Спасательная шлюпка. Чума из космоса Гаррисон Гарри

– Вот как?

Сказанное внезапно заинтересовало его. Если эта женщина права и он сможет узнать, кто именно курьер «Черного четверга» раньше нее, то курьер может привести его прямо к Полу. Конечно, это означает, что ему придется покровительствовать члену этой банды достаточно долго, чтобы тот смог вступить в контакт, и даже убить Бисет, если придется. Его глубокие внутренние устои вдруг воспротивились этой мысли. Убить равного себе и ценного представителя своего класса, как Пол, само по себе очень плохой поступок. Убить же беззащитного трудягу, одного из тех, кем он и его семья руководит многие поколения, стремясь привести к тому дню, когда миром перестанет править жестокая необходимость – это и вовсе…

Джайлс заставил себя перестать думать об этом. Он сделает всё, что потребуется. От необходимости не сбежишь. Если нужно убить трудягу, чтобы добраться до Пола, он ее убьет… раз уж этого требует долг.

– Ваша светлость, – прозвучал голос Бисет у самого его уха, – вы меня слушаете?

– Что? А, извини, мне нужно следить за экраном. – Джайлс кивнул на экран на своем приборном щитке, на котором инженер продолжал копаться в двигателе шлюпки.

– Конечно, я и забыла. Пожалуй, это вы простите меня, сэр, но дело очень важное. Хотя у меня пока что нет доказательств, кто именно на борту из «Черного четверга», но я совершенно уверена, что это девушка по имени Мара.

– Мара?! – Он произнес это имя несколько громче, чем хотелось бы.

– Да, сэр. Именно поэтому я и говорю с вами сейчас. Мне нужны точные доказательства или ее признание в этом какому-либо третьему лицу; однако лишь на Белбене я смогу задержать ее для предварительного допроса; но вы бы удивились, узнав, как стойко способны держаться некоторые из этих трудяг-революционеров, избегая полноценного признания, пока мы ограничены средствами, допускаемыми законом при предварительном допросе.

– Конечно, – пробормотал Джайлс, в голове у него все смешалось. – Я помогу вам всем, чем смогу.

– Незачем магнату впутываться в это… – сказала Бисет, но он ее почти не слышал. К собственному удивлению, какая-то часть его сознания решительно отвергала мысль о возможной причастности Мары к организации «Черный четверг». Их название восходило к тому дню, когда группа наивных трудяг, пребывающих в плену самообмана, организовала бессмысленную попытку ворваться на сессию Совета магнатов – верховного органа всей Земли. Толпы трудяг несли плакаты и транспаранты с надписями, призывающими Совет ограничить сроки пожизненных рабочих контрактов, необходимых для низших классов для получения образования.

Демонстранты, естественно, были безоружны… все, за исключением одного. Один юноша взял с собой полицейское короткоствольное оружие, украденное им со склада, где он работал кладовщиком. У него хватило глупости достать это оружие, из которого он, вероятно, и стрелять-то не умел, и размахивать им. Естественно, стражи порядка открыли огонь, и вся колонна протестующих обратилась в дымящиеся руины.

Случилось это в четверг, и вот недавно возникшая хитрейшая и скрытнейшая организация выбрала себе название «Черный четверг». Они вовсе не ограничивались плакатами. Ходили слухи, что члены этой организации поголовно вооружены, а те немногие, кого удалось захватить полиции, якобы имели капсулы с ядом и воспользовались им сразу же после ареста, до того, как их смогли допросить.

«Худшая разновидность фанатизма, – подумал Джайлс, – заставляющая мужчин и женщин – пусть даже и трудяг – выбирать смерть, нежели избавление от своего заблуждения и возврат к рациональной и полезной жизни». Как он ни старался, ему не удавалось увидеть в Маре такой иррациональности. Он вспомнил, как она улыбалась, говоря, что сбор ягод – далеко не самая сложная работа на свете. Человек из «Черного четверга», носящий с собой яд, не может так улыбаться. Нет, такое просто немыслимо…

Джайлс прервал свои мысли.

– Извини, – сказал он Бисет, – я тут отвлекся на инженера… Так что ты там говорила?

– Я говорила, ваша светлость, что нет необходимости вам лезть во все это самому, совершая нечто не подобающее магнату. Девушка она молодая, а вы – противоположного пола, да еще из высшего сословия. И не будет ничего удивительного, если магната… – Как ни странно, но ее голос дрогнул. Она резко взяла себя в руки и продолжила: – Ничего удивительного, если магната влечет – временно, конечно, – к трудяге. И конечно же, люди из «Черного четверга» считают себя ничем не хуже магнатов. Уверена, ваша честь, что если вы не отвергнете ее, когда она наконец дойдет до заигрываний с вами, то довольно скоро она почувствует себя свободнее. Как только она скажет что-нибудь компрометирующее, передайте это мне. Обо всем остальном я позабочусь.

– А ты уверена, что она почувствует себя… свободнее, по твоему выражению?

– Абсолютно уверена, – решительно заявила Бисет. – Ни один человек… извините меня, сэр, ни один наследственный магнат не знает их так, как я. Они душу продадут, чтобы пробраться в высший класс.

Джайлс посмотрел на ее плотно сжатые губы. «Возможно, она права, – мрачно сказал он себе, – но почему-то противно слушать, когда она говорит об этом такими словами. Что ж, долг есть долг, и в данном случае вывести «Черный четверг» из игры в интересах как полиции, так и штурмовиков Окэ. Но кто бы мог подумать, что эта прелестная, такая жизнерадостная Мара…»

Внезапно в его голове взорвалась новая мысль. Он пристально посмотрел на Бисет:

– Секунду, мы кое-что забыли. Ты говоришь, что ты из полиции, и мне приходится верить на слово, как в это, так и в то, что ты сейчас рассказала. Но возможно, что ты сама из «Черного четверга», а Мара – из полиции.

– Конечно, сэр. Именно так, – ответила она.

Ее пальцы скользнули к язычку застежки-молнии комбинезона и, помедлив секунду, потянули его вниз не больше чем на пару дюймов. Ворот комбинезона раскрылся и обнажил тонкую, охваченную шнурком шею, в целом остающуюся в тени. В глубине этой тени светилось что-то крошечное, зеленый колеблющийся огонек.

Джайлс с интересом уставился на это. Он слышал о полицейских иденти-спорах, но никогда их не видел. Перед ним, насколько он знал, был миниатюрный пузырек из идеально прозрачного вещества, внутри которого жила особая спора, выращивание которой было одним из самых тщательно охраняемых секретов Совета и полиции. Пузырек крепился к коже на шее Бисет специальным физиологическим клеем, и тончайшая трубочка соединяла его с ближайшим капилляром. Через эту трубочку кровь питала спору, и та светилась – пока оставалась живой – особым уникальным огоньком, непохожим на цвет ее сестер.

Лишенная связи с кровотоком, эта спора погибнет, и пузырь перестанет светиться. Если ее немедленно подсоединить к системе кровообращения другого человека, она все равно погибнет. Она взращена на индивидуальной биохимии Бисет, и биохимия любого другого тела для нее яд.

– Моя идентификационная карточка, – сказала она.

Джайлс опустил взгляд и увидел в ее руке маленькую белую карточку, покрытую слоем того же идеально прозрачного вещества – материала, делавшего подделку почти невозможной. Типичная идентификационная карточка обычного трудяги, но только один угол ее был окрашен в зеленый цвет. Джайлс взял карточку из ее руки и поднял так, что цветной уголок оказался лишь в нескольких сантиметрах от крошечной живой драгоценности на ее шее. Цвета совпали.

– Да, – сказал он, вздохнув чуть глубже обычного. – Благодарю. Теперь я тебе верю.

Он вернул ей карточку. Она взяла ее одной рукой, другой застегивая ворот комбинезона.

– Так я могу рассчитывать на вашу помощь, ваша светлость?

– Да, – неохотно ответил он, – можешь рассчитывать. Погоди… – Она уже начала поворачиваться, но внезапная резкая нота в его голосе заставила ее замереть. – Полиция служит Совету, а Совет представляет наследственных магнатов. Здесь я единственный магнат. Так что ты обязана делать то, что я прикажу – и я запрещаю тебе арестовывать или допрашивать кого-нибудь на шлюпке, не получив предварительно моего согласия. То есть прежде чем сделать что-нибудь подобное, ты должна согласовать действия со мной. Это понятно?

Ее лицо было непроницаемым. Она колебалась только секунду, но как раз в этот момент раздался голос капитана:

– Действуйте! – внезапно выкрикнула она на альбенаретском из приборного щитка. Джайлс встрепенулся. Он позволил себе отвлечься, будучи успокоенным непониманием цели большинства действий инженера. Теперь он внезапно осознал, что воспринимавшееся им краем глаза за непрерывную работу фигуры в скафандре превратилось в бесцельное шарканье по установленному на место кожуху двигателя.

– Магнат! – сказала капитан. – Вы меня слышите? Теперь нужны ваши действия. Воспользуйтесь захватами, чтобы взять инженера. Сейчас осторожно… за тело… осторожно…

Джайлс лихорадочно манипулировал стержнями и шипами. Альбенаретские манипуляторы уподоблялись земным только в том смысле, что многократно усиливали управляющие ими руки из плоти и крови; Джайлс сосредоточился на попытках обхватить инженера как можно аккуратнее за то, что по человеческим понятиям было бы талией.

Он действовал чересчур осторожно. Обхватив тело инженера всеми шестью пальцами, он все-таки упустил его. Скафандр отплыл от захватов и завис над корпусом шлюпки, удерживаемый только фалом. Джайлс попытался схватить его, но инстинктивно использовал два пальца вместо трех – и снова инженер отплыл от захватов.

Голос капитана надрывался в динамике приборного щитка, но Джайлс был слишком поглощен работой, чтобы слушать и переводить сказанное. Он предпринял очередную попытку, аккуратно управляя всеми тремя пальцами на каждой металлической руке, и на этот раз надежно ухватил тело инженера.

Снаружи послышался скрежет, и на экране Джайлса двигатели стали уменьшаться по мере того, как капитан перемещал механизм с манипуляторами обратно к воздушному шлюзу.

– Внимание, магнат! – произнес голос капитана из приборного щитка, и на этот раз Джайлс услышал и понял его. – Сейчас труднейшая часть. Нужно затолкать его в шлюз и следить за тем, чтобы он не выплыл обратно, когда я стану закрывать внешний люк.

Джайлс хмыкнул. Конечно, любой альбенаретец справился бы с этим без особых хлопот. Но для неопытного землянина это все равно что балансировать вертикально стоящей тарелкой, а затем попытаться поставить другую тарелку сверху поперек первой. Ему придется отпустить инженера обеими уолдо, надеясь, что тот не улетит куда-то от шлюза, а затем перехватить его как-то по-другому, чтобы смочь направить его в шлюз. Если он ошибется и не схватит инженера сразу, то его отнесет куда-нибудь в сторону и придется снова ловить. И при этом чужак если еще не умер, то с каждой минутой все ближе к смерти.

Где-то на периферии сознания Джайлс отметил комизм ситуации. Он выбивается из сил, стараясь спасти существо, для которого смерть в космосе – величайшее благо! Однако, как ни странно, воззрения альбенаретцев не имели в данный момент для Джайлса никакого значения. Он же не альбенаретец, а человек. А для людей характерно сражаться со смертью, своей или любого живого существа, находящегося на твоем попечении, пока есть надежда, до самого последнего рубежа.

Джайлс осторожно выпустил тело из хватки металлических пальцев. Затем быстрым поворотом стержней расположил манипуляторы под другим углом к инженеру и придвинул их, чтобы еще раз сомкнуть на нем все шесть пальцев.

Инженер уже начал отплывать от шлюпки, но Джайлс, сосредоточившись и действуя на адреналине, сумел точными движениями ухватить его всеми пальцами металлических рук. С секунду он переводил дух, а потом принялся медленно опускать инженера в воздушный шлюз.

Все прошло довольно гладко, однако заметная часть фала осталась снаружи и плавала в космосе. Он помешает люку закрыться, если не запихать его внутрь.

Джайлс решился на риск. Он прекрасно понимал, что не способен пользоваться двумя этими руками по отдельности, поскольку вообще не практиковался в этом. Но теперь, когда инженер уже был в шлюзе, нужно не позволить ему выплыть обратно наружу. Осторожно придерживая тело одной рукой, Джайлс другой потянулся к фалу.

На мгновение он ощутил отчаяние и раздвоение внимания, как любой человек, пытающийся одной рукой похлопывать себя по голове, при этом другой рукой потирая живот круговыми движениями. Затем его механические пальцы подцепили фал и затянули его в шлюз.

Как только они оказались внутри, внешний люк начал закрываться. Капитан явно наблюдала за происходящим и не собиралась терять ни секунды. Когда внешний люк задвинулся настолько, что стало ясно, что ни фал, ни сам инженер уже не выплывут наружу и не заблокируют его, Джайлс отвел оба уолдо, оторвал ноющие руки от стержней, высвободил их из отверстий, повернулся и привалился к корпусу спасательной шлюпки, тяжело дыша. Его одежда пропиталась потом и липла к телу.

Капитан была права. То, что он сделал, было недоступно для трудяги. Эта работа требовала не только здорового организма, но и стальных нервов и тренированной психики, чтобы хорошо координировать все движения своего тела… Внезапно Джайлс осознал, что он не один. Похоже, все трудяги, кто здесь был, с Марой и Бисет в первом ряду, сгрудились у начала прохода, образованного установленной вдоль шлюпки перегородкой, и молча наблюдали за ним.

Он открыл было рот, чтобы приказать им вернуться на свои места, но шипящий бейсик капитана опередил его:

– Назад! Прочь! Магнат, прикажите своим людям убраться с нашего пути и помогите мне, когда я открою люк.

– Вы слышали приказ! – выдохнул Джайлс. – Уходите. Сядьте на койки. Не мешайтесь на проходе. Через минуту мы пойдем с инженером, и я хочу, чтобы путь был свободен!

Они растаяли у него на глазах. Он повернулся, чтобы присоединиться к капитану, но та жестом остановила его.

– Стойте! – сказала она на своем языке. – Не касайтесь его, это опасно!

Джайлс понял, что она права, когда внутренний люк шлюза медленно открылся, и он увидел инженера. Скафандр его был покрыт инеем, как и все внутри шлюза, когда они открывали его перед этим. Капитан шагнула в шлюз и потянулась к инженеру руками, снова обернутыми в пластик. Неловко, но быстро она отсоединила фал и вытащила неподвижное тело через люк в спасательную шлюпку.

– Идите впереди меня, – сказала она Джайлсу. – Убедитесь, что в задней части корабля никого нет. Когда мы дойдем туда, его скафандр достаточно прогреется, чтобы к нему можно было прикасаться.

– Понятно, – сказал Джайлс. Он поспешно прошел впереди двух чужаков в заднюю часть спасательной шлюпки, и капитан, следуя за ним, положила тело инженера на койку, принадлежавшую ранее Ди, и зафиксировала на ней свисающими с пояса скафандра ремешками для инструментов.

– Теперь можно…

Она сняла с рук пластик, осторожно зажала в трехпалых руках шлем и стала поворачивать его, пока тот не отщелкнулся. Послышалось шипение всасываемого воздуха, и затем шлем, все еще покрытый инеем, выпал из рук капитана. Они с Джайлсом уставились на лицо инженера.

Джайлс мало что понял в увиденном. Глаза инженера были закрыты, и темная кожа приобрела пепельный оттенок, словно ее слегка припудрили. Человек не знал, по каким признакам определить, дышит инженер или нет.

– Как он? – спросил Джайлс.

– Нормально. Какая-то жизнь еще осталась, – почти рассеянно ответила капитан. Ее руки сновали по скафандру, раскрывая замки и расстегивая застежки. – Магнат, на койке позади вас лежат различные инструменты, среди них есть кусачки. Снимите с их помощью обвязки с рук и ног инженера. Не пытайтесь раскрывать зажимы, просто обрезайте. Это понятно?

– Понятно.

Джайлс обернулся и увидел кусачки, о которых говорила капитан.

Разрезая шнурки, он убедился своими глазами, что древний скафандр и впрямь не выдержал. В той части, где туловище, дырок не оказалось, но на руках и ногах, обвязанных шнурами, на каждой была по меньшей мере одна протечка. Обвязки в каждом случае сделали свое дело, однако в тех сегментах, где воздуха не было, тело оказалось вздуто и выглядело отвратительно. Разрезая стяжки, Джайлс невольно коснулся нескольких таких мест, и они легко проминались под его пальцами, как вздувшиеся волдыри.

К тому времени, как Джайлс разрезал все обвязки, капитан успела снять скафандр с верхней части туловища инженера. Через несколько секунд скафандр был снят полностью, и на инженере остались только пояс и пара перехватывающих тело ремней, составляющие обычную корабельную одежду альбенаретцев.

Глаза инженера оставались закрытыми. Он не проявлял ни малейших признаков понимания, что его вернули на спасательную шлюпку и о нем заботятся. Он не шевелился, только пару раз издал какой-то глубоко гортанный шипящий звук.

– Что с ним? Он жив? – спросил Джайлс.

– Он умирает, – ответила капитан. Затем резко повернулась к Джайлсу. – Теперь уходите. Держите своих людей подальше от кормы. Я не хочу, чтобы они здесь были. Не хочу, чтобы они заглядывали сюда. Это понятно? Последние минуты жизни альбенаретца – не зрелище для чужаков.

– Я ухожу и сюда, конечно же, никого не пущу. – Он повернулся и вышел из огражденной части шлюпки туда, где его ждали трудяги. Позади внезапно раздался металлический скрежет. Оглянувшись, он увидел, что проход к корме дополнительно перекрыт поставленной вертикально койкой Фрэнко, для чего ее опоры были варварски погнуты.

Однако койка не полностью закрывала проход. Со стороны корпуса шлюпки осталась достаточно большая щель, чтобы мог пролезть человек, если бы захотел. Но она не позволяла видеть чужаков, стоя в средней части шлюпки, и служила напоминанием о требовании капитана.

– Надеюсь, вы все понимаете, что это значит? – сказал Джайлс трудягам. При этом с удивлением обнаружил, что его язык заплетается от усталости. Он указал на койку, перегораживающую проход. – Капитан запретила всем заходить туда и даже заглядывать. Я добавляю к этому мой запрет делать это. Никто из вас не должен приближаться туда, а тем более украдкой…

Он вдруг замолчал. Впервые с того момента, как они вступили на борт шлюпки, бело-голубые светильники над головой, никогда не выключавшиеся, поскольку они требовались для поддержания лозы жизнеобеспечения, потускнели. Теперь они давали лишь слабый красноватый свет, и резкое уменьшение их яркости сделало всех людей почти слепыми на то время, пока глаза адаптировались.

– Повторяю, – продолжал Джайлс. – Держитесь подальше от кормы. Там нет ничего, что вам может понадобиться. – Он многозначительно кивнул на примитивный санузел в средней части корабля, огороженный панелями. – До дальнейших распоряжений все оставайтесь здесь и не шумите. Если кто нарушит приказ, вполне возможно, что ему придется иметь дело не только со мной, но и с капитаном, который, вероятно, примет свои меры – и не могу обещать, что в этом случае я смогу кому-то из вас помочь.

Джайлс повернулся, прошел, слепо выставив впереди руки, в огражденную часть и нашел там на ощупь свою койку. Взявшись руками за ее край, он сел на нее и откинулся назад. Сон моментально объял его.

Еще не успев проснуться, он уже вскочил на ноги и побежал. В воздухе стоял пронзительный человеческий крик. Освещение в шлюпке снова стало ослепительно-голубым. Неуверенно держась на ногах, он несся на крик – через выход из огражденного пространства и мимо группы трудяг, начинающих скапливаться возле перегороженного койкой прохода на корму. Проскочив мимо койки, отбросив ее в сторону, Джайлс ворвался в кормовую часть. Как только он это сделал, вопль прекратился, будто кричащему зажали рот.

Он оказался лицом к лицу с капитаном, державшей на длинных темных руках бесчувственную Ди, как сломанную куклу. Глаза девушки были закрыты, она безвольно обмякла. Инженера нигде не было видно, но капитан, пол вокруг и единственная оставшаяся здесь койка явно заляпаны темной кровью чужаков.

– Заберите ее, – сказала капитан, шагнув вперед и передавая ему бесчувственное тело девушки. – Она пришла сюда, несмотря на запрет, но я не причинила ей вреда.

Джайлс подхватил на руки Ди и остался стоять, глядя на капитана.

– А где инженер? – хрипло спросил он по-альбенаретски.

– Он с положенными почестями прошел в Последние Врата, – ответила капитан и вдруг перешла на бейсик: – Прошла та его часть, что составляла его личность. А оболочка, – она повернулась и кивнула в сторону конвертора, – могла быть использована и была использована.

Из-за перегородки донесся стон ужаса слышавших это трудяг. Джайлс посмотрел на конвертор. Его крышка была немного приоткрыта, и она достаточно велика, чтобы просунуть туда все тело инженера целиком. Необходимости расчленять труп не было. Он оглядел сваленные кучей инструменты и не заметил ни на одном из них следов крови.

– Чья это кровь? – спросил он по-альбенаретски.

– Человек! – сказала капитан. – Я устала от ваших вопросов и вопросов других людей.

Она резко устремилась в носовую часть корабля, едва не сбив его с ног. Трудяги расступились перед высокой фигурой, а потом все вошли в кормовую часть, разглядывая кровь, Ди и конвертор.

Джайлс осмотрел тело Ди сверху донизу. С обеих сторон шеи, ближе к затылку, начали проступать синяки: два с одной стороны и один с другой, явно оставленные очень сильной трехпалой рукой.

– Что случилось? – Это спросила Мара, стоявшая лицом к нему, поддерживая рукой голову остающейся без сознания Ди. – Фрэнко сказал, что ей снились кошмары. Должно быть, очнувшись от одного из них, она забыла, где находится, и отправилась искать свою койку. Но из-за чего же она кричала? Что она увидела?

– Бог его знает! – мрачно ответил Джайлс. И посмотрел на закрытые глаза на неподвижном лице Ди. – И если эти крики имели какую-то причину, вряд ли она захочет вспомнить, что это было, когда очнется. Возможно, мы никогда этого не узнаем.

Второй день, 16:15

Дилетантский прогноз Джайлса оказался верным. Когда Ди пришла в себя, на койке в средней части шлюпки, она ничего не помнила. Она казалась смущенной и неуверенной, как человек, пришедший в себя после приема сильнодействующего лекарства. Она плакала и прижималась к Маре или Бисет – кто был ближе. И пригрозила, что впадет в истерику, если к ней приблизится кто-нибудь из мужчин, даже Фрэнко, которого она словно бы совсем не узнавала.

В конечном счете две женщины стали сидеть с ней по очереди, и только так она смогла ненадолго погружаться в сон, иногда прерываемый криками. Постепенно яркость ее кошмаров, похоже, стала притупляться, и Ди удавалось спать дольше и при этом спокойнее. Но ей так и не удалось припомнить ничего из того, что она увидела в кормовой части шлюпки. Последнее, что она помнила – как инженера проносили на корму.

Фрэнко тем временем менее чем за сутки превратился из розовощекого подростка в бледного измученного мужчину на грани нервного срыва. Он не мог поверить, что Ди не желает его видеть, и готов был силой расчистить себе путь. Дошло до того, что Джайлсу пришлось поручить Хэму охранять Ди от посягательств Фрэнко.

Среди остальных же трудяг царил полный разброд. За исключением Хэма, которого ничуть не смущало использование тела инженера, и Джайлса, заставлявшего себя есть, никто не прикоснулся к ягодам лозы жизнеобеспечения. Естественно, никто не пил и сока, пока жажда не вынудила сделать это даже самых упорных. Но поскольку есть они по-прежнему отказывались, Джайлс собрал всех в огражденном панелями сегменте центральной части шлюпки.

– Послушайте меня, – сказал он. – Постарайтесь понять. Мы здесь одни, в межзвездном пространстве, вокруг световые года пустоты, и эта спасательная шлюпка – все, что у нас есть, наш единственный шанс попасть когда-нибудь снова на планету. Если нам удастся добраться куда-то живыми, то благодарить за это мы должны будем спасательную шлюпку и ее капитана… да и инженера тоже. Не отворачивайтесь, когда я говорю это! Постарайтесь выйти за рамки того, с чем вы росли, чему научились и что принимали как должное. Здешний замкнутый цикл с применением конвертора – по сути такой же, как на Земле в целом, только упрощенный… Смотрите на меня, я с вами разговариваю!

Бледные лица, смотревшие в разные стороны, повернулись к нему. Только это он и мог заставить их сделать – подчиниться прямому приказу. Удастся ли ему добиться того, чтобы они мыслили понятиями чуждых им обстоятельств? Что ж, хотя бы попытается…

– Я хочу, чтобы вы воспринимали происходящее, отбросив эмоции, – продолжил он. – Двигатель требовалось отремонтировать. Это непреложный факт. Инженер должен был выйти и отремонтировать его, даже сознавая, что, возможно, не выживет при этом. Это другой факт. Это стоило ему жизни, и капитан, чтобы вещества его тела не пропали даром, а пошли на пользу – нам, людям, а не исключительно только представителям его расы, – положил тело в конвертор, чтобы им воспользовалась лоза жизнеобеспечения. Вот таковы факты. Не чьи-то мнения, с которыми можно согласиться или нет, а факты. И кто не будет воспринимать их как факты, тому предстоит столкнуться с окончательным фактом: если вы не будете есть – вы умрете.

– Чтобы выжил он сам… – пролепетал кто-то.

– Кто это сказал? Эстевен? – Джайлс взглянул на говорящего. В отличие от прочих он не был бледен, а скорее даже слегка покраснел, и в глазах его читался вызов. – Что ты имеешь в виду – кто он сам?

– Да он – капитан! – сказал Эстевен уже громче. – Он тоже выживает благодаря ягодам лозы – и инженеру. Вот он и запихал того в конвертор, чтобы самому выжить, ваша светлость!

Последние слова были произнесены почти дерзко, но Джайлс не обратил на это внимания. Он старался привести в порядок собственные мысли, поскольку уже совсем забыл, что трудяги считают капитана мужчиной. На мгновение он задумался над идеей рассказать им правду об этом, но тут же отверг случайную мысль. Чем меньше на шлюпке внезапностей и смятения, тем лучше.

– Альбенаретцы не испытывают страха смерти, как мы, Эстевен. Ты же знаешь. Капитан руководствуется чувством долга, а не личным благополучием.

– Извините, ваша светлость, – обычно спокойный и смирный Эстевен вел себя почти враждебно, – но вы уверены в этом?

«Пора бы его осадить», – решил Джайлс.

– Если я что-либо говорю, Эстевен, – сказал он сурово и строго, – ты должен считать само собой разумеющимся, что я уверен в этом, иначе я бы этого не говорил. Теперь же, если не хочешь сказать мне что-либо более содержательное, сиди спокойно и помалкивай. Понятно?

– Да, ваша светлость… – Вся его воинственность внезапно исчезла. Он снова стал молчаливым и задумчивым, как обычно.

– Ну и отлично, – сказал Джайлс, поворачиваясь к остальным. – Я не собираюсь заставлять вас есть. Я призываю лишь попробовать пересилить себя и поесть, а пока вы этого не сделаете, вам придется дважды в день смотреть, как мы с Хэмом едим. Первая трапеза состоится прямо сейчас… Хэм?

Тот поднялся, сходил в кормовую часть шлюпки и принес две чашки с мякотью. Одну он отдал Джайлсу, а сам присел с другой на койку.

Джайлс ел невозмутимо, ничем не выдавая своих чувств, скрывая свое отношение к инженеру и мякоти ягод лозы под маской безразличия, что освоил в первый же год обучения в интернате. Хэму и в самом деле было все равно. Остальные сидели молча, стойко перенося наблюдаемое зрелище – до того самого момента, когда Хэм, доев, стал слизывать остатки мякоти со своих пальцев. Тут сперва Ди, а потом Фрэнко и Грос резко побледнели и заспешили к «туалету».

Почти такая же сцена повторилась шесть часов спустя, а затем еще трижды, прежде чем Мара и Бисет набрали себе в чашки не более столовой ложки мякоти ягод и поглотили ее. Еще два приема пищи спустя ели все, включая и Ди.

К этому времени Ди и Фрэнко вернулись в ложную уединенность в кормовой части, достав из-под пола другую койку вместо использованной капитаном в качестве ширмы. Все прочие остались в центральной секции, за исключением Хэма, который перенес свою койку поближе к носовой части, туда, где одиноко стояла койка Джайлса.

Довольно странно, что этот не уважаемый никем амбал смог совершить что-то по своей инициативе, но Джайлс не стал расспрашивать подробнее. Такие трудяги, как Хэм, обычно становились замкнутыми и косноязычными, когда их о чем-либо спрашивали, из боязни сказать в ответ что-то не то. После того как все люди приспособились наконец к условиям на спасательной шлюпке и снова правильно питались, жизнь потекла вполне гладко. Но Джайлс регулярно обдумывал ситуацию. Обычно он как-нибудь вознаграждал трудяг за хорошее поведение, усиливая этим положительный эффект. Но какие стимулы можно предложить здесь, на шлюпке?

Наконец он придумал возможность для этого. Надо переговорить с капитаном, и в ходе беседы наверняка представится возможность поговорить об особом снисхождении. Он выждал, чтобы прошло несколько корабельных дней после смерти инженера, прежде чем направиться для разговора к оставшемуся альбенаретцу. Выбрав время, когда все трудяги были либо в средней, либо в кормовой части спасательной шлюпки, он подошел к перегородке, за которой капитан после смерти инженера пребывала в изоляции почти все время. Стоя за перегородкой, он сказал на альбенаретском:

– Капитан, я хочу с вами поговорить.

Последовала секундная пауза, затем голос чужака ответил:

– Подходите.

Джайлс обошел перегородку и повернулся лицом к капитану, сидевшей в кресле перед пультом управления. Не вставая, она развернула кресло к нему.

– Капитан, может быть, теперь вы уже скажете мне, через какое время эта спасательная шлюпка куда-то приземлится?

– Мы достигнем Белбена чуть менее чем за сто восемь корабельных суток.

– Понятно, – сказал Джайлс. – Это очень долго!

– Столько времени для этого требуется, – сказала она. Джайлс не был способен на слух различать альбенаретские интонации и не заметил никаких изменений в том, как она сидела или говорила, но все же что-то создало у него впечатление, что она дистанцировалась не только от него, но и от спасательной шлюпки со всеми на борту.

– Разве нет более подходящего места назначения для полета шлюпки?

– Других мест назначения нет.

– Прошу капитана проявить терпение и выслушать. – У Джайлса возникло ощущение, что он идет по странному полю, усеянному минами и ловушками, причем такими, что он не мог их не только увидеть, но и даже вообразить. То, что ему предстояло сказать, опасно вторгалось в периметр эмоционального восприятия этих чужаков, их чести. – По нашим картографическим данным этой части космоса, на планете 20B-40 есть земная колония, специализирующаяся на добыче полезных ископаемых, и альбенаретский космопорт. Я из любопытства изучил карты перед тем, как отправиться в это путешествие. У меня, правда, нет опыта навигации, кроме пилотирования моей личной яхты в пределах Солнечной системы, но если я не ошибаюсь, в данный момент 20B-40 вдвое ближе к нам, чем Белбен.

– Возможно, – сказала капитан. – Но наш порт назначения – Белбен.

– Почему, если 20B-40 ближе?

– Нашим портом назначения был Белбен. Мой звездолет уничтожен, но моя честь может быть спасена, если я доставлю оставшихся пассажиров на Белбен, как было обещано.

– Но какая честь в том, чтобы доставить их в порт назначения мертвыми? Сто восемь дней – слишком большой срок, чтобы мои люди смогли выжить в таких условиях.

– Выжить? Ах да, я забыла, что вы, люди, не знаете Врат и Пути к ним и шарахаетесь в испуге при мысли о Переходе. Но выжить – это уже ваше дело. Мой долг – доставить вас, а живыми или мертвыми – для меня значения не имеет.

– А для меня имеет, – сказал Джайлс. – Я отвечаю за выживание моих соплеменников. Прошу вас доставить нас вместо Белбена на 20B-40.

– Нет, – ответила капитан и закрыла глаза, словно очень устала. – Я не могу позволить себе еще сильнее отклониться от пути.

– Капитан, – медленно начал Джайлс. – Я из дома и клана Стальных, этот клан обладает огромным богатством, частью которого распоряжаюсь я лично. Даю вам обещание, что если вы измените курс и доставите нас на 20B-40 – а обещание магната почти то же самое, что подписанный контракт, – либо заплатить вам столько, чтобы вы могли построить другой звездолет, такой же, как тот, что вы потеряли, либо заплатить вашей расе, чтобы его построили ваши соплеменники, а затем предоставили вам. Так что вы ничего не теряете.

Капитан открыла глаза и секунду смотрела на Джайлса.

– Но я теряю. Вам, чужакам, этого не понять. Вся моя команда, все мои офицеры, а теперь и инженер, ушли, заслужив смерть при разрушении моего звездолета. Сам звездолет – просто вещь, которая ничего не значит. Это всего лишь будет мне приятно, но станет оскорблением памяти всей моей команды, которая прошла через Врата, и мне не сделает чести, если я приму то, что не смогу разделить с ними.

Она замолчала. Джайлс стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз, на мгновение потеряв всякую надежду. По сути, он предложил нищему целое состояние, и в голове у него не укладывалось, как такое, величайшая цена из возможных, может быть отвергнуто.

– Вы совершенно правы, капитан, – медленно сказал он. – Я не понимаю. Но очень хотел бы понять. Возможно, если я пойму, мы сможем найти и другие пути взаимопонимания. Не объясните ли мне это так, чтобы я понял?

– Нет, – сказала она, – я не обязана обеспечить ваше понимание, и вы не обязаны понимать.

– Не могу согласиться. Я уже давно искренне верю, что человечество и альбенаретцев связывают не только торговые отношения и космические путешествия. У нас есть не только обязанность, но и реальная необходимость понимать друг друга, как в качестве самостоятельных личностей, так и в качестве представителей соответствующих рас.

– Ваше мнение не имеет значения. То, во что вы верите, не относится к области возможного. Вы не альбенаретец, не принадлежите к избранному народу. Поэтому никогда не сможете понять Путь, какие бы усилия я или кто другой для этого ни предпринимали.

– Я считаю, что сказанное вами сейчас – неправда. Это лишь ваше мнение, и это мнение ошибочное, в отличие от моего. Но я прошу лишь, чтобы вы попробовали.

– Нет. Пытаться – значит тратить силы. Их у меня мало, и я не желаю тратить их попусту.

– Не попусту. Это жизненно необходимо для вас и вашей чести. Это жизненно необходимо для меня и моей чести. Это жизненно необходимо для моих трудяг. Это жизненно необходимо для вашей и моей расы, которые могут обе погибнуть, если не достигнут взаимопонимания.

Капитан снова закрыла глаза.

– Этот вопрос больше не обсуждается. Вы хотели поговорить со мной еще о чем-то?

Джайлс открыл было рот, но тут же снова закрыл его.

– На шлюпке лозы жизнеобеспечения значительно больше, чем нужно для такой маленькой группы, какая на ней сейчас. Когда инженер умирал, свет был ослаблен до менее яркого. Для моих людей будет большим облегчением, если свет включать регулярно хотя бы ненадолго. Несомненно, лоза при этом сможет обеспечить нас питанием в достаточно количестве.

– Этот свет должен оставаться постоянным, – сказала капитан, не открывая глаз. – Все должно оставаться неизменным, пока мы не достигнем порта назначения. Магнат, я уже устала от разговора с вами и хочу побыть одна.

– Хорошо. Мне больше и нечего с вами обсуждать – по крайней мере сейчас.

Джайлс вернулся к своей койке и сел на нее, обдумывая разговор. Необходимо найти способ заставить капитана изменить порт назначения на колонию в ближайшем мире. Внезапно он осознал, что Хэм сидит на своей койке и молча наблюдает за происходящим.

– Не сиди здесь просто так! – раздраженно сказал Джайлс, выведенный из себя молчаливым взглядом амбала. – Займись хоть чем-то! Возвращайся к другим и поговори с кем-нибудь, слышишь? Если ты будешь сторониться людей, они так и не примут тебя в свою компанию.

Не сказав ни слова, тот встал и ушел в среднюю часть шлюпки, где сейчас были почти все остальные.

– А вы не уходите! – сказал Джайлс, повышая голос. – Хэм – один из нас, и я требую, чтобы вы относились к нему, как к равному! Запомните это!

Разумеется, он понимал, что просто вымещает на них свою злость из-за неудачи с капитаном, зная, что они ни в чем не будут ему противоречить. Он постарался приглушить эту мысль, растянулся на койке и прикрыл глаза рукой, чтобы не видеть немеркнущего света ламп. Может быть, если «переспать» с этой проблемой, удастся придумать, как убедить капитана.

Проснулся Джайлс от какого-то шума. Из-за перегородки не доносилось никаких голосов трудяг, но он был уверен: что-то его разбудило. Он прислушался, но все, что мог расслышать – едва слышный звук, словно кто-то с трудом дышит.

Он тихо сел на койке и опустил ноги на пол. С этого места он мог видеть через щель между панелями койки в средней части шлюпки. Каждая из них была занята спящим, но от них не доносилось ни звука, как ни звука не слышалось и из кормовой части шлюпки, где спали Фрэнко и Ди.

Озадаченный, Джайлс прислушался повнимательнее. Постепенно ему удалось определить направление. Звук раздавался совсем рядом, и источник его располагался через проход от него – там, где стояла единственная, кроме его собственной, койка в носовой части шлюпки.

На ней спал Хэм, его кулаки были прижаты к лицу, тело свернулось калачиком на длинной, но узкой койке. Спит ли амбал на самом деле? Джайлс тихо поднялся и подошел к изголовью койки Хэма.

Огромный трудяга молча плакал. Могучие кулаки закрывали лицо, и каким-то образом он смог достаточно сильно оттянуть ткань, покрывавшую койку, и засунуть в рот, чтобы приглушить издаваемые звуки. Он лежал на боку, заткнув рот тканью, закрыв лицо кулаками, и слезы текли из-под его плотно сжатых век.

Джайлс нахмурился.

– Хэм, – тихо позвал он.

Амбал не отреагировал.

– Хэм, – повторил Джайлс, не громче, но с большей настойчивостью. Хэм открыл глаза и уставился на Джайлса с выражением то ли удивления, то ли паники.

– Хэм, что случилось?

Хэм затряс головой, так что слезы растеклись по щекам. Джайлс в недоумении сел рядом с койкой трудяги, так что его губы оказались возле уха Хэма, чтобы можно было говорить очень тихо.

– Ладно, Хэм, расскажи мне, что случилось?

Тот снова затряс головой.

– Ну же, – мягко, но настойчиво требовал Джайлс. – Что-то тебя беспокоит. Что?

Хэм постарался подавить рыдания и наконец убрал изо рта ткань ровно на такое время, чтобы почти неслышно выдохнуть:

– Ничего.

– Не может быть «ничего». Посмотри на себя. И скажи мне, что тебя расстроило? Или кто? Ответь.

– Мне плохо, – прошептал Хэм.

– Плохо? Отчего? Заболел?

Но Хэм снова зажал во рту ткань и ничего не отвечал.

– Хэм, – мягко сказал Джайлс, – когда я задаю тебе вопрос, ты должен отвечать. Что у тебя болит? Живот?

Хэм закрутил головой.

– Что же? Рука или нога? Голова?

Хэм, тряся головой, отверг все эти предположения.

– Так отчего тебе плохо? Что-то болит? – Хэм снова затряс головой. Потом закрыл глаза и кивнул. Слезы полились у него из глаз.

– Тогда что же?

Хэм вздрогнул. Не открывая глаз, он убрал ткань изо рта и произнес:

– Да.

– Что «да»? Что именно болит? Голова, руки, ноги? Что же?

Хэм только молча покрутил головой. Джайлс сдержал свой гнев, стремившийся вырваться наружу. Хэм не виноват, что не умеет высказать свои эмоции. Найти слова, чтобы сформулировать, что не так с амбалом, должен не трудяга, имеющий весьма ограниченный лексикон, а магнат, пытающийся с ним объясниться.

– Скажи, Хэм, если можешь, когда тебе стало плохо? Сразу после того, как мы оказались в шлюпке? Несколько часов назад? Или уже было плохо на большом звездолете?

Наконец, отдельными словами и бессвязными обрывками фраз, дело сдвинулось. К Хэму, похоже, вовсе не относилось то, о чем Мара говорила, что все трудяги стремятся к этому. Меньше всего на свете он хотел оказаться в каком-то далеком мире. Причина этого, как выяснил Джайлс, крылась в условиях жизни Хэма на Земле, в его статусе и цели существования – о которых Джайлс знал всю свою жизнь, но до сего момента нисколько не ценил.

Чернорабочие, исключительно мужчины, специально подготовленные для выполнения задач, связанных с тяжелой физической нагрузкой, были особой подкастой трудяг, заметно отличающейся от всех остальных. Чтобы удержать от проявлений недовольства простыми, часто повторяющимися задачами, их генетически удерживали на низком уровне интеллекта и наделяли теми качествами, которые усиливали покорность и зависимость от руководителей. Формально для них не было никаких дополнительных ограничений по сравнению с другими трудягами. Иногда кто-то из них переселялся из рабочего барака ради заведения семьи с какой-либо женщиной-трудягой, но такое скорее было необычным.

Несмотря на свою огромную силу, они были чрезвычайно робки и стеснительны. Большинство из них коротало свой недолгий век – по некоторым причинам они были значительно сильнее уязвимы для болезней, особенно пневмонии, и мало кто из них жил дольше тридцати пяти, – почти исключительно среди товарищей по работе.

Хэм ничем особым от большинства не отличался. Бараки были всем его миром, а друг-собутыльник Джейс – неким подобием семьи. Зачатый, в сущности, в пробирке, выращенный в яслях для наименее интеллектуальных детей вроде него и закончивший в тринадцать лет обучение в трудовых бараках, Хэм психологически нисколько не был готов к резкому отрыву от привычного образа жизни и полету бог знает куда в компании более образованных трудяг, избегающих общения с ним. Он лишился всего, с чем был знаком. Никогда ему не вернуться в барак, полный старых друзей. Никогда не участвовать в дружеской попойке и не менее дружественных потасовках, шутках и розыгрышах или радоваться работе в компании своих товарищей. А главное, он никогда больше не увидит Джейса.

Не сразу Джайлс научился разбирать бессвязный и прерывистый шепот здоровяка. Услышанное открыло ему глаза на ошибочность многих успокаивающих представлений об этом низшем классе трудяг, которые он сам разделял вместе со многими, не задумываясь над тем, чтобы изучить их получше. Люди типа Хэма считались неисправимо жизнерадостными в силу своего невежества, безусловно храбрыми, ибо из-за ограниченности ума не знали, что такое страх, и совершенно бескорыстными, поскольку собственные размеры и сила делали их равнодушными к мнению более слабых, но более умных людей.

Как теперь понял Джайлс, все это было неправдой. Но не это открытие его озадачило. Хэма грызло нечто большее, чем просто разница между его истинной природой и представлениями окружающих. Мягкие, но настойчивые вопросы с ответами в той же отрывочной манере, в какой Хэм высказывался обо всем остальном, вскрыли для него более глубокую проблему.

Важнейшим существом для Хэма был его напарник по работе Джейс. Носили ли их отношения сексуальный оттенок – едва ли можно было понять по описаниям в характерной для Хэма детской манере. Важно, что никто больше Хэма не любил – ни мать, ни отец, ни брат, ни подруга. Только Джейс. И Хэм отвечал ему тем же. Вот уже двенадцать лет они жили в одной казарме и были приятелями по пиву, что по сути означало, что после работы они всегда выпивали вместе.

Но внезапно Хэма забрали и отправили в какую-то непонятную колонию на далекой планете, где он вряд ли встретит человека своего круга, с которым можно будет поговорить. Он не мог даже написать Джейсу – не потому что был неграмотен, а просто изложение чего-либо, помимо бесчувственных голых фактов, требовало от Хэма чрезмерных творческих усилий.

И вот, переживая эту потерю, он все глубже погружался в отчаяние, чего не замечал никто из его так называемых коллег. Объяснить другим свою эмоциональную проблему он не мог. У него не было слов для обозначения новой терзавшей его боли; он даже не связал ее сознательно с настоящей причиной – но Джайлсу удалось, понемногу вытягивая из него нужную информацию, прийти к пониманию того, в чем Хэм не мог признаться даже самому себе.

Хэм, лишенный Джейса, нуждался в том, чтобы к кому-нибудь привязаться. Бессознательно он выбрал для этого Джайлса, единственного среди окружавших его чужаков и более образованных трудяг, кто имел такой же рост, силу и другие качества, которыми обладали прежние друзья Хэма.

Реакция здоровяка-работяги не так уж и удивительна, подумал Джайлс. Они с Хэмом находились на противоположных концах социальной лестницы, но безжалостная рука норм поведения и правомочий подхватила их, пока они были еще слишком молоды, чтобы понимать происходящее, и придала обоим направление той жизни, которую они будут вести. «Оба одинаково прокляты, – подумал Джайлс, – но нет, Хэм даже в лучшем положении. У него оставалась свобода любить – пусть даже кого-то из сотоварищей». У Джайлса тоже была тесная дружба с Полом Окэ, возможно, теснее, чем с кем-либо еще, но при этом нельзя сказать, что они были «друзьями» даже в упрощенном смысле этого слова, как понимают его в бараках Хэма.

Что же касается девушек… женщин, то внезапно Джайлс осознал, что ни в одном из кратковременных увлечений не дал другой стороне ничего особенно памятного, да и сам не получил. Впервые он понял, что его никто не любил, и сам он не любил ни одного человека. Его родители еще живы, но отдалены от него нормами поведения и возрастом. Братья и сестры если бы у него и были, все воспитывались бы отдельно от него и стали бы добродушными незнакомцами. Он не страдал от отсутствия привязанностей, которые для Хэма были среди основных составляющих жизни, но всего лишь признавал возможность их существования. Любовь для него была долгом, а долг – любовью. Далее долга его эмоциональная сфера не простиралась, и не похоже было, что когда-нибудь станет иначе.

Его мысли снова вернулись к Хэму. Тот, сам не сознавая, сжал руку Джайлса в своем огромном кулаке и плакал над ней в безмолвном отчаянии. Ему никогда не удастся осознать, понял Джайлс, почему он страдает. Пожалуй, самым удачным в привязанности Хэма к Джайлсу было то, что хотя амбал ее и испытывал, но был совершенно неспособен признать это. Даже сама мысль о том, чтобы стать другом магната в любом доступном ему смысле, была настолько несовместима с его представлениями о жизни, что сознание милосердно не допускало ее. Единственное, что могло прийти ему в голову – это отчаянное желание сделать что-нибудь для Джайлса, что-то значительное и опасное, вплоть до того, чтобы отдать за него свою жизнь. Об этом он и пытался сообщить Джайлсу отрывочными фразами.

– Хорошо, – сказал Джайлс. – Хорошо, Хэм. Я понял это. Не беспокойся. Как только ты мне понадобишься, я тебя немедленно позову.

– Вы сделаете это? – спросил Хэм.

– Конечно, – ответил Джайлс. – Пусть тебя это не беспокоит. Все будет хорошо.

– В самом деле? – Хэм по-прежнему плакал, но теперь уже от благодарности и облегчения – сам он не смог бы этого сформулировать, как не мог раньше объяснить причину своего горя. Плакал, вцепившись в руку Джайлса.

Джайлс терпеливо посидел с ним немного, пока тот не уснул. Затем, осторожно освободив руку, встал и потянулся, разминая затекшие мышцы. От долгого сидения на полу ноги свело. Он сделал мысленную пометку выяснить, когда они сядут на планету, есть ли в этом мире другие чернорабочие. Скорее всего, невозможно вернуть Хэма обратно на Землю, но наверняка можно устроить, чтобы он попал на работу в такое место, где найдет товарищей своего же круга – если подобное место вообще существует в колониальном мире.