у Клеммена пересохло в горле, никакое питьё не помогало. — Продолжайте. Это действительно помогло?

— Да! — с отчаянием в голосе воскликнул Минше. — Помогло! Я словно заново родился. Боюсь, что предпочёл бы никогда не рождаться — При других обстоятельствах Клеммен, возможно, и улыбнулся бы.

— Вы видели этого человека впоследствии?

— Да, — прошептал Минше и оглянулся. — Вчера. Вечером. В зеркале. — Поднял на ненгора глаза с широко раскрытыми, несмотря на солнечный свет, зрачками. — Я сошёл с ума?

— Не думаю. Вас преследуют неспроста, — Клеммен больше не испытывал радости оттого, что виновник нашёлся. Но поздно, сам влез в это странное дело. Надо дойти до конца. — Никому ничего не рассказывайте. Будут спрашивать обо мне — скажете, что я расспрашивал, но ничего не добился. Возьмите вот это, — он протянул нотариусу шарик из дымчатого стекла. — Если произойдёт что-то из ряда вон выходящее, сожмите покрепче или разбейте.

— З-зачем?

— Подать сигнал о помощи. Никому ни слова о том, кто дал вам это. Я найду вас, в ближайшем будущем. Завтра утром или сегодня вечером. Старайтесь находиться в людных местах. Не смотрите в зеркала, в воду, в подобные поверхности. Вам понятно?

Судя по виду нотариуса, Клеммен только что отменил объявленный кем-то смертный приговор.

— Понятно, — он осторожно взял шарик, словно опасаясь, что тот укусит.

— Возвращайтесь домой, — Клеммен встал. — Далее я не могу действовать сам. Я подчиняюсь инструкциям. До встречи!

— Рад был познакомиться, — Минше поднялся на ноги, возвращаясь к облику хорошо известного и уважаемого человека. — Большое спасибо за помощь. — И удалился.

Теперь придётся сообщить обо всём Д. и как-то объяснить, зачем потребовалось интересоваться судьбой Оазиса. Ну да ладно. Что-нибудь придумаем. Клеммен нажал на камушек на брелке — никакой реакции. Ещё раз — три слабых сигнала. «Занят, вызовите позже». Вот так всегда.

Сообщать вышестоящему начальству — навлекать неприятности на свою голову, на голову Д. и Кинисс. Вызвать её? Тоже не отвечает. «Вне зоны досягаемости». Ещё лучше!

Впрочем, если бы таинственный «советчик» Минше что-то заподозрил, вряд ли нотариус смог бы отыскать Клеммена здесь, да ещё и рассказать всю историю. Одно ясно: не раньше завтрашнего утра надо прибыть в Веннелер, вместе с Д.. Порядок прежде всего. Буду вызывать Д. и Кинисс каждые четверть часа.

Чем заняться?

В библиотеку теперь идти не горит. Погулять по окрестностям, да и возвращаться пора. Начать с во-он той аллеи. Прекрасный вид на парк — или заповедник? Когда-то там были пустоши, руины прежних поселений. Руины местами остались. Очень живописные руины.

Венллен, Лето 48, 435 Д., вечер

Д. так и не появился. Кинисс не отозвалась. Если завтра утром связь с ними не восстановится, придётся сообщать вышестоящему начальству. Заварилась каша… И куда это Д. делся? Интересно, сможет ли вызов вытащить из эльхарта ? Клеммен хихикнул, представив себе эту картину. Нет, вряд ли. В конторе пусто, запертые комнаты, запертые столы.

Возле самого порога дома на Клеммена налетел пошатывающийся субъект, от которого за сто шагов разило дешёвым вином. Его мутные глаза довольно долго пытались понять, с чем произошло столкновение, и выражение лица стало угрожающим.

— Ш-шатаются здесь, — он громко икнул. — Пройти не дают. Ой! — он увидел значок ненгора и вмиг протрезвел. — П-прошу прощения, уважаемый, п-прошу прощения! Ни за что бы не… не… — он вновь икнул и Клеммен поморщился. Ну и дела! Сюрпризы, один другого чище.

— Ладно, забудем, — он отодвинул верзилу от себя. — Всё в порядке. Прощайте.

— П-прощайте! — обрадовано воскликнул неизвестный и поплёлся дальше, продолжая что-то бормотать и натыкаться на редких прохожих. Давненько я пьяных прямо на улице не видел! Да ещё в Венллене…

С замком пришлось возиться несколько секунд.

— Заело? — участливый голос из-за спины. Клер Инвор, сосед, художник, кажется. — Помочь?

Странное покалывание внутри головы. Переутомился я сегодня.

— Нет, Клер, спасибо, — Клеммен оглянулся, помахал соседу рукой, и тот, улыбаясь… исчез.

Клеммен замер, как вкопанный. Челюсть его отвисла.

— Клер? — прошептал он, поражённый.

Нет Клера. Только что стоял у двери собственного дома, с вывеской-рекламой своей студии. Вот она, вывеска — «Портреты, неотличимые от оригинала»… И где же…

Дом исчез.

Был — и не стало. Ни дома, ни вывески. Ровная брусчатка на том месте, где только что был дом. Прохожие идут, не оборачиваясь, не удивляясь… как будто всё в порядке. О боги, что случилось?!

Повернулся ко входной двери. Тупо посмотрел на неё. «Входная дверь». Что случилось с замком?

Замок исчез.

И дверь исчезла.

Открылся проход внутрь. Клеммен, пошатываясь, вошёл, по привычке ища за спиной ручку, чтобы закрыть дверь за собой. Уши сдавливала тишина, стук сердца становился громким, словно барабанный бой. Это не с окружающим миром происходит, подумал Клеммен, тяжело дыша. Это со мной. Что такое? Отчего всё это?

…Клер смотрел, разинув рот, как побледневший Клеммен шатающейся походкой тяжело больного протиснулся в дверной проём. Что с парнем? Приболел? Переутомился? Второе вероятнее, такая нервная работа…

Клеммен налетел в полутьме на тумбочку, зашипел от боли. Проклятая тумбочка.

Тумбочка исчезла.

Понимание неожиданно ослепило Клеммена — он не помнил, на что только что налетел, не помнил даже, как оно называлось: немедленно забыл это , забыл навсегда, надёжно и бесповоротно. О небеса, только не это!

Тьма сгущается. Подумай, вспомни, Клеммен, хохочет она. Вспомни всё подряд. Подсказать? Вспомни о родном городе, о родителях, о…

— Нет, — простонал Клеммен, подтягиваясь, чтобы не сломать шею — лестница исчезла, стоило поскользнуться на ней. Входная дверь в кабинет испарилась. Отчего так всё болит? Словно не по пустому пространству движется, а натыкается на невидимые препятствия.

Мгла, непроницаемая мгла. Не останавливайся. Не думай. Действуй инстинктивно. Тебе нужна помощь… помощь… пальцы наткнулись на выступ, нажали. Стало светлее. Светильник… нет, не думать о нём! Вон, стоит табурет… точнее, стоял… что стояло? Неважно. Взгляд Клеммена шарил по полкам, опустошая их, после чего он плюхнулся в кресло перед столом и нетвёрдой рукой нащупал что-то твёрдое, прямоугольное, только что взятое с полки.

Открыл, не глядя. Уставился на текст. Буквы чёткие, заострённые. режущие глаз. Отлично. Надо не позволять себе думать ни о чём. А для этого…

«Целью настоящего исследования является изучение связи между развитием языков с одной стороны, и развитием человеческих обществ — с другой…», — прочёл Клеммен вслух; голос отразился от стен, вернувшись насмешливым эхом. Окружающий мир сжался до стола, светильника, кресла и текста, что бежал перед взглядом чёрными блестящими дорожками. Хрупкий, непрочный мирок. Только бы не рухнул, только бы не рухнул. «…рассмотрим на примере рукописей, найденных…»

Время остановило свой бег.

— …ищем тебя, ищем…

Тяжёлая, словно налитая свинцом, голова.

— Клеммен?

— А? — юноша поднял голову со стола; он заснул, держа в руках книгу. Перед ним стоял Д., вид у начальника был ошалелый. Тут на Клеммена накатила горячая волна ужаса. Он подумал о Д.! Сейчас Д. исчезнет, испарится навсегда…

Но Д. и не думал испаряться.

— Что с тобой? — поинтересовался Д. — Выглядишь так, словно тебя час избивали. Великое небо! — он взял со стола книгу, лицо его посерело. — Когда это случилось?

— Не знаю, — Клеммен ощутил, что зверски голоден. — Вечером. Я шёл домой… и… оно… начало исчезать… — он закрыл лицо руками. — Не могу вспомнить… ничего.

— Да, — произнёс в конце концов Д. — Тебе невероятно повезло, мой мальчик. Как ты догадался? Отчего взял именно эту книгу? — помахал в воздухе «Трактатом о развитии языка»

— Вы говорили, что это одна из тех книг, которую можно прочесть и с чистой совестью забыть всё, что там говорилось.

Д. скрутил смех. Он хохотал так, что слёзы полились из глаз, а сам он вынужден был усесться на пол. Клеммен почувствовал себя значительно лучше. Прошёл изнуряющий, лишающий сил ужас. Голод, правда, не прошёл. Только усилился.

— Идём, — Д. поднялся сам и помог подняться Клеммену. — Тебе нужна срочная помощь, медлить нельзя. Так… нет. Закрой-ка глаза. Нет, давай я их тебе завяжу.

— Зачем?

— Долго объяснять. Давай же, быстро! — вдруг повысил он голос. — Времени очень мало.

Пришлось подчиниться.

Странно было шагать по чему-то неровному и не помнить, что бы это такое могло быть. Очень странно. Описать словами — и вовсе невозможно.

Венллен, Лето 50, 435 Д., ночь

— Сиди спокойно, — голос принадлежал Кинисс. Глаза Клеммена всё ещё были завязаны. В голове была блаженная пустота; память необратимо не пострадала, и самое главное, кажется, было в ней на месте. События последних нескольких лет — точно.

Клеммен ощутил, как прохладные пальцы осторожно прикасаются к его голове… что-то пытаются отыскать на ней. Голову слегка покалывало. Ощущение не было таким уж неприятным.

Клеммен вспомнил, как его подвели к двери в контору, и он испытал сильный, почти физически ощущавшийся ужас перед чем-то неизвестным, что попалось ему на глаза. Словно чудовище, неожиданно возникшее из ниоткуда, среди бела дня. «Это же дверь», произнёс Д., сильнее удерживая его за руку и — хлоп! — всё встало на свои места. Действительно, дверь. Чего ради он её испугался?

— Открой глаза, — Д. — Посмотри сюда. Нет, бояться незачем. Ты когда-нибудь встречался с кем-нибудь из них?

На листе бумаги были изображены существа, более всего напоминавшие плюшевых медвежат. Д. говорил о них что-то, очень странное. Мельком, не заостряя внимания.

— Нет, никогда, — юноша вернул лист.

— Даже если и встречал… — начала Кинисс и замолчала.

— Весело, — Д. некоторое время барабанил пальцами по столу. — Он считает, что говорит правду.

— Конечно, правду! — Клеммен ощутил раздражение.

— Я думал, что никто другой не в состоянии наложить Забвение , — продолжал Д., не обращая на реплику никакого внимания. — Час от часу не легче. Ну что же… давай, вспоминай всё подряд. События последних пяти-шести дней. Каждый час. Каждое слово. Забвение срабатывает довольно быстро, — Д. передёрнуло, — противоядия от него, заведомо действенного, нет. Не было, — поправился он.

В кармане Клеммена что-то негромко запищало.

— Сигнал! — воскликнул Д. — Сиди, не вставай! Кому ты дал «стража»? Быстро, отвечай!

Пришлось признаться.

— Я займусь этим, — заявила Кинисс и исчезла.

— Весёлая ночь, — вздохнул Д. — Ну ладно. Тебе надо поесть, иначе свалишься с ног.

— Сколько я просидел там? — спросил Клеммен, после того, как Д. окончил отдавать какие-то распоряжения в ящик своего стола.

— Около суток, — ответил Д., почёсывая подбородок. — Всем нам страшно интересно, как ты смог преодолеть Забвение . Смотри.

Он открыл книгу перед Клемменом. Тот ахнул.

Казалось, что кто-то проводил по каждой странице широкой кистью, смахивая буквы прочь. На каждом развороте осталась от силы дюжина-другая букв — разрозненных и уцелевших случайно. Чистые листы, совершенно белые.

— Сейчас поешь, — Д. силой забрал у Клеммена книгу, — и начнёшь вспоминать. Всё подряд. Каждое своё действие. И помни — это вопрос жизни и смерти. Твоей, и не только.

Венллен, Лето 50, 435 Д., ближе к утру

…Вот уж не подозревал, что смогу так вляпаться! Д. говорил, что Забвение — чрезвычайно редкое проклятие; как оружие или западню его никто не использует. Кроме маймов; те перестали им пользоваться, по просьбе Академии. Слишком жуткие последствия. Человек как личность рассыпается, словно карточный домик, за несколько минут. Увлекаемые в никуда воспоминания тянут за собой остальные, быстро разрушая способность мыслить. Остаются только глубинные, неподвластные разуму напрямую, структуры сознания.

Самые защищённые. Самые губительные, в отсутствие сдерживающего щита, внутренних и внешних ограничений. Человек, разъеденный Забвением , в состоянии, словно тяжело больной психическим расстройством, нанести себе и окружающим ужасный ущерб. Сотня жизней — вот цена, которую однажды заплатили ни в чём не повинные жители одного из городков, куда попал поражённый Забвением маг.

В настоящее время это проклятие действует только внутри Геллосского лабиринта. Геллосс — крохотный островок, давно объявлен запретной зоной. Там находится мощный источник естественной, легко усваиваемой магической энергии, отчего, собственно, маймы там и поселились. Вернее сказать, «поселилось», живут они единым Сообществом. Жуткие существа — хорошо, если мне не придётся с ними встретиться. Безо всякого Забвения захочется бежать, куда подальше. Если бы не их склонность сидеть поблизости от источника энергии, весь остальной Ралион был бы им не указ. Противопоставить им попросту нечего. Великое счастье, что маймы — существа не воинственные.

Но я отвлёкся. В то время я ещё не знал, что один из знакомых Д. — или друзей, он не очень-то разговорчив на эту тему — едва не стал жертвой Забвения. На глазах у Д. Ясно только, что зрелище было ужасным, спасла случайность. Как и меня.

Язык устал — словами не описать. Но я честно всё рассказал. Потом, под утро, когда мы с Д. поглотили немало кофе и всё ещё не могли поверить, что всё благополучно завершилось, он захлопнул тетрадь. Отложил килианы с записью нашей беседы, и вздохнул, глядя куда-то сквозь меня.

— Главного мы пока не поняли.

— Чего именно? — нахмуриваюсь.

— Кто мог желать тебе зла? Да ещё применить такое экзотическое оружие. Есть ли что-нибудь, что ты не в состоянии припомнить?

Да, как выяснилось. Большая часть приёма бесследно исчезла из памяти. Д. помог мне реконструировать большую часть потерянного… одного только упоминания о многих деталях оказывалось достаточно, чтобы весь эпизод всплывал. Д. говорит, это остаточное действие Забвения — «отдача». Так сказать, «раскаяние» заклинания, когда оно поправляет испорченное. Д. пользовался этим довольно умело — зря я думал, что отделался лёгким испугом! Забылось немало. Но — ничего из ключевых сведений, из уроков Д., не пропало.

«Отдача» должна была длиться ещё два-три дня, возвращая к жизни мелкие эпизоды. Но — обязательно с чьей-нибудь подсказки. Само собой не вернётся. Это как допрос под внушением. Если знаешь вопрос, получишь ответ. Но если не знаешь — зря только силы и время потратишь.

Всё закончилось тем моментом, когда Д. оставил меня в коридоре… в зале с картинами. С кем я там беседовал — неизвестно. Ни следа.

— Это поправимо, — почесал затылок Д. — Я составлю список тех, кто входил туда. Раз эта часть так старательно стёрта, значит, есть причины. Виновник произошедшего, косвенный или непосредственный, говорил там с тобой. Отдыхай, а после обеда примемся искать. Чувствую, удар был не только и не столько по тебе…

— А моё задание? — спрашиваю. — Ну то, где надо странные места посещать.

— Задание в силе, — говорит и хитро так прищуривается. — Первый пост послезавтра. Успеешь.

Чтоб тебе пусто было!

Венллен, Лето 50, 435 Д., полдень

— Так… генерала сейчас нет в городе, — Д. наморщил лоб. — Ну ничего, отыщем. — Сенверриал, Кельмад Быстрый, Андариалл со своим братом, Росомаха… — Клеммен встрепенулся, но Д. не обратил на это внимания. — Так… Тот, кто хотел твоей смерти, не должен знать, что попытка не удалась, иначе не выдаст себя. Ладно. Применим старый добрый трюк.

— Какой? — Клеммен привстал.

— Похороним тебя, — и Д. развалился в кресле, наслаждаясь эффектом. А наслаждаться было чем. Юноша вытаращил глаза, побледнел.

— Мы тебя похороним, — продолжил Д. — Переведём в филиал в другом городе. Здесь будешь появляться только инкогнито. Ты, кажется, был недоволен своей внешностью?

— Д-да… Н-нет… Не знаю!

— Внешность твою изменим в любом случае. Я обязан выявить того, кто покушался на тебя — под угрозой весь наш план, а это, поверь, очень важный план. Сегодня и до пятьдесят второго числа будешь появляться только под эскортом. Пересидишь первый пост — займёмся твоей внешностью.

— Это больно? — спросил Клеммен робко.

— Нет. Это очень дорого, но безболезненно. В физическом смысле. Беда в том, что специалистов по изменению внешности всего два. Я имею в виду подлинное изменение. Сам поймёшь.

— Да знаю я про пластическую хирургию! — Клеммен усмехнулся. — Не верю, что только два.

— Не верь, твоё право. Но я не про хирургию говорю. О, Кинисс вернулась! Отлично. Сейчас узнаем последние известия. А ты пересидишь в монастыре, у Чёрточки. Заодно и позанимаешься.

Если бы Д. знал, что о нём сейчас думают…

— Кинисс! — позвал Д., не обращая внимания на мрачное лицо подчинённого. — Что там со «стражем»?

— Это надо видеть своими глазами, — ответила хансса, появляясь из своего кабинета. — Словами не передать. Грязная история. Клеммену надо побывать там, срочно.

Вид у неё был очень усталый.

— Это очень некстати, — нахмурился Д. и передал ей свои соображения относительно «похорон».

— Доиграемся мы с этими иллюзиями смерти, — тут же отозвалась Кинисс. Глаза у неё были тёмно-вишнёвыми. — Под твою ответственность, имей в виду. — По всему было видно: она ужасно устала. — Сейчас — в Веннелер. Жертва оставила записку, адресована лично Клеммену.

— Хорошенькое дело! Как тогда объявлять о его смерти? Убеждать, что записку принял дух почившего ненгора?

— Твои шуточки, Д… Ему необходимо там побывать. Немедленно. Обо всём остальном — потом.

Так что настоящего отдыха в это день так и не получилось.

Веннелер, Лето 50, 435 Д., ближе к вечеру

— Тело было найдено у зеркала, — монотонно излагал следователь. — Точнее, нижняя часть тела, чуть выше пояса. Остальное отсутствует. Следов борьбы нет, шума практически не было. Смерть нотариуса обнаружил его старший сын, когда вошёл утром в контору…

Я содрогнулся. Хорошо ещё, что останки убрали. Нас было трое; Д., я и Кинисс. Рептилия «прикрывала» меня. Окружающим казалось, что я — не я, а какой-то совсем другой человек. Казалось даже магам, если бы таковые оказались поблизости. Преодолеть «маску», что держала Кинисс, было непросто, и любую попытку такого рода она легко бы обнаружила. А так — стояла и не обращала на меня внимания. Как и все.

Признаться, я был этому немало рад. Мне полагалось испытывать чувство вины — ведь смерть Керрента на моей совести. Но, как ни отвратительно это ни звучало, я не испытывал раскаяния. Не оттого ли, что сам уцелел лишь чудом?

И зеркало — я же просил его, я же предупреждал его! Зачем, зачем он посмотрел в него?! Я чуть было не задал этот вопрос, но Д. показал мне из-за спины кулак, словно прочёл мои мысли. Может, и прочёл, с него станется.

— Вещественных доказательств нет. Отпечатки ног свидетельствуют, что неизвестные находились в комнате по крайней мере полчаса. Индивидуальные химические маркеры отсутствуют. Убийство не было случайным.

Ну да, как же! Вначале неизвестные, незамеченные (преодолели три разных системы сигнализации), входят внутрь, затем бесшумно разбивают стекло (бронированное; снаружи и в здании было немало народа), перерезают беднягу пополам — тоже бесшумно — и удаляются куда-то с верхней половиной. Я представил себе нарисованную следователем картину и меня начал душить смех. Совершенно неуместный… но смех. Ну и следователи!

Я не заметил, как мы остались одни — мы втроём и нотариус (из другой конторы, разумеется — собственные завещания принято оставлять у коллег).

Нотариус вздрогнул, когда Кинисс сняла «маску».

— Вы Клеммен? — спросил он, подозрительно сверля меня чёрными глазками. Совсем как та белка… сейчас орехов потребует, подумал я отчего-то и огромным усилием воли заставил взять себя в руки. Всякая чушь лезет в голову — ещё бы, после такого спасения.

— Да, — говорю.

— Я уполномочен вручить вам этот документ, — говорит, а сам становится похож на жирного самодовольного гусака. — При условии, что вы точно воспроизведёте последние три фразы, которыми вы обменялись с ныне покойным Минше Керрентом.

Я пожал плечами и воспроизвёл. На нотариуса это произвело огромное впечатление.

— Прошу, — он протянул мне конверт, — и простите за излишнюю подозрительность. Ситуация в высшей степени щекотливая.

Я хотел сказать, какая именно ситуация, но Д. вновь показал мне кулак.

Расстались мы мирно. Кинисс ненадолго задержалась в одной комнате с нотариусом. Мне почему-то не захотелось спрашивать, зачем.

— Это означает, — Д. смотрел на меня холодным взглядом, — что Керрент уже передавал тебе какие-то документы.

— Да, — говорю. Вот незадача! Совсем забыл!

— И где они, хотелось бы знать?

— Вот, — показываю свёрнутые листы. — Забыл о них, можете поверить на слово?

— Могу, — лёд в глазах его тает. — Но был бы весьма признателен, если бы ты ставил меня в известность обо частных расследованиях. Видишь, как дела могут обернуться.

Я кивнул.

Появилась Кинисс.

— Уходим, — говорит, — он сейчас выйдет.

— И что? — удивляюсь.

Она посмотрела на меня как-то странно.