Миньон, просто миньон… Коростышевская Татьяна
«Ответь! Как высчитывается соотношение времени моего мира и Авалона? Если я буду знать формулу…»
– Тебе нужно именно соотношение с Авалоном?
Я остановилась.
«Здесь время течет по-другому? То есть по-третьему? И не смей отвечать вопросом на вопрос! Ты мне должен! За то, что сделал со мною, ты должен мне, Караколь!»
– Какая горячность! – пробормотал фахан и, придержав мой локоть, повел меня дальше. – Я отвечу. Конечно, отвечу, в этом нет ничего тайного. Ты уже знаешь, что время является самым важным компонентом для колдовства фей?
Я кивнула, потому что узнала об этом от цвергов. Потому феям и нужны наши волосы, что человеческие волосы являются овеществлением течения времени. Кстати, может, поэтому Моник и щеголяет короткой стрижкой? Может быть, она использует свои волосы, чтоб исполнять «фокусы», отобранные у Караколя?
– Моя госпожа теперь не нуждается в волосах, – ответил фахан моим мыслям. – Высокое волшебство работает напрямую со временем, ему овеществления не нужно.
«Поясни!»
– Ну, скажем, чтоб наколдовать девице волшебный пояс, который от полнолуния до полнолуния делает ее мужчиной, мне понадобилось бы около полугода.
Я опять замедлила шаг.
«Чьего полугода? Твоего или той самой воображаемой девицы?»
– Время, болтушка, не принадлежит ни тебе, ни мне, ни той самой девице, оно принадлежит некоему… – он еще плотнее взял меня под руку, – пространству? Или некоему пространственному пузырю, который возможно отделить одновременно от нескольких миров? Я, правда, не знаю, как тебе это объяснить…
«Подожди! – Я выдернула свой локоть. – Если для колдовства нужно «некое» время, почему феи Ардеры требуют в уплату наши волосы? Не проще было бы отбирать… Ну, не знаю… Годы жизни?»
Он пожал плечами:
– Хочешь ответ на этот вопрос или на самый первый? Кстати, болтушка. Мы пришли. Это твое рабочее место, так что поторопись.
Я поняла, что развернутого ответа не дождусь, поэтому мысленно воскликнула:
«Первый! Сколько прошло там?»
– Столько же, сколько и здесь! – Мокрый фахан даже хихикнул, видимо, решив, что ловко заболтал меня по дороге. – А если госпожа будет сегодня еще колдовать, ты сможешь даже выиграть несколько часов.
Я его не поблагодарила. Вот еще! Я подняла подбородок повыше и переступила через гранитный брус, отмечающий порог кухни.
Кухня была многолюдна, я даже удивилась, что гомон от собравшихся там людей не доносится в коридоры, потом удивилась, что работы ведутся в полном молчании, что перечеркнуло мое первое удивление, и совсем уж изумилась, когда все присутствующие при нашем появлении рухнули на колени перед Караколем.
Девица, что прислуживала в трактире блистательным лордам, была хороша до чрезвычайности. Волосы ее, чернее ночи, в отблесках каминного пламени казались багровыми, глаза блестели весельем, а пухлые губки… Впрочем, все хорошенькие подавальщицы чем-то схожи, и блистательные лорды повидали их за время путешествия немало. Добрый трактирщик понимает, что его прибыль зависит от пригожести работающей на него девы, а тот, что не понял, давно разорился и трактир держать перестал.
Кормили в заведении неплохо – без изысков, но с той провинциальной добротностью, которую могут обеспечить лесистые предгорья, полные дичи, и река, неглубокая, с ледяной прозрачной водой и быстрым течением, в которой водится серебристая форель. На гарнир путешественникам предлагали либо разваренную до пюреобразного состоянию чечевицу, щедро политую луковой зажаркой, либо отсутствие гарнира. Блистательные лорды предпочли второй вариант, попросив побольше хлеба и эля, так как с напитками в трактире дела обстояли примерно так же, как и с гарнирами: эль или ничего.
Лорд ван Харт, впрочем, и в этом вопросе выбрал «ничего», лично спустившись к реке с пустым кувшином, чтоб набрать воды.
– Ваш друг болен, любезный лорд? – спросила девица Оливера Виклунда, который ожидал обеда, разложив на столе две карты и сверяя их.
– Что? – Оливер посмотрел в блестящие очи, широко улыбнулся и ущипнул красавицу за тугую щечку: – Не волнуйся, милая, наш друг здоров. Как тебя зовут?
– Смала, милорд. – Девушка премило потупилась. – Я дочь трактирщика, он встречал драгоценных лордов и сейчас хлопочет на кухне.
– Твоего достойного отца зовут Сила, мы успели с ним познакомиться.
Девушка, продолжая разыгрывать скромницу, бросила исподтишка взгляд на Виклунда. Интересоваться тем, как зовут простых людей, не было в обычае аристократов. А в том, что их заведение посетили именно аристократы, Смала была уверена.
Тот, что сидел сейчас перед ней, явно был воином не из последних. Его огромный, лежащий на краю стола меч, несмотря на простые кожаные ножны, мог даже носить имя, как живое существо. Второго, с каштановыми волосами и карими глазами, перебирающего сейчас струны мандолины у раскрытого окна, Смала посчитала бардом или менестрелем. Великан звал его Станисласом. Третий обладал внешностью сказочного принца, кудри – золото, очи – изумруд, а от улыбки в животе любой особы женского пола начинали роиться бабочки. Девушка ощутила это на себе, когда бросила в его сторону быстрый взгляд.
Гости пришлись ей по душе. Все трое. Даже менестрель, невзирая на нелепые стеклышки, которые он нацепил на нос, был приятен лицом, соразмерно сложен и обходителен. Между собой молодые люди ладили и были если не друзьями, то, несомненно, хорошими приятелями. Они громко хохотали, обменивались шутками и необидными колкостями.
– Любезный лорд Уолес, – говорил Оливер сказочному принцу, – не могли бы вы пересесть с подоконника? Ваше великолепное тело загораживает мне свет лорда нашего Солнца и мешает сосредоточиться.
– Зависть – грех, любезный лорд Виклунд, – отвечал красавец, отбрасывая за спину золото кудрей. – А не мешает ли вашей сосредоточенности сотая баллада лорда Доре?
– Сотая за сегодня? – уточнял Виклунд. – Как раз сотая, кажется, была недурна. А эта вот… Сто тридцать четвертая? Лорд Доре, смерть ушам моим, сегодня вы неудержимы в сочинительстве! Неужели местная природа настолько вдохновила вас? Или та славная крошка, которую вы очаровали третьего дня, влила в вас свежих сил вместе с поцелуями?
И Станислас лорд Доре отнекивался, хохотал, бил по струнам и глубоким баритоном исполнял скабрезную ритмичную песенку об обоих своих хулителях, успевая подмигнуть стоящей в сторонке девушке.
«Мощь, искусство, красота, – думала Смала. – Просиди я тут сто лет, не смогла бы…»
Великан ущипнул ее за другую щечку, чем несколько сбил с мысли.
– Простите, милорд, – девушка зарделась, – не могли бы вы повторить?
– Ваши работники смогут хорошо позаботиться о наших лошадях? Я велел какому-то парню на конюшне не снимать с них попон и не поить водой из реки, но, кажется, бедняга не особо крепок умом.
– Я могу проведать наших скакунов, – предложил менестрель.
– И измучить их песнопениями? – Красавец Уолес молитвенно сложил руки перед грудью: – Пощади несчастных животных! Лучше пойду я.
– Не извольте беспокоиться, милорды, – затараторила Смала. – Парни у нас здесь не шибко сообразительные, зато старательные. А уж о том, что ледяную речную воду прежде нужно согреть, оставив в ведре на солнышке, знает даже последний деревенский дурачок.
– А далеко ли до деревни? – Оливер разгладил ладонями карту. – Два-три лье? Она вот тут?
Смала даже не посмотрела, куда указывает кончик его пальца, в картах она не понимала ровным счетом ничего, – просто пожала плечами и радостно проговорила:
– Обед почти готов! Прикажете поискать на берегу вашего четвертого друга, лорда Гэбриела, чтоб пригласить за стол?
Вот этот четвертый девушке не нравился совсем. Ну, то есть поначалу наоборот – именно он привлек ее внимание. Не такой высокий, как Оливер, но все же рослый и стройный, с широкими плечами и, в отличие от Виклунда, изящный. Не хорошенький, как Патрик, а красивый зрелой мужской красотой. И не было в нем легкой дурашливости менестреля, лишь угадывалась скрытая страстность, тоже очень мужская. А еще шрам! Ну какая барышня устоит перед загадочностью кавалера, чью гладкую кожу украшают следы прошедших битв? А взгляд серых глаз, обрамленных темными ресницами, обманчиво равнодушный? А неулыбчивый рот, который так хочется тронуть своими губами?
Когда Гэбриел ван Харт спрыгнул со своей лошади в их дворе, сердечко Смалы забилось с утроенной силой. Она так пыталась быть полезной загадочному дворянину! Она нашла для него самый лучший, самый чистый кувшин. Она вызвалась проводить его к берегу, чтоб показать самый удобный спуск к воде… А когдасмотрящий куда угодно, только не нее, кавалер отказался от провожатой, расстроилась.
– Не грусти, милая, – шепнул ей тогда менестрель. – Просто существуют крепости, осада которых бесполезна.
И Смала на время смирилась. У нее есть еще трое. Воин, красавчик и музыкант. И, в отличие от своего неприветливого спутника, эти трое девичьим чарам поддавались в полной мере. За то время, что гости провели в трактире, девушка успела множество раз улыбнуться Патрику, удостоиться внимания лорда Оливера, слегка грубоватого, но милого. А лорд Доре даже сочинил небольшую песнь, в которой воспевались черные кудри и алые губы юной пейзанки.
Но все же неплохо получить и четвертого. Если ее отправят на поиски к реке…
– Оставь, милая, – сказал ей Виклунд. – Лорд ван Харт присоединиться к нам, когда сочтет нужным.
– После заката, – растягивая звуки, пропел Станислас, – лорда нашего Солнца.
– Я потороплю брата, – Смала постаралась не выказать своего разочарования. – Благородные лорды проголодались с дороги.
Она обвела взглядом кувшины с элем и бокалы, которые уже успела расставить на столе, присела в поклоне и пошла на кухню.
– Волшебница! – провожая ее взглядом, воскликнул Патрик.
– Ну да, – шепотом вторил ему Виклунд, когда Смала скрылась за дверью кухни. – Четверть часа, и батюшка-трактирщик превращается в брата. Ву-а-ля! Фокус!
– Ты уверен, что рядом нет никакого жилья? – Дурашливый менестрель, как ни странно, умел говорить и без музыкального сопровождения.
Оливер кивнул на разложенные карты:
– Излучина реки, брод, тракт остался в четырех лье к северу…
– Ты поговорил с работниками?
– Поговорил? – Патрик перегнулся через столешницу и принялся, высоко подняв кувшин, разливать эль по бокалам. – Нелегко разговаривать с немыми, дружище.
– Какое красивое журчание! – Виклунд быстро свернул трубочкой обе свои карты и спрятал их в карман. – Я бы с удовольствием посетил лошадиный водопой.
– Или нашел солнцепоклонника ван Харта! – поддержал друга Станислас. – Солнцепоклонника и водолюба!
– Мы же не можем оставить любезного Гэбриела без обеда? – возопил Патрик.
– Он же голоден!
– Как дворянин и друг я должен!.. Нет, я обязан!..
Каждая следующая фраза была громче предыдущей. Виклунд схватил со стола меч:
– Любезный ван Харт! Присоединитесь к нам за трапезой!
– Куда же вы, благородные лорды? – Девушка спускалась по лестнице, нагруженная подносом, за ней топал то ли отец, то ли брат с бочонком эля на плече.
Благородные лорды не ответили – они, будто нашкодившие мальчишки, уже выбегали во двор.
Глава 3
Уродина и горбун
Болезнь настигла ее величество внезапно. Еще вчера моложавая и прелестная Аврора открывала осенний бал, а сегодня, тенью себя прежней, без сил лежала в постели.
– Мое время приходит, милый, – жаловалась она Мармадюку. – Как некстати оно приходит…
Фрейлины едва справлялись со страхом, лорд-шут отсутствовал, уже третью неделю его не было в столице. Слова ее величества были обращены в пустоту.
– А знаешь, что я ему скажу? – шептала она. – Я спрошу, стоила ли Ардера моих страданий…
От негромкого, как шорох, королевского смеха по спинам верных фрейлин бежали мурашки.
– И мы с тобой, милый, знаем, что именно он мне ответит. Он ответит: «Да!» Он скажет: «Да, девочка, Ардера – превыше всего…»
Медикусы разводили руками и изобретали вычурные названия для королевского недуга, более они ничего не могли.
Королевский совет, на котором председательствовал лорд ван Харт, заседал ночь напролет. Канцлер за последнее время сдал и почти отошел от дел, но в лихую годину нашел в себе силы провести заседание.
– Что будет, когда известие о болезни ее величества достигнет Домании? – вопрошали, заламывая руки, царедворцы.
– Ровным счетом ничего, – отвечал старик. – Пограничные гарнизоны готовы к отражению любых атак.
– Куда отправился лорд Мармадюк? Почему его нет, когда он так нужен здесь?
– Спокойствие, драгоценные лорды! Вообразите, как будут потешаться доманцы, когда узнают, что отсутствие шута парализовало работу королевского совета.
Драгоценные лорды продолжали шуметь и заламывать руки:
– Мы поднимем войска! Мы разорвем вассальные договоры!
Адэр ван Харт лорд Дювали смотрел на них с презрением. Все равно чувство это на его испещренном морщинами лице не читалось. В прошедшем году канцлер перенес приступ, от которого правая половина его тела полностью утратила подвижность. Со старостью приходит мудрость, и лорд Адэр мудро рассудил, что частичный паралич дает ему некие преимущества. Например, возможность не скрывать презрения. Болваны! Сборище недоумков! Неужели никто из них не понял, что власти у них больше нет? Неужели дали себя обмануть? И кому! Клоуну в бубенцах и бабе!
Называть Аврору бабой, даже в мыслях, было неожиданно приятно. И Адэр продлил удовольствие, назвав ее еще с десятком словечек. Потом вернулся к болванам.
Войска! Ни у одного из них нет собственной армии! Уж тиририйский пройдоха Виклунд об этом позаботился. Королевские смотры и парады, укрепление границ, строительство Скасгардийского тракта, для которого отбирался каждый третий взрослый мужчина. Кем эти болваны собрались командовать?
Вассальные договоры? Полноте, дурачье. Это не договоры, а клятвы. Ваши фамильные кристаллы отзываются на прикосновение вашей королевы не просто так. Не потому, что кто-то из ваших предков что-то там подписал. Это магия, тупицы! Магические клятвы, которые никому не разорвать. И вы об этом знаете, но предпочли забыть, чтоб не отказать себе в удовольствии покричать и повозмущаться.
Кстати, о клятвах… Адэр ван Харт пожевал губами, то есть той половиной рта, которая сохранила подвижность.
Секретарь наклонился к канцлеру с салфеткой, вытирая с его подбородка влажную дорожку слюны.
– Канцлер ван Хорн просит вас о встрече, мой лорд. Он прибыл тайно и ждет в ваших покоях.
Секретарь звался ван Диормодом, был дювалийцем, а значит, подчинялся сначала своему лорду, а уж потом – ее величеству королеве Ардерской, храни ее Спящий.
Ван Харт подумал, дыша полуоткрытым ртом. Зятя своего он не видел с того дня, как опальный второй канцлер отправился с дипломатической миссией к доманскому двору. Неужели слухи уже достигли сопредельного государства?
Адэр картинно всхлипнул, захрипел, подергал рукой и ногой.
– Сиятельные лорды, – ван Диоморд был на редкость талантливым юношей, по крайней мере, значение пантомимы канцлера ему удалось расшифровать без труда, – прошу прощения, но лорду ван Харту срочно требуется отдых. Перерыв заседания королевского совета, сиятельные лорды!
И секретарь вывез кресло канцлера ван Харта из зала совета. Кресло, спроектированное Патриком лордом Уолесом, было маневренным и легким. При желании Адэр мог управлять им и одной рукой, но с Диормодом, толкающим его вперед, было гораздо удобнее и быстрее.
– Молодец, – похвалил ван Харт секретаря. – Не отменить совет, а прерваться на некоторое время. Пусть ждут, сидят и придумывают всякие ужасы.
– Милорд не планирует туда возвращаться сегодня?
– Посмотрим, что предложит нам лорд ван Хорн. И, кстати, если я вернусь сегодня в совет, напомни мне внести предложение лишить его канцлерства. Я затянул с этим вопросом просто до неприличия.
– Вам было не до того, милорд, – утешил господина талантливый юноша. – Лорд ван Хорн тихонько сидел в Домании, пока вы здесь решали государственные вопросы.
Адэр поморщился:
– Лесть – штука полезная, но лишь в умелых руках. Последнее, что мне от тебя сейчас нужно…
Секретарь понял, что увлекся, и рассыпался в цветастых извинениях.
– Гэбриел! Дорогой зять! Как я рад! Сколько же лет прошло? – воскликнул ван Харт, когда уже взмокший от усилий ван Диормод дотолкал его кресло до гостиной.
Канцлер ван Хорн пружинно поднялся:
– Адэр! Дорогой шурин! Судя по тому, как ты сейчас выглядишь, – столетия.
И после, поклонившись и сложив руки перед грудью, негромко добавил:
– Как я рад.
Моя маменька, графиня Шерези, любила напоминать мне, дитятку неразумному, что жизнь человеческая есть равновесие, и за взлетом почти всегда следует падение, высоту взлета уравновешивающее, и что если уж вознесся – не гневи Спящего, не гордись. Если предположить, что эта жизненная сентенция имеет и обратное действие, в теперешнем своем бедственном положении мне следовало избегать греха, противоположного гордыне, – греха уныния. Ведь, в сущности, я оказалась сейчас там же, откуда начинала. То есть в запущенном замке. И занималась делом, с детства привычным, – черной работой. Надеюсь, когда я вознесусь к вершинам в следующий раз, то обстоятельство, что в Блюр не было ни милой родительницы, ни чудесной моей Магды, ни подруг и поклонников, мне зачтется.
«Тишайший замок Блюр, – думала я, волоча по коридору корыто с помоями. – Чтоб тебе провалиться вместе со всеми своими обитателями!»
Хотя нет, неправда. Один поклонник у меня здесь есть.
Когда кухонная челядь рухнула на колени перед Караколем, я сперва растрогалась, даже всхлипнула про себя: «Бедняжки! Вас тоже лишил голосов поганый фахан!»
Пока я сентиментальничала, Караколь обвел склоненные фигуры взглядом, медленным и тяжелым, как… что-нибудь тяжелое и медленное, дождался, пока одна из женщин поднимет к нему лицо. Затем, повернувшись ко мне, проговорил:
– Это – главная кухарка, ты будешь исполнять ее указания.
Я посмотрела на главную кухарку. Бурое платье из странной поблескивающей ткани, волосы скрыты под плотным чепцом, лицо – длинное и очень костистое, такой же длинный нос, а под ним (святые бубенчики!) жесткая щеточка усов.
«Как зовут мою начальницу?»
– Это не важно, – ответил мне Караколь, – ты все равно не сможешь ее позвать.
«Как и она меня. Каким же образом она будет отдавать мне указания?»
Он повернулся к кухарке. Глазки у нее были маленькие и очень темные; когда они забегали, перемещая взгляд с меня на фахана, я поежилась.
– Она уверена, что ты ее поймешь.
«Буду звать ее Усындра», – решила я.
Погодите! Караколь не произнес ни слова, значит, кухарка читает его мысли? И мои тоже может?
Караколь развернулся, взмахнул крыльями и на мгновение накрыл меня ими.
– Твои могу читать только я, болтушка, – шепнул он мне на ухо. – Встретимся после заката.
Он ушел. А я подумала: «Тысяча мокрых фаханов! Кажется, у меня появился поклонник».
Усындра действительно не понимала, о чем я думаю, никто из них не понимал. А что до указаний… Когда тебе показывают на ведро и суют под нос тряпку, сложно сомневаться, чего именно в этот момент от тебя хотят.
Как только фахан удалился, все молча поднялись с колен и вернулись к работе. Молча! Усындра ухватила меня за руку, пальцы у нее были длинные и сухие, и потащила в глубь кухни. Я упиралась босыми пятками в пол, но скоро поняла, что кухарка гораздо сильнее. Ведро, тряпка, заваленный очистками стол в углу… Меня толкнули к нему.
«Ну что ж, Басти, ты можешь сейчас устроить грандиозный безмолвный скандал, даже с битьем посуды, но…»
Тут начальница моя ощерилась, показав торчащие желтые зубы.
«…но ничего этого не сделаешь, потому что эти крысы сожрут тебя с потрохами».
На кухне были крысы. Нет. Не так. На кухне работали крысы. Которым колдовством придали некое сходство с людьми. И бурые их платья, которые поначалу казались мне униформой, были шкурами, и чепцы их были вовсе не чепцами, и…
Крыс я не боялась. Я, кажется, уже ничего не боялась.
Прибрать загаженный стол было делом плевым, я могла бы справиться с этим с закрытыми глазами минут за пять, но провозилась больше часа. Я тянула время, присматриваясь и прислушиваясь. Прислушиваться было не к чему. Общались работники мысленно, только время от времени кто-то из них негромко и мелодично посвистывал, призывая Усындру. Я догадалась, что это призыв, потому как главная кухарка сразу же мчалась на свист. Крысы, и она у них главная.
Интересно, кто это придумал? Безумная Ригель или Караколь? Накал безумия позволял предположить, что королева.
Становилось жарко. На плите в огромном котле кипело какое-то варево, которое я даже в бреду не назвала бы супом.
Отвернувшись, я зубами оторвала от тряпки полосу ткани и подвязала ею на пояс футляр с бубенцами. Карманов в рубище, разумеется, не было, а оставлять артефакт мне не хотелось.
Через час я потащилась выливать помойное ведро. Одну меня Усындра не отпустила, кивнув молоденькой вертлявой крыске, чья шкурка была чуть светлее и блестела ярче, чем у ее товарок. Я решила, что назову ее Ярка.
Потом было еще одно ведро, потом я уже сбилась со счета. Ярка каждый раз сопровождала меня. Она не была злобной, всегда помогала на ступеньках или надо рвом, когда ведро требовалось поднять повыше. Все прочее время она улыбалась своим мыслям или удивленно рассматривала собственные руки. Мне показалось, что эта получеловеческая форма ей внове и немало ее забавляет.
Через несколько часов на кухню явилась вереница нарядных пажей, пригожих мальчиков в неярких рябых камзолах. Сопровождала их дама в коричневом платье, по вороту и рукавам отделанном бирюзовым кантом. Сочетание цветов было странным, поэтому я смотрела на даму во все глаза. Она не крыса. Но какие, однако, знакомые цвета…
Дама отдала приказ пажам резким «дче-э-дче-э» и дребезжащим «пиррь».
«Это птицы, – поняла я. – Фрейлина – кареза, в наших краях ее еще называют сойкой, а мальчишки…»
Пажи как раз устраивали на подносы супницы с тарелками, один из них огибал стол. Я посмотрела на его ноги. Он не шел, а как будто подрыгивал.
«…а мальчишки – воробьи, именно они не могут шагать».
Ну хорошо, на кухне – крысы, в столовой – птицы. А люди-то где? С нами в Блюр прибыл отряд Вальденса и сам Вальденс. Куда их определили?
Вечером я была без сил. До такого состояния меня не доводили даже самые изматывающие тренировки в бытность мою претендентом на звание миньона. У меня болели руки, ноги, голова, да даже волосы на моей голове болели!
Спать полагалось в общей комнате на дощатых скамейках. Я забилась в уголок, Ярка села у меня в ногах.
«Подведем итоги дня, Шерези. – Я зевнула и прикрыла глаза. – Ты провела его впустую, ни на шаг не продвинувшись к своему освобождению…»
– Устала?
Я открыла глаза. В ногах у меня сидел Караколь, Ярка стояла на коленях, опустив голову. Остальные крысы тоже были на коленях, занимая все свободное пространство пола.
«Что вы, милорд! – Надеюсь, сарказм передается и в мыслях. – Полна сил и готова к услугам. Чего желает наш повелитель? Прикажет почистить ваш нужник? Или…»
Фахан смотрел на меня и улыбался. Маменька моя, достойнейшая графиня Шерези, всегда говорила, что улыбка делает красивым самого уродливого человека. Караколь эту сентенцию подтверждал, хотя человеком не был.
– Идем, болтушка, – сказал он, а когда я пошатнулась, спустившись с лежанки, подхватил на руки.
«Твоя безумная корова тебя накажет», – устало подумала я, устраиваясь поудобнее.
Ну, несет и несет, подумаешь. Я так устала, что ни о каком сопротивлении речи не шло. Если бы он сейчас начал меня жрать, я бы даже не пошевелилась, разве что – чтобы цапнуть его в ответ. Потому что есть хотелось даже больше, чем спать, даже больше, чем помыться! Крысы обедали остатками супа из общего котла, я от этого жуткого варева тогда отказалась. Зря. Сейчас я съела бы и его, и даже Усындру, если бы она упала в этот котел.
– Все будет, болтушка, – вполголоса пообещал Караколь. – И ужин, и ванна…
Он шел очень быстро, я слышала стук его сердца и шуршание крыльев. Темнота, стук, шорох, мерные покачивания… Я задремала, поэтому, когда Караколь опустил меня на пол в своем логове, долго моргала и терла глаза.
– Тебе помочь раздеться?
«Если после обещанной ванны ты рассчитываешь на «тру-ля-ля», тебе придется разочароваться».
– Тру-ля-ля?
Я осмотрелась. Логово представляло собой большую комнату, ярко освещенную и довольно уютную. Окна не было, вместо него на стене висела картина. С таким видом живописи я знакома не была. На полотне змеились линии нескольких оттенков серого, от угольного до серебристого, они не имели четких границ, находили друг на друга, создавая тем самым забавный эффект мельтешения. Напротив картины стояло глубокое кресло. Между высокой спинкой и подлокотниками оставалось свободное пространство, видимо, для крыльев.
– Ты не ответила.
«Потому что кто-то отобрал мой голос! – огрызнулась я. – Что за вопрос?»
– Что такое «тру-ля-ля»?
«То, что тебе не светит!»
Моя наглость возрастала соотносительно моему отчаянию.
В комнате был так же стол, сервированный на две персоны, за ширмой виднелся краешек ванны, а кровать виднелась целиком, потому что балдахин ее был гостеприимно раздернут.
Фахан смену моего настроения заметил. Он покачал головой, проследовал через комнату, сел в кресло, опустив крылья в прорези, и устало сказал:
– Госпожа навещала тебя на кухне и осталась довольна твоим унижением.
Да? А я ее не видела. Хотя если Моник-Ригель колдовала, чтоб скрыть свое присутствие, я бы и не смогла.
– Сегодня она больше не придет к тебе, поэтому я посмел…
Я схватила со стола гроздь винограда.
«Это же не яство фей? Ах, плевать! Даже если после этого я пожизненно останусь здесь!»
Виноградина лопнула во рту, даря волшебную сладость.
– Это обычная человеческая еда, – успокоил меня фахан.
Виноград стал еще слаще.
– Оставь свои лохмотья у двери. Утром я верну тебя на кухню. Пока прими ванну и переоденься.
Я переминалась с ноги на ногу.
– Не теряй время, болтушка. Клянусь, что не буду на тебя смотреть.
В подтверждение своих слов он уставился на картину. На мгновение мне показалось, что линии на ней приобрели узнаваемые очертания. Но только на мгновение. Я моргнула, и все исчезло.
Не то чтобы я не доверяла Караколю, но ширму раздвинула на максимально возможную ширину, и прежде чем раздеться, скрывшись за ней, принесла с кровати алый бархатный шлафор. Даже если в прошлой своей жизни этот халат принадлежал одной известной мне любительнице красного, я собиралась его надеть.
Вода в ванной была едва теплой, но я застонала бы от наслаждения, если бы могла стонать. Я терла себя щеткой и обнаруженной на бортике мочалкой, промыла волосы, порадовавшись, что они сейчас короткие и не требуют особого ухода. Затем, выбравшись из ванны, я вытерлась, стоя перед медным зеркалом на туалетном столике.
Волосы обрамляли мое лицо, влажными они едва достигали мочек ушей. Да уж, цирюльника из меня не выйдет. Глаза покраснели от усталости, губы потрескались, нижняя распухла, будто я постоянно ее покусывала. А шрам был отвратителен. От уголка глаза через щеку он спускался к подбородку. Я заплакала, и слезы потекли по шраму, как по руслу реки.
Рыдала я недолго. Потому что смысла в рыданиях не было никакого. Люди иногда теряют больше, чем красота. К тому же красота – самая недолговечная в мире вещь. В любом случае я бы постарела, и…
Шмыгнув носом, я улыбнулась своему отражению.
А графу Шерези этот шрам пойдет. Дамы, сраженные его загадочностью, будут ходить за графом хвостиком.
Святые бубенчики! О чем я думаю? Надеюсь, Караколь не слушает сейчас мои мысли и не будет надо мной потешаться.
Я выглянула за ширму. Фахан не потешался, он безотрывно смотрел на картину, как будто там давали уличное представление или танцевали балет.
Я аккуратно сложила свою грязную одежду, футляр (фаханов футляр! Сколько же с ним неудобств!) поместился в кармашек шлафора.
Пробежавшись по холодному каменному полу до стола, я устроилась за ним в кресле, поджав под себя ноги. Караколь не пошевелился. Я, похвалив про себя как его предусмотрительность, так и ненавязчивость, приступила к трапезе. Оленина, запеченная с артишоками, сыр и два вида паштета, в одном из которых я опознала гусиный, а другой не опознала вовсе. Все было вкусным, даже если принять во внимание мой нечеловеческий голод. Молодое игристое вино, великолепно сочетающееся как с паштетами, так и с сыром.
«Почему он не шевелится? Он что там, уснул?»
Караколь повел плечами, дернул крыльями, поднимаясь из кресла, и присоединился ко мне за столом.
– Миледи, – прежде чем присесть, он поклонился, – красный вам к лицу.
Я хихикнула, пузырьки вина щекотали нёбо.
И мы стали поддерживать светскую беседу. Он неожиданно много знал, например, о балете, и, улыбаясь воспоминаниям, рассказал, как смотрел мою эпохальную постановку на королевском празднике. Я тогда танцевала партию Спящего, и Караколь с восторгом описывал, какой чистой силой дышал мой танец.
– Это было волшебно. Даже танцы авалонских фей не могут сравниться с тем, что представила ты!
На десерт был виноград, и я ощипала его полностью. Вино во второй бутыли оказалось насыщеннее и крепче. Я его только понюхала, памятуя о способности своей пьянеть с первого же глотка.
Как же мне было хорошо в этот момент! Даже «тру-ля-ля» с Караколем, в котором ему с такой непреклонностью было отказано, перестало казаться чем-то невозможным или (о ужас!) неприятным.
Я – уродина, он тоже не красавец. Из нас двоих получилась бы неплохая парочка. Он добр и внимателен. Он заботится обо мне. Если б не он, Моник-Ригель, эта безумная корова, давно бы уже играла в мяч башкой графа Цветочка Шерези.
Голова закружилась, я была уверена, что не от вина и не от охватившего меня чувства довольной сытости. Уши заложило, как бывает при сильном ветре, и где-то на самом краешке звуков, выше, чем самый высокий визг, я разобрала «приди», исполненное голосом безумной королевы.
Читать бесплатно другие книги:
