Помнишь ли ты, Анаис? (сборник) Бюсси Мишель
– Хорошо, понятно. Но где же связь с Вёль-ле-Роз?
Александр придвигает ко мне «Иллюстрированную энциклопедию французского романтического театра в XIX веке», переворачивает страницы и находит главу, посвященную «Эми Робсарт».
– Красиво, да? Костюмы как-никак рисовал Эжен Делакруа. Уже нечто! Но посмотрите вот сюда! Видите, кто играл Эми Робсарт в том единственном представлении?
Пробегаю список действующих лиц и исполнителей.
Эми Робсарт – Анаис Обер.
Боже мой!
– Подождите, дальше еще интереснее. – Александр крепко сжимает мою руку. – Перейдем к пьесе «Король забавляется». Это 1832 год. Второй болезненный провал Гюго в театре. И на сей раз под собственным именем!
Я перебиваю Александра:
– Об этом я читала в интернете. Пьеса была плохая. Единственное представление. Освистана!
Александр негодует.
– «Король забавляется» – плохая пьеса?! Да, вы правы, она была сыграна всего раз, но известно ли вам, что двадцать лет спустя Верди написал по ее мотивам оперу? «Риголетто»! Одну из самых знаменитых опер в мире. На самом деле, провал пьесы объясняется двумя причинами. Всего двумя.
– Какими же? – спрашиваю я, как прилежная ученица.
– Первая причина политическая. Герой пьесы и оперы – злобный шут, открыто насмехающийся над монархией.
– Понятно. А вторая?
Александр стучит пальцем по энциклопедии, листает страницы и продолжает менторским тоном:
– Гюго написал классическую трагедию. Злой шут Трибуле безумно любит свою единственную дочь Бланш. Это коронная драматическая роль в пьесе! Король Франциск I похищает Бланш и пытается ее соблазнить. Королевское право первой ночи! Шут Трибуле жаждет мести и хочет убить короля, но Бланш расстраивает его планы, подставив под удар себя, и погибает… от руки собственного отца! Мрачная романтическая драма. Кто, по-вашему, играл роль Бланш?
Я читаю, заранее зная ответ.
Бланш, дочь Трибуле, – Мадемуазель Анаис.
– Читайте дальше, – настаивает Александр, – читайте отзывы критиков.
Перехожу к длинному комментарию о поправках, которые внес Гюго в надежде сбить с толку цензуру и расположить к себе критиков.
После переработки из второго акта почти полностью исчезли подробности похищения Бланш: на сцене Мадемуазель Анаис была похищена вниз головой и ножками кверху.
Все, с меня довольно!
– Хватит играть со мной в кошки-мышки, Александр! Излагайте вашу гениальную теорию.
Его лицо расплывается в широкой улыбке. Приложив палец к губам, он косится на статую-библиотекаршу.
– Пусть это останется между нами. Я вам доверяю и открою секрет. Насколько мне известно, ни один специалист по Гюго никогда такой гипотезы не выдвигал.
Он достал меня своими предосторожностями.
– Ну же, говорите!
– Хорошо, Ариана, не сердитесь. Виктор Гюго, как известно, родился в 1802 году. Веку было два года! Как вы думаете, в каком году родилась Анаис Обер?
Я молчу, твердо решив больше не играть в угадайку.
– В 1802-м! Как и Гюго! Итак, Ариана, давайте подытожим. Виктор Гюго – молодой писатель-романтик, самый многообещающий в Париже. Мадемуазель Анаис – самая красивая актриса в столице. Они были рождены, чтобы встретиться. Так оно, впрочем, и случилось, я представил вам исторические доказательства этой встречи: молодой Виктор Гюго доверил Мадемуазель Анаис главные роли в двух своих первых пьесах. Невероятный факт, если вдуматься! Анаис Обер известна как исполнительница ролей субреток в «Комеди Франсез». Жюль Трюфье даже сказал однажды, что она совершенно неспособна играть трагедию. Стало быть, главный вопрос следующий: почему молодой и талантливый Виктор Гюго отдал красавице Анаис, этой несостоятельной актрисе, звездные роли в своих первых великих трагедиях?
Я почти кричу:
– Потому что он с ней спал!
– Это очевидно, – торжествующе заключает Александр. – Анаис Обер была любовницей Гюго. Знаю, специалисты скажут, что он долго любил свою неверную жену Адель. Я в это не верю ни на йоту! У Гюго было множество связей в течение всей жизни, мужчина редко на старости лет в одночасье становится ходоком. Поверьте мне, Ариана, Анаис Обер была любовницей Виктора Гюго. Писатель бросил ее после 1832 года и провала пьесы «Король забавляется». Второго провала, первым была «Эми Робсарт». Два провала подряд, вызванных, в числе прочего, смехотворной игрой Мадемуазель Анаис. Через несколько месяцев Гюго сошелся с Жюльеттой Друэ. Одна любовница вытеснила другую.
– Хорошо, согласна, ваша гипотеза выглядит вполне логичной. Но в 1826-м? Что произошло в 1826-м?
Он настороженно озирается. Ни дать ни взять чайка, высматривающая рыбу.
– Теперь нам известно, что в 1826 году красавица-актриса бежала от своего любовника, который был не кем иным, как Виктором Гюго. Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, по какой причине они поссорились. Гюго недавно стал отцом – возможно, его мучила совесть, не исключено, что Анаис хотела от молодого человека большего, чем любовная связь. Одно я знаю точно… – Голос его становится глуше, серьезнее. – Я обнаружил это после долгих лет поисков в письме Жюля Трюфье, известного актера, друга Гюго, Меленга и Вёль-ле-Роз. Трюфье рисует не очень лестный портрет Анаис Обер, пишет, что женской прелести в ней было больше, чем таланта, ну, вы понимаете, что я хочу сказать. Но главное…
Александр снова медлит. Ну почему я должна все вытягивать из него клещами?
– Главное?
И Александр решается:
– Но главное – Трюфье намекнул, как и Меленг в вашем письме, что Анаис Обер спрятала какой-то секрет здесь, в Вёле, – секрет, с которым она бежала из Парижа. Трюфье, однако, высказался гораздо конкретнее Меленга.
Еще одна бесконечная пауза. Я вздыхаю, и он продолжает:
– Трюфье утверждает, что Анаис Обер из ревности украла рукопись молодого Гюго! Оригинал пьесы, романа или эссе – точно неизвестно. Гюго работал в 1826-м над «Кромвелем». Анаис говорила своему окружению об этом таинственном тексте, который она похитила. Вот этот автограф Гюго я и ищу много лет. Всю жизнь!
Я молчу – дыхание перехватило.
Александр говорил еще долго. Больше часа. Высказал множество соображений о таинственной рукописи, с 1826 года ожидающей своего часа где-то в Вёль-ле-Роз. Соображения, впрочем, были скорее финансового, чем культурного плана. Сколько может стоить рукопись Виктора Гюго? Неизданное произведение самого, быть может, известного в мире писателя? Миллионы? Десятки миллионов? Столько же, сколько полотно кисти прославленного мастера? Или даже больше?
Мало-помалу до меня начало доходить, что я единственная, не считая Александра, посвящена в эту тайну. И всему виной письмо Меленга. На меня как будто обрушилась скала.
В какую безумную историю я влипла?
13
Вёль-ле-Роз, 25 января 2016
Сегодня утром я опаздываю. Анаис не одета, мы не позавтракали. Я еще стою под душем. Этой ночью я снова спала меньше трех часов. Так мне долго не выдержать.
Вода идет едва теплая.
В этой развалюхе все прогнило и вышло из строя. Вода из душа больше попадает на пол и стены, чем в чугунную ванну. Я невольно, в который уже раз, прокручиваю в голове откровения Александра. Анаис Обер – любовница Виктора Гюго. Украла рукопись, увезла ее далеко, очень далеко, и спрятала на краю света.
Вода из чуть теплой становится холодной. Я ерошу пальцами волосы, пытаясь их прополоскать.
Здесь, в этом самом – теперь моем – доме, остановилась Анаис Обер в 1826-м. Брось, урезониваю я себя. Все это только домыслы, чистое безумие. Ты должна думать об открытии магазина через четыре месяца, должна рисовать. Вот-вот придет Мартино.
Звонит телефон.
Мне вдруг становится страшно. Предчувствую, что услышу давешний голос.
Я перешагиваю через край ванны, забыв, что подо мной мокрый пол, и, даже не прикрывшись полотенцем, голая, бегу через комнату. Хватаю трубку.
Анаис в комнате нет – наверное, играет на кухне. Я подношу трубку к уху.
И слышу голос, от которого леденеет затылок. Все тот же безымянный голос. На этот раз испуганный.
Ваша дочь, боже мой! Ваша дочь на кухне.
Я ору как резаная, бросаю трубку, мчусь туда, ныряю в густой пар и слышу бульканье кипящей воды.
И вдруг как стоп-кадр, как при вспышке молнии. Анаис стоит на стуле. Ее рука в двух сантиметрах от кастрюльки. Я отчаянно кричу:
– НЕТ!..
Она уже почти коснулась раскаленного металла. Я срываюсь на нутряной, животный вопль:
– НЕТ, АНАИС!
Малышка замирает. Стул покачивается, словно раздумывая, не рухнуть ли на газовую плиту, и вновь опускается на четыре ножки. Я хватаю одной рукой Анаис, другой отодвигаю кастрюльку и выключаю газ.
– Детка, деточка моя.
Ее сердечко бьется у моей груди.
– Ты меня намочила, мама.
Я голая и мокрая.
Плохая мать. Безумная. Безответственная.
Телефонная трубка так и висит на проводе.
Я поднимаю ее, подношу к уху.
Тишина, никого нет.
Никого в кухне.
Никого в доме.
Только теперь до меня доходит, что я не одета.
Кто-то наблюдает за мной, видит меня под душем, в постели, каждую минуту.
Кто-то вторгается в мое интимное пространство.
Кто?
Монстр-извращенец? Ангел-хранитель?
Как это возможно?
И этот голос, боже мой. Я уверена, что этот голос мне знаком.
14
Вёль-ле-Роз, 26 января 2016
Я открываю «Желтые страницы», зажмуриваюсь, палец скользит вниз, останавливается.
Я полагаюсь на случай в чистом виде.
Читаю.
Мишель Деламар. Каменщик в Кани-Барвиле. Звоню.
Разумеется, этот Мишель Деламар не вполне понял, чего я хочу. Плевать, главное сделано, он придет завтра на улицу Виктора Гюго и тщательнейшим образом обследует стены, пол и чердак. Потом я позвонила Мартино и сказала, чтобы завтра не приходил. Он тоже ничего не понял. Ворчал, по своему обыкновению, мол, так он никогда не закончит мой магазин.
Я ужинаю с Клер в «Марине». Мы в блинной одни. На горизонте ни тени клиента. Клер, как и я, зимой выживает как может и с нетерпением ждет майских праздников. Она одна растит четырехлетнего сынишку Тома, мальчик даже ходил к Элизе в прошлом году, до того как пошел в садик.
Пока мы едим, Анаис и Том играют вместе на полу, у коробки с «Лего». В своем ресторане Клер устроила детский уголок, как в приемной врача: игрушки в ящике, журналы на низком столике, на этажерке книги.
Я пробую блинчик с морскими гребешками, луком-пореем и дьеппским соусом. Не знаю, каковы блинчики Клер в разгар лета, но в мертвый сезон… пальчики оближешь! Я вообще-то не пью, а тут подруга наливает мне уже третий стакан сидра.
За ужином я и рассказала Клер все. Просто так, без особой причины. Наверное, сказались усталость, одиночество и страх. Я все выложила. Про письмо Меленга, секрет Анаис Обер, одержимость Александра, анонимные звонки, песни Анаис и… про Адель.
Клер долго сидит, уставившись на меня, так смотрит психотерапевт на пациента с отклонениями. Потом, покусав губы, говорит:
– Про все остальное ничего не знаю. Если честно, я мало что поняла про рукопись Виктора Гюго, пьесы, Мадемуазель Анаис и призраков, которые проходят сквозь стены и пользуются мобильником. А вот насчет Александра могу сказать одно: будь с ним поосторожнее!
Я удивлена!
– Что ты имеешь в виду?
Клер краснеет. Вернее, розовеет. Она хорошенькая, чуть полноватая, с большими светлыми глазами, на щеках россыпь веснушек, густые кудрявые волосы делают голову похожей на шар. Симпатяга, говорят вёльцы. Она кашляет, осушает стакан сидра и наконец решается:
– Знаешь, Ариана, моя история матери-одиночки далеко не так романтична, как твоя. Твой Рюи улетел на край света, а чтобы отыскать отца Тома, GPS-навигатор не нужен. Он работает вахтовым методом на атомной электростанции Палюэль и получает достаточно, чтобы содержать дом в Блосвиле – меньше чем в десяти километрах отсюда – и выплачивать алименты еще двум дурочкам вроде меня.
Мы смеемся. Вылетает пробка из второй бутылки сидра. Наши стаканы встречаются звеня.
За здоровье подлецов!
Но нить я не потеряла.
– Так что насчет Александра? Что значит твой совет?
– Какое определение ты предпочитаешь? Бабник? Трепач? Захребетник? Я не знала, что он еще и двинутый на этой истории с актрисой и книгой Виктора Гюго, но меня это не удивляет.
Последний морской гребешок. Под сидр. Я смакую. Во мне просыпается стерва.
– У тебя с ним было?
Клер отвечает смущенной улыбкой, лицо покрывается розовыми пятнами.
Нет уж, я ее дожму.
– Уверена, что да!
Клер опускает глазки. А я не отстаю:
– Я не ревную, Клер, плевать мне на этого типа.
– Один раз, сто лет назад. Тому еще и года не было. Но я знаю, что говорю, Ариана. Не подпускай его близко.
Мы снова смеемся. Я встаю, меня чуть пошатывает. Сколько лет я не брала в рот ни капли спиртного? Иду к Анаис и Тому. Повсюду валяются пластмассовые детали конструктора, журналы и книги тоже разбросаны.
Внезапно мой взгляд застывает.
Книга!
Невозможно не узнать «Прогулки в Вёле».
Наклоняюсь, беру брошюру и лихорадочно листаю. Где же страница 42? Фотография с праздника Виктора Гюго? Та, которую от меня скрывают, с тех пор как я приехала?
42-й страницы нет… Остался жалкий клочок бумаги возле корешка.
Зал ресторана качается. Когда же кончится это безумие?
Я оборачиваюсь к Клер и кричу:
– Почему? Почему она вырвана, эта страница?
Анаис с Томом смотрят на меня как-то странно.
Клер, убирая посуду, пожимает плечами:
– Понятия не имею, книга старая.
– Вот именно, – не унимаюсь я, – как она здесь оказалась, эта книга, в твоей блинной?
Клер отвечает сухо, ее раздражает моя истерика:
– Не знаю. Вообще-то, в деревне у всех она найдется, на полке или в чулане…
15
Вёль-ле-Роз, 27 января 2016
Мишель Деламар, каменщик из Кани-Бравиля, пришел утром, как обещал. Пузан лет шестидесяти в сопровождении двадцатилетнего подмастерья, застенчивого и красивого как бог. Деламар проверил все, от фундамента до конька. Простукивал стены, передвигал мебель, осмотрел чердак. На это ушел почти весь день. Я не отходила от него ни на шаг, как второй подмастерье, только более неповоротливый, чем красавчик в рабочей спецовке. Чем дальше продвигалось дело, тем шире становилась улыбка Деламара.
– Что вы, собственно, ищете, дамочка? Если гоняетесь за привидением, то вам не каменщик нужен, а колдун.
Около пяти я пошла за Анаис. Деламар был еще в доме, на пару с подмастерьем исследовал фундамент. Несмотря на все насмешки, к работе своей он, похоже, относился серьезно. Закончил он в шесть, не обнаружив в доме никаких потайных ходов. Ни тайника, ни микрофона, ни скрытой камеры, даже миниатюрной. За работу Деламар взял триста евро.
– Теперь-то ваша душенька спокойна, – сказал он, пряча в карман чек.
Подмастерье собрал инструменты, пока Деламар потягивал пиво, которое я предложила ему из вежливости, и они сели в свой фургон.
Спокойна?
С точностью до наоборот, как никогда в жизни. С минуты на минуту я жду, что тишину разорвет телефонный звонок и зловещий голос примется дразнить меня:
Ищи, дорогая, ищи дальше, ищи до посинения. Я здесь, я совсем рядом.
Анаис играет на кухне.
– Посмотри, мама, посмотри.
Как хорошо, что есть Анаис, только благодаря ей я все еще цепляюсь за разъезжающуюся реальность. Дочка протягивает мне тетрадь:
– Мы это сделали сегодня с бабулей Элизой.
Я пробегаю глазами по строчкам, выведенным круглым почерком. Волнение зашкаливает, я не могу сдержать слез.
– Это… Это бабуля написала стихотворение?
– НЕТ! – обиженно отвечает Анаис. – Она написала, а я сочинила. Честное слово, мама.
– Я верю тебе, милая, верю.
Слова Анаис как песня, они прекрасны, слишком совершенны, для того чтобы оказаться сочинением трехлетней девочки.
- Танцуйте, маленькие волны,
- Вдвоем-втроем,
- Играйте, пойте, и за вами
- Мы поплывем!
- Крутитесь, мельницы, над нами,
- Смелей, смелей,
- Кружиться с вами в хороводе
- Все веселей!
- Ищите, матушки и тети,
- Грозя, шутя, —
- Вы в хороводе не найдете
- Свое дитя!
Я крепко обнимаю Анаис. В моей измученной голове борются гордость и недоверие, угрожая мозгу шизофренией. Анаис не могла сочинить это стихотворение сама. Зачем она врет? К чему эта новая ложь, новая тайна? Я мысленно повторяю песенку, которую все время напевает Анаис.
- Вот где настоящий рай —
- Эти люди, этот край,
- Слава, слава Анаис!
Что от меня скрывают? Какой секрет охраняют от меня, объединившись, жители деревни? Все жители!
Я схожу с ума.
Анаис в кроватке, я подтыкаю ей одеяло.
– Тебе понравилось мое стихотворение, мама?
– Оно самое лучшее на свете, милая.
Ее глаза сияют от радости.
– Я завтра еще напишу, мама.
– Хорошо, мой ангел.
Я целую ее в щечку, глубоко вдыхаю, мой голос дрожит, как будто я в чем-то провинилась.
– Завтра, детка, ты останешься ночевать у Клер, ладно? Сможешь поиграть с Томом. Тебе ведь нравится Том, правда?
16
Вёль-ле-Роз, 28 января 2016
По контрасту с блинной Клер в «Ле Гале» полно народу. Лучший, если верить гурманам, ресторан департамента Приморская Сена не простаивает ни летом, ни зимой. Накрахмаленная и накрашенная девушка отбарабанивает состав первого блюда, как будто читает стихи Виктора Гюго на прослушивании в «Комеди Франсез».
– Равиоли с сыром нёшатель, цветами тимьяна, дикими побегами и ореховым маслом.
Да, первое официальное приглашение Александр обставил по высшему разряду. Столик на двоих в «Ле Гале». Мне немного совестно, что я оставила Анаис одну у Клер, хотя моя дочь наверняка предпочтет блинчики с ветчиной и сыром изысканному детскому меню за пятнадцать евро в «Ле Гале».
Верный своим привычкам, Александр поддерживает беседу за двоих. Вот уже полчаса Виктор Гюго остается единственной темой разговора. Александр наклоняется ко мне и почти все время шепчет, как будто боится любопытных ушей за соседними столиками или скрытых микрофонов в кадках с растениями. Он строит всевозможные гипотезы по поводу рукописи, украденной Анаис Обер. В 1826 году Гюго писал «Кромвеля», непригодную к постановке стихотворную драму в шесть тысяч строк; известным осталось только предисловие, и его считают манифестом романтизма! Не эта ли рукопись была украдена? Еще одно предисловие к «Кромвелю»? Новые стихотворные строки, помимо шести тысяч известных? Или – почему бы нет? – политический трактат, написанный молодым пылким Гюго? Против смертной казни. За объединение европейских государств. Против монархии.
– Как знать? – горячится Александр, постепенно забывая всякую осторожность.
Я слушаю. Мысли мои далеко. Я не могу не вспоминать другой ужин в этом же ресторане, за несколько столиков отсюда, ближе к морю. С Рюи.
Рюи был забавнее. Рюи был красивее. Рюи был…
– Ариана?
– Фуа-гра из утиной печени по-фермерски, обжаренное и карамелизованное, на ломтике поджаренного деревенского хлеба на закваске из сидра, – декламирует девушка.
До Александра наконец доходит, что мне скучны его теории, и он меняет тему. Правда, не совсем. Он рассказывает, как на протяжении двадцати лет сумел проникнуть во все виллы деревни в поисках хоть малюсенького следа! Годился любой предлог: уроки музыки или тенниса для детей, уход за садом, реставрация старой мебели, игра на фортепьяно и аккордеоне в праздники. Надо было проявлять смекалку… курортники не любят открывать свои двери уроженцам Вёля. Разные миры не пересекаются.
– Засахаренные помидоры черри, запеченные с сухофруктами и орехами, и салат из свежих фруктов.
Вот теперь Александр забавен донельзя. Я узнаю в подробностях, как он становился – по обстоятельствам – любовником мамаш или дочек, наперсником бабушек, собутыльником мужей. Иногда все это под одной крышей. Коварный внутренний голос подсказывает, что Александр – идеальный кандидат на роль шпиона, пробравшегося в мой магазин. Его одержимость, страсть к тайнам, знание секретов деревни и это нездоровое любопытство – подсматривать за мной даже под душем. Но нет, кое-что не сходится. Во-первых, голос по телефону. И главное, вспоминая все труды побывавших у меня каменщиков, я должна признать очевидное: проникнуть ко мне и спрятаться в доме невозможно!
– Пройдемся?
– С удовольствием, Александр. Это было божественно.
С Рюи мы когда-то прошли по всему течению Вёли, целовались у каждой мельницы, купались голышом, занимались любовью на пустом пляже, потом под низким потолком мансарды, за завтраком в беседке – и до, и после.
А сейчас у меня только одно желание. Лечь.
– Выпьем по последней, Ариана?
Лечь. Одной. Или не одной.
Какая разница? Мой магазин всего в нескольких шагах, моя спальня в нескольких ступеньках ведущей наверх лестницы.
Мы идем по улице Виктора Гюго. Проходим мимо блинной Клер. Ставни закрыты, свет не просачивается, все наверняка уже спят. Конечно же, я думаю об Анаис.
Еще тридцать метров.
Наконец мы останавливаемся у моей двери. Поворачивая ключ в замке, я чувствую губы Александра, целующие меня в затылок, его рука уже скользит по моей талии.
Я вхожу. Александр прижимается ко мне.
– Ты не зажжешь свет? – шепчет он мне в шею.
– Нет. Свет нам точно не нужен.
17
Вёль-ле-Роз, 29 января 2016
Александр еще спит в моей постели.
7 часов утра, я уже встала, спать больше не хочется. Пройдясь по комнатам при свете дня, обнаруживаю, что Анаис перед уходом наклеила повсюду на мебель розовые стикеры в форме сердечка.
Ливень маленьких экспресс-стишков.
Много на небе звезд, а я маму люблю еще больше, долго лететь, а я маму люблю еще дольше.
И десятки других подобных.
Я тронута до слез. Анаис как будто угадала, что я буду спать не одна, что в мою постель ляжет мужчина, но ей хотелось быть здесь, когда я проснусь. Наверняка она и в этот раз готовила сюрприз вместе с бабушкой. Анаис видела Александра раз или два – мельком, издалека, когда мы с ним разговаривали. Поздоровалась, опустив глаза.
Мне кажется, он ей не по душе.
Спускаюсь в магазин босиком, в одной длинной футболке. Еще осталось ощущение от давления пальцев Александра на мои бедра, ягодицы, груди. Я почти не помню удовольствия, только чувствую приятную боль в мышцах, ломоту, как после физической нагрузки, равноценной пробежке, сеансу фитнеса или вечеру на дискотеке. Затекшее тело пробуждается к жизни.
Наливаю стакан воды.
Я знаю, что здесь кто-то есть, что чьи-то глаза подсматривают за каждым моим движением.
Кто это?
Дух, разбуженный молотком Мартино? Невидимка, которому известен тайник, оказавшийся не по зубам армии каменщиков? Замысловатая миниатюрная камера, скрытая бог весть где?
Я уверена в одном: за мной кто-то наблюдает. Следит. Может быть, даже бережет.
Внезапно меня отвлекает глухой стук, словно что-то упало. Наверху, прямо над моей головой. По лестнице я поднимаюсь бесшумно. На цыпочках. Затаив дыхание, толкаю дверь спальни.