Бирюкова. Дело о сЛОМанных людях Волкова Светлана

ГЛАВА 7

Село Орлик, июль 1975 г.

Раннее июльское солнце едва касалось своими первыми лучами самых верхушек деревьев. Но спасительная прохлада короткой летней ночи уже потихоньку отдавала права наступающей дневной жаре. Тишину предутреннего часа то там, то тут нарушали только крики петухов.

Однако Анна Прохоровна Ломова не замечала всего этого волшебства и красоты летнего рассвета. Все её мысли были о сыне и невестке. Вернее, о том, что уже третий год они никак не могли подарить ей внучка или внучку. Спеша домой из города, где гостила у сестры, Анна Прохоровна машинально обходила разросшиеся деревца.

От насущных дум её отвлёк шмель. Он летал вокруг женщины, то приближаясь, то удаляясь. Не выдержав назойливости насекомого, она попыталась отогнать его авоськой, но подвернула ногу на скользкой от росы траве и чуть было не упала всем своим грузным телом.

Восстановив равновесие, женщина присела на поваленное дерево и потёрла стопу. Мало-помалу боль утихла, оставив неприятное ощущение.

«Чёртов шмель! – ругнулась про себя Анна Прохоровна. – Хоть ничего не сломала – и то хорошо!» Мысленно послав ему ещё пару ласковых, она хотела было продолжить путь, как вдруг услышала чей-то громкий шёпот и, вся обратившись в слух, сделала десяток осторожных шагов туда, откуда раздавались голоса. Чуть отодвинула закрывающую обзор ветку и обомлела.

Полубоком с приспущенными штанами стоял Валерка Лом, её родной сын. Спустя несколько мгновений до неё наконец дошло: телодвижения, что он сейчас совершал, отнюдь не похожи на «хождение по-маленькому». И тогда взгляд Ломовой опустился чуть ниже вправо.

Там, полусогнувшись и схватившись за ветки молодой берёзы, стояла женщина. Из-под задранной юбки то пропадало, то появлялось белое бедро. С каждым телодвижением стоны, прерываемые короткими ненужными фразами, становились всё громче, а оцепенение Анны Прохоровны испарялось. Она подобрала первую попавшуюся палку, и, не помня себя от нахлынувшего гнева, кинулась на любовников.

– Срамота-то какая! Да шо ж вы творите, ироды! – эхом неслось по окрестностям. – Господи, подарил сына-кобелюку! Да я вам!..

Не разбирая, куда стегает, женщина ругалась на чём свет стоит. Валерка, путаясь в штанах и едва не падая на землю, как мог, уворачивался от ударов. Любовница, в которой Анна Прохоровна узнала Нинку Мохову, тупо смотрела на происходящее, пока тоже не получила звездюлей.

Справившись наконец с брюками, Лом бросился успокаивать мать и с лёгкостью скрутил её. Ломова пыталась освободиться из крепких рук сына, но он держал её железной хваткой.

– Пусти! – сквозь зубы прошипела Анна Прохоровна.

– Шоб ты опять нас отлупила? – Валерка сильнее обхватил её. – Нет уж.

– А ну, пусти немедленно! – не унималась та.

– Нинка, ша отсюдова! – прикрикнул Лом на Мохову. – Давай, давай!

Горе-любовница, потирая ноющие места, зыркнула на женщину, и, не проронив ни слова, побежала прочь, на ходу поправляя юбку.

– Беги, беги, сучка! – доносилось ей вслед. – Увижу – отхожу так, шо забудешь, как по мужикам чужим прыгать!

– Ма, да успокойся ты! – Лом развернул мать к себе лицом и отвесил пощёчину. – Как деть, ей-богу!

– Мать, и ударить?! Да я тебя сейчас! – Анна Прохоровна занесла палку над головой. – Мало того что распутник, дак ещё и на мать руку подымает!

Валерка не успел увернуться, и удар пришёлся по правому плечу.

– А сама-то где пропадала?! Возвращаешься токо утром! – следующий замах застыл в воздухе.

– Я-то? – переспросила женщина.

– Агась.

– Знаешь же, что гостила у тёть Зины.

– Но вернуться-то должна была ещё с вечера… – сощурился Лом.

– Ну засиделись… – замялась женщина. – Пропустили по рюмашке…

– Ага, помню я эти ваши «по рюмашке»!

– Ну… с кем не бывает? – развела руками та.

– Вот и у меня…

– Я тебе дам «и у меня»! Ты жопу с пальцем не путай!

– Ладно-ладно, ма, прости дурака, – Валерка слегка приобнял мать. – Больше так не буду. Давай токо Ларке ни-ни?

Анна Прохоровна дёрнула плечом. Сколько этих «ни-ни» уже было? Сначала Таньке. Сейчас вот Ларке. А этому шельме хоть кол на голове, да и не только на голове, чеши! Чисто по-женски Ломова понимала своих невесток. Но материнское сердце постоянно находило оправдания сыну. Тем более что и сама она была не прочь пококетничать с каким-нибудь мужичком.

– Ни-ни, – вздохнула женщина.

– Вот и ладненько, – Лом подтолкнул Анну Прохоровну к тропинке. – Тогда пошли домой, а то жрать стрась как хотца!

Всю дорогу до дома сын как ни в чём не бывало пересказывал матери деревенские сплетни. Та как могла поддерживала разговор, со страхом осознавая, что уже к вечеру, если не раньше, судачить будут и о них. Но она утешалась тем, что было ранее утро: все только-только просыпались и, скорее всего, ещё не вышли на работу.

– Ма, – Валерка приостановился у калитки, – ни-ни?

– Угу, – вздохнула женщина.

– Шо ни-ни? – раздалось у них за спиной.

Припухшие от переживаний глаза молодой женщины сверлили то Валерку, то Анну Прохоровну.

«Нет, всё-таки Ларка слишком худосочна. То ли дело Нинка: есть за что подержаться! – невпопад подумалось Лому. – Хороша, чертовка! Хоть и уступает Ларке. Дык мне и незачем любоваться-то. Мне б другие свои дела сделать…»

– Дык… – смешалась Ломова – наверное, впервые в жизни не найдя быстрого ответа, и беспомощно посмотрела на сына.

Тот встретился взглядом с матерью и выдал пулемётной очередью:

– Матери говорю «ни-ни»! А то повадилась с тёть Зиной по стопочке-другой пропускать. А мы тут, между прочим, волнуемся! Я вон уж в райцентр за тобой пошёл!

– Мне? – Анна Прохоровна огорошенно уставилась на Валерку. – За мной?

– Ну а за кем? – тот незаметно подмигнул матери. – У-у-у-у… Ма, ты это, после дойки проспись шо ли.

– Будет тебе, Валер! – вступилась за свекровь Лара. – Пошли в дом – я, пока вас ждала, оладушков запекла.

«Это-то и держит меня подле тебя, – подумал про неё Лом, идя чуть поодаль. – Ну и не перечишь мне, покладистая. От Нинки и бегать бы не стал: сразу взашей прогнал бы со двора. И сварливая не в меру, и жрать не станешь, шо стряпает!»

Аромат свежеиспечённых картофельных оладушков встретил уже в сенях. В отличие от сына и невестки, Анна Прохоровна была не так уж голодна. Но из уважения к Ларисе всё-таки съела пару штучек и ушла к себе переодеваться. Молодые решили тоже не рассиживаться. Перехватывая на ходу, Валерка не переставая отпускал скабрезные шуточки. Лара, вытирая посуду, улыбалась дурачествам мужа. Последняя ложка выскользнула и, пару раз отскочив от пола, завалилась под стол. Когда женщина наклонилась поднять её, Лом подошёл сзади и грубо сжал ягодицу жены.

От неожиданности та дёрнулась и пребольно ударилась головой о стол. Решительно оттолкнув руку мужа, медленно разогнулась и попятилась к выходу из кухни.

– Валер, ты чего?! – оробело прошептала она, украдкой ощупывая ушибленное место.

Проигнорировав этот вопрос, мужчина прижал жену к себе так, что у неё перехватило дыхание, и начал страстно целовать шею.

– Тш-ш, – выдохнул он, чуть касаясь ушка, и приподнял над полом. – Я быстро…

Не успел он сделать и шага, как из комнаты крикнула Анна Прохоровна:

– Вы всё? А то опоздаем.

Воспользовавшись тем, что муж на секунду отвлёкся, Лара со всей силы его оттолкнула, едва устояв на ногах, и чуть дрожащим голосом ответила:

– Да! Да, мы всё, ма! Правда, Валер?!

– Да. Всё, – но, проходя мимо, вполголоса бросил: – Да не всё.

Не дожидаясь женщин и не попрощавшись с ними, Лом отправился на работу в одиночестве. А у Ларисы со свекровью разговор не клеился. Они разошлись по своим местам на летней дойке в полном молчании.

ГЛАВА 8

Райцентр Гагаринск, июль 1975 г.

Только около четырёх часов пополудни Бирюкова вышла с работы. Солнце пекло нещадно: даже редкие островки тени на пути не приносили облегчения. Завидев на горизонте спасительную жёлтую бочку, Наталья вдруг поняла, чего ей хотелось уже пару часов как: пить.

Осушив поллитровый стакан кваса в несколько глотков, она купила ещё один, а также бутыль на окрошку. Окрошку, так горячо любимую Костиком. Ах, да! Ещё же Костик! Женщина чуть не выронила авоську от внезапно накатившей усталости и стыда. Ведь во всей этой истории с Татьяной Ломовой, Абазяном и Орликом она даже не задумалась, как расскажет о предстоящей командировке мужу. И как он к этому отнесётся.

Наталья Николаевна поплелась домой, уже не замечая ни жары, ни тени деревьев, ни прохожих, которых к концу рабочего дня становилось всё больше. В голове беспорядочно проносились мысли о том, как начать разговор с мужем. Аргументы в пользу скоропалительного решения казались детским лепетом. Костя не был в восторге от выбранной ею профессии с самого их знакомства. Женщина даже улыбнулась, вспомнив, как оно произошло…

Был морозный январский вечер. Бирюкова ждала на центральной площади Гагаринска свою подружку Людку Степанцову, с которой договорилась пойти на предпоследний сеанс в кинотеатр.

– Эй, Маринка, здорово! – молодой человек, глядя на неё, радостно замахал рукой.

Сделав как можно более непринуждённый вид, Наталья обернулась: любопытно же, кому адресовано столь тёплое и простое обращение. Но там никого не было.

– Маринка, ты что нос отвернула? Не узнала, что ли? – в пару шагов незнакомец оказался рядом и легонько толкнул в плечо. И тут же схлопотал за свою наглость: в мгновение ока Бирюкова заломила ему руку за спину.

– Эй, ты чего это!

– Это ты чего?! – девушка ослабила хватку, молодой человек выпрямился и, прищурившись, стал её рассматривать.

– Да ты не Маринка! – через секунду произнёс он, и лицо, красное от мороза, покраснело ещё сильнее. – Прости… те!

– Ну слава богу, разобрался! – Наталья смерила его взглядом. – Не смею вас более задерживать.

Парень крякнул что-то неопределённое и отошёл к зданию ДК, изредка поглядывая на Наташу – которая делала вид, что ничего не замечает.

Ежеминутно сверяясь с наручными часами, девушка совсем потеряла терпение. Она посмотрела по сторонам, убедилась, что подруги не видно, и побрела с площади. Вскоре позади захрустел снег под чьими-то торопливыми шагами.

– Предупреждаю: если вы задумали глупости, то так просто не отделаетесь! – не останавливаясь, бросила Бирюкова через плечо.

– Да я это… – с досадой изумился молодой человек. – Я извиниться хотел!

– Тогда извиняйтесь! – девушка наконец развернулась к нему.

– Извини… те. Я правда спутал те… вас со своей одноклассницей! Маринкой, – и, просияв улыбкой, представился: – Меня, кстати, Костей зовут.

Бирюкова тоже еле сдержала улыбку.

– А меня Наташей! – и звонко рассмеялась.

В тот вечер ни один, ни другая больше не чувствовали мороза, не думали о времени, а о кино и вовсе позабыли. Они гуляли допоздна, а через пару дней Костя свалился с температурой. Наталья пришла ухаживать за больным, да так и осталась…

– Привет, Костик! – Наталья Николаевна обняла супруга и нежно поцеловала.

– Привет, Натусь, – удивлённо поздоровался Костя. – Я думал, ты ещё на работе. А тут такая приятная неожиданность!

Бирюкова мило улыбнулась и ещё раз поцеловала мужа.

– И не одна, – она посмотрела снизу вверх и лукаво прищурилась.

– Ах ты плутишка! – он хотел зажать её в объятиях, но та проворно вывернулась и отбежала.– Руки! Мыть! – наигранно командным голосом приказала она и указала на дверь ванной.

Мужчина отдал честь и немедленно выполнил приказ.

– Так, что за новая неожиданность меня ждёт? – потирая руки, он уселся за стол.

– А вот чего, – Наталья поставила перед мужем тарелку.

– Окрошка! – по-детски радостно воскликнул тот и чмокнул супругу в щёку. – Спасибо, Натуль!

– А больше никаких сюрпризов не припасла? – довольно отвалившись после добавки, спросил Костя.

Бирюкова помедлила и, заливаясь краской, тихонько произнесла:

– Кажется, ты скоро станешь папкой…

Костя сорвался с места. Табуретка упала так, что у неё отвалилась ножка, а он подхватил жену и закружил по тесной кухоньке.

– Сумасшедший! – захохотала женщина. – Прекращай! Поставь меня обратно!

Сделав ещё пару оборотов, мужчина остановился, но на пол вернул её не сразу, а только спустя пару мгновений. Он продолжал обнимать Наталью, зарывшись в волосах и шепча слова счастья. Она тихонько шмыгнула носом, и только тогда Костя выпустил её из объятий. Аккуратно вытерев ей слёзы, снова прижал к себе и стал покачивать, будто убаюкивая.

– Тш-ш-ш… Натулечка моя, я с тобой… А знаешь, я тоже вот сейчас задумался, и мне тоже стало страшновато: а вдруг не справлюсь? Ну с ролью бати. Но знаешь, справлюсь, ведь у меня есть ты. А у тебя есть я…

Слова мужа действовали словно успокоительное: плечи Бирюковой перестали подрагивать, а всхлипывания делались всё реже. Наконец она подняла на мужа глаза, ставшие ещё зеленее, – будто слёзы смыли с них налёт печали и всего плохого, что пришлось увидеть за последние дни, – внимательно посмотрела на Костю, мысленно собираясь с духом, и наконец прошептала:

– Мне не страшно, Костик. Особенно с тобой. С тобой я под надёжной защитой. Просто… просто я не знаю, как сказать тебе, что завтра я уезжаю в деревню… Там…

– Куда ты уезжаешь? – нет, муж не вспылил, не закричал – от неожиданности и двойственности ситуации он не знал, как реагировать.

– В деревню. В Орлик, – стала объяснять Наталья. – Мне нужно, Костик. Там…

– Ладно о себе не думаешь, не говоря уже обо мне, ты о ребёнке подумала? – начал закипать мужчина. – Ты о нём подумала? А?

– Подумала, – Бирюкова отвела взгляд. – Мне нужно.

– Да что ты заладила – «мне нужно»?! Что тебе нужно? – почти заорал Костя. – В очередной раз потерять ребёнка?!

– Не кричи, прошу тебя, – она подняла на него глаза, полные слёз, просьбы и любви. – Погоди, не перебивай! Там… Там я смогу пролить свет на гибель моих родителей…

Муж хотел было что-то ответить, но вместо этого отступил назад и тяжело осел на другой табурет, обхватив голову руками. Наталья подошла к супругу, осторожно, словно боясь, что он оттолкнёт её, обняла за плечи и поцеловала в макушку. Он не оттолкнул, нет, – более того, обнял в ответ. С облегчением вздохнув про себя – самое тяжёлое позади, – будто чужим голосом она проговорила:

– И я поеду не одна. Со мной отправляют Абазяна. Помнишь, я о нём рассказывала?

– Помню, – примирительно буркнул Костя.

– Ну и Шутов будет периодически приезжать, – Бирюкова перевела дух, после чего продолжила: – А я к тебе. Ну раз в два дня, например…

– Наташ, обещай мне беречь себя, – муж пропустил эти подробности мимо ушей.

– Обещ…

– И, – прервал он её на полуслове, – обещай мне, что после этого своего Орлика ты угомонишься. И работу будешь брать менее опасную.

– Обещаю… Кость, я…

– Наташ, – перебил он снова, – я ж люблю тебя! И хочу, чтобы ты никогда, слышишь, никогда больше не страдала! – он крепче прижал её к себе. – Дурёха моя неспокойная, неужели ты забыла?..

Нет, она не забыла. То, что Бирюкова пережила два года назад, не пожелаешь и врагу. Её беременность проходила хорошо, даже слишком. До того майского дня, который разделил их с Костей жизнь на до и после…

Поначалу Наталья не придала значения небольшим выделениям с сукровицей и спокойно легла спать. Ночью проснулась от острой боли в животе, на нижнем белье были не просто пятна крови – кровь буквально лилась. Как назло, муж был в тот день на смене. Женщина, теряя сознание, еле доползла до соседки и кое-как жестами попыталась объяснить причину ночного визита. Та спросонку никак не могла понять её, но, увидев огромные пятна крови на ночнушке, спотыкаясь, бросилась к телефону и вызвала скорую.

Врачи приехали достаточно быстро, но время, упущенное с вечера, сыграло против них. Бирюкову еле спасли, а двойняшки, мальчик и девочка, умерли.

Наталья Николаевна держалась стойко, но только перед людьми и даже перед мужем, тихо рыдая в подушку чёрными бессонными ночами. А Костя знал, он всё знал. Знал он и свою Наталью. Поэтому не показывал вида, бережно и осторожно заботясь о ней в простых, но самых важных мелочах.

– Пойдём спать, – не дожидаясь ответа, сказал Костя. – Уже поздно, нам нужно выспаться.

– Спокойной ночи, Костик, – прошептала Бирюкова, наконец найдя удобное положение на кровати.

– Спокойной ночи, Натуль.

Мужчина нежно приобнял жену так, что ладонь оказалась на её животе. Сморгнув подкатившую слезу, Наталья лишь сделала вид, что заснула. Не шёл сон и к Косте. Воспоминания, что, казалось, похоронены временем, всколыхнули души и страхом поселились в сердцах…

ГЛАВА 9

Село Орлик, июль 1975 г.

– Мамочка, а ты когда приедешь? – курносая девочка лет шести силилась помочь матери вынести дорожный чемодан за калитку.

– Не знаю, Манюнь, – нервно отмахнулась женщина. – Дай я сама донесу, ты мне только мешаешь. Вон как рука оттянута.

– Но я же твоя помощница, мамочка, – девчонка не выпускала ручку чемодана, стараясь поспевать за быстрыми шагами матери.

– Помощница, да, – немного смягчилась та, – но багаж тяжёлый, а тропинка узкая – вдвоём нести неудобно. Так что отпусти.

– Хорошо, мамочка, – подчинилась Манюня.

– Вот и умница, – с холодком в голосе, но мирно похвалила женщина и чуть потрепала дочь свободной рукой по спутанным пшеничным волосам.

«Совсем не похожа на отца, – подумалось женщине. – Скорее в нашу породу пошла. Оно и к лучшему».

Перехватив чемодан в левую руку, мать Манюни двинулась по тропинке, а девочка семенила следом.

– Так, всё, Манюнь, иди домой, дальше я одна, – то, что дочь буквально везде следовала за ней хвостом, не просто надоело женщине за эту неделюв родном доме, нет. Выводило её из себя!

– Но я хотела проводить тебя до конца улицы, мамочка, – уголки губ девочки поползли вниз. – Можно? Ну пожалуйста!

– Нет! – рявкнула женщина. – И сколько тебе повторять: не называй меня мамочкой! Мама. Просто мама! Неужели так трудно запомнить?

– Хорошо, мамо… мама, – прошептала Манюня, еле сдерживая слёзы.

– Так, мне тут ещё слёз не хватало!

– Я… – от переживаний девочка стала заикаться. – Я… я не пл… плачу, мама.

– Надеюсь. Так, всё, я пошла, иначе опоздаю на автобус! Слушайся бабушку, поняла?

– Да, мама, – не поднимая глаз, ответила Манюня.

Даже не обняв дочь на прощание и не сказав больше ни слова, женщина опять подхватила чемодан и, немного петляя от его веса, направилась в сторону стоянки – так деревенские называли гаражи, где базировалась техника от тракторов до комбайнов. Там собирался и народ, чтобы ехать в райцентр по делам.

Женщина ни разу не обернулась. Она просто знала, чувствовала спиной, что тут дочь не послушалась её. В сердце кольнуло и почти сразу отпустило, оставив странную горечь. Или тоску? Нет, она не тосковала по дочке. Стыд? А за что – Манюня сыта и одета. Но как бы то ни было, это Его ребёнок…

Женщина зацепилась за эту мысль, как за спасательный круг. Одно за другим, словно волны, на неё стали накатывать воспоминания о страстных ночах прошедшей недели, проведённых в Его объятиях. Скоро Он поговорит с этой «неаппетитной», как сам выражался, Ларкой, и они будут вместе. А пока ей ненадолго надо исчезнуть из этого гадюшника.

«Но тогда нам придётся взять к себе и Манюню… – мысли беспардонно вернули её к дочери, но щемящего чувства, сковавшего грудь, уже не было. На его место пришла решимость и холодный расчёт: – А Манюня пусть живёт с моей матерью. В деревне ей лучше будет».

– Нинок снова ищет приключенья на задок! – дружный мужской гогот вырвал Мохову из размышлений.

Когда смех чуть утих, тот же мужик продолжил:

– Нин, а Нин, пойдём со мной! Я тебе такии приключения покажу, шо мама не горюй!

– Вась, иди с собой приключения смотри – тебе, так-то, привычнее, – не осталась в долгу Мохова, после чего последовал новый, более громкий хохот, а Вася, залившись краской, плюнул под ноги Нине и пошёл к своему комбайну.

– Ну Нинка! Во, видали, остра-то на язык! Как она Ваську! – слышалось среди нахохотавшихся мужиков, тоже расходящихся по комбайнам-машинам.

Через несколько минут деревенский автобус плёлся по дороге в райцентр, увозя Мохову из Орлика.

…Манюня не пошла домой, как сказала ей мама. Она смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом. Но и даже потом не посмела сдвинуться с места, мысленно пытаясь прикинуть своим детским умом, через сколько мама будет на стоянке. Манюня запретила себе плакать, ведь мамочка этого не любит. Хотя ком в горле предательски перехватывал дыхание, грозясь вот-вот вылиться горькими слезами нелюбимого, ненужного ребёнка.

– Эй, Мань! А, Мань! – раздался за спиной голос одного из соседских мальчишек – Антона Орлова, – не в меру задиристого и драчливого. – Што молчишь, а? Оглохла?!

Мальчик возник перед ней.

– Оглохла, я спрашиваю?!

– Слышь, убогая, к тебе обращаются! – рядом нарисовался второй, Игорь Мухин. Он подобострастно смотрел на Антона, ожидая одобрения.

– Убогая! – выдавливая смех, воскликнул тот. – Убогая!.. Да ещё и врушка!

– Это почему? – Мухин перестал наигранно посмеиваться.

– А вот потому! Батя-то её, – он ткнул пальцем в Манюню, – оказывается, жив-здоров!

– Умолкни, дурак! – почти закричала девочка. – Мой папка лётчиком был! А самолёт разбился! Понял?!

– Ой-ёй-ёй, у кого это тут голос прорезался, а, Игорёк?! – хохотнул Антон, зло сверкая глазами. – Сказки тебе рассказывают, убогая!

– А вот и не сказки! – Маня сорвалась на писк. – У меня даже фуражка его есть!

– А вот и сказки! – передразнил Орлов. – Дядь Валера Ломов твой батя, поняла?! Убогая…

– Неправда! – разрыдалась Манюня, сжимая кулачки. – Перестаньте!

– Убогая! Убогая! – неслось с обеих сторон.

Девочка размахнулась, чтобы влепить оплеуху Антону, но тот увернулся, и она слегка задела по носу Мухина.

– Да я тебя! – Игорь дёрнулся, чтобы дать сдачи, но Орлов остановил его.

– Настолько убогая, что драться не умеешь! Правильно тебя мать бросила!

Это было выше силёнок Манюни: растолкав мальчишек, она помчалась прочь от их вранья, их издевательств, прочь от дома доброй, но такой мягкой бабули. Она бежала и бежала, пока не споткнулась и не упала среди ржаного поля. Слёзы обжигали больше, чем кровоточащие ссадины на коленках, да и не чувствовала она этого. Боль внутренняя разрывала её на части. За что ей это всё? Почему мама не забирает её с собой? Почему приезжает так редко? А когда приезжает, почему не приласкает и не поцелует, как Анькина мама? Да просто почему не скажет ей доброе ласковое слово? Она ведь так старается! Ещё и эти двое. Почему они задирают именно её? Почему, почему, почему?.. Незаметно для себя за этими бесконечными вопросами, не находящими ответов, Манюня, свернувшись клубочком, уснула.

ГЛАВА 10

Сельмаг Орлика был тем местом, где собирались и передавались друг другу «по секрету» и «больше никому» главные новости деревни – проще говоря, сплетни. Анна Прохоровна пошла туда сегодня не по надобности, а больше чтобы краем уха послушать, судачат ли чего бабы, да и мужики тоже (они порой даже поболе) об утренней их своре, слышал ли кто вообще.

Как назло, сегодня в сельмаге никого не было – только Пронька, продавщица, сидела за прилавком и лениво обмахивалась газетой. Анна Прохоровна и так и сяк пыталась разговорить её, но та отвечала односложно, всем видом показывая – мол, что пристала? Купив несколько буханок чёрного и пару белого, женщина не спеша побрела домой. Но не успела отойти от магазина, как на горизонте замаячила толпа, которая шла ей навстречу. Судя по бурному обсуждению и активной жестикуляции, случилось что-то действительно из ряда вон.

Между Анной Прохоровной и сельчанами оставалось ещё не меньше десятка шагов, когда Елизавета Говорова взволнованно, почти крича, спросила:

– Нюр, ты Манюню не видала?

– Не, бабы, не видала. А што случилось-то?