Формула моей любви Алюшина Татьяна

Ты ему – заткнись! А он тебе, с усмешечкой издевательской – ага, сейчас! Ну, давай, попробуй, заткни меня, уговори!

И ни фига у вас не получится. Попробуйте мысленно помолчать хоть пару секунд. Рекомендую, узнаете много нового о себе.

А как можно заставить молчать мозг ученого, уговорить не думать и начать уже отдыхать по рекомендациям лучших врачей? Никак.

После очередного сильного приступа головной боли близкие переполошились совсем уж не на шутку и срочно стали придумывать, что делать и как спасать родного, любимого мальчика.

И в рамках этой самой операции по спасению было решено немедленно устроить Марку отдых на природе. С дальними выездами решили не морочиться, а подыскать что-нибудь достойное в Подмосковье.

Но дачи, хоть какой захудалой, семья не имела (была когда-то и неплохая, но в девяностые голодные годы продали, что уж теперь о ней вспоминать, это наболевшее – спасла семью в разруху, выжили и слава богу).

И тут, как по заказу, выяснилось, что хорошая знакомая Анастасии Николаевны, с которой она когда-то давно работала вместе и поддерживала все эти годы отношения, думает сдать на лето свой участок с домом жильцам, но сильно сомневается. Дачу свою Марина Леонидовна любила беззаветно, холила ее всячески, но срочно потребовались деньги, а взять, как водится, неоткуда, вот и пришла мысль сдать на лето любимую отраду, да жалко-то как.

Уговорили ее Светловы быстро, к тому же не абы кому неизвестному дом доверить придется, а, считай, своим людям. Да и деньги нужны.

Дачу сняли на все три летних месяца, с расчетом на то, что Марк проведет тут отпуск и после будет приезжать на каждые выходные. Перевезли сначала старших Светловых и, в несколько заходов, всякий необходимый скарб, а в июле Марк взял первый за всю свою жизнь отпуск аж на целых двадцать дней и перебрался из города к бабушке с дедом в поселок «Верхние поляны» по Юго-Западному направлению от Москвы.

Может, когда-то тут и буйствовали леса, посередь которых прятались те самые «верхние поляны» и, по логике, и «нижние поляны» иже с ними. Но сейчас вместо предполагаемого в теории леса с полянами, на месте бывшей и безвозвратно канувшей в небытие деревеньки стоял поселок, основанный еще в тридцатых годах прошлого столетия.

Единственное, что как-то соответствовало названию места, так это то, что поселок расположился на возвышенности, у подножья которой протекала довольно широкая речка. И лес все-таки был, но подальше, начинавшийся за кромкой большого луга.

Поселок утопал в зелени деревьев, кружил голову ароматами липового цвета и диких трав, ягодных кустов, нагретых солнцем, и многочисленных цветов.

В певые же дни своего водворения на даче бабушка с дедом перезнакомились с ближайшими соседями. И почти сразу же Валентин Павлович нашел себе человека по душе и характеру: Роберта Кирилловича Невского, жившего по соседству через один дом по их стороне улицы, оказавшегося заядлым шахматистом, интереснейшим собеседником и чудесным человеком, и хоть тот был и младше его на одиннадцать лет, но они тут же сдружились.

А следом за мужчинами познакомились и сдружились и женщины. И хоть бабуля Анастасия Николаевна была старше на десять лет Веры Михайловны, но они, как и их мужья, сразу же прониклись уважением и душевной приязнью друг к другу.

Так бывает, знаете. Так бывает с нормальными людьми.

К моменту приезда Марка бабушка с дедом уже совершенно освоились на новом месте, обжились и чувствовали себя прекрасно, да и выглядели взбодрившимися, помолодевшими. Много гуляли по окрестностям, плавали в речке, даже загорали, приноровились на малые деньги покупать у соседей ягоды и фрукты, которым пришло время созревать, да и сами посадили всякой зелени к столу, лучок, редисочку. Распробовали, одним словом, дачную жизнь, с удовольствием ее смаковали и приехавшего внука попытались тут же к ней приобщить, завалив восторженными рассказами о такой замечательной, экологически чистой жизни.

Марк посмеивался над их энтузиазмом, но, как ни странно, первую же ночь проспал без сновидений аж восемь часов кряду, побив все рекорды, – обычно ему вполне хватало пяти часов на сон, а порой и четырех. Но выспался он здорово, чувствовал себя отдохнувшим и с удовольствием завтракал на веранде вкуснейшими блюдами – яичницей из свежайших яиц, поджаренной с помидорами на шкварках, сырниками из офигительного творога, залитыми не менее офигительной сметаной и щедрой порцией только что перетертой с медом клубники. И все это запивалось невероятно пахучим чаем с травками.

И так это было классно по отдельности и в совокупности – тишина, неторопливость дачного утра, завтрак обалденный, воздух сладкий, что Марк понял: вот именно здесь он обязательно сможет расслабиться и даст настоящий отдых мозгу.

Вечером бабушка с дедом оповестили его, что пригласили гостей на ужин, отметить, так сказать, приезд любимого внука и представить его новым знакомым.

– Замечательные люди, – неторопливо сервируя стол, объясняла бабуля Марку, помогавшему ей. – Они тут в поселке живут постоянно с невесткой и внучкой, но сами москвичи, и работают там, а внучка учится.

– И вы с дедом, разумеется, не расспрашивали о подробностях их жизненных обстоятельств, – усмехнулся ее деликатности Марк.

– Разумеется, – кивнула Анастасия Николаевна и попрекнула в мягкой форме: – Это не тактично, как ты прекрасно понимаешь, только редко бываешь тактичным.

– Да ладно тебе, булечка, – легко рассмеялся он.

– Они очень хорошие люди, – заметила Анастасия Николаевна.

Очень хорошие люди пришли втроем – чета Невских старших и их невестка Лариса, интересная, даже не симпатичная, а, пожалуй, можно сказать, что и красивая, такой спокойной, неброской славянской красотой, молодая стройная женщина непонятного возраста. На взгляд Марка, лет тридцати пяти, впрочем, он плохо определял возраст у людей, это как-то ему не давалось.

Но не суть.

Ужин удался на славу. И не только прекрасной, как всегда, кулинарией бабушки Насти, но и, что удивило Марка, общением с новыми знакомцами, которое было совершенно легким, веселым, с шутками и интересными рассказами, с уместными анекдотами и проходило так здорово, тепло и увлекательно, что казалось даже странным, что он познакомился с этими людьми только сегодня. И когда уже вечерело, когда со стола убрали тарелки, переменили сервировку к чаю и водрузили большой, дышащий жаром, попыхивающий самовар, новое увлечение деда с бабулей из дачной жизни, скрипнула калитка, на тропинке раздались легкие шаги, и, взбежав по ступенькам, на веранду впорхнула совсем молоденькая девушка.

– Привет всем! – весело улыбаясь, поздоровалась она. – Дома вас нет, я сразу поняла, что вы в гостях у соседей. – И, шагнув к Марку, протянула ему руку и представилась: – Я Клавдия. – И улыбнулась еще задорней: – А вы Марк, я знаю. Про вас все время говорят ваши бабушка с дедушкой.

Он, вспоминавший о такте, когда ему это было удобно или если человек вызывал у него особое уважение, галантно поднялся со стула, принял ее протянутую руку, легонько пожал ладошку и спросил без улыбки:

– Что говорят?

– Хвалят, – перестав улыбаться, с таким же серьезным видом ответила девушка Клавдия.

– Тогда ладно, – разрешил он, продолжая удерживать ее ладошку в своей руке.

– Клавочка, – поспешила вмешаться бабушка Настя, зная наперед, что от внука можно ожидать любой реплики, и стараясь предупредить эту самую реплику и его возможную реакцию. – Ты ведь из города, с электрички. Голодная наверняка. Мы оставили тебе ужин и пирога кусок. Садись, детка, за стол, сейчас быстро все подогреем.

– Так вы что, дочь Ларисы? – сообразил тут Марк.

– Да, – снова заулыбалась девушка.

– Так она же совсем молодая, – подивился младший Светлов, тут же взглянув на женщину, о которой говорил, и спросил: – Лариса, вам сколько лет-то?

– Я предупреждала, – извинилась за внука бабуля, – Марк совершенно не признает никаких условностей, в лучшем случае он может промолчать.

– Сейчас, по всей видимости, худший случай, – заметила девушка Клава и рассмеялась.

– Мне сорок три года, Марк, – улыбнувшись, ответила ему Лариса, мать, как выяснилось девушки Клавдии.

– Совершенно не похоже ни на какие сорок три, – возразил он.

– Скорее всего, – веселилась ее дочь, – это не комплимент, мам, а констатация факта.

– Совершенно верно – подтвердил Марк.

Бабуля принесла подогретый для Клавдии ужин, все расселись за столом в новом порядке, пили чай, а Марк, вроде как невзначай, поднялся из-за стола, постоял какое-то непродолжительное время, привалившись плечом к стене, якобы устав сидеть, и, улучив минутку, когда, гости и хозяева, увлеченные рассказом Валентина Романовича, не обращали на него внимания, тихонько покинул веранду.

Еще до прихода девушки Клавдии он почувствовал наступление особого состояния, предшествующее, как правило, очередному приступу – такая, как бы сказать, предболезненная маета, что ли – еще не боль, но уже тяжесть, словно голову давит одновременно снаружи и изнутри и ломит в висках.

Он так устал. Так бесконечно, смертельно устал от этой пыточной, ужасной боли, сводящей с ума, лишающей его личности, индивидуальности, ломающей силу воли и духа, унизительно размазывающей его тело.

Марк испробовал разные методики по контролю над болью, рекомендованные серьезными специалистами, но для того, чтобы начать контролировать боль, надо было иметь хоть небольшую передышку от нее и ясное сознание, но передышки не было, а все силы его были направленны на то, чтобы не дать свести себя с ума и превратить в воющее, извивающееся, беспомощное тело, выстоять, победить и выдержать очередной приступ.

Он не помнил сколько прошло времени с того момента, когда он незаметно вышел во двор через заднюю дверь и ходил, ходил там по протоптанной тропинке вдоль забора, между кустами смородины и грядками до того момента, когда вдруг чуть не налетел на девушку Клаву, каким-то образом оказавшуюся у него на пути.

– У вас голова болит? – спросила она тихим, осторожным голосом.

– Болит, – признался Марк.

– Идемте, – решительно распорядилась она и протянула ему руку. – Я попробую вам помочь.

– Это вряд ли, лекарства не способны с этим справиться, – предупредил Марк, решив, что она хочет предложить ему что-то из народной медицины.

– Я знаю, мне сказала ваша бабушка. В общих чертах она объяснила суть вашего заболевания.

– Зачем? – поинтересовался Марк.

– Потому что я ее спросила, – растолковала девушка, так и продолжавшая протягивать руку к нему, и повторила приглашение: – Раз все равно ничем нельзя успокоить ваше состояние, вы ничего не теряете, если попробуете то, что я хочу вам предложить.

– Нет, не теряю, – согласился Марк, но предупредил: – Когда боль становится совсем…: – Он запнулся, не зная, какое дать определение: –… тяжелой, это не очень красивая, скорее даже физиологически отталкивающая картина. Всякое бывает.

– Ничего. Я не стану вас конфузить. И если у нас не получится вам помочь, мы прекратим эксперимент до того, как все станет… совсем физиологичным, – пообещала она и третий раз настойчиво тряхнула рукой.

И Марк, изучив взглядом эту тонкую девичью ручку еще какое-то непродолжительное время, все же принял предложение и, осторожно, словно сомневаясь, взял ее ладошку.

– Пошли, – тут же распорядилась девушка.

Доверившись ей, он не стал тратить силы на контроль за происходящим и не обращал внимания, куда они идут, сосредоточившись исключительно на том, чтобы не поддаваться все нарастающей с каждой минутой боли, накатывающей то волнами, то одним сплошным потоком.

Она усадила его на пассажирское место в автомобиль, потом они не так чтобы быстро куда-то ехали, а вскоре покатились совсем медленно, преодолевая ухабы, – машина переваливалась с боку на бок, как баркас в шторм, и их обоих мотыляло из стороны в сторону и вперед-назад, как консервы в незаполненной банке, и эти тряски лишь распаляли боль в его многострадальной голове.

Но длилась эта пытка недолго, и вскоре остановился. Девушка выскочила из машины, открыла багажник, возилась там с чем-то, шумно шуршала какими-то вещами и пакетами, при этом успокаивая его торопливой скороговоркой:

– Я сейчас только возьму тут кое-что, и пойдем. Тут совсем не далеко. Рядом.

Громко хлопнул, закрываясь, багажник, девушка ойкнула, извинилась, распахнула дверцу с пассажирской стороны, взяла его под локоть и потащила.

– Идемте, Марк, тут немного осталось пройти.

Он выбрался из автомобиля, посмотрел на нее изучающе, думая, во что он дал себя втянуть этой энергичной не в меру Клавдии, но все же повиновался ее настойчивому требованию и пошел, увлекаемый девушкой, которая так и продолжала держать его за локоть.

Далеко это или нет, Марк не понял, поскольку старался ни о чем не думать, не подвергать анализу слова и обстоятельства, а делал лишь, как она говорит, раз уж доверился ей, и внимательно смотрел под ноги. Они прошли сколько-то вверх по пологой горке, потом по прямой тоже сколько-то, бог знает, потом перелезли через бревно, продрались сквозь колючий кустарник, сделали еще несколько шагов веред, когда она заявила с явным облегчением:

– Всё, пришли! Постойте чуть-чуть, я сейчас…

Девушка чем-то пошуршала сбоку от него, снова прихватила его за локоть и потянула за собой.

– Сюда проходите и садитесь, – указала она на расстеленный у края обрыва поролоновый коврик.

Он сел, куда она ему указала, и вопросительно посмотрел на сосредоточенную на какой-то своей задумке девушку. Она села рядом с ним, повозилась, устраиваясь поудобней, и спросила заботливо:

– Вы как?

– Терпимо, – прислушавшись к себе, ответил Марк. – Пока в четком сознании.

– Марк, – совсем иным, каким-то внезапно проникновенным голосом обратилась Клавдия к нему и прихватила двумя своими тонкими ладошками его большую, крепкую ладонь. – Вы, пожалуйста, слушайте меня и постарайтесь делать то, что я вам скажу. Ладно?

– Ладно, – пообещал он.

– Закройте глаза, – велела она.

Он послушно прикрыл веки, чувствуя, как немного дрожат ее чуть прохладные ладошки, видимо, от нервного напряжения.

– А теперь постарайтесь по возможности расслабиться и хоть немного отвлечься от своей боли.

Марк честно попробовал исполнить то, о чем она просила, со всем тщанием, на какое сейчас был способен, но предательская боль все нарастала и нарастала, хотя он все же попробовал ее преодолеть.

– Дышите медленно, размеренно, спокойно. Вот так: вдо-о-ох, на десять счетов, непродолжительная задержка дыхания и долгий выдох. Вдо-о-ох и вы-ы-ыдох, – повторяла и повторяла она счет, под который он мерно дышал, словно читала колдовское заклинание, а он слушался и дышал под ритм, задаваемый ее голосом: – А сейчас вы повернете голову в сторону реки и, когда я скажу, откроете глаза и не будете ни о чем думать. Вообще ни о чем, – заговорила она вдруг совсем уж чарующим, тихим, низким, с еле уловимой хрипотцой, но четким голосом.