Призраки Черного леса Шалашов Евгений

Глава вторая. Приложение к недвижимости

Не люблю неожиданностей. Особенно с утра. Но с утра они чаще всего и происходят, хотя, случаются нехорошие странности и в другое время суток! Вот и сейчас, сквозь сон я услышал шаги, замершие у двери. Судя по звукам – одиночка, не очень тяжелый. Но это еще ни о чем не говорит. Хорошему убийце доспехи мешают. А может, кто-то попроще решил меня «облагодетельствовать»? Скажем – обыкновенный грабитель. Кто-то вчера мог обратить внимание на мешки, что я перевозил в банкирский дом Мантиза и догадаться, что в них не железный лом и нанести визит одинокому солдату – а вдруг да осталось еще что-нибудь интересное? Или, конюх с конюшонком проболтались? Ежели в этих краях за пять талеров можно спроворить приданое дочери, прирежут за пфенниг. Сколько в здешнем талере пфеннигов? Кажется, восемьдесят. Значит, если прирезать восемьдесят человек, получишь талер!

Пока думал, руки уже выхватывали меч из ножен, а тело занимало место около косяка, приготовившись к встрече с нежданным гостем. А этот «кто-то» уже пытается войти, но дверь, запертая на щеколду, открываться не захотела. Тогда я решил помочь визитеру – потихонечку отодвинул запор, резко рванул створку на себя и… едва успел удержать влетевшую в комнату пожилую женщину с корзинкой в руках.

– Доброе утро Курдула, – поприветствовал я кухарку. Взяв у нее корзинку, усадил на стул.

Отдышавшись, стряпуха едва выговорила:

– Ну, господин Артакс, я чуть не обмочилась со страху. Чего ж вы с мечом-то сразу?

– Не ждал я гостей, – хмыкнул я, убирая оружие. Наливая воды, заметил: – Ты, голубушка, хотя бы постучала вначале.

Отпаиваясь, кухарка только трясла головой. Придя в себя, сказала с упреком:

– У нас никакие двери не запирали. Я в господские комнаты входила без стука.

– И в спальню хозяйскую? – усмехнулся я.

Но Курдулу было не так-то легко смутить.

– Добрые люди по ночам спать должны, а не по комнатам шастать, – отбрила стряпуха. Подумав, хмыкнула: – Но коли новый хозяин стучать прикажет – будем стучать.

– И на том спасибо, – буркнул я. Потом спохватился: – А ты чего пришла ни свет, ни заря?

– Так вы, господин Артакс, мне вроде проверку решили учинить, – презрительно усмехнулась кухарка. – Спросили – мол, умею ли я печенку готовить. Пробуйте – паштет печеночный, тут у меня – лепешки из гусиной печенки, с луком и специями, тут – простая печенка, с бобами, а здесь – в луковой подливке…

Курдула принялась выгружать из корзинки миски и плошки, расставляя их на гостиничном столике.

– Пробуйте-пробуйте, господин Артакс, – приговаривала стряпуха. – Я вам и ложку принесла и хлебушка свежего, горячий еще…

От ароматов голова шла кругом. Я бы готов наброситься на все это великолепие, но вспомнил, что не мешало бы привести себя в порядок.

– Все у тебя замечательно, но ты подожди, мне бы умыться, да и все прочее.

– Да не стесняйтесь вы, господин Артакс, – усмехнулась кухарка. – Я уже старуха старая. Что я, мужиков в кальсонах не видела? Хошь нагишом ходите, ничего интересного не увижу. Уж, насмотрелась я на вашего брата, пока молодой-то была. Могу горшок ночной подержать, если нужно. Мне не трудно, а вам удобнее будет…

– Помоги-ка умыться, – пресек я словоизвержение кухарки, стаскивая ночную рубаху. – Бери кувшин и лей на руки.

– А чего это вы господин Артакс мыться решили? – удивилась женщина. – Вроде, чистый вы. Вода-то в городе дорогая, чё тратиться-то? Кувшин целый пфенниг стоит! Подождите до усадьбы, там колодец есть.

– Ты лей, да не блей! – рыкнул я на рачительную кухарку. – Ты деньги в своем кошельке считай, а я со своими сам разберусь. И на спину плесни…

Курдула притихла, взяла кувшин и принялась поливать. Ничего не сказала, но по молчанию было понятно, что она думает новом хозяине. И, вроде бы, не нарочно, залила мне воды ниже поясницы…

Пока умывался, слегка посетовал на самого себя. На первый взгляд, кухарка мне показалась женщиной рассудительной и не склонной к поучительству. Обычно, первое впечатление о человеке оказывалось правильным, а вот, поди же ты.

Покончив с утренним туалетом, сел завтракать. М-да, готовила Курдула божественно. Пожалуй, поварское искусство компенсирует ее длинный язык.

– Замечательно! Отлично, – нахваливал я, уплетая за обе щеки.

– Ну что, прошла я испытание? – хмыкнула кухарка.

– Могу диплом выписать! – пообещал я. Окинув глазами миски-плошки, подумал, не съесть ли еще, но заприметил, что женщина украдкой глотает слюнки.

– Ты сама-то поела? – поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, кивнул ей на ее же яства. – Помогай.

– Не приличествует простой служанке с господином есть, – строго заявила Курдула.

– Ты еще ко мне на работу не нанялась и жалованье не получала, – парировал я. – Считай, что в гости зашла. Давай-давай. Съешь, сколько сможешь, а остальное мужу отнесешь.

Кухарка, помявшись немного, принялась-таки за еду. Но ела бережно, аккуратно. Нетрудно догадаться, что вдоволь поесть давно не удавалось. А может, не то, что вдоволь, а и просто поесть?

– Как же ты все успела? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

– А что тут успевать? – отмахнулась кухарка. – Денег вы дали, сбегала да купила. Встала пораньше, очаг зажгла, вот и все. Старик мой, еще вчера людей подрядил, камень с белилами купил. Верно, сейчас черепицу торгует. К вечеру конюшня будет готова. А с домом за неделю управимся. Я тут с трактирщиком парой слов перекинулась, говорит, очень вы коней своих любите, особенно гнедого. Томас мой сам в коняках души не чает. Когда госпожа Йорген коней продала, заболел весь. Думала, помрет совсем.

– Вот, какие вы молодцы, – порадовался я. – Может, еще денег добавить?

– И того что дали хватит. Мы уж и так замучились. Вы, господин Артакс, когда деньги давали, не подумали, как их менять-то? Мы со стариком моим вчера полдня пробегали, да все попусту. Пришлось сюда идти, в город. И то, за так просто менять никто не хотел, пришлось с мясником на целый месяц о мясе сговориться.

– Так и ладно, – пожал я плечами. – Чем плохо?

– А ежели, вам его мясо не понравится?

– Мясника? – хмыкнул я. – Не понравится, мы его есть не станем.

– Тьфу ты, что и сказала-то – мясника мясо, – расхохоталась кухарка. Отсмеявшись, вытерла слезы: – Я про другое толкую…

– Да понял я, не переживай. Найдем, куда мясо девать. Собаку заведем, что ли, ей и скормим, – попытался я успокоить Курдулу.

– Да вы что, господин Артакс? – сразу же взъерошилась кухарка. – Доброе мясо собакам выкидывать? Ежели решите собак завести, так они за милую душу кашу овсяную с костями стрескают. Вы, господин Артакс, деньги считать необучены, а на богача непохожи – вон, брюхо к спине прилипло, жира ни капли. И посмотреть не на что – шрамы сплошные. Не то рыцарь, из безземельных, не то и простой солдат.

– А тебе-то не все равно? Или, – жестко усмехнулся я, – у благородных господ и слуги благородные? Не хочешь служить у отставного солдата – неволить не стану.

– Да что вы такое говорите? – всплеснула руками кухарка. – Мне-то какая разница, кем вы были? Хоть солдат бывший, хоть разбойник. Не все ли равно, кому стряпать?

– Тогда к чему ты такие разговоры ведешь?

Курдула слегка замялась и принялась убирать со стола грязную посуду. Те миски, где оставалась еда, укладывала особо аккуратно.

– Подожди, голубушка, – остановил я кухарку. – Кивнув ей на стул, сказал: – Потерпит твой Томас лишние пять минут. Если начала разговор – досказывай.

– Так я чего, я ничего, – заюлила Курдула и мне пришлось посмотреть на нее так, как я смотрел на бестолковых подчиненных.

– Я про что беспокоюсь-то, господин Артакс, – пряча глаза, продолжила кухарка. – Вы деньги-то кидаете без счета. Истратите все, на что жить-то будете?

– И опять останетесь вы с мужем без хозяев и без жалованья, – договорил я.

– И то верно, – воспрянула кухарка. – Вы все сразу хотите – и конюшню отремонтировать, и дом господский. А на какие шиши? Мужики деревенские, что земли арендуют, плату арендную вам только в будущем году принесут. Видывали я бывших солдат, когда они с деньгами с похода приходят. Сундуки с добром приносили, серебро! Так же вот, покупали себе шелка да бархат, дома каменные, а потом – пшик! Промотают-прогуляют все до крейцера ломаного, а потом снова в поход. А возвернуться оптом – без рук и без ног, хорони их. Вам-то хорошо – уйдете себе, а нам опять куковать.

– А как ты думаешь, как усадьба ко мне попала, если у меня денег нет?

– Да кто вас знает, – пожала плечами кухарка. – Люди говорят, что вы господина Мантиза от чего-то спасли, вот и решил он вас отблагодарить. Мантиз, хоть и жадный до денег, но честный.

– Так ведь и среди банкиров бывают честные люди, – философски пожал я плечами.

– Среди людей, что ростовщиками стали, честных не видела, все кровопийцы, – отрезала Курдула, – Инсекты – они честные. Свои обещания, в отличие от людей, всегда исполняют.

– Подожди-ка, – присел я от удивления. – Ты хочешь сказать, что Мантиз не человек?

– А как он может быть человеком, если инсект? – в свою очередь удивилась кухарка.

До меня стало немного доходить. Непропорциональные конечности, огромная голова… Глаза! Какой же я болван! Он же мне сразу сказал – Мантиз из рода Инсекта. А я решил, что это фамилия. А ведь изучал же когда-то древние языки! Inscta по латыни и означает насекомое! Кого же ростовщик мне напоминал? Кузнечика? Нет, богомола! А ведь мантиз, в переводе и означает богомол. Дела. Богомолы занимаются ростовщичеством, а что же тогда могут делать кузнечики или саранча?

– Господин Артакс, вам плохо? – забеспокоилась Курдула.

– Да нет, все хорошо, – выдохнул я, мысленно просчитав до пяти. – Скажи-ка мне лучше… – задумался я, не зная, как правильно спросить. – Много в здешних краях таких, как Мантиз?

– Таких как господин Мантиз немного, – охотно поведала кухарка. – В городе всего один такой. Их и во всей Силингии не больше сотни. В Урштадт и в округе нашей только люди живут. А все, кто не люди, те дальше. Эльфы – те никогда носа не кажут и пришлых не жалуют. Иногда гномы с гор спускаются, сыр на хлеб сменять. Зимой мужики гоблина видели. Он, паразит, медведя из берлоги прогнал, да спать туда завалился. Нет, чтобы самому нору выкопать, так лень ему. Медведь шатуном стал, к деревне пришел, так его убить пришлось. Гоблина искали-искали, но не нашли.

Поначалу решил, что Курдула рассказывает мне сказку. Но она повествовала о гномах и гоблине просто и искренне, как говорят о соседях, что я понял – кто-то из нас сошел с ума.

«Сумасшедшие не признаются в том, что они сумасшедшие, – подумал я. – Все они считают себя здоровыми! Коль скоро я сомневаюсь – нормальный я или нет, значит, пока не сумасшедший».

Осознав, что сумасшедший здесь не я, выдохнул чуть свободнее. Принять бред за истину! Ну и ну… И про ростовщика невесть что подумал! Ну, похож человек на насекомое, подумаешь. Вон, был у меня сотник – башка, как у коня, зубы длинные. Даже и прозвище родовое имел – Лошак. Говорит, все деды-прадеды были такие же. Видимо, похожи были предки господина Мантиза на насекомых, отсюда и прозвище. Курдула, надеюсь, не буйная? Если разбушуется – неважно, что женщина, одному остановить трудно. В случае чего, придется бить по голове чем-нибудь тяжелым. Но лучше до этого не доходить! Надо бы ее как-то выпроводить, но деликатно, чтобы не обиделась.

– А почему гномы сыр на хлеб меняют? – осторожненько начал я. – Я думал, они под землей живут, золото и серебро добывают. При чем тут сыр?

– Так золото и серебро уже давным-давно выбрали! – расхохоталась кухарка. – В стародавние времена еще выбрали, которые сами гномы не помнят, а они по три человеческих жизни проживают. А даже если осталось где, так серебро ни сваришь, ни в кашу не положишь. Да и золотом сыт не будешь. А кушать хочется. В горах только ячмень растет, да и тот, дохлый совсем. Так что приходят к нам гномы, форель несут, сыр. Козы у них мелкие, под стать хозяевам. Из ихнего молока сыр не в пример вкуснее нашего получается. Так вот, меняют гномы на свой сыр да рыбу муку пшеничную, репу да фасоль. А наши, когда обмен сделают, рыбу съедают, а сыр в город несут. В Урштадте сыр гномий ценят, дорого платят! Если хочешь, господин Артакс, прикуплю – попробуешь. Стоит дороговато – по пять пфеннигов за фунт. Только талеров не давай!

– Вот, у меня как раз пфенниги есть! – обрадовался я. – Сейчас отсыплю, а ты потом купишь.

Вчера, по совету господина Мантиза, разменял у него меди на пять талеров. Кошель получился увесистый. Развязав горловину, покосился на Курдулу:

– Сколько монеток дать? – Махнув рукой, высыпал горсть. – Бери, на хозяйство тебе. Иди прямо сейчас и сыр купи.

Курдула, цепко ухватив медяки, укоризненно покачала головой.

– Вот я и говорю, господин Артакс – расточительны вы, сверх меры. Ну, разве можно столько денег служанке давать, да еще и без счету?! Как я их до дома-то донесу? Эх, беда с вами, господин Артакс…

Кухарка принялась упрятывать монеты – что-то засунула за пазуху, что-то припрятала в переднике и, даже приподняла юбку. Эх, будь она помоложе, лет на двадцать, мне было бы интересно. «А ведь из нее вышла бы неплохая экономка! – подумал я, но тут же отсек эти мысли: – Ну, какая экономка из сумасшедшей старухи?»

– Подожди, – остановил я стряпуху, уже взявшуюся за дверь. – Я же велел вам с мужем одежду купить. А вы, как я понимаю, все на камень да на рабоих извели. Говори, сколько вам еще нужно?

– Одежда, господин Артакс, она подождать может, – отмахнулась стряпуха. – С чужого плеча не хочется, а на портного время нужно – мерку снимать, шить. К тому ж, нам девочку вначале надо одеть…

– Девочку? – удивился я.

– Ой, да какую девочку? – фальшиво удивилась кухарка. – Это я так, оговорилась. Это я себя, дура такая, все девочкой называю. Пойду я, господин Артакс. Дел у меня много.

Курдула поспешно удалилась. Кажется, сболтнула что-то лишнее. Что это за девочка такая? Если у Томаса с Курдулой есть дочь, то и лет ей должно быть столько же, сколько мне – далеко за сорок. Ну, может чуть-чуть помоложе. Но для родителей она все равно останется девочкой, будь ей хоть сорок, хоть шестьдесят.

Курдула ушла, а мне решительно нечем было себя занять. К изумлению хозяина отказался от завтрака. Навестил коняшек. Прошелся по городу с одного конца до другого, вернулся обратно. До обеда еще было далеко, да и есть после утреннего изобилия не хотелось. Посему, оседлал Гневко и решил прокатиться в сторону своего имения. Надо же мне было посмотреть, как там дела.

Не особо торопя гнедого, одолел путь не в пример быстрее, нежели пешком. И не устал! Но вот добраться без приключений не удалось. Когда выехал за городскую черту, миновал Чертову стену и въехал в перелесок, после которого начиналась дорога в усадьбу, увидел троих оборванцев, отбиравших корзинку у старухи. Мне не пришлось особо вглядываться, чтобы узнать Курдулу. Кухарка отчаянно сопротивлялась, но где ей против троих мужчин с дубинами…

– Гневко! – слегка прижал я колени к бокам коня, и он вмиг перешел с рыси на галоп.

Первого грабителя гнедой смахнул с пути, словно муху, второму я без затей разрубил голову. Третий, оказавшийся проворнее остальных, пустился бежать, но далеко не ушел – меч можно метнуть не хуже копья, а с клинком между лопаток далеко не убежишь.

Соскользнув с седла, подбежал к старухе. Голова окровавлена, одна рука повисла, словно плеть. Но жива. И, что удивительно, в сознании и уже пытается встать на ноги.

– Лежи-лежи, – удержал я кухарку. – Давай-ка руку. Ну-ка, пальчиками пошевели…

Рука не сломана – это хорошо. Ушиб пройдет, а в ее возрасте переломы срастаются с трудом.

– А теперь глазки открой… Молодец!

Зрачки обычные, не расширены. Значит, дубинка попала вскользь. А если и есть сотрясение мозга, то небольшое.

– Гневко! – подозвал я коня.

Гнедой был занят. Обнаружив, что первый из разбойников подает признаки жизни, привстал на дыбы и припечатал его копытами. Убедившись, что дело сделано, подошел ко мне, повернувшись тем боком, на котором висела баклага с водой.

Я всегда вожу с собой воду. Пить из первого попавшегося ручейка, а уж тем паче из реки, может только самоубийца. Добрая четверть новобранцев погибает не от стрелы или меча, а от кровавого поноса. Посему, опытные солдаты предпочитали утолять жажду либо легким вином, либо пивом. Мне, не переносящему на дух ничего спиртосодержащего, приходилось искать чистый родник, или – а это чаще всего бывало, кипятить воду. Помнится, в начале военной карьеры это вызывало насмешки, потом – недоумение, а потом и уважение. Медная баклага, луженая оловом, мне обошлась по стоимости среднего меча, но она того стоила. Вот и теперь – где бы я искал воду, если бы не баклага?

Напоив старуху и дав ей умыться, пошел за мечом. Вытащил, почистил лезвие и, конечно же, не удержался, чтобы не посмотреть – а нет ли у незадачливых грабителей чего-нибудь стоящего? Возможно, кто-то меня и осудит, но все, что взято в бою – боевые трофеи. Но если вы попытаетесь обобрать мертвеца, убитого не вами – это уже мародерство.

Ничего дельного не нашел. Ножи из сырого железа, кривые дубинки. В общем-то, какие-то деньги можно выручить и за это, но тут я вспомнил, что собирать пфенниги мне не нужно.

Возвращаясь услышал, как воспрявшая духом Кардула выговаривает жеребцу:

– Ну, разве так можно? Ну, подъехали бы, разогнали. А вы… Наскочили и зарубили. А ты тоже хорош! Хрястнул копытом – и вся недолга! Весь в хозяина.

Гневко слышал, время от времени презрительно фыркая – мол, говори-говори, но что бы с тобой было, если бы не мы?

– Не помешаю? – осведомился я.

– Жестокий вы, господин Артакс, – поджала губы кухарка.

Я не стал спорить и что-то доказывать. Зачем? Спросил:

– До дома дойдешь? Ну, коли сможешь, берись за стремя, да и пошли потихоньку. На коня я тебя сажать не буду, не усидишь.

Не стал говорить, что гнедой не понесет на себе чужака, пусть это и раненая старуха.

– Ох, а корзинка-то моя где? – всполошилась стряпуха. Увидев, что от корзинки, по которой кто-то прошелся – не то грабители, не то конь, остались одни лохмотья, а миски с остатками нашего завтрака превратились в черепки, горько вздохнула. Кажется, уже собралась порыдать, но посмотрев на меня, передумала.

Мы шли очень медленно. Курдула держалась за стремя, а с другой стороны ее поддерживал я. Стряпуха обошлась бы и без моей помощи, но мне бы тогда пришлось сесть в седло. Будь кухарка здоровая – сел бы, а так, как-то неловко. Надо начинать привыкать.

– Они меня у торговца сырами углядели, – рассказывала кухарка. – Гномий-то сыр только богатые люди берут. И я-то дура такая, не догадалась, что худое удумали. Видела ж их. Ну, оборванцы и оборванцы. Кто ж его знал, что грабители?

– А что бы сделала, если бы догадалась? – усмехнулся я.

– Стала бы ждать кого, чтобы идти не одной. Из наших деревень народ все время туда-сюда ходит. Дождалась бы, да и пошли бы.

– Так и ограбили бы всех вместе, – усмехнулся я.

– Не, эти разбойники трусоватые. Они лишь на одиночек нападают. Нападали, – поправилась Курдула. – Троица эта, она тут давно промышляла.

– А что, их разве никто ловить не пытался? – удивился я. – Городская ратуша куда смотрит? Где власть-то ваша?

– Если бы они в Урштадт промышляли, их бы давно поймали и повесили, – пояснила кухарка. – Но они же нарочно тут обустроились. С тех пор как госпожа Йорген земли заложила, за порядком тут никто и не следит. Господин Мантиз в городе, чего ему сюда ездить? Он один раз в год своего помощника посылает, за рентой.

– Безвластие, получается?

– Теперь вы и будете власть. Мужики наши как узнали, что в усадьбе хозяин появился, очень обрадовались. У нас, почитай пять лет, как никакой власти. Ни суд вершить некому, ни воров-душегубов ловить. Чья земля – у того и власть.

Я замолчал, переваривая очередную новость. Мало мне будет забот с домом и хозяйством, так придется еще и во все сельские дела впрягаться? А с какой стати?

– Подожди, голубушка, – попытался я выяснить истину. – Земля, допустим, моя. Но крестьяне-то свободные. Они эту землю просто в аренду берут. Почему они сами свою власть не выберут? Ну, там, старосту или еще кого.

– Ну, старосты у нас в каждой деревне есть. Они арендную плату собирают, за порядком следят – чтобы дома в чистоте блюли, дороги. Опять же, общинные земли есть – лес там, выгоны для скота, которыми все пользуются. Нужно следить, чтобы лес рубили по правилам, а иначе без дерева остаться можно, да чтобы пастухов вовремя нанять. Мало ли, что они свободные. А дома-то стоят на вашей земле. И пашут они вашу землю. Тут уж все как раньше. Ну, разве что – продать вы никого не можете, да до смерти запороть никого нельзя. Опять-таки – без согласия общины повесить вы никого не вправе.

– Получается – до смерти я запороть никого не могу, но выпороть вправе?

– А как иначе? – удивилась стряпуха. – Вы же суд будете вершить, а там без порки никак нельзя. Вон, на той неделе Герхард своему соседу Юзефу два зуба выбил. Он уже прибегал, спрашивал, когда к хозяину на суд Герхарда тащить? Можно и штраф назначить, но лучше розги. От штрафа-то вся семья пострадает, а от порки – только задница.

– А скажи-ка, Курдула, – решил я пошутить, – в первую брачную ночь невест к хозяину не приводят?

К моему удивлению, кухарка отнеслась к моей шутке всерьез.

– А тут, господин Артакс, даже не знаю, чего и сказать. При господах Йоргенах такого не было. Госпожа бы не позволила. А раньше было. Да, точно было. Но коли господин невесту в первую брачную ночь берет, то должен ей на хозяйство денег дать не меньше талера.

– Получается, девственность стоит талер! – хмыкнул я.

– Да какая сейчас девственность! – захохотала старуха. – Уже до свадьбы по сеновалам да по кустам лазят. На свадьбу порой идут – у невесты брюхо на нос лезет. Или в девках подоле приносят. Куда это годиться? Нет, многие, конечно себя блюдут, – поправилась Курдула. – Но в наше время девство все берегли, поголовно! Подожди-ка, господин Артакс, – забеспокоилась кухарка, переходя на ты. – А ты не право ли первой ночи хочешь?

– Нет, не хочу, – засмеялся я.

– Вот и правильно, – выдохнула старуха с облегчением. – Иначе, никаких талеров не напасешься. Девство – оно что? Тьфу. Сейчас оно есть, а потом нет. А на талер можно корову купить. Вот, поживете немного, женитесь. Вы, конечно, человек уже не молодой, но не старик еще. По вам видно, что силы девать некуда, на двух молодых хватит.

Под разговор я и не заметил, как мы дошли до усадьбы. В отличие от вчерашнего утра, тут суетились люди – ставились леса, а на крыше разбирали черепицу.

– Однако! – только и сказал я.

– Вы уж нас простите, господин Артакс, – повинилась кухарка. – Но как только вы ушли, мы с Томасом подумали и решили – а скажем-ка мы, что новый хозяин обещал хорошо заплатить. Вот, народ еще с вечера и набежал. Вы же ругаться не станете?

– Все правильно сделали, молодцы! – похвалил я кухарку и ее мужа.

– Рано еще хвалить – только работу начали. Вы уж деньгами-то направо-налево не бросайтесь. Увидят, какой вы щедрый, цены заломят. У нас народ такой.

– Договорились, – кивнул я. – Я даже могу с тобой советоваться – сколько кому платить.

Довольная кухарка кивнула, а я засомневался – сумасшедшая она или нет? Если судить по этой беседе – вполне себе здравомыслящая старуха.

Мы обогнули дом и подошли к флигелю. Я уже хотел распрощаться с кухаркой и отправляться к конюшне, как распахнулась дверь и оттуда выскочила девушка. Подбежав к Курдуле, обняла ее.

– Это господин Артакс, – представила меня кухарка.

– Здравствуйте, – поприветствовал я девушку. Подумав, поинтересовался: – Вероятно, фройляйн Йорген?

– Кэйтрин Йорген, – подтвердила Курдула с легким вздохом.

– Добрый вечер, господин Артакс, – поздоровалась девица, цедя каждое слово сквозь мелкие зубы.

Я смотрел на фройляйн, она на меня. Кажется, оба остались недовольны. Передо мной была молодая особа, с тонкими губками и близко посаженными глазками. Плоская грудь под старым заштопанным платьем и вылинявший чепец обаяния не добавляли. Полагаю, фройляйн тоже узрела не рыцаря в сверкающих доспехах, а немолодого, давно не бритого солдата, одетого в потертый кожаный камзол и видавшие виды серые штаны, пришедшего забрать ее дом.

– Схожу посмотрю, как там конюшня, – зачем-то сообщил я, хотя и не должен был отчитываться ни перед бывшей хозяйкой, ни перед служанкой.

Оставив женщин на пороге, кивнул гнедому – пошли, мол, инспектировать.

Ремонтом конюшни мы с Гневко остались довольны. Дыры в стенах заделаны, плотники устанавливали новые ворота. И на крыше люди сидят, меняют черепицу. Если так дело пойдет, то и впрямь, к вечеру закончат.

– Здравствуйте, господин Артакс! – подскочил ко мне радостный Томас. Переведя взгляд на Гневко, расплылся в улыбке:

– Ух ты, какой красавец!

Мы с гнедым покосились друг на друга и кивнули. Наш человек! Разумеется, Гневко и так знал, что он красавец, но кому ж неприятно, если похвалят?

– Господин Артакс, а можно его погладить? – поинтересовался конюх.

«Ты как, не возражаешь?» – посмотрел я на Гневко, а когда тот раздул одну ноздрю, кивнул старику.

– Ох ты, какой красивый, статный! – ворковал конюх, оглаживая гриву и потирая бока жеребца. Гневко, к моей тайной ревности, просто-таки разомлел от ласки.

– Господин Артакс, может его расседлать? Пусть отдохнет. Устал, небось…

Гневко едва не заржал. Ему приходилось ходить под седлом целыми сутками. Бывало – у меня отваливалась задница, а ему – хоть бы хны. Все-таки, боевой конь, а не парадная кобыла для праздничных выездов.

Но расседлать коня разрешил. Мы никуда не спешили, а мне было нужно посмотреть на Томаса за работой. Не так уж часто я набирал себе слуг.

Томас, довольно ловко для своих лет, расстегнул подпругу, снял седло. Провел ладонью по спине, крякнул:

– Чистенькая спинка, ни ссадин, ни потертостей. Молодец твой хозяин, бережет он тебя! А тут чего? Шрам! А вот и еще один! И еще… – Повернувшись ко мне, конюх укоризненно спросил: – Как же вы так, господин Артакс?

Я лишь развел руками. А что тут скажешь? В бою ведь не только мне перепадает, но и коню. И погибают кони значительно чаще, нежели всадники. И мой гнедой – что уж греха таить, жив до сего дня только потому, что его хозяин редко в атаки ходит, а больше командует. Виноват – теперь уже нужно говорить в прошедшем времени.

Гнедому же выговор конюха не понравился. Повернув голову к Томасу, слегка рыкнул:

– И-грр.

Получилось так убедительно, что Томас остолбенел. Очухавшись, конюх вытер вспотевший лоб. Поставив на место отвисшую челюсть, перевел дух. Покачивая от изумления головой, старик не сбежал, а принялся пошел осматривать копыта. Придирчиво осмотрел каждое, потрогал подковы, пощупал гвозди, поскреб – нет ли где затаившихся гнойников, остался доволен. Но дальше ему опять пришлось удивляться. Перекинув уздечку через голову коня, Томас потянулся к пряжке.

– Господин Артакс, а где мундштук?

Старик держал в руках уздечку, где все вроде бы было на месте – повод, ремешки, но почему-то отсутствовало грызло и кольца.

– Потеряли, – равнодушно ответил я. – А может, Гневко перекусил и выплюнул.

– Перекусил? А…

Кажется, Томас был скорее готов поверить, что жеребец способен перекусить грызло, нежели в то, что на узде его нет и никогда не было. Мы с жеребцом и так прекрасно понимаем друг друга, а чужое непонимание переживем. Зачем засовывать ему в рот железяку, причинявшую дикую боль?

Томас, внимательно осмотрел уздечку, понял-таки, что к чему и вымолвил:

– Я, господин Артакс, семьдесят с лишним лет на свете живу, но такого не видел.

– Так ты уже сам понял, что конь умница, – усмехнулся я.

– Да я не про коня, а про хозяина. Кони-то, они все разумные, а люди не очень.

– Все когда-нибудь бывает впервые, – хмыкнул я, повторяя расхожую мудрость. – Ладно, вы тут пока без меня побудьте, а я пошел. Да, вот еще что, – обернулся я к Томасу, – Оказывается, у вас живет дочь прежнего хозяина? С чего вдруг такая щедрость?

– Жалко девку. Дома лишилась, родственников нет, – вздохнул Томас. – А замуж ее кто возьмет? Бесприданница и на рожу не шибко… Вот мы с Курдулой ее и приютили. Вы уж простите, что сразу не рассказали. Думали, вдруг да прогоните девку.

– А теперь думаешь – не прогоню?

– Вы – хозяин, – пожал плечами Томас. – Земля ваша и дом, где мы живем, он тоже ваш. Но я так скажу, что гнать не стоит. Убытков от нее нет. Вы же, вроде бы, нас с Курдулой на службу берете? Ну, коли мы при службе, то пока живы, Кэйтрин прокормим. Раньше-то хуже было.

– Как хоть и жили-то? – заинтересовался я.

– Да так вот и жили, – вздохнул старик. – Огородик у нас небольшой есть – репу с морковкой сажаем. Куриц пять штук. Ну, я еще наловчился силками голубей ловить. Курдулу иной раз стряпать звали – на свадьбы там, да на похороны. Меня мужики звали, если с лошадками что не так – ну, кобыла разродиться не может, болезнь какая. Бедствовали, конечно, но с голоду не умерли.

– А дочка хозяйская на вашей шее и сидела?

Верно, конюху не понравилась моя усмешка и он принялся защищать нахлебницу.

– Почему же на шее? Она, хоть и господская дочка, не белоручка. И стряпала и стирала. К тому ж, девка она головастая. Советы всегда дельные давала. Она же, когда фрау Йорген слегла, все хозяйство по дому на себе тянула. Народ говорит – это фройляйн Кэйтрин с ростовщиком торговалась. Мол, за усадьбу и землю он ей семьсот талеров отвалил, хоть красная цена не больше трехсот.

«А Мантиз, злодей этакий, не постеснялся взять с меня целую тысячу!» – вяло посетовал я. Я до сих пор соизмерял здешние цены с теми, что были в Швабсонии. А там – или, как здесь говорят – по ту сторону гор, усадьба с землей потянула бы тысяч на сорок, а то и на пятьдесят.

– Господин Артакс, если вы не слишком спешите, можно я коня искупаю? – робко спросил Томас.

Возможно, старик и на самом деле хотел искупать гнедого, может просто хотел уйти от неприятного разговора. Что ж, не буду настаивать, да и Гневко никогда не возражал против купания.

Я вернулся к флигелю. Таковым его можно было бы назвать с большой натяжкой. Обыкновенный одноэтажный дом, не каменный даже, а фахверковый. Думается, флигелем называли для солидности. И, довольно-таки старый. У новых домов, сколько я помнил, деревянный каркас не торчит, а замазывается.

Задерживаться у входа и стучать я не стал, толкнул дверь.

Изнутри дом представлял собой именно то, о чем я думал. Единственная комната, с очагом посередине, грубый крестьянский стол, четыре тяжелых табурета, сундук и две лежанки. Одна, совсем узенькая, другая пошире. Здесь из каждого угла била нищета, но все было чисто.

Курдула лежала, а ее приживалка – или, как там правильней обозвать? – выжимала мокрую тряпку.

– Ну, как ты там? – грубовато поинтересовался я, усевшись на ближайший табурет.

Девица посмотрела на меня таким взглядом, что будь ее воля – испепелила бы. Конечно, вошел без спроса, уселся, не дожидаясь приглашения. В другое время она поставила бы на место наглеца, но пять лет голодной жизни чему-то научили. Курдула же, приподняв голову, сказала:

– Да все бы ничего, господин Артакс, да голова побаливает.

– Может, лекаря прислать? – поинтересовался я, хотя и так знал, каков будет ответ.

– Да зачем лекарь? – возмутилась старуха. – Голова и сама пройдет. Отлежусь до вечера.

– А рука? – настаивал я.

– Побаливает, опухла, но тоже ничего. Фройляйн Кэйтрин холодненькое приложила, уже лучше. Завтра и стряпать смогу.

– Ну, ты давай не торопись, выздоравливай. Спешить нам некуда, – поднялся я с места. Кивнул девице: – Пойдемте, фройляйн Йорген во двор. Пусть Курдула немного отдохнет.

Во дворике, куда мы вышли, я выцепил взглядом небольшую скамеечку, предложил:

– Присаживайтесь фройляйн.

– Я постою! – процедила девица сквозь зубы. Ясное дело – не хочет садиться рядом. Ну, ее право. А я не рыцарь и в присутствии женщины могу сидеть.

– Итак, фройляйн Йорген, – начал я, попытавшись устроиться поудобнее. – У меня к вам вопрос. Как вы собираетесь существовать дальше?