Девочка, которая всегда смеялась последней Цыпкин Александр
– 60 000 долларов. У тебя они с собой?
Степа осунулся, но не сдавался.
– Нет, таких денег у меня нет… Я с вашим человеком поеду в город, сниму с карты все, что есть, там, там… ну… тысяч восемь. Остальное найду в течение трех дней, пока оставлю у вас паспорт, а товар вообще не буду забирать. Вы ничем не рискуете!
– Что значит – не будешь забирать?
– Мне не нужно столько, просто, пожалуйста, не убивайте Карлоса. Он не виноват. Если я куплю пять килограммов, вы его отпустите? Ну пожалуйста! Это моя ошибка, моя!
– А если ты не найдешь эти деньги, что тогда?
Степа начал ощущать какой-то животный страх, но справился даже с ним, хотя говорил все менее и менее уверенно…
– Тогда я останусь и буду здесь, пока их не пришлют из России.
Мадо же затянул тиски на максимум и задал вопрос в лоб:
– А если их не пришлют?
Степа понимал, что их могут не прислать, просто не успеть, или не собрать, или черт знает что еще может случиться. Карлос попытался что-то сказать Мадо на испанском, но тот очень резко оборвал его. Карлос затих. Мадо превратился в каток, ползущий прямо на Степу:
– Гринго, что будет, если их не пришлют?
Степа молчал. Но вот что странно. С каждой секундой страха было все меньше. Из глубины детских переживаний наконец проросли отвага и отчаянность.
– Когда не пришлют, тогда и решим, но я не уеду без Карлоса!
На этой фразе отвага закончилась, и Степа ужаснулся всему сказанному. Он даже подумывал сбежать. Но индеец вдруг подобрел, подошел ближе и сказал скорее Карлосу.
– Гринго, я долго жил, я знаю ответы на все вопросы, а вот на этот не знаю… Скажи мне… а почему… почему Карлоса все любят? Почему?! Мои родители, мои дети, моя сестра, она вышла за него замуж. Даже я его люблю. Но это можно объяснить. Семья. Но ты? Вот ты почему?! Ты рисковал жизнью ради этого неудачника?!
Степа как будто не понял и озадаченно спросил.
– Простите…. Он ваш родственник?!
– К несчастью, да!
– И вы все равно собирались его убить?!
Наконец Мадо вспылил. А последний раз с ним такое было до рождения Карлоса и Степы.
– С чего ты взял, что я хотел его убить?! Я редко убиваю людей, и только если они у меня воруют, но нельзя убивать человека, если духи украли у него разум.
Глаза Степы выражали высшую степень озадаченности.
– А почему бы я его больше не увидел?
Мадо взорвался.
– А зачем?! Он бы посидел здесь до твоего отъезда. Мало ли что еще вы, идиоты, придумаете. Убить Карлоса! Гринго, ты слишком много смотрел кино. Но ты меня удивил. По-настоящему. Скажи, почему ты решил спасти Карлоса? – Мадо вновь стал похож на удава, но теперь на доброго и озадаченного.
Степа ответил со слезами в голосе:
– Я не смог бы жить, если бы Карлоса убили из-за меня.
И вдруг Степа осмелился сам задать вопрос:
– А разве вы бы бросили друга?
Мадо не ответил. Он не любил сослагательное наклонение. Индеец долго изучал Степино лицо. Степе показалось, что на него смотрят тысячи глаз одновременно и видят его насквозь. И вдруг Мадо сказал то, что Степа мечтал услышать всю жизнь.
– А ты хороший человек, гринго. Постарайся не стать плохим. У тебя еще есть шанс.
Степино сердце сжалось и лопнуло. Он всегда сомневался именно в этом, самом важном для человека критерии. Поэтому он с какой-то болью и недоверием спросил:
– А откуда… откуда вы знаете, что я хороший человек? Я же трус… и дурак.
– Я не знаю, я вижу. – Мадо вернулся за стол и продолжил.
– И ты не трус, а вот насчет дурака соглашусь. Гринго, а скажи, ты когда-нибудь пробовал кокаин?
– Нет, хотел вот…
– Зачем?
– Ну это же… ну это как в Россию приехать и не попробовать водку с икрой.
– Что такое икра?
Степа, как мог, объяснил. Мадо был все так же тягуч.
– А-а-а-а, слышал. Это вкусно?
– Очень.
– А от нее можно умереть?
– Нет, конечно!
– А от кокаина ты умрешь. Все рано или поздно умирают. Сначала становятся плохими людьми, рушат жизни всех, кто им дорог, а потом умирают. Молчишь? Думаешь, почему я им торгую? Нечем больше. У нас было золото, но его украли испанцы. У нас нет ничего другого. Плохо, но что делать.
– Я вас не осуждаю…
Степа понял, что хочет обязательно еще раз увидеть Мадо. Потому что у индейца были ответы на все вопросы, которые так мучили Степу всю жизнь. Он опять превратился в мальчика и задорно предложил:
– Слушайте, а приезжайте к нам в Россию! Я куплю вам пять килограммов черной икры.
– Спасибо, гринго, но боюсь… – Мадо грустно улыбнулся. – Боюсь, не получится. У меня мало времени осталось.
– Вы болеете?
– Нет, просто мое время на исходе.
– Откуда вы знаете?
– Я не знаю, я вижу. Так что приезжай ты. Я познакомлю тебя с духами. Мне кажется, тебе есть смысл с ними поговорить, позадавать вопросы. Может, ты, наконец, поверишь в то, что ты хороший человек. Мне же ты не веришь.
Степа ощутил укол куда-то в больное. Он правда слышал о том, как в Латинской Америке разговаривают с духами, поэтому озадачился.
– С духами поговорить… Вы же против наркотиков?
– Ты не путай вот это белое дерьмо и разговоры с духами. Приедешь?
– Приеду. Обязательно.
– Это хорошо. Карлос сейчас тебя отвезет, я с ним завтра поговорю, мне кажется, он может от тебя кое-чему научиться. И когда придет его время выбирать, каким человеком стать, плохим или хорошим, он вспомнит тебя, и, может, ты ему поможешь, может, он тебя послушает, а мне кажется, это случится очень скоро. – Мадо погрустнел, а потом жестко бросил Карлосу.
– Карлос, ты меня услышал?
Тот кивнул.
По дороге назад они молчали. Когда прощались, Карлос обнял Степу и держал пару минут.
– С-с-с-с-пасибо, Степа. Я это н-н-никок-к-к-к… – Карлос взял лист бумаги, написал «я этого никогда не забуду» и отвернулся.
Степа часто вспоминал Мадо, иногда звонил Карлосу, передавал Мадо привет, но приехать как-то пока не получалось. Степа, конечно, рассказал Любе все в деталях. Особенно про хорошего человека. Он был так счастлив от этой банальной оценки, а Люба… Люба, как ему показалось, ничего не поняла. Особенно про хорошего человека. Так бывает, когда близкий тебе вдруг не понимает чего-то очень важного. Он от этого не становится менее близким, просто иногда нужно подождать.
Когда-нибудь близкий обязательно поймет. Ну или ты наконец поймешь, что ошибся.
В тот момент Люба сказала, что Степа идиот и что если бы ему реально пришлось отдать несуществующие у них 60 000 долларов, то она бы с ним развелась просто из чувства самосохранения. Так что ехать снова в Перу Степа не спешил. Просто часто думал о Мадо. Индеец стал для него кем-то вроде смеси Деда Мороза и Конфуция. Степа часто представлял себе их встречу, как он будет трясти объемную ладонь Мадо, обнимет его, а потом они начнут есть черную икру и разговаривать с духами, и духи подтвердят Степе все, что ему до этого говорил Мадо. В принципе, духов он представлял такими же, как Мадо, только из дыма. А однажды ему приснился сон. Мадо приехал в Россию, почему-то в одежде команчей из советских фильмов. Они пьют водку, закусывая икрой из бочки, Мадо принимает гостей, смотрит всем в глаза и выносит вердикт. Хороших людей очень мало… А потом их всех вместе почему-то приглашают на закрытие Олимпиады–80, хотя Степа родился в 82-м. Они смотрят соревнования, организаторы выпускают олимпийского медведя в небо, и Мадо в изумлении спрашивает:
– Интересно, с какими духами общаются люди, видевшие таких странных медведей?..
Проснувшись, Степа решил набрать Карлоса, чтобы рассказать о сне и передать привет Мадо.
– Карлос, привет! Как у вас дела?
– Привет. Плохо.
Голос был таким холодным и бесчувственным, что Степа сразу все понял.
– Карлос… Мадо? Он жив?! С ним все в порядке?!
– Нет. Мадо убили, – спокойно и без всякого заикания произнес Карлос.
Ком в горле, как опухоль, занял все пространство. Убили Мадо… Степа пытался найти какую-то справедливость и хрипло спросил:
– Из-за наркотиков?
– Нет. Просто так.
– Что значит – «просто так»?!
– Просто так – значит просто так. Он поехал в соседний городок, повздорил на улице с двумя отморозками, и его забили палками прямо на улице. – Карлос как будто зачитал протокол опознания.
Разорванный Степа вдруг ощутил внутри что-то новое. Это чувство его раньше не посещало, никогда, а сейчас как волной заливало все его внутренности, уничтожив даже боль. Ненависть. Безграничная, абсолютная, всепоглощающая ненависть. Он знал, что разорвет руками убийц Мадо… Степа тихо, но яростно просипел:
– Их поймали?
– На следующий же день.
– Вы же не отдали их полиции?
– Нет, мы сами разобрались, – с жутким, еле слышимым смешком ответил Карлос.
В этот момент Степа ощутил во рту сладкий вкус. Он знал, что ответ на следующий вопрос сделает его счастливым. И чем более бесчеловечным он будет, тем сильнее будет счастье.
– Расскажи, расскажи, как вы их убили?
Слово «как» было произнесено с таким упоением, что Степе самому на мгновение стало страшно.
– Степа, ты уверен, что хочешь это знать? – Карлос стал другим человеком: беспощадным, жестоким и неумолимым. Карлос научился ненавидеть и убивать. Трогательный, добрый Карлос из прошлой жизни умер вместе с Мадо и теми двумя, точнее, именно с теми двумя. Но новый Карлос Степе нравился гораздо больше. Он захотел стать таким же. Он со школы хотел быть именно таким. Он их всех помнил. Всех. По именам…
– Говори. Говори!!!
– Мы их не стали убивать. Просто похоронили рядом с Мадо. Пригласили их родителей на похороны… ну чтобы могли попрощаться как полагается. Приготовили им удобные гробы. Даже подушки дали. И еще кое-что в дорогу, чтобы не скучали. – Опять этот дьявольский смешок.
Опьяненный Степа перебил Карлоса:
– Кокаин?!
– Нет. Слишком просто.
Пауза. У Степы от ожидания свело мышцы на ногах.
– Что?! Говори, что вы им положили в гроб?
Вдруг он понял – что. Это же так просто, как можно не догадаться?
– Стой, я знаю! Я знаю.
– Что?
Степа никогда не ощущал такого вожделения и одержимости. Он успокоил дыхание и четко произнес:
– Кислород.
– Угадал, – с демонической жесткостью ответил Карлос. – Ты же знаешь, что это такое – задыхаться. Да. Я положил им кислород.
От чувства абсолютного, безграничного, всепоглощающего счастья Степа даже перестал дышать, а когда решил вдохнуть, то не смог.
Приступ. Астма.
Степа стал рвать легкие, но ничего не получалось, он лишь слышал эхо беспощадного голоса нового Карлоса: «Кислород… кислород… кислород…»
Сердце бешено стучало, причудился Мадо, его дом; Мадо был печален. Один вздох с трудом. «Ингалятор?! Ингалятор!!!» Он остался в машине. Другого в квартире родителей не было. Люба только что уехала, скорая не успеет. Ноги не двигались. Степа понял, что сейчас все закончится. Какая ирония. Карлос недавно заставил умереть от удушья своих врагов, а теперь задыхается его друг. Степа уплывал, в наушнике теплился голос Карлоса.
– Так что у ребят было время подумать. А я сидел и слушал. Мы их закопали не так глубоко. Два часа. Это лучшее, что я слышал в жизни. Лучшее! Понимаешь?
У Степы стало темнеть в глазах. А Карлос продолжал.
– Вот так вот. Приезжай, Степа, сходим на могилу к Мадо. Он, кстати, оставил тебе талисман, вырезал совсем недавно, говорит, для твоего разговора с духами. Необычная вещица, какой-то странный медведь, что ли. Он сказал, ты узнаешь. Степа? Степа? Ты здесь?
Медведь… Из глаз Степы брызнул поток, он начал все смывать, абсолютно все. Ненависть и месть унеслись прочь, как дома во время цунами. Мадо стоял у выхода из своей комнаты в какой-то сад. Степа захотел туда, сделал шаг, но Мадо покачал головой, сказал «рано» и закрыл перед ним дверь. Степа стал в нее ломиться, и вдруг какая-то сила рванула его назад.
Мощнейший удар по лицу заставил хрипящего Степу очнуться. Над ним с ингалятором в руках стояла Люба. У ее машины кто-то проколол колесо, и она вернулась. В Любиной сумке всегда был ингалятор для Степы. Она знала, что когда-нибудь он понадобится.
На следующий день Степа улетел в Перу, возвращать прежнего Карлоса, пока не стало совсем поздно.
В этом его убедила Люба, которая лишь спросила, точно ли Степа хороший человек, и если да, то какого хрена он еще не летит спасать друга. Ведь его именно об этом и просил Мадо.
Да, чуть не забыл. Пока Степа летел, Люба на всякий случай перевела с общих счетов все деньги. Ну, от греха.
Палыч
Как-то я был приглашен в одну парижскую библиотеку, не поверите, для передачи им моей книги. Акт сей происходил в зале, на стенах которого висели портреты Гоголя, Чехова, Лермонтова и Грибоедова. Я представил их беседу в момент моего появления.
Гоголь. Палыч? Палыч, ты спишь?
Чехов. Нет, боюсь заснуть и быть похороненным заживо.
Гоголь. Очень смешно, особенно в сотый раз. Палыч, это что за франт?
Чехов. Ох, не спрашивай. Это, язык не поворачивается сказать, – писатель.
Лермонтов. Дайте я его застрелю.
Гоголь. Хороший?
Чехов. Нет. Модный. Хлестаков от литературы.
Лермонтов. Тем более дайте я его застрелю.
Гоголь. То есть плохой. А чего его к нам привели?
Чехов. Говорю же, модный, без мыла в любую библиотеку влезет.
Лермонтов. Ну дайте же я его застрелю!!!
Грибоедов. Мишенька, вы бы лучше Мартынова застрелили. Николай Васильевич, тут такое дело, Палыч его не любит. Его в шутку с ним сравнили, он уже три недели не спит. Все перечитал. Ночами только и слышу «какой ужас, какая бездарность»…
Чехов. Вот вас, Александр-Сергеевич-да-не-тот, забыли спросить, что я ночами делаю.
Лермонтов. Можно я застрелю сначала Грибоедова и потом этого… Как, кстати, его?
Чехов. Цыпкин.
Грибоедов. Вот видите, как хорошо осведомлен.
Гоголь. Фамилия, конечно, как бы так помягче сказать, не писательская… Мне бы его в «Души мертвые». Он что, не мог псевдоним взять, что ли?
Грибоедов. Он следующую книгу как раз собирается подписать «Не-Чехов».
Чехов. Что?! Дайте я его застрелю!
Лермонтов. Палыч, вы промахнетесь, у вас зрение. Дайте я.
Чехов. Кто бы говорил?! Дайте мне пистолет! Убью наглеца!
Грибоедов. Да пошутил я! Вот ведь как задел! Да что вы к парню пристали? Он в свободное от работы время пишет что-то там – и всё.
Чехов. И кем он работает, интересно мне знать? Врачом? Инженером? Уверен, что нет. Думаю, какой-нибудь профессиональный прохвост.
Грибоедов. Пиарщик.
Лермонтов. Дайте я его все-таки застрелю! А что это, кстати?
Гоголь. Как? Кем?
Чехов. Вот. Я же говорил. Гнуснейшая профессия.
Грибоедов. Ну это как дипломат, только вообще без принципов. Работает за деньги на кого угодно. Делает популярным.
Лермонтов. Дайте…
Гоголь. Мишенька, да уймитесь вы. Сочините эпиграмму – и будет с вас. Александр Сергеевич, а о чем он пишет?
Грибоедов. О бабах.
Лермонтов. Дайте я его застрелю!
Гоголь. О бабах? Так это же чудесно.
Грибоедов. Ну сам он, конечно, говорит, что это, дескать, метафора, что на самом деле пишет о смысле жизни, но в действительности о бабах. Местами неплохо. Иногда очень смешно. Даже Палыч смеялся. Я слышал.
Чехов. Я кашлял. Ничего уж очень смешного там нет. Так. Анекдотцы.
Гоголь. Надо почитать. Раз уж Палыч его так не любит. Тем более о бабах. О чем нам здесь еще читать.
Чехов. Ты бы, Николай Васильевич, настоящего Александра Сергеевича почитал о бабах, а не этого… калифа на час. Его пусть, вон, ненастоящий читает. Защитник нашелся.
Гоголь. А я, знаете, прочту, пожалуй. Я иногда жалею, что о бабах не так много написал. А ведь были бабы в жизни, э-э-эх…
Грибоедов. Мы все жалеем.
Чехов. Не травите душу! Черт с ним, с Цыпкиным. Вот, помнится, еду я из Москвы с дамой в купе…
Лермонтов. Ну всё. Пропал вечер. Палыч, давайте в подробностях.
Чехов. И вот…
Грибоедов. Цыпкин… Цыпкин!..
Цыпкин. Да, Александр Сергеевич!
Грибоедов. Да не кричи ты, бестолочь, услышат все! Ты это, голубчик, не пиши о смысле жизни, не твое это. Я тебя очень прошу, пиши о бабах. Успеешь о смысле. А даже если не успеешь – без тебя уже написали столько, что нет сил читать. А вот о бабах – ты нас тут всех порадуешь, даже Палыча.
Мы ждем.
Люди своевременных взглядов
Поздним вечером обычного осеннего четверга Зинаида Максимовна Сырникова неожиданно поняла, что ей не хватает любовницы. Причем отчаянно.
Все в жизни прекрасной матери и жены было безупречно, а вот любовница отсутствовала, что вызывало у подруг сомнения в успешности ее земного существования. А прослыть неуспешной в глазах общественности Зинаида Максимовна не могла себе позволить.
Вскрылся дефект, надо сказать, случайно.
– Что значит – нет? – Притормозив движение шпината по воздуху, спросила Виолетта, женщина широких размеров и узкой души.
– А что, должна быть? – Зинаида Максимовна не знала, какой ящик Пандоры она открыла этим невинным вопросом и к каким необратимым последствиям для многих москвичей приведет ее желание услышать ответ.
Виолетта перевоплотилась в начальника ЖЭКа, объясняющего жильцам пользу и неизбежность отключения горячей воды.
– Да, должна быть! Ты что, совсем дура, в XIX веке живешь?! Да ты, наверное, просто не знаешь, и всё!
Зинаида Максимовна попыталась возразить.
– Виолетта, все я знаю! Я знаю его день по часам, какая любовница, нет у Миши никого.
Подруга переобулась в следователя, предлагающего стукануть на соседа. Ее вкрадчивый голос выбил основу из-под мировоззрения Зинаиды Максимовны:
– Так это еще хуже, Зиночка. Муж, у которого нет любовницы, – ненадежен и непредсказуем, к тому же это эгоизм, дурной тон и невоспитанность. Но это не главное. Если у мужа нет любовницы, у него нет самого важного, что должно быть у каждого мужа, мужчины и гражданина.
– Чего? – Зинаида Максимовна даже отдаленно не догадывалась, о чем говорит ее подруга.
– Чувства вины. Понимаешь? Человек без чувства вины – опасен, но, уверена, Миша не такой. Ты просто не задумывалась или не спрашивала; он заботливый еврейский муж, вот и бережет тебя, наверное.
Слова об общественной опасности зацепили Зинаиду Максимовну, и она осторожно задала следующий вопрос.
– То есть у твоего Коли есть любовница и ты об этом знаешь?
Виолетта увидела, что ее снаряд попал в пороховой склад неприятеля, сбросила маску и стала собой.
– Две.
– Что – «две»?
– Две любовницы. И я, разумеется, о них знаю, я же должна интересоваться жизнью любимого человека.
Зинаида Максимовна на какое-то мгновение потеряла связь с реальностью и стала рефлекторно мотать головой в разные стороны, как будто не допуская эту самую реальность в свой разум.
– Подожди, подожди… И он знает, что ты знаешь?!
– Зин, ты вот зачем эту комедию сейчас разыгрываешь, а?..
– Какую комедию?! Я серьезно спросила!
– Ну, конечно, знает. А если он мне срочно понадобится, а телефон выключен, я его как должна искать? Да и вообще – это вопрос семейной бе зо пасности, в близкий круг должны попадать проверенные люди.
На этой фразе флегматичная в обычной комплектации Зинаида Максимовна перешла на холерический визг:
– Какой близкий круг! Твой муж трахает каких-то женщин, а ты их называешь близким кругом!
Виолетта спокойно рассматривала кофейную гущу:
– Ну трахает, это ты, знаешь, хорошо о нем думаешь. Так, тыкается периодически. И да, это наш близкий круг, а ты что, хочешь, чтобы он непонятно с кем спал?
– А только с тобой он спать не может?!
Виолетта поставила чашку на стол и озадаченно посмотрела на подругу:
– Такая мысль, если честно, мне в голову не приходила. Может, он и может, но как это меняет ситуацию? Да и потом, я говорила, это некий социальный статус, принятая норма. Просто, если у твоего Миши нет любовницы, он скоро выпадет из общества. Ну сама посуди: вот сидят они на ужине с партнерами, все рассказывают о любовницах, а Миша… Миша что рассказывает? О тебе? Он же этим поставит своих друзей в неловкое положение. Но, повторюсь, я уверена, у него всё в порядке, просто он немного старомодный и тебе не говорит. Ты спроси его с любовью, он тебе все расскажет, и успокоишься, все у тебя, как у людей, будет.
– Как у людей?
– Как у людей, у нормальных людей. Поговори с ним и набери меня.
Зинаида Максимовна откладывать допрос не стала:
– Миш, как ты думаешь, муж и жена должны друг другу всегда правду говорить?
– Что случилось? С чего такой вопрос? – Михаил Анатольевич, внешне похожий на странный симбиоз Евгения Леонова и Гари Олдмана, рылся в «Спорт-Экспрессе», громко шурша листами, поэтому вопроса как будто бы даже не заметил. Зинаида Максимовна, как мы понимаем, не отступила:
– Ну ответь.
– Конечно, иначе зачем вообще брак нужен. И так вокруг одно вранье. – Он продолжал поиски нужной статьи, поэтому отвечал немного сквозь жену.
– И ты всегда говоришь мне правду?
Читать бесплатно другие книги:
