След Белой ведьмы Логинова Анастасия

Глава 4. Кошкин

Павлинпавлин… что ж за павлин такой? Кошкин чертыхнулся, сам себя поправляя: не павлин – а жарптица. Потому что «…знать не знаю, какой такой павлин – жарптица энто, как в сказке про Иванадурака. И хохолок у ней, и хвост красный, огненный…»

Уж сутки прошли, а Кошкин все ломал голову, откуда он помнил павлина. Тьфу ты! Жарптицу! И фраза эта про огненный хвост засела у него в голове именно такой, будто прочел он ее – слово в слово. Только где прочел? Он сказокто с малолетства не читал. Какие уж там сказки, ежели он последние полтора года вообще ничего не читал, кроме показаний свидетельских да уголовных…

Кошкин откинулся на спинку стула и потер переносицу: распустил он себя. Так и свихнуться недолго. И сам себе поклялся, что завтра же пойдет и запишется в библиотеку. Хорошо б еще там, в библиотеке, была доска шахматная: когдато давно, почти что в прошлой жизни, граф Шувалов, которого Кошкин тогда считал наставником, говорил, что он недурно играет в шахматы…

Но потом Кошкин уныло поглядел на рабочий стол, заваленный свидетельскими показаниями, на допотопный, чуть живой «Ремингтон»2 – и понял, что никакой библиотеки завтра не будет. В конце месяца приезжает начальство из губернской Перми, и Образцов, помощник полицмейстера и непосредственный руководитель Кошкина, требовал, чтбы все рукописные показания за последние два года непременно были отпечатаны на «Ремингтоне». Предписание некое из столицы пришло, так что умри, но сделай.

Тупая работа, нудная, никому не нужная. Но Кошкин давно уже понял, что Образцову важней, как оформлено дело, чем то, как оно расследуется и расследуется ли вообще. Образцов спит и видит в Пермь перебраться, а то и куда повыше, так что…

Так что, смирившись, Кошкин вернулся к бумагам и даже успел перепечатать еще два дела от корки до корки, прежде чем вновь задумался – откуда, черт подери, он помнит жарптицу?

Он определенно прочел эту фразу, а не услышал – но звучала она не покнижному. Коряво звучала, косноязычно, будто… будто он ее в тех свидетельских показаниях и прочел!

Кошкина осенило, и он буквально подпрыгнул на месте: бросился ворошить показания в поисках того самого. Среди вновь отпечатанных его не было, это точно, так что Кошкин помчался в архив и проторчал там до сумерек – но нашел. Действительно нашел то самое дело, где упоминался женский гребень для волос, изображающий жарптицу.

Он читал эту бумагу единственный раз, когда полтора года назад заступил на должность и принимал «перешедшие по наследству» дела, заявления, служебные записки.

«…Заявительница заявила, – было написано рукой предшествующего Кошкину надзирателя по фамилии Петухов, – что знать не знает, какой такой павлин, что энто жарптица, как в сказке про Иванадурака. Заявительница опознала жарптицу по хохолку и красному огненному хвосту…»

Заявление подавала три года назад некая Ульяна Титова, работница при церковной школе, – о пропаже дочери. Жарптицы документ касался лишь косвенно: заколка принадлежала пропавшей, вместе с нею и исчезла.

В августе 1890го заявление было подано; в сентябре Ульяна Титова приходила и интересовалась ходом расследования, в октябре тоже приходила, и в ноябре, и в декабре… А 31 декабря, в крайний срок сдачи отчетностей, пропавшая Мария Титова, незамужняя девица двадцати трех лет, учительница заводской школы, официально была признана сбежавшей с любовником. Дело закрыли.

* * *

Час стоял поздний, давно погасли окна в низеньком деревянном домишке по Вознесенской улице, где расположилась 2я полицейская часть, – кажется, один Кошкин оставался еще на рабочем месте. Сдвинув все прочие бумаги на край стола, он с большой дотошностью (спасибо Образцову) составлял документ для возобновления расследования – в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

На завтра же, к половине одиннадцатого, когда Образцов прибывал на службу, Кошкин уже дожидался его в приемной. Чисто выбритый, в отглаженном мундире, с солидной кожаной папкой, с которой ходил «на ковер» еще к графу Шувалову. Несчастливая это была папка… но Кошкин решил не быть суеверным.

– Я к вам по важному делу, Павел Петрович, – заранее оповестил Кошкин, вытянувшись по стойке «смирно».

– Вижу, что по важному, – недобро окинул его взглядом Образцов. – Садитесь, Кошкин. До чего ж погода дрррянная стоит! И когда только снег этот кончится?! Вы не знаете, Кошкин?

– Не имею чести знать, Павел Петрович.

На предложенное место Кошкин не сел, упрямо держал перед собою папку, пока Образцов не вздохнул:

– Что там еще у вас?

Только тогда Кошкин и присел, расстегнул папку, подал с учтивым поклоном Образцову подшивку документов – старых и новых. А после наблюдал: чем более Образцов погружался в текст, тем плотнее сходились над переносицей его брови.

Павел Петрович Образцов к своим сорока пяти годам мог сказать, что карьера его сложилась лучшим образом. В уездном Екатеринбурге своего полицмейстера не было – из Перми помощником назначили Образцова, так что высшей власти в городе, пожалуй, и не сыскать. С Кулагиным Образцов был на короткой ноге, в молодости, говорят, они даже приятельствовали крепко – так что поддержка Образцова была всесторонней. Нажалуйся кулагинская дочка на Кошкина папеньке – тому и впрямь пришлось бы туго… Но барышня, кажется, угрозы не сдержала.

Читал Образцов на удивление вдумчиво и внимательно. Кошкин уж было воодушевился… Рано. Дочитав, Образцов озадаченно крякнул, нахмурился чернее тучи и взялся читать заново.

«Ищет, к чему придраться», – сообразил Кошкин.

Но решил твердо стоять на своем. Ему до смерти было жаль Ульяну Титову, до сих пор, вероятно, не знающую, что случилось с дочерью.

– Мне нужны люди, – твердо заговорил Кошкин. – Двое, а лучше трое. Отыскать тело в лесу, вновь опросить мать Титовой, подруг, прочих свидетелей. Три года прошло – это не так много покамест.

Кошкин еще не договорил, а Образцов уже отрицательно мотал головой:

– Нет уж… Год едва начался, а вы уже собрались показатели мне испортить? Заколку похожую ктото там нашел… всегото! Не мне вас учить, Кошкин, сами знаете – ничего это не доказывает. На вашем месте я бы лучше за этого столичного покрепче взялся. Откуда у него заколка пропавшей девицы? Да и вообще – он кто такой этот Риттер, штабскапитан? Зачем явился?

– Заколку нашел Александр Риттер, – по форме ответил Кошкин. – В городе всего пару недель, приехал по делам наследства. Аркадий Доронин, промышленник, приходится ему родным дедом.

– О том и речь, – мрачно отозвался Образцов, выдавая, что он прекрасно осведомлен, кто такие Алекс Риттер и тем более его дед. Но после откинулся в кресле, заговорил мягче, хоть все еще и следил за Кошкиным с недобрым прищуром: – Промышленника Доронина я знал – как не знать его?.. Тот еще жук. Хватка как у бульдога. А вот внук его… дед уже два года как в земле, а он только опомнился? Наследства захотелось – мигом тут как тут. Распродаст рудники, завод бог знает кому, а сам опять в столицу укатит, очередное наследство прогуливать. Уж знаю я о его подвигах, поверьте. Доронин потому и завещание составил хитро, чтобы только женатым его внук смог наследство заполучить. Так хоть какаято гарантия есть, что не все до последней копейки пропадет.

Но этот монолог теперь уж Кошкин слушал недоверчиво.

– Риттер вроде на столичного повесу не похож… – возразил он слабо.

И сам себя одернул: да что он знает, в сущности, о Риттере?

Образцов же его и не слушал более, он для себя все решил. Лениво ткнул пальцем в кипу бумаг:

– Вы и сами, Кошкин, сообщаете, что предыдущий полицейский надзиратель выявил, что девица эта, Титова, сбежала от матери с полюбовником. Так о чем речь теперь? Или вы сомневаетесь в профессионализме своего предшественника?

– Это того, который пьяным до дому не дошел – уснул на морозе под крыльцом с ключами в руках?

Образцов поглядел волком:

– А это значения не имеет, Степан Егорыч. Вы текущими делами занимайтесь – а смуту мне тут наводить и ребятишек моих порочить не вздумайте!

Не поднимаясь с места, Образцов демонстративно засунул подшивку с документами по делу девицы Титовой в мусорную корзину.

* * *

Буран то затихал ненадолго, то принимался с новой, неистовой силой. Следовало возвращаться в полицейскую часть на Вознесенской, где ждали натопленная комната, горячий чай и кипа бумажной работы, которую хочешь не хочешь, а выполнять придется… Кошкин же будто нарочно шел против ветра: повыше задрал отвороты шинели и сквозь снег продирался вдоль набережной городского пруда. Шел встретиться с Риттером.

В прямом подчинении у Кошкина было четверо городовых, и, хотя у них своей работы хватало, он мог бы надавить, заставить заниматься делом Титовой… Правда, те скорее всего уже назавтра бы побежали жаловаться Образцову: ни дружеских, ни приятельских отношений за полтора года службы Кошкин так ни с кем и не завел. А зачем явился нынче к Риттеру, тоже толком сказать не мог… Но тот ему обрадовался, пригласил войти скорее и подняться в бывший кабинет Аркадия Доронина, где ныне проводил время сам Алекс.

До кабинета не позволила дойти матушка Риттера, Софья Аркадьевна: хоть и виделись они всего единожды, она его узнала, была любезна (Кошкину даже показалось, что чересчур) и потребовала с нею отобедать. А когда Кошкин отказался наотрез, ссылаясь на занятость, вынудилатаки посидеть с нею в гостиной и развлечь разговором.

Риттер, хмуро поглядывая на мать, выхаживал по гостиной, и по всему было видно, что надеялся покинуть дом чем скорее, тем лучше.

– Уж полтора года как, – вежливо отозвался Кошкин. – Но исключительно по рабочим делам. Владимир Андреевич, видите ли, человек чрезвычайно занятой.

– Однако ж в доме у него вы бывали, с супругою и детками знакомы?

– Бывал, – признался Кошкин, не понимая, к чему она клонит.

А Софья Аркадьевна даже лицом просияла:

– Ох, как чудесно! Владимир Андреевич человек такой обходительный, галантный. Состоятельный, должно быть?

– Право, я о том не осведомлен…

– Да, конечно, состоятельный – тут и гадать нечего! А дочка у него прехорошенькая, charmantе3! Вы, случаем, не знаете, Степан Егорович, за ней приданое большое ли дают?

– Матушка! – взмолился за спиной у нее Алекс, смущенный до крайности. – Уймитесь, ейбогу!

Но и мать в долгу не осталась, тихо, но твердо потребовала:

– Алекс! Дай мне, наконец, спокойно поговорить с гостем!

Беззвучно чертыхнувшись, Алекс ураганом покинул гостиную. Но вернулся меньше чем через минуту: всем своим видом просил у Кошкина прощения за семейную сцену.

Кошкин же ему посочувствовал. Должно быть, это правда – и насчет мудреного завещания деда, и насчет срочных поисков невесты.

– Я совершенно точно могу вам сказать, Софья Аркадьевна, – отвечал ей Кошкин, – что за Ириной Владимировной приданого не дают. Потому как она замужем.

– О… – только и сумела вымолвить мадам Риттер, недоверчиво глядя на Кошкина ясными, как у девушки, глазами. – Но, позвольте, как же? Я слышала, Ирина Владимировна живет в отчем доме и… – губы ее дрогнули, прежде чем она произнесла это страшное слово: – работает.

– Совершенно верно, – учтиво поклонился Кошкин. – Кроме того, Ирина Владимировна окончила женские курсы и собирается начать бракоразводный процесс.

– Какой ужас… – не сдержалась Софья Аркадьевна. – Жаль, очень жаль… Бедную девушку, разумеется, жаль – столько хлопот.

Кошкин уж подумал, что Ирину Владимировну теперь оставят в покое, ибо женить единственного сына, отпрыска дворянской фамилии, на разведенной женщине – не комильфо даже для дам куда менее чопорных, чем госпожа Риттер.

Но он Софью Аркадьевну недооценил.

– А вы не знаете, Степан Егорович, – еще немного подумав, спросил она, – бракоразводные процессы долго ли тянутся?

– Матушка! – снова зашелся Алекс.

– Не имею чести знать, – ровно, даже чуть с сожалением, ответил Кошкин. И черт его дернул добавить легкомысленно: – Пожалуй, Ирина Владимировна может еще и помириться с супругом. Он вслед за нею в Екатеринбург приехал и ежедневно караулит возле клиники.

– Жаль, очень жаль… – снова расстроилась мадам Риттер. И снова же опомнилась: – Вернее, я всем сердцем надеюсь, конечно же, что так оно и будет. Милые бранятся – только тешатся…

Впрочем, было видно, что в Кошкине как в свахе она уже разочаровалась и не имела больше желания угощать его чаем. Великодушно позволила и ему, и сыну покинуть дом.

Что ж, по крайней мере, Кошкин понял, отчего Алексу не сидится дома.

– Простите за это все, Степан… – первым делом заговорил Риттер, покуда они шагали без определенной цели вдоль ограды соседского особняка. – С матушкой совершенно невозможно иметь дело в последние дни. Ейбогу, вотвот она примется цыганок с паперти за меня сватать.

Кошкин хмыкнул, но развивать тему посчитал бестактным – предпочел ее сменить:

– Я к вам, видите ли, по делу, Алекс. Та заколка все еще у вас?

– Разумеется. Желаете забрать?

Он с готовностью, будто только этого и ждал, вынул ее из внутреннего кармана.

– Нетнет, покамест пусть у вас остается. Быть может, вам будет любопытно знать, что описание крайне похожей заколки я видел в одном деле в полицейском архиве. Об исчезновении девушки три года назад.

Алекс остановился. О да, ему и впрямь было важно это знать.

– Так заколка принадлежит той девушке? – взволнованно спросил он. – Беловолосой, в платье с цветами?

– Право, не знаю – я не видел еще ее фотокарточки. Для этого нужно опрашивать мать той девушки, а я не хотел бы ее волновать понапрасну. Сперва следует убедиться, что… словом, что эта девушка действительно мертва.

Алекс рассеянно кивнул:

– Полагаете, ее убили там, в лесу, где я нашел заколку?

– Я не говорил, что ее убили, – поторопился заметить Кошкин. – Она могла заблудиться так же, как и вы… замерзнуть. – Но тут же себя одернул: девица Титова пропала в августе.

Странно это было, но Риттер с ним почемуто не согласился. Не ответил ничего, но хмуро, сосредоточенно поглядел вдаль, кудато выше замерзшей Исети.

«Любопытно, – подумал Кошкин, – Алекс и впрямь видел призрак беловолосой девицы?»

Сам Кошкин в подобную чертовщину не то чтоб не верил – старался о ней не задумываться. Если обо всем этом думать, то и рехнуться недолго. Однако на службе бывало разное. И некоторые совпадения кроме как мистикой вовсе нечем объяснить. Хотя бы даже заколку эту, что нетронутой пролежала в лесу три года.

Он признал:

– Могли и убить ее, конечно: Екатеринбург только с виду тихий. Здесь заводы, рудники, деньги немалые крутятся. А где деньги, там и уголовщина всех калибров… Покамест неизвестно даже, была ли хозяйка сей заколки в том лесу. Однако если была, то следы должны остаться. Личные вещи, одежда, кости. Главное, знать, где искать, – за этим, собственно, я к вам и обратился.

– Это было в Шарташском лесу, – отозвался Риттер. – Однако тот самый пригорок я сроду не найду. Если только Виктор Алифанов мне поможет.

Кошкин согласно кивнул:

– Вы прокатитесь со мною в клинику Алифанова?

– Едва ли вы в такой час застанете Виктора в клинике, – почемуто усмехнулся Алекс. – Вчерашним вечером у него были большие планы…

И Алекс вдруг замолчал на полуслове – так, будто снова увидел призрака, глядел сквозь решетку, в парк к соседям. Кошкин сперва не понял ничего. Проследил за его взором, но увидал только беседку, сквозь резные стенки которой слабо угадывались очертания фигур – мужской и женской. Сплетенных в нежнейших объятиях.

Ежели нарочно заглядывать в чужие парки, то можно еще не то увидать – но Алекс вдруг будто с цепи сорвался. Бросился к воротам. Запертым, но его это не остановило. Он бы с петель те ворота сорвал, наверное. А уж когда Риттер ворвался в парк и размашистым шагом направился к той самой беседке, Кошкин в самом деле растерялся. До смертоубийства б не дошло…

Глава 5. Лиза

В эту ночь Лиза почти не спала. Бродила по спальне, замучила горничную, раз пять порывалась то написать Алексу злобное письмо, то, напротив, записку с извинениями. Напрасно она вспомнила эту безголосую певицу… Лизе вовсе не хотелось обижать Алекса – само както вышло. Однако ж слова извинения не хотели ложиться на бумагу, и Лиза пообещала себе, что напишет письмо утром. С тем и уснула.

А проснувшись, поняла, что волна совершенно искренней ярости к Алексу захлестнула ее с новой силой. Жалкий безвольный слизняк! Как можно любить женщину, которая тебя отвергла?! Совершенно невозможно! Это его даже роднит с Гаврюшиным! И такого мужа желает ей отец?! Надеется, что этот слизняк, Алекс Риттер, защитит ее, случись что? Ежели отец и правда так думает, то ему нужно немедленно оставить служебные дела и выращивать помидоры в приусадебном парке, как прочие благородные старцы, ибо решения он принимает в корне неправильные!

Встав чуть свет, Лиза растолкала горничную и велела немедленно нести ей письменные принадлежности. Но села писать не Алексу, и не отцу, и даже не Гаврюшину. Лиза написала короткую записку Виктору Алифанову и просила его приехать немедля. А после переоделась в легкомысленное утреннее платье и села к окошку дожидаться.

Виктор был единственным, кого Лиза могла бы назвать другом. Они были окровенны, честны меж собой – Виктор понимал ее с полуслова, в конце концов! Лиза даже знала, что Виктор влюблялся довольно часто, но, сколь бы ни была хорошенькой очередная его зазноба, он никогда не сох по ней дольше недели. По мнению Лизы, Виктор не был очень уж привлекателен внешне, но та легкость, с которой он шагал по жизни, молодецкий задор, обволакивающий бархатный баритон, которым он пел цыганские романсы под гитару, – все это заставляло девиц (да и дамочек в возрасте) влюбляться в него без оглядки.

Пожалуй, что и сама Лиза не была исключением… Виктор нравился ей, определенно нравился. Особенно четко она поняла это, когда ее сердце радостно затрепетало, едва его сани показались под окошком особняка. Лиза тотчас бросилась встречать гостя.

– Лизонька, что стряслось? Вы плакали? – спросил он первым делом.

– Все плохо, Витя, очень плохо.

Лиза всхлипнула и посвойски обняла его, уткнулась носом в плечо. Виктор напрягся:

– Батюшка ваш дома ли?

– Нет… вы проходите, Витя, я велю немедля принести кофе – вы, должно быть, и не завтракали.

– Это было бы кстати…

– А впрочем, нет, не раздевайтесь – лучше прогуляемся.

Виктор не оченьто обрадовался необходимости снова идти на мороз, но мужчины, дети, собаки и даже иногда кошки слушались Лизу беспрекословно. За исключением, правда, особенно мерзких индивидов вроде Алекса Риттера! Но Виктор к последним не относился, поэтому снова натянул пальто, взял трость и вслед за Лизой отправился гулять в парк.

Впрочем, здесь мыслям о ненавистном Риттере и вовсе было раздолье: парк, вытянутый по форме, простилался вдоль Гимназической набережной и решетчатым ограждением упирался аккурат в стену доронинского особняка, где Риттер теперь и обосновался. Повезло же им с папенькой с соседями! Летом от них можно было хотя бы отгородиться высокими раскидистыми яблонями, но сейчас, в феврале, голые деревья выставляли все как на ладони.

Лиза уцепилась за плечо Виктора Алифанова, вещающего о какихто светских новостях, хмуро глядела на окна доронинского особняка и думала о своем.

– Вы знаете чтонибудь о младшем Гаврюшине, Витя? – спросила Лиза, перебив Виктора на полуслове. – Он, кажется, в Казанском университете учился, как и вы?

– Да, и впрямь учился, – согласился Виктор, легко перепрыгивая на новую тему. – Забавно, я прежде о том и не задумывался! Да что о нем рассказать… Батюшка его, Иван Ефимович, богатый купец из кержаков4. Гласный, однако в городском собрании не часто его увидишь – все в делах да в разъездах. А еще, я слышал, метит он на место городского головы, когда…

Виктор смутился, а Лиза нетерпеливо закончила сама:

– Когда мой папенька в отставку выйдет. Это я тоже слышала – да не о том, Витя, я вас спрашиваю! Не про отца, а про самого Кирилла Ивановича расскажите. Что он за человек? Тоже ходит в это ваше варьете?

Виктор хохотнул, воровато оглядываясь по сторонам, но, когда убедился, что с Лизой они одни, не смущаясь, поделился:

– Ох и нравитесь вы мне, Лизонька, вашей прямотою! А что до Гаврюшина: нет, пожалуй, в подобных местах я его ни разу не видел. А впрочем, тихий он, незаметный, о нем и сказать нечего. Учился не на медицинском, а то ли на юриста, то ли на лингвиста… плохого о нем не слышал. Как, впрочем, и хорошего, любезная моя Лизонька. Нынче Гаврюшин папеньке в купеческом деле помогает. Хотя пару лет назад, я слышал, уезжал кудато, а вернулся вот только, незадолго до Рождества.

– Вскоре после меня он вернулся, – раздраженно, злясь на Гаврюшина, подсказала Лиза. – И ездил за мною, в Петербург. В тех же самых местах появлялся, что и мы с тетей.

– Вот как?..

Лиза скосила глаза на его лицо, и ей показалось, что обычно беспечный Виктор чуть напрягся. Даже свел брови над переносицей. Никаких особенных намеков он прежде ей не делал, но… вдруг ему не все равно?

И тогда Лиза решилась признаться:

– Вчера Кирилл Гаврюшин просил моей руки. У отца. И батюшка заявил мне, что согласится.

Виктор воззрился на нее, не зная, что и сказать…

– Пойдемте сядем, – сказала за него Лиза.

Парковая дорожка упиралась в резную беседку. Лиза всегда любила это место: в детстве играла здесь в куклы с нянюшками, в юности читала книги и готовилась к занятиям на курсах. Позже, когда папенька посвятил ее в некоторые городские дела, касающиеся благотворительности, изучала здесь документы и постановления…

Виктор нередко бывал с нею в этой беседке, но столь откровенный разговор меж ними случился впервые.

Лиза смотрела в его лицо – простое, знакомое до самой последней точки на радужке голубых глаз. Она знала, что из Виктора вышел бы отвратительный муж… вероятно, еще хуже, чем даже из Гаврюшина. Но если бы он предложил ей чтото подобное – она бы согласилась не раздумывая.

Только он не предложит.

Когданибудь, лет через пять или даже десять, когда его батюшка подыщет ему подходящую невесту, он, может, и женится. Но не раньше. И не на ней.

– Да полно вам, Витя, скажите хоть чтонибудь! – Лиза вдруг рассмеялась немного натянуто и взлохматила его мягкие светлые кудри.

– Что тут скажешь… Вы любите Гаврюшина?

Лиза снова рассмеялась:

– Разумеется, нет!

А потом, будто чтото толкнуло ее, она подалась вперед. К Виктору, к его губам. Замерла, почти коснувшись их, чувствуя его тепло и то, как смешиваются их дыхания, – и ждала, что главный шаг сделает всетаки он.

Не дождалась.

Виктор не шевелился и будто обмер от страха.

Тогда Лиза, хмыкнув, поцеловала его сама. Закинула руки ему на плечи и с удовольствием почувствовала, что Виктор всетаки обнял ее, крепко прижал к себе и целовал теперь довольно напористо, горячо и страстно. Даже забыл, как обычно, воровато оглянуться по сторонам.

Напрасно в этот раз… потому что и минуты не прошло, как Лиза услышала совсем рядом посторонние шаги – тяжелые и размашистые. А мигом позже через плечо Виктора увидела ворвавшегося в беседку Алекса Риттера, глаза которого метали молнии.

Ей показалось, Риттер с разбегу отшвырнул бы Витю в сторону… не отпрыгни она от него сама.

– Я… я не ждала вас, Алекс… Вы к папеньке? – растерявшись вконец, бормотала Лиза.

И, взглянув на его покалеченную руку, внезапно, будто осенило, она поняла, как и при каких обстоятельствах он получил ранение… Он же стрелялся изза этой певицы! И один бог знает, на что еще способен, ежели его разозлить.

– Я не к вашему папеньке, Елизавета Львовна. Я к вам. Могу я поговорить с вами? – На Виктора он не взглянул, но требовательно добавил: – Наедине.

Лизе в этот раз и в голову не пришло спорить. Она уж хотела пригласить Алекса в дом, но Виктор сам ретировался, коротко распрощавшись. Так легко бросил ее одну – на растерзание, что какиелибо слова здесь излишни…

В горле стоял ком из слез и жалости к самой себе, пока она смотрела на его удаляющуюся спину. И нутром чувствовала, как Алекс глядит на нее с неутихающим негодованием.

– Так вот какой женой вы намереваетесь быть?! – наконец взорвался он. – Сегодня обручиться – а завтра вытворять бог знает что бог знает с кем?! Благодарю покорно, что я узнал о вас все заранее!

Последнего Лиза не стерпела, вспыхнула, как спичка:

– Позвольте, мы не обручены, так что сбавьте ваш пыл! Вчера я открыла вам душу! Выложила все как есть – и что вы мне на это ответили? Отчитали, как гимназистку, и посоветовали надеяться на милость батюшки!

– И вы, не теряя времени, решили попытать счастья с Алифановым!.. – саркастично заметил Алекс. И продолжил отповедь: – Виктор молод, у него ветер в голове и нет ни гроша за душой. Он будет вам отвратительным мужем!

– Это я знаю и без вас! Не беспокойтесь за вашего Виктора: я не собираюсь за него замуж, и в мыслях не было…

«Даже если и было, – закончила она про себя, – Виктора я не интересую. В качестве супруги, по крайней мере, – нынче он прекрасно это доказал…»

И от этих мыслей Лизе вдруг стало так жаль себя, так стыдно за устроенный непонятно к чему спектакль, что она почувствовала, как ком из слез и жалоси вотвот вырвется наружу.

«Господи, лишь бы не разрыдаться», – твердила она сама себе, и, будто специально, Алекс тотчас заметил ее увлажнившиеся глаза.

– Вы что – плачете?.. – то ли растерялся, то ли разозлился он. – Боже мой, немедленно прекратите, Лиза! Может, я и был груб с вами – простите, ежели обидел… Я лишь хотел сказать, что думал обо всем, что вы мне сказали, – и вчера, и сегодня думал. Вы были искренны, и теперь уж, хочу или нет, я чувствую за вас ответственность. Не могу допустить, чтобы вы натворили глупостей!

– А я и не просила вас ничего такого чувствовать! – вспыхнула было Лиза.

Но Алекс грубо ее оборвал:

– Помолчите, ради бога, хоть минуту! Словом, я думаю, что у нас и правда нет иного выхода, кроме как пожениться. Однако вы должны пообещать: никаких выходок отныне, никакого вранья отцу и, главное, вы более и смотреть не должны в сторону Алифанова. Не щадите вашу репутацию, так пощадите мою!

И замолчал, видимо, чтобы перевести дыхание. Сейчас, пожалуй, Лиза смогла бы договорить, что хотела, только теперь уж слова шли едваедва.

Алекс Риттер сделал ей предложение? В самом деле? Она добилась чего хотела – и что ж теперь?..

Согласиться? Это бы осчастливило батюшку, дало ей столь долгожданную свободу и навсегда избавило бы от притязаний Гаврюшина. Наверное, стоит согласиться… Однако то, что вчера сгоряча казалось ей таким правильным, сегодня уже вызывало сомнения.

Ведь батюшка и правда не злодей и не отдаст ее замуж против воли.

И этот поцелуй с Витей нешуточно Лизу взбудоражил. Он отвечал ей так пылко… Что, если он тоже влюблен в нее? Что, если он соберет все свое мужество и сделает ей предложение?

Но подумать о том хотя бы мгновение не удалось: Алекс будто дословно знал ее мысли.

– Неужто вы надеетесь, что Алифанов женится на вас? – въедливо спросил он.

– Ничуть! – тотчас возразила Лиза. Больше из своего желания все делать поперек, но тем не менее. А потом уж идти на попятную стало поздно, и она решительно свела брови над переносицей: – Хорошо, я согласна. Но думаю, с объявлением о помолвке можно не торопиться. А батюшке я все скажу сама.

– Нет уж, – возразил Алекс, – вы, Лиза, будете так любезны, что пригласите нас с матушкой нынче на обед… впрочем, нет, нынче я занят и завтра тоже – лучше в пятницу. Тогдато мы и объявим о помолвке. И до конца недели я дам объявление в газеты. Что еще… Ах да, кольцо.

По мнению Лизы, это было уже совсем лишнее, учитывая обстоятельства. Однако Алекс растерянно хлопнул себя по карманам, и, ежели бы вдруг вынул настоящее помолвочное кольцо, Лиза бы в самом деле испугалась. Но нет, кольца он не нашел. Тогда стянул с рук перчатки, сунул было их в карман пальто и чертыхнулся: чтото там, внутри кармана, мешало.

А потом Алекс вынул из того кармана заколку. Ту самую. С жарптицей.

И время для Лизы будто остановилось.

Алексу пришлось тронуть ее за плечо, чтобы она всетаки подняла на него глаза. Потом он неловко вложил ей в ладонь перстень, что прежде носил на мизинце.

– Наденьте, дабы ваш батюшка не подумал, что я снова шучу, – мрачно заметил Алекс. И нахмурился: – Да что с вами?

А Лиза, не удержавшись, потянулась к жарптице:

– Откуда это у вас?

Тот живо насторожился:

– Нашел случайно – в лесу. Она вам знакома?

– У моей матери была похожая… – смутилась Лиза. – Впрочем, наверное, я обозналась. Это не может быть та самая заколка.

Лиза уже пожалела, что заговорила об этом, тем более что Алекс глядел на нее все более и более настороженно.

– Мы говорили с Кошкиным, полицейским, об этой заколке только что. Он полагает, что хозяйка сего украшения мертва.

И Лиза выдала себя с головой, вздрогнув всем телом. Догадалась сама:

– Он думает, ее убили в том лесу, где вы нашли заколку?

– Не исключено. Собственно, хоть я и не надеялся найти Алифанова так скоро, но именно его и искал. Никто лучше Виктора не покажет дорогу.

Лиза безвольно кивнула.

– Пообещайте, Алекс, что если… если вы чтото там найдете, то скажете мне непременно, – попросила она.

– Хорошо. Но и вы пообещайте, что расскажете все, что об этом украшении знаете. И не забудьте надеть кольцо.

Лиза снова кивнула, уже чуть более осмысленно.

После, когда Алекс ушел, она еще долго стояла возле резного паркового забора и глядела вслед трем мужчинам: этот полицейский, Кошкин, вкрадчиво объяснял чтото поникшему Виктору, а Алекс, заложив руки за спину, обособленно шагал следом.

Даже рядом с этими двумя он както незримо, но выгодно выделялся. Если Алекс и правда любил эту безголосую певицу, а она его отвергла – то она не только безголосая, но и дура к тому же… жаль, что он этого до сих пор не понимает.

Лиза посмотрела на подаренное кольцо, но надеть на палец так и не захотела. Убрала в карман со смесью досады и недовольства собой. Снова нашла глазами троицу, удаляющуюся по Гимназической набережной, и подумала, что этому солдафону Кошкину она ни капли не верит: она вообще не верила полицейским! А вот Алексу, возможно, стоило сказать правду… Сказать, что к ее матери заколка никакого отношения не имеет.

Глава 6. Алекс

В сторону Шарташей выдвинулись следующим утром.

Накануне до позднего вечера оговаривали план, готовили снаряжение, теплую одежду, лошадей и сани. Поначалу Виктор Алифанов участвовать в авантюре наотрез отказался: твердил, что земля мерзлая, что их всего трое и что затея эта – чистое безумие. Как иголку в стоге сена искать. Но после Алекс дал понять, что неловкая сцена в беседке Кулагиных, которую застал он нынче утром, ничего меж ними не меняет, – и Алифанов чуть оттаял. Посоветовал идти на снегоступах вместо лыж, как частенько делают местные охотники, и таки взялся показать дорогу.

И все же следующим утром, в противовес повесеннему ясной погоде, что у Кошкина, что у Алифанова настрой был мрачнее тучи. Один лишь Алекс, сидевший на козлах рядом с извозчиком, не раз ловил себя, что откровенно наслаждается и здешними красотами, и звенящей тишиной леса, и неоправданно радостным щебетом птах. Мыслями, однако, он был далеко и сам не замечал за собою, как то и дело улыбается.

«Какая же она, в сущности, еще девчонка, – думал он, вспоминая давешний их разговор с Лизою. – Тоже мне суфражетка… Краснеет, как гимназистка, а иной раз и глаз от пола волнуется поднять. Смех, да и только!»

Удивительно, но после того, как сделал предложение Лизе, Алекс впервые за долгое время почувствовал себя спокойно. Это был странный и нелогичный порыв, который он даже сам себе объяснить не мог, но отчегото у него было стойкое ощущение, что он наконецто поступил правильно.

– Стой! – Алифанов тронул за плечо извозчика и объявил: – Дальше пешком идти надо – вон по той тропке меж соснами и вниз за озеро.

Извозчик остался караулить лошадей и сани, а они трое обрядились в снегоступы, взяли палки, лопаты, Кошкин перебросил через плечо мешок с мелкой утварью – и тронулись. В пути Алифанов попытался подобострастно, как барышне, уступить ему дорогу, что Алекса вконец разозлило:

– Прекратите, Виктор, ейбогу! Не то поссоримся!

Тот вымученно улыбнулся: