Блог проказника домового Донцова Дарья

Глава 7

Успев детально поговорить по дороге с Борисом, я ровно через сорок минут вошел в кабинет Загорского.

– Точность – вежливость королей, – заметил хозяин, протягивая мне руку. – Мой прадед, князь Федор Загорский, рассказывал, как его дед однажды опоздал на аудиенцию к царю-батюшке. И государь ему эту фразу произнес. Наша фамилия древняя. Наверное, вы слышали об обществе «Аристократ», которое я основал и возглавляю?

– Да, – ответил я, – некоторые мои знакомые состоят в его рядах.

Максим Петрович сдвинул брови:

– Общество «Аристократ»?

– Да, – снова произнес я.

– Я уточняю, потому что есть еще сборище самозванцев, – поморщился хозяин кабинета. – «Общество аристократов России». Рабоче-крестьянские графы. У них отсутствуют документы, подтверждающие благородное происхождение. Сами себе дворянские грамоты выписывают, ордена выдают. Анекдот. Но кое-кто тешится, что он нынче не Сенька без роду-племени, отца-мать не помнящий, а человек с многовековой семейной историей.

Я улыбнулся:

– Все, кто сейчас живет на земле, имеют многовековую семейную историю. Если вы появились на свет, у вас определенно были родители. Подчас человек говорит: «У меня нет отца». В корне неверная фраза. Мужчина, от которого ты произошел, всегда есть. В процессе зачатия двое участвуют. Отец не воспитывал малыша, не давал на него денег, не участвовал в его жизни, но он был. Следовательно, существовали дед, прадед и так далее, до Адама и Евы.

Максим Петрович нахмурился:

– Иван Павлович, вы правы. Но! Был так называемый в прежние века «подлый» класс и аристократия. Последняя имела образование, воспитание, часто не большие деньги, зато всегда обладала благородством. Моя мать из семьи князей Мусанкиных. Отец – из графов Загорских.

Максим Петрович показал на стену:

– Из родных Петра Владимировича не осталось никого, его деда и бабку расстреляли большевики. Отец погиб на фронте, а мать, то есть моя бабушка, скончалась до того, как я появился на свет. Поэтому по линии папы я знаю только портреты.

– Удивительно, что в горниле войны и репрессий полотна сохранились, – заметил я.

– О нет, – возразил собеседник, – их заказал я. В советские времена люди боялись рассказывать о своем неподлом происхождении. За принадлежность к знати сажали в лагеря. Мне семейную историю рассказала матушка. Папенька скончался очень рано, я не помню его совсем. Только фото на комоде осталось. А мать, Елена Николаевна, прожила много лет. Слава богу…

Собеседник истово перекрестился на большую икону, которая висела в углу.

– Матушка до сих пор пребывает в добром здравии. Когда мне исполнилось четырнадцать, я, как все школьники тех лет, вступил в комсомол. Пришел домой со значком. Элен, так ее называли близкие, усадила меня на диван и рассказала, как жили ее предки, сколько у них земли было в собственности, о том, что их брак с моим отцом стал союзом по страстной любви. Показывала мне медальоны, которые хранила как зеницу ока, с портретами ее отца, бабушки. Ох, что-то я отошел от темы беседы. Любезный Иван Павлович, у вас есть дети?

– Я холостяк, – ответил я, – пока не нашел суженую.

Загорский улыбнулся:

– Иван Павлович, иногда человек изо всех сил пытается изобразить из себя благочестивого, милосердного, во всех смыслах достойного члена общества. А потом идешь с ним по улице, а сей прекрасный член общества, ведя разговор о любви ко всем земным тварям, походя, привычным движением пинает дворовую собаку, которая на него с надеждой на получение малой толики еды смотрит. И вмиг становится ясно: в пылу беседы он явил свое естество, речь контролировал, а вот про ногу забыл, она автоматически сработала. Нет в этом гражданине любви ни к кому, одно лукавство, позерство и зло в нем. Люди лучше всего открываются в момент, когда совершают что-то, не думая. Вот вы сейчас…

– Я не бью животных и зла никому не желаю, – заметил я, – но не могу утверждать, что испытываю добрые чувства ко всему человечеству, некоторые его представители мне не особенно приятны.

Максим Петрович выдвинул ящик стола.

– На вопрос о детях вы ответили: «Я холостяк». И о чем сказала мне ваша фраза?

Я улыбнулся.

– О глубоком эгоизме посетителя, который хочет прожить жизнь спокойно, не обременяя себя заботами.

– Нет, – возразил Загорский, – об элементарной порядочности. Вы считаете, что наследники должны появляться в браке. Если когда-либо решитесь на ребенка, то станете хорошим отцом. Главное, не избалуйте чадо, хотя я не имею права давать советы, поскольку сам с дочерью потерпел фиаско. Моя жена попала под машину, когда Наташе едва четыре года стукнуло. Она мать не помнит. Я нанял мамок, нянек, гувернанток. Испытывал вину перед девочкой за то, что почти ее не видел, поэтому заваливал подарками. Ната привыкла, что отец ежедневный Дед Мороз, и распустилась. Не желает учиться, числилась студенткой в вузе, который принадлежал моему близкому другу. Наталье ставили зачеты, четверки на экзаменах, она в аудиториях хорошо если раз в месяц появлялась, но диплом получила. Неоднократно устраивал ее на работу, нигде дольше двух недель она не задержалась. Спрашиваю, почему она снова баклуши бьет, отвечает: «Скучно. Бумаги писать нудно. Вокруг одни дуры. Вставать надо рано». Чем она занимается? Носится по магазинам. От ее вещей в доме уже деваться некуда. И ладно бы она их носила. Так нет! Притащит гору пакетов, бросит у входа. Горничная их в гардеробную унесет, шмотки развесит, и все! Полагаю, девчонка не помнит, какие обновки имеет. Я решил Наталью приструнить. Ограничил лимит по карточкам.

Загорский махнул рукой и замолчал. Я решил приободрить несчастного отца:

– Пройдет несколько лет, и ваша дочь образумится. Она просто пока не понимает, что ей интересно. Когда любимое дело найдется, девушка в шесть утра с кровати соскочит.

– Ей хорошо за двадцать, – хмуро сообщил Максим Петрович. – Пройдет пара лет, и будет она тридцатилетней бабой. Насколько я понял, вы сначала работали секретарем у детектива Элеоноры, а после ее кончины унаследовали бизнес, успешно ведете дела[3]. Вам нужны клиенты?

– Конечно, они мой заработок, – ответил я, – но, в отличие от полицейских, я не могу заниматься сразу двумя-тремя-десятью расследованиями. В агентстве всего два работника, я, владелец, плюс мой помощник Борис. Не собираюсь расширяться. Вполне доволен малым бизнесом.

– Но еще один сотрудник вам не помешает, – подчеркнул Максим.

Я ощутил, как в кармане завибрировал сотовый, но не вынул его.

– Согласен. Сам думал на эту тему. Однако работнику необходимо платить, а состояние моего кармана пока не позволяет это делать.

Я замолчал. В особенности не позволяет сейчас, когда кредитка, вся мокрая от слез жабы, сохнет в кошельке.

Максим Петрович убрал из голоса сладость:

– У меня предложение. Возьмите на службу Наталью. Буду переводить деньги дочери, вы ей скажете, сколько она станет получать. Более ни копейки ей не дам. Пусть учится экономить. Только не говорите, что зарплата от меня.

Я ожидал чего угодно, кроме такого поворота беседы.

– Максим Петрович! Я понимаю вашу тревогу о дочери, желание приучить ее к труду. Но что мне прикажете с ней делать? На ресепшен посадить? Так стойки у меня нет.

У Загорского дернулось веко.

– Один мой приятель, крупный издатель, лет пять-шесть назад вручил Нате подборку произведений Милады Смоляковой. Теперь девочка – ее страстная поклонница. Нет, безумная фанатка. – Загорский на минуту замолчал, а потом заговорил вновь: – Не хочу обсуждать книги литераторши, не страдаю снобизмом. Я обрадовался, что Ната хоть чем-то увлеклась. Пусть лучше ерунду читает, а не по магазинам носится. Год назад, когда дочь в очередной раз со службы турнули, я сурово потребовал: «Наталья! Определись. Если не способна трудиться, принуждать не стану. Не каждая женщина ощущает тягу к работе. Иди под венец, реализуйся, как мать, жена, занимайся детьми, супругом, хозяйством».

Она ногами затопала:

– Фу-у! Никаких памперсов.

Я вышел из себя:

– Чего же ты хочешь? Просто тратить мои деньги?

Наталья неожиданно ответила:

– Мечтаю стать детективом. Это мое призвание.

Глава 8

Я кашлянул:

– Не отношусь с презрением к женским детективам, у них широкая читательская аудитория. Раз есть спрос, должно быть и предложение. Но при всем моем уважении к титанической работоспособности госпожи Смоляковой должен заметить: реальная жизнь сильно отличается от ее романов.

Максим Петрович оперся ладонями о свой помпезный стол.

– Так я и объяснил Наташе. Но она настаивала. Я связался со Смоляковой, попросил ее взять дочь к себе секретарем, пиар-агентом, кем угодно. Она в вежливой форме отказала. Два больших детективных агентства не согласились дочь даже на ресепшен посадить, хоть я обещал сам зарплату секретарю перечислять. Вся надежда на вас. Пожалуйста. Будьте добры.

Я молчал, подыскивал причину, чтобы отказать приголубить воровку, и, наверное, не уследил за выражением лица, на котором отразились мои мысли.

Бизнесмен их считал.

– Иван Павлович, долго Наталья у вас не прослужит. Она лентяйка. Встанет пару раз в девять утра, чтобы на работу успеть, и надоест ей Шерлока Холмса из себя корчить. Конечно, я надеюсь, что дочь увлечется, захочет в сыскном бизнесе, как ваша Элеонора, заправлять. Но знаю, когда и чем завершится ее детективная история. Окажите мне услугу. Жизнь длинная, я могу вам понадобиться, у меня большой круг общения, многие люди мне обязаны…

– Разрешите вопрос? – остановил я Загорского.

– Слушаю, – ответил тот.

– Во время нашей беседы в магазине Наталья сообщила, что она дочь Владимира Коркина, а вы отчим, – сказал я. – Это так?

Загорский поморщился:

– Моя жена Елизавета… Ну… в каждой семье есть свои нюансы. Когда мы с Лизой познакомились, она училась в институте. В юности чувство вспыхивает сразу, так и у нас вышло. Глупые, безголовые парень и девушка поддались страсти. Елизавета забеременела, я ей тут же предложил пойти в загс. Она почему-то отнекиваться начала, говорила о мечте надеть белое платье, устроить красивую свадьбу. «Вот рожу, и устроим торжество». Но меня воспитывала мать, которая вложила в мою голову понятия о чести и морали. Матушка вовсе не обрадовалась решению сына создать в юном возрасте семью да еще обзавестись ребенком. Но делать-то нечего. Елена Николаевна решила сама поговорить с Лизой, однако та придумывала разные поводы, лишь бы не встречаться с будущей свекровью. Я решил, что ей стыдно за секс до брака. В те годы я еще не был жестким, боялся обидеть Лизу. Сейчас, вспоминая эту историю, поражаюсь собственной глупости. Только идиот мог не заметить странностей. Лиза говорила, что живет с отцом, который велит ей приезжать домой не позже девяти. Поэтому мы встречались днем в среду и четверг, когда папенька Елизаветы читал лекции студентам, он был профессором в вузе. Я сам тогда еще жил с мамой, первые деньги заработал позднее. Состояние мне прямо на голову свалилось, я первым в России додумался одним бизнесом заняться, снял все сливки. Потом затеял другой проект, третий, ни разу не прогорел, не попал в тюрьму. Мне всегда везло в работе. А вот с семьей… Месяца за три до Лизиных родов я стал беспокоиться. Надо искать клинику, врача, покупать приданое для ребенка. Лиза отмахивалась:

– Времени полно, у папы есть знакомые.

Но я считал себя мужчиной и один раз ответил ей:

– Ребенок мой. Ответственность всегда на отце лежит. При чем тут твой папаша?

И вдруг! Лизавета вскочила, швырнула в меня пустой стаканчик (мы в парке сидели, она мороженое ела), потом с криком:

– Раз ты не уважаешь мою семью, прощай! – убежала.

А я тоже с гонором. Не поспешил за ней. Неделю Лизу не видел. Мобильных в те годы не было. Елизавета боялась отца, который запрещал ей с мальчиками гулять, поэтому дала мне телефон своей бабушки, я ей звонил, говорил:

– Максим Загорский беспокоит, попросите Лизу позвонить.

И через какое-то время в нашей квартире оживал аппарат. Семь дней я крепился, на восьмой соединился с бабушкой Лизы, а та вдруг сказала:

– Забудь мой номер.

Я растерялся:

– Мне очень Лиза нужна.

Старуха буркнула:

– Нет ее тут!

Я ничего не понял, засыпал бабку вопросами, та вдруг сказала:

– Хочешь чего узнать про Лизку? Приезжай. Заплатишь деньги, расскажу. Ничего не дашь – не услышишь правды.

И что открылось? Мария Львовна на самом деле была бабкой Лизы. Родная мать девушку из дома в пятнадцать лет выгнала, потому что ее сожитель к дочери приставать начал. Лиза перебралась к бабке. Через год она обзавелась женихом, пятидесятилетним Владимиром Петровичем Коркиным, профессором, который недавно овдовел, и переселилась к нему. Едва Елизавете стукнуло восемнадцать, преподаватель на ней женился. Когда я звонил, бабушка набирала номер внучки, та ей за эту услугу приплачивала. А хитрованка вскоре соединялась с наивным Максимом.

Загорский оттянул узел галстука.

– Только поговорив со старухой, я сообразил, почему Лиза спешила вечером домой и по какой причине утверждала, что дома у нее нет телефона. Через несколько дней я нашел настоящий адрес обманщицы и заявился к ней. Не стану приводить весь наш разговор, суть его, по версии Елизаветы, такова. Профессор соблазнил ее, малолетнюю. Он много зарабатывает, щедр. Лиза с ним живет из-за денег, по элементарному расчету. Любит она меня, но: «Милый, ты нищий. Володя скоро умрет, у него уже три инсульта было. Вот стану законной наследницей, и тогда мы распишемся». Я ушел, хлопнув дверью, решил никогда более с вруньей не видеться. И быстро разбогател. Через пару лет Елизавета возникла на пороге моих апартаментов с маленькой девочкой на руках. Обманщица на колени упала, помощи просить стала. Оказалось, Коркин умер и выяснилась правда. Профессор давно подарил и квартиру, и машину, и дачу двум своим дочерям, о которых Лиза даже не слышала. А они, узнав, что папа-вдовец живет с пятнадцатилетней Лолитой, обозвали его педофилом и разорвали с ним отношения. Лиза помчалась к адвокату, тот развел руками: жене ничего не положено, потому что муж не имеет никакой собственности, все раздарено еще до брака с ней. Елизавета имеет право лишь на часть вклада в банке, деньги разделят между второй женой, ее ребенком и дочерьми от первого брака. Вот только денег там курица плюнула, почти ничего нет. Где профессор хранил накопления, молодая супруга не ведала, дочки его ее с малышкой мигом выперли вон. Прописана Лиза была у бабушки. Коркин ее в своих хоромах не регистрировал, говорил: «Мария Львовна скоро умрет, получишь ее апартаменты без хлопот. Войдешь в права наследства, как проживающая на квадратных метрах, налог платить не потребуют. А потом я тебя пропишу».

Но бабка скончалась после Владимира, сразу после поминок в квартиру въехала непутевая мать Елизаветы, которая тоже там была прописана, и какой-то ее очередной мужик.

Короче: «Максим, пусти погреться, хочется кушать так, что надеть нечего и переночевать негде».

– Печальная история, – не выдержал я. – Вы поверили Елизавете?

Загорский сложил руки на груди.

– Она была невероятно хороша собой. Люди вслед Лизе на улице оборачивались. Что фигура, что лицо, глаз не оторвать, а я был молод. Но все-таки уже кое-чему научился, поэтому ответил: «Пусть анализ подтвердит, что Наташа моя родная дочь». С ребенком оказалось без обмана. Я был ее отцом. Пришлось удочерить Нату. Но первые годы у нее в метрике значилось Наталья Владимировна Коркина. Лиза, увы, рано погибла, я ребенка один воспитывал. В четырнадцать лет, когда дочь, несмотря на ораву мамок-нянек, от рук отбилась, я определил ее в закрытый интернат для проблемных детей из обеспеченных семей. Там были строгие порядки. Через месяц я приехал ее навестить, надеялся, что Ната в слезах прибежит, начнет проситься домой, пообещает изменить свое поведение… Но она объявила:

– Знаю теперь, почему ты меня ненавидишь, я твоя падчерица. Мой родной любимый папочка Владимир Коркин умер.

Уж не знаю, кто девочке «правду» сообщил. Елизавета на тот момент давно скончалась. Рассказывать подростку о странном поведении матери не хотелось, да она и решила бы, что я нарочно ту черню. Но ситуация требовала объяснения, я очень аккуратно все рассказал, однако Наталья мне не поверила. Только хуже себя вести стала. Ее выгнали из интерната для проблемных детей, позвонили мне со словами: «Ваша дочь Наталья дурно влияет на наших воспитанников». Забыли только упомянуть, что учащиеся там все с душком, моя дочка не самая плохая. Не скрою, подростком она была трудным. В магазинах воровала, потом перестала. Я удивился, когда она мне позвонила из бутика Занавесина. Думал, это ее хобби в прошлом. Иван Павлович! Давайте поговорим о гонораре, который вы получите, если возьмете мою непутевую девчонку на работу. Все-таки я имею слабую надежду на ее исправление. Так как, Иван Павлович? Очень прошу. Помогите.

– Хорошо, – согласился я. – Но у меня тоже есть небольшая просьба. Пусть Наталья не пользуется духами «Ночь восточной луны». У меня на них аллергия.

Загорский поморщился:

– Самого от их запаха переклинивает. Уже говорил ей: «Смени парфюм. Невозможно дышать просто». Она ответила, что я вечно к ней придираюсь, всего один раз прыскается, а я выдумываю про нестерпимую вонь. Но ради работы у вас Наталья мигом духи выкинет.

Глава 9

Борис встретил меня словами:

– Я все узнал про Шмидта.

– Отлично, – похвалил я помощника и сел за стол. – Не откажусь от чая с кексом, который на буфете стоит.

– Утром испек, – отрапортовал помощник, отрезая кусок, – с вишней. Роберт Германович Шмидт. Его можно назвать примерным середняком. В школе у него были одни четверки, пятерка только по поведению. Ничем не выделялся из толпы: не пел, не плясал, ни в каких кружках не занимался. Я нашел в Интернете фотоальбом, который дарили выпускникам его класса. Один из бывших одноклассников его на своей странице выставил. Там снимки детей и педагогов, которые их учили. Под каждым фото небольшой рассказ. Сейчас продемонстрирую.

Борис открыл ноутбук.

– Вот, например, Егор Икин. О нем сказано: «Наш лучший певец, участник всех школьных концертов. Любит рыбок, сделал в кабинете биологии аквариумы и ухаживал за ними. Хочет испытывать самолеты. Гоша, мы верим, у тебя все получится». Катя Варина. «С первого класса говорила: «Стану хирургом» – и твердо шла к своей цели. Занималась в кружках биологии и «Оказание первой помощи», постоянный победитель всех олимпиад по анатомии, с восьмого класса училась в «Школе юного врача» при мединституте. Золотая медалистка. Катя, нам нужен свой врач. Через шесть лет жди всех нас на приеме». Вера Лабрисина. «Верочка прекрасно готовит, ее многоэтажные торты потрясающи как внешне, так и на вкус. Вера решила освоить профессию кондитера, она подаст документы в кулинарный техникум. Еще она занималась в кружке танцев, рисования, пела в хоре. У Лабрисиной очень много друзей, и всем, конечно, нужны красивые тортики. Верочка, когда ты победишь на конкурсе «Лучший «Наполеон» мира», не забудь Ингу Федоровну, преподавателя домоводства, которая тебя в третьем классе научила яблочную шарлотку печь».

Борис поводил мышкой по коврику.

– Теперь о нашем герое. «Роберт Шмидт. Очень хороший мальчик. Учился всегда на четверки. Желаем ему найти любимое дело». Ну как?

– То ли ребенок был настолько неприятен, что о нем не захотели доброго слова написать, то ли он вообще ничем не интересовался, – резюмировал я.

– А может, и то, и другое, – уточнил Борис. – Отец у парня был военным строителем, мать нянечкой в яслях. Жили в коммуналке. После получения аттестата Роберт пошел в институт учиться на взрывотехника. Три года осваивал профессию, потом перебрался в том же вузе на финансово-экономический факультет.

Я удивился:

– Поменял кардинально будущую профессию?

Борис начал стучать по клавишам.

– У студентов была большая практика. Три года подряд на летних и зимних каникулах Роберт трудился на разных стройках. Будущих взрывотехников не щадили, заставляли работать без отдыха. Небось Шмидт сообразил: не такая уж это сладкая профессия – бегать постоянно по жаре-холоду или в туннеле сидеть. В банке намного теплее, уютнее и работа нормированная, по звонку домой. На строительстве же вечный аврал, там и ночью пахать придется. Уж не знаю, как Роберту удалось перевестись, но он осуществил задуманное, досдал кучу экзаменов, зачетов и в конце концов получил диплом финансиста.

Я отрезал еще один кусок кекса.

– Эмма сообщила, что мужа заподозрили еще и потому, что он проходил воинскую службу как взрывотехник. У него в документах это указано, но в реальности парень в денщиках у генерала состоял. Ни слова про три года обучения работе с динамитом жена не сказала.

Борис показал на экран:

– После получения диплома Шмидта призвали в армию. И на самом деле в документах указано, что он осуществлял взрывработы на строительстве мостов. А что было в реальности, неизвестно. Генерал мог его в слуги взять. Или жена привирает. Или она правды не знает. Вернувшись к гражданской жизни, наш середняк расписался с Эммой, устроился в банк «Росоно», работал там простым кассиром, затем дорос до должности клерка в отделе. Через несколько лет перешел в «Крос» на лучшую зарплату и вакансию чуть повыше. Так там и сидел. Замечаний не имел, но и особых успехов тоже. В банке каждый начальник отдела раз в год подает наверх характеристики на своих подчиненных. Доклады о Шмидте как под копирку: «Не опаздывает на работу, выполняет задания в срок. Бюллетень не брал. Не отпрашивается по семейным обстоятельствам. Не пьет, не курит».

– Сплошные «не». Идеальный работник, – заметил я.

– Есть и иные «не», – возразил Борис. – «Не инициативен, не генерирует интересных идей. Участвует в корпоративных мероприятиях, но всегда уходит первым. Замкнут. Не имеет друзей в коллективе, кроме Стеллы Григорьевой, завдепозитарием. Часто обедает с ней, но не в столовой банка. Пара на перерыв уходит. Иногда их видят оживленно беседующими в холле первого этажа». Напротив инфы о Стелле поставлен красный флажок. Похоже, Шмидта подозревали в прелюбодеянии. Но более ничего предосудительного не отметили. Они просто вместе обедали. Отдел безопасности прекрасно знает, в каких помещениях сотрудники могут предаваться любовным утехам, в случае Стеллы это приемная, примыкающая к ее кабинету. Туда приходят вип-клиенты отдела ячеек. Перед кабинетом нет секретаря, потому что посетители хотят сохранить инкогнито. О, наивные люди. Банк на своем сайте гордо заявляет, что в целях безопасности видеонаблюдение ведется только в операционных залах, на входе, на парковке. И любой клиент может попросить обслужить его в кабинке, где камер нет. «Недреманное око» отсутствует также в туалетах, во всех вип-зонах, в подвале с ячейками.

– Предполагаю, что это ложь, – вздохнул я.

– Конечно, – согласился Борис. – Каждый уголок тщательно изучается. Но Роберт никогда в приемную Стеллы не входил. Теперь о Григорьевой. Вот тут интересная штука. Стелла – дочь Веры Федоровны Григорьевой, первой жены олигарха Максима Петровича Загорского, отца Натальи, которую вы на работу взяли.

– Погодите, – остановил я помощника, – только что я беседовал с Загорским. Он мне рассказал историю в духе индийского кино про то, как полюбил Елизавету Коркину, сделал той, уже беременной, предложение, и оказалось, что она замужем за немолодым профессором. В конце концов Лиза и Максим стали мужем и женой. Ни про какую Веру Григорьеву Загорский не упоминал.

– И тем не менее она есть, – возразил Борис. – Брак длился менее года. Сразу после свадьбы, чуть ли не в первую брачную ночь, молодая забеременела. Через семь месяцев на свет появилась недоношенная девочка. Вес – три восемьсот, рост пятьдесят пять сантиметров.

– Образцово-показательный недоносок, – восхитился я.

– Похоже, Максим тоже пришел в восторг, – усмехнулся Борис. – Он сделал анализ и выяснил: вероятность его отцовства почти нулевая. Невеста выходила замуж, будучи беременной от другого. Не новая идея прикрыть обручальным кольцом грех. Объясняю, почему бизнесмен не сообщил вам о первом браке. Он не разводился, добился аннулирования союза. Привел в суд свидетелей, которые поклялись, что брачных отношений толком не было. Вера спала с Максимом до загса, но это не считается, штамп тогда в паспорте не стоял. А после свадьбы жена плохо себя чувствовала, интима ни разу не было, совместное хозяйство они не вели. И… эне, бене… Вычеркнули из жизни загс и свадьбу. Аннулирование не развод. Бывшая супруга не имеет ни на что права. Адвокат, которого нанял Максим, наверное, не получал больших гонораров, у Загорского тогда еще денег не было. Но он прошерстил биографию Григорьевой. Вера служила в гостинице на ресепшен. Адвокат представил свидетелей из служащих отеля, которые рассказали, что девушка любила покутить, выпить, задерживалась в номерах постояльцев, но ей даже пальцем не погрозили, потому что отец разнузданной красотки был управляющим этого отеля. Когда он внезапно умер, дочь мигом выставили за дверь. Она куда-то делась, потом пошла в загс с Максимом. Услышав такой доклад, судья вынесла решение об аннулировании брака. После разрыва Вера жила со Стеллой. Чем она занималась, не известно, сведений о месте ее работы нет. Прописана всю жизнь в одном доме в Каевом переулке, шесть. Четырехкомнатные кооперативные апартаменты когда-то построил ее отец. Через пару месяцев после аннулирования брака Вера сменила жилье, спустилась в том же подъезде с пятого этажа на первый. Теперь у нее была однушка, окна которой выходили почти на тротуар. Григорьева умерла два года назад.

Стелла окончила школу золотой медалисткой. Ни одной четверки за все годы обучения. И в вузе была первой. На втором курсе попала на практику в «Крос», очень понравилась местному руководству. Студентке предложили маленькую должность. Стелла перевелась на вечернее отделение, после защиты диплома ее быстро повысили. Карьеру Григорьева делала стремительно. Отлично ладила с людьми, на посту начальника депозитария завоевала любовь клиентов, нашла подход к самым капризным и нетерпимым. Взяла в своем банке ипотеку под низкий процент, купила трехкомнатную квартиру, продала родительскую однушку в центре, оплатила большую часть займа. У Веры пять лет назад отказали ноги, она села в коляску. Стелла определила мать в очень дорогую клинику, оплачивала все ее расходы. В городе колясочнику тяжело, гулять ему одному не выехать. А Вера спокойно выруливала в парк, получала отличное питание, массаж, врачей. Стелла была хорошей дочерью, она любила мать. У девушки, наверное, существовали амбициозные планы в отношении карьеры. С Робертом, на мой взгляд, никаких точек соприкосновения нет. Полярные личности. Почему они вместе обедать ходили – загадка. Думаю, Стелла – сопутствующая жертва при ограблении. Оказалась не в том месте, не в тот час.

Нашу беседу прервал звонок домофона.

Глава 10

Борис вышел, я взял очередной кусок кекса, Демьянка положила голову на мои колени и преданно заглянула мне в глаза.

– Нет, – возразил я, – уверен, что ты завтракала, ужинала…

Псина тихо заворчала, речь ее с собачьего языка явно переводилась так: «Иван Павлович, вы сами-то сколько раз чай с вкуснятиной пили? Кружечек пять опустошили, да с кексиком. А мне одна жалкая банка консервов за весь день досталась, и конец фейерверку? Несправедливо это. Горько и обидно». Кто-нибудь может спокойно наслаждаться выпечкой, когда рядом с шумом сглатывает слюну животинка с таким видом, словно она даже не нюхала провианта со времен входа Наполеона в Москву?

Я отломил кусок кекса и протянул попрошайке.

– Только ешь быстро. Борису это точно не понравится.

Демьянка схватила угощение, ее пасть захлопнулась, как пустой чемодан. Собака опять положила голову мне на руку. Я погладил вечно голодную подругу по макушке, потянулся к сыру и невольно рассмеялся. Прошли те времена, когда я опрометью бегал мыть руки, потрогав Демьянку. Зачем постоянно совершать омовение? Собака чистая, привитая, здоровая. Я давно перестал считать ее грязной. А потом… Осенью, когда еще не начался отопительный сезон, в квартире становится холодно, в особенности неприятно ложиться в постель, которая напоминает болото: сыро и зябко. Борис пытался засунуть мне под одеяло грелку, но я запротестовал. Когда ноги натыкаются на теплый предмет во фланелевом мешке, я чувствую себя столетним старцем, персонажем из романов Диккенса. В голову закрадывается мысль: вскоре мне понадобится колпак на голову, вязаная шаль на плечи, валенки, я перестану бриться… эдак и до памперсов недалеко. Ну уж нет. Лучше потерплю холод. Но однажды вечером, когда я мирно читал перед сном труд Блаженного Августина о ношении вериг[4], по телу разлилось приятное тепло. Сначала я просто обрадовался тому, что исчезла ледяная сырость. Потом удивился, посмотрел под одеяло и увидел, что, несмотря на строгий запрет, Демьянка залезла на кровать и затаилась возле моей ноги. В первую секунду я хотел выгнать нахалку, сменить белье… Но пробило полночь, Борис спал, где в доме хранятся простыни и иже с ними, я не знаю. И мне стало так уютно, тепло… Я зевнул и заснул. После того раза Демьянка спит со мной. Летом, правда, от нее жарко, несколько раз я выгонял нахалку с постели, она уходила, садилась на мои тапки и принималась громко рыдать. Собачьи стенания действуют на мои нервы разрушающе. Теперь я ее не выгоняю из-под одеяла, единственное, что мне не нравится, – это видеть утром на подушке собачью морду.

– Иван Павлович, – сказал Борис, появляясь в комнате, – пришла дама.

– Я никого не жду, – удивился я.

Секретарь понизил голос до шепота:

– Она не к хозяину детективного агентства.

– А к кому? – не понял я. – К вам?

– К гадалке, графине д’Адилье, – выпалил мой помощник. – Ей назначено на семь. Дама с мадам Николеттой сегодня договорилась. Сообщила, что…

Секретарь сел к ноутбуку и поводил мышкой.

– О! Посетительница сказала правду. Сайт «Лучшие гадалки Москвы». Слушайте текст: «Если хотите узнать свою судьбу и что ждет вас в ближайшее и отдаленное время, выяснить свою цель в жизни, создать семью, родить детей, получать миллион в месяц, видеть, как исполняются ваши желания, гибнут враги, похудеть, помолодеть, стать звездой, смотрите наш рейтинг гадалок. Все они обладают ярким экстрасенсорным даром, умением вляпываться во Вселенную»…

Я рассмеялся:

– Прелестное сообщение. А выражение «вляпываться во Вселенную» в особенности хорошо.

– Рейтинг гадалок посмотрите, – попросил Борис. – Кто там под первым номером?

– Графиня Николетта д’Адилье, – озвучил я, – потомственная ведунья. Чтение по руке. Распорчивание навсегда, убирание венцов холостячества и ожирения. Князья д’Адилье на протяжении тридцати веков занимались хиромантией, кармизмом… М-да! Николетте нужно определиться, графиня она или княгиня.

– Эй! – закричал из прихожей визгливый голос. – Долго мне тут тухнуть, а?

– Ступайте в холл, займите даму чем-нибудь, – велел я секретарю.

Борис убежал, а я набрал телефон Николетты.

– Вава! – закричала маменька. – Наконец-то я сумела с тобой соединиться.

Сообщать Николетте, что это я ей позвонил, не стоило.

– Привез покупки? Немедленно дуй в гостевую. Сделай там все как на фото, быстро, клиентка едет, я появлюсь через пять минут, сразу начну гадить, то есть гадничать, фу! Гадалить! Вава, очнись, не спи, живо беги. Эй, ты где? – на одном дыхании выпалила графиня-княгиня Адилье.

– Внимательно тебя слушаю, – ответил я. – Есть вопрос: почему ты решила гадить, гадничать, гадалить или просто гадать?

– Чепуха потом, – взвизгнула маменька, – сначала дело. Ускорься! Не жуй, как обычно, свой галстук.

– Клиентка уже тут, – сообщил я.

– Вава! Немедленно свари ей… Нет, Бориса! Срочно! Сюда. Ко мне.

– Адрес скажи, – попросил я.

– Чей?

– Места, где ты находишься.

– В твоем дворе!

– Сейчас Борис спустится.

– Зачем?

– Ты же приказала ему срочно идти к тебе.

– К телефону! – взвыла маменька. – За что мне первый муж неповоротливый умом достался? А сын весь в папашу! Горе мне, горе! Немедленно дверь отворите! Явлюсь вам!

Домофон стал издавать серию гудков, спустя пару мгновений голос Николетты заполнил всю квартиру:

– Дорогая… э…

– Таня, – ответила не званная мной гостья.

– Душенька, – сладко запела маменька, – я задержалась немного, обескармливала лестницу, за вами тащился жирный хвост отрицательной энергии. Сюда, сюда!

В гостиную проник тонкий запах дорогих французских духов, за ним вплыл жуткий ванильно-карамельно-медовый аромат, и появились обе дамы.

Николетта включила светскую даму:

– Дорогая Маня, присаживайтесь, познакомьтесь, мой клиент барон Иван Подушкин.

Делать нечего, я встал и поклонился:

– Очарован знакомством, Татьяна.

Тетушка в платье из бордового искусственного велюра кивнула:

– Верно, я Таня, а не Маня.

Наивная! Она полагала, что Николетта смутится, извинится… Ан нет! Маменьку щелчком из седла не выбить.

– Таня вы по паспорту, – пропела она, – а Маня для того, чтобы порчу снять. Любезный друг, князь, вы отлично ориентируетесь в гадальном кабинете, попросите моего секретаря Бориса сварить особый напиток.

Так я барон или князь? Я подавил смешок и встал:

– Конечно. А он знает, о чем речь?

Маменька прищурилась, открыла рот, но вовремя вспомнила, что я ей не сын, а князь-барон, и пропела:

– Естественно. Он его еще графу Сен-Жермену готовил. И, мой дружочек, барон, заберите свои вещи из гадлючей комнаты.

Я вышел в коридор и увидел секретаря с телефоном в руке.

– Ваша маменька прислала мне странное сообщение на ватсап. «Шерсть от Вавы, листья зеленые любые, запах вашей дворняги, какао, ряженка, минералка. Яйцо сырое, соль, перец, любых специй побольше, черные чернила Вавы, горчица. Маленькое белое полотенце. Смешать, вскипятить, настоять двадцать три часа и немедленно нести. Должно быть готово через пять минут. Комнату оборудовать, как на фото. Живо».

Борис закончил декламировать бред.

– Что это? Настаивать двадцать три часа, но подать прямо сейчас? И как все успеть?

– Помогу вам, – пообещал я. – Ступайте к плите, а я займусь гостевой.

И тут снова ожил домофон, не удосужившись посмотреть на экран, я нажал на клавишу, потом открыл дверь. На пороге стояла магазинная воровка Наташа.

– Добрый вечер, – вежливо произнесла она. – Папа сказал, что вы меня берете детективом-стажером.

Борис потупился, а я несказанно обрадовался:

– Отлично, но сначала сдайте экзамен на скорость. Сейчас вам Борис… э…

– Сергеевич, – подсказал секретарь.

– Пришлет фото, вон там пакеты и картонный ящик, – показал я. – Необходимо за пять минут преобразить комнату. Сделать ее точь-в-точь такой, как на снимке.

– Это невозможно, – заскулила Наташа, – только распаковывать пакеты придется час.

– Тогда вы нам не подходите, – отрезал я. – Нам с партнером не нужны те, кто, ничего не сделав, заявляет: «Это невозможно».

Ната кинулась к моим покупкам.

– Борис Сергеевич, какую комнату надо оборудовать? Только покажите.

Глава 11

– Есть задания, которые невозможно выполнить, – тихо сказал Борис, когда мы с ним вошли в кухню. – При всем желании человек не может освоить игру на скрипке за один день.