Хлеб наемника Шалашов Евгений

– В таком случае, – радостно сообщила она, – вы можете пользоваться нашей помывочной комнатой совершенно бесплатно. Пойдемте. – Повернулась фрау и повела меня по узенькой лестнице наверх.

Лестница противно скрипела. Это хорошо. Всегда буду слышать шаги. Еще мне понравилось, что комната располагалась на втором этаже, а за окном не было никаких деревьев. Стало быть, если припечет, могу выпрыгнуть из окна, а ко мне же забраться будет труднее.

Комната была огромная – с прихожей и чуланом, где обычно живут слуги. Мне бы и его вполне хватило. Но, раз уж город будет платить половину, то в каморку я определил основную часть оружия и доспехов.

Фрау Ута заверила, что в комнату будут входить только тогда, когда постоялец этого пожелает. Ну и, разумеется, чтобы вынести ночной горшок и сделать уборку. Если же господину не нравится горшок, в конце коридора есть особый чулан…

– Однако, – деловито добавила фрау. – Это будет вам стоить дополнительный фартинг в неделю.

Понятно. Выплеснуть содержимое горшка на улицу можно бесплатно, а за услуги золотаря нужно платить.

– Господин Артакс, чтобы нагреть воду, понадобится не меньше часа, – сообщила мне хозяйка, словно я сам не догадывался. – Возможно, вы хотите пока отдохнуть?

– Пожалуй, отдыхать я пока не стану, – решил я. – Пойду, посмотрю на город. И, дайте мне с собой кусок сыра с лепешкой.

Меч, метательные ножи и сумку я оставил при себе. Возможно – совершенно излишняя предосторожность. Пускай. Сколько раз такое «излишество» выручало меня во всяких разных ситуациях, когда был риск лишиться либо жизни, либо имущества… Может, потому я до сих пор и жив.

Я не стал беспокоить Гневко, хрупающего овес. Пусть отдохнет. А знакомиться с новым городом лучше на своих ногах.

Ульбург был не хуже и не лучше сотен городков и деревень Швабсонии, через которые я проезжал раньше. До сих пор не понимаю – в чем разница между здешними городами и деревнями? Есть деревни, насчитывающие тысячи селян, и города, где проживают триста-пятьсот жителей. Везде вытянутые вверх дома, узкие кривые улочки сходятся в площадь, где умещаются городской собор и непременная башня с часами, под которой заседает здешняя власть. Кое-где здания, вкупе с городской властью, именуют ратушей, а где-то – магистратом. По мне, слово «магистрат» звучит красивее, нежели «ратуша».

В Ульбурге было кое-что, отличавшее его от других «бургов», «буржей» и «бороу» – приятная чистота улиц. Обычно булыжники мостовых скрывала липкая жижа, состоящая из пыли, гнилых овощей и того, что выплескивают из ночных горшков. Да и улицы здесь были шире, нежели в других городах – на них могли разъехаться не два всадника, а две повозки. Думается, город основывался не беглыми сервами, возжелавшими стать ткачами и трубочистами, а появился еще во времена Старой империи. Верно, тут раньше был военный лагерь – две центральные улицы пересекаются под прямым углом, образуя площадь. Еще несколько улиц, что ближе к центру, сохраняли свой порядок Видимо, они и стали основой города, а все остальное уже достраивалось и пристраивалось с неизбежной кривизной.

В общем и целом, осмотр будущего «хозяйства» меня удовлетворил. Разве что, мне не понравилось, что у города лишь одни ворота. Еще немного смутила голубятня. Нужно будет уточнить, чья она. В осажденном городе голубятня вещь неплохая. Можно сноситься с союзниками. Опять же, голуби – это мясо. Но, с другой стороны, голубятню можно использовать и во вред осажденным…

Побродил по улицам, заедая впечатления лепешкой с сыром, решил, что пора возвращаться. Верно, вода уже не просто нагрелась, а закипела.

В подвале была обустроена клетушка со стоками для воды. Тут же стояли бочка с холодной водой и здоровенный чан, в котором мне предназначалось мыться.

– Горячую воду принесут через минуту, можете раздеваться. Если угодно, грязное белье отдадут прачке. Однако, – поспешно добавила хозяйка, – услуги моей служанки обойдутся дешевле. Городские прачки берут до пяти фартингов, а я предлагаю вам два фартинга за стирку всей вашей одежды. Хотите, принесу вам свежее белье?

Только идиоты и сочинители романов считают, что наемник должен быть вонючим, аки козел. «Пес войны», который не моется и не меняет белье, рискует загнуться от какой-нибудь болезни быстрее, нежели от самых страшных своих врагов – арбалетного болта или стрелы.

В моей дорожной сумке всегда найдется смена белья – застиранного, но сравнительно чистого – стирать приходится в речках и ручьях, холодной водой и без мыла. По мере возможности я всегда соблюдаю одно из важнейших правил наемника – мыться как можно чаще и менять белье хотя бы раз в неделю!

Две служанки не первой молодости (но далеко не старые!) притащили ушаты с горячей водой и помогли смешать воду, а потом дружно накинулись на мое бренное тело, пытаясь отмыть его добела.

Я надеялся, что миловидная хозяйка тоже поучаствует в этом увлекательном деле, но, увы, не дождался. Фрау сообщила, что ей нужно готовить завтрак и удалилась. Выяснив, что я хотел бы побриться, та, что постарше, вытащила бритву и, проверив, достаточно ли она остра, принялась за дело.

– Вы всегда бреете голову? – поинтересовалась та, что помладше.

– Стараюсь, – буркнул я, прислушиваясь, как бритва скребет щетину на моем черепе.

– А зачем? Вы – довольно молодой и привлекательный мужчина. А с волосами вы были бы неотразимы…

– Особенно для вшей, – усмехнулся я.

– Вам не бывает больно? – спросила вторая, постарше, осторожно ощупывая мои многочисленные шрамы.

– Бывает, – не стал я кривить душой. – Но от ран и шрамов есть польза.

– Какая? – удивилась вторая.

– Я всегда знаю, какая завтра будет погода. Тот шрам, что слева – зудит перед грозой. Ну, а другие беспокоят перед снегопадом, засухой и оползнем…

Всем хороша деревянная лохань, но вода в ней остывает очень быстро. Был я как-то в мыльне герцога Еньского, большого любителя понежиться в горячей воде, так тот приказывал слугам постоянно подливать кипяток. Есть еще ванны, под которыми можно разводить огонь и регулировать пламя, чтобы не сварить купающегося. Помнится, такая ванна была у моей знакомой герцогини, которая отмачивала кожаные штаны перед тем, как в них влезть. Идиллию прервал голос хозяйки:

– Вытирайте господина Артакса и ведите его на завтрак.

Меня вытерли, помогли обрядиться в свежайшее белье и вязаные тапочки, накинули на плечи теплый халат, заботливо сопроводили наверх и не замедлили принести завтрак – груду горячих оладий, к которым полагалось варенье.

– Что будете пить? Вино, пиво? – поинтересовалась фрау Ута, прислуживавшая за столом.

– А что еще? – спросил я.

– Есть шнапс. Но, – наставительно заметила хозяйка, сузив глаза, – не слишком ли рано для горячительных напитков?

– А кроме шнапса, вина и пива?

– Только молоко. Но обычно, – доверительно сообщила хозяйка, – мужчины это не пьют…

– И правильно, что не пьют, – согласился я. – Посему, дайте мне простой воды. Только – самой чистой. Надеюсь, чистая вода у вас есть? Согласен заплатить за нее, как за пиво.

Хозяйка пожала плечами, но даже не хмыкнула. В конце концов желание гостя, пусть и нелепое, закон. Позавтракав, я почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Чистое тело, чистое белье, хорошая еда и мягкая кровать в теплой комнате, чтобы лечь и отоспаться за долгие дни ночевок под кустами или в стогах. Неплохо, если бы в постели оказалась аппетитная фрау Ута, но так сразу она там не окажется. Да и мне нужно отправляться на заседание Большого Городского совета. Где там, моя одежда?

Только вспомнил об одежде и сапогах, как раздался стук в дверь, и вошла служанка, державшая в руках мою обувь, очищенную от грязи и, даже смазанную жиром!

– А одежда? – поинтересовался я.

– Ваше платье выстирано, но оно высохнет не раньше завтрашнего дня, – доложилась служанка, норовя уйти.

Я едва успел ухватить ее за край юбки. Видимо, она это поняла как-то неправильно, потому что фыркнула и заявила:

– Сударь, я уже не так молода, чтобы заигрывать с мужчинами.

Сама, между тем, с интересом посматривала на меня, ожидая продолжения.

– Что вы, фрау…

– Фройлян, – поправила она меня.

– Простите, фройлян, – покорно кивнул я и принялся оправдываться: – Я бы с удовольствием за вами приударил. Только вот, дела. Мне сегодня следует быть на заседании городского совета, а идти туда в одном халате…

– Боюсь, что ничем вам помочь не могу, – насмешливо покачала она головой. – В нашем доме нет мужских вещей. Можно послать к портному, но это будет стоить денег. Да и пошив платья затянется дня на два-три.

– Кажется, придется идти в халате… – грустно сказал я.

Нельзя же пропускать важное собрание по такому ничтожному поводу, как отсутствие одежды.

– А сегодня заседания не будет, – вдруг сообщила служанка. – Пока вы завтракали, приходил посыльный из магистрата, который сообщил, что герр Лабстерман себя плохо чувствует после дороги, так что вы можете отдыхать до завтрашнего дня.

«Что б тебя разодрало…» – выругался я мысленно.

Хотя… Служанка, кстати, при дневном свете выглядит не такой пожилой, какой она мне показалась в мыльне. Если и старше меня, то лет на пять. Стало быть, вполне…

– Сударыня, а как вы смотрите на то, чтобы задержаться в моей комнате?

Не дожидаясь ответа, я привлек женщину к себе и, превозмогая символическое сопротивление, крепко поцеловал в губы. Потом, взяв ее на руки, понес на кровать…

«Дверь!» – прошептала она, когда я уже задирал на ней юбку и раздвигал ноги.

– Что – дверь? – не понял я.

– Заприте же дверь, болван!

Никогда не любил иметь дело с молодыми женщинами. Искушенные особы постоянно думают о беременности, а юницы, у которых свищет ветер в головушке, неопытны и неумелы. Лучшие любовницы, которым за сорок. Они еще привлекательны для мужчин и достаточно опытны, чтобы доставить нам радость в постели…

Увы, со служанкой не повезло, потому что пришлось стараться за двоих – несмотря на желание, умения ей недоставало. Она двигала задницей неуклюже, будто воспитанница монастырской школы, которую лишают девственности. Но все-таки дамочка осталась довольной.

Когда я поднялся и стал поправлять одежду, она еще лежала в постели и томно потягивалась. Но долго разнеживаться не позволил стук в дверь.

– Господин Артакс, – послышался из-за дверей недовольный голос хозяйки. – Если вы закончили, передайте Гертруде, что ее ждут дела!

Я прислушался к звукам удалявшихся шагов и, дождавшись, пока они смолкнут, галантно поинтересовался:

– Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за меня?

– Сестричка просто впишет в ваш счет дополнительный фартинг, – фыркнула служанка, поправляя чепец и одергивая юбку.

– Фрау Ута – ваша сестра? – удивился я.

– Младшая, – спокойно объяснила Гертруда. – Ее муж был хозяином гостиницы.

Заметив в моих глазах немой вопрос, женщина поспешно сказала:

– Вы не подумайте дурного. Ута впишет в счет не плату за меня, а компенсацию за то время, что я увиливала от работы. По вашей вине…, – лукаво добавила она. – Думаю, для меня у нее тоже найдется наказание.

– М-да, – только и сказал я. – Суровая у вас сестричка.

– Увы, – вздохнула женщина, – в последние годы дела идут плохо. Из-за неприятностей с герцогом в город перестали приезжать богатые купцы. А простонародье выбирает гостиницы подешевле. Сводить концы с концами помогает только домик в деревне, что остался от родителей. Летом мы выращиваем там овощи, а потом продаем их лавочнику. Опять же – когда есть свой огород, гостиницу содержать гораздо дешевле.

Гертруда ушла. Я, приготовившись спать дальше, едва смежил веки, как в дверь постучали – деликатно, но требовательно. Так может стучать только хозяйка гостиницы.

– Прошу вас, – открыл я дверь, впуская фрау Уту.

– Господин Артакс, – прямо с порога заявила фрау, кусая губки и грозно поигрывая ямочками. – Разумеется, я не имею права читать вам нотаций! Но я попросила бы, чтобы впредь вы не отвлекали служанок от выполнения их обязанностей! То, что они мои родственницы, не меняет дела. В противном случае я буду вынуждена вписать в ваш счет фартинг. Сегодня я, так и быть, закрою на это глаза, но не впредь.

– Почему родственницы во множественном числе? – полюбопытствовал я.

– На случай, если другая сестра, Эльза, решит последовать примеру Гертруды…

– Фартинг – за двоих? – усмехнулся я.

Хозяйка смутилась, но быстро овладела собой:

– Господин Артакс, моя гостиница – не бордель, а мои сестры – не шлюхи. Они не были замужем, но давно могут отвечать за себя. («А, вот почему Гертруда так неуклюжа!» – понял я). Я не могу запретить ни им, ни вам заниматься… – замешкалась фрау, подбирая слово, – этим э-э делом, но хотела бы напомнить, что для любовных утех есть время после сигнала к тушению огней. Днем сестрам положено работать.

– Простите меня, фрау Ута, – с раскаянием произнес я. – Готов немедленно внести компенсацию! Вот, пожалуйста, – протянул я ей талер.

При виде серебряной монеты фрау Ута обомлела. Она протянула руку, но тут же ее отдернула. Чувствовалось, что фрау очень хотелось взять талер, но что-то мешало.

– Господин Артакс, – закусила хозяйка губку. – Я очень хочу, но не могу принять такую крупную сумму. Талер – это стоимость вашего недельного пребывания с учетом всех затрат, включая комнату, еду, а также стирку и горячую воду.

– Возьмите-возьмите, – вложил я в ее ладошку монету и сжал пальчики. – Будем считать, что я оплатил недельное пребывание авансом.

Не знаю, что на меня нашло, но я торопливо, как мальчишка, поцеловал фрау в ямочку на щеке. Хозяюшка потерла след от губ и удалилась, возмущенно попискивая.

Спал я долго. Слышал сквозь сон скрип женских шагов, голос фрау Уты, что предлагал мне обед. Но я предпочел отоспаться. Только ближе к вечеру соизволил выползти из комнаты, чтобы проведать коня.

Гневко, узрев хозяина (или кем я ему приходился?) встрепенулся, но, рассмотрев халат, торчавшие из-под него кальсоны и деревянные башмаки (не в шлепанцах же идти в конюшню?), заржал, как гусак: «Га-га-га!». Отсмеявшись, стриганул ухом: «Сидел бы на месте. Чего дергаешься?»

Раз все в порядке, можно вернуться в номер. Там ожидал накрытый стол – тушеная капуста с мясом, ветчина со слезой, шпинат со спаржей, а также сыр – с плесенью и без оной. Был подан кувшин с водой и чашечка с вишневым сиропом. Не то обед, который я проспал, не то – ужин, но яства были сметены мною с удовольствием.

К концу трапезы появилась фрау Ута. Собрав посуду, хозяйка подошла к двери и уже оттуда сказала:

– После сигнала к тушению огней разрешается пользоваться закрытыми фонарями в стеклянных колпачках. Если Гертруда захочет зайти, она не будет наказана.

– А вы сами не хотите зайти? – нахально поинтересовался я.

– Вы, сударь, слишком много себе позволяете! Если бы не нужда в постояльцах, я немедленно бы указала вам на дверь…

Не договорив, фрау Ута гневно хлопнула дверью и ушла, возмущенно топая хорошенькими ножками (правда, под юбкой их было не видно, но представить – можно). Слишком возмущенно, чтобы быть правдой…

В зале городской ратуши собрался весь цвет города Ульбурга. На широких скамейках сидели гильдейские старшины. Лицом к ним, за длинным столом, восседали отцы города, числом три. Сбоку сиротливо примостился одинокий деревянный табурет, предназначенный новоиспеченному коменданту города.

«Хорошо, что стоять не заставили», – весело подумал я и сел.

Зал глухо зароптал. Они что, думали, что я буду кланяться или обращаться с благодарственной речью? Как же…

– Что-то не так? – поинтересовался я.

– Все в порядке, господин Артакс, – улыбнулся первый бургомистр. Обведя взглядом зал заседания, успокоил взором роптавших и, степенно откашлявшись, произнес: – Господа, вам известно, что я от имени города Ульбурга заключил сделку с господином Артаксом, который согласился взять на себя руководство обороной нашего города. Посему позвольте представить вам коменданта города.

– За сколько? – раздался голос из глубины зала.

– За тысячу талеров, – ответствовал бургомистр, пытаясь сохранить спокойствие на челе и ясность во взоре.

Услышав о несусветной цене, собравшиеся заголосили так, что не помогали даже суровые взгляды Лабстермана. Бюргеры знали, что в конечном итоге деньги придется собирать им…

Члены Совета бушевали минут пять. Я услышал много о репутации наемников; о том, что за тысячу талеров можно купить сотню комендантов вроде Артакса; о том, что первый бургомистр выжил из ума. Ну, и многое другое. Наконец, я не выдержал:

– Молчать! – воспользовавшись паузой, встал и медленно обвел взглядом зал. Положив руку на рукоять меча (это придает облику суровости и делает купцов более сговорчивыми!), произнес краткую речь: – Я только что услышал, что я – грязный наемник. Во-первых, вчера я имел честь вымыться в ванной комнате. Во-вторых, настоятельно прошу извиниться!

Взгляды присутствующих уперлись в мощного чернобородого мужчину, поигрывавшему бляхой с накладными клещами. Старшина гильдии кузнецов (кто это еще мог быть?), неторопливо встал со своего места, продемонстрировал широкие плечи и демонстративно зевнул:

– А что будет, если я не захочу извиняться?

– В этом случае, придется вырвать извинения силой.

– Не смеши меня, – еще раз зевнул кузнец, начиная хохотать, но от удара в живот подавился смехом…

Когда он скрючился, я ухватил невежу за гильдейскую цепь, слегка придушил и, стараясь говорить вежливо, приставил лезвие к его горлу:

– Так вы не желаете извиниться?

Здоровяк напряг шею и упрямо помотал головой. Когда из-под клинка потекла кровь, зал ахнул, кому-то стало плохо. Но никто не пришел на помощь к своему собрату…

– Ии-зз-вв-ините, – сумел выговорить кузнец, поняв, что с ним не шутят. Я высвободил цепь и убрал кинжал.

Кузнец упал на колени и принялся глотать воздух, зажимая страшные (как ему сейчас казалось!) раны. На самом-то деле существенного вреда его организм не получил. Ну, какое-то время, из-за помятой гортани, будет больно глотать. Об унижение он будет думать потом…

– Итак, господа, – продолжил я прерванную речь. – Не люблю, когда дурно отзываются о моей профессии. Что касается меня, то в армиях различных королевств я занимал должности, равные капитану и полковнику. Для несведущих людей сообщаю: капитан – это командир тысячи воинов, а полковник, командир полка, пяти тысяч. Таким образом, мне приходилось командовать войском, равным половине жителей вашего города. Ульбург не останется в накладе, а напротив, сэкономит деньги, которые может потребовать Фалькенштайн. А что будет, если он захватит город, не хочется и думать…